Видящая сквозь пространство и время

 

Дед как-то рассказал за столом (за чаем), как он, приехав в родную свою деревню (уже взрослым человеком, за пятьдесят) всю ночь ходил… Тут он закрыл ладонью глаза…

- Я всю ночь ходил по деревне и ревел… Всю родню война… расхлестала!..

Бабушка прищурилась, посмотрела иронично:

- А сколько было предварительно выпито?..

Эта (последняя) фраза мне как-то запала в душу, и я её потом иногда употреблял в будущей жизни. И не я один, а и моя жена, и все мои знакомые.

 

Совершенно другой человек

 

Вышли из мрака железные ленинцы, мир за собой повели…

Ф. Фихман, песня

 

Василий Иванович Поспелов (тесть Деда и мой прадед) был до революции управляющим пароходством на Волге. Дослужился из простых матросов. У него уже был и собственный пароход и необыкновенно породистый жеребец, но… тут неожиданно вышли из мрака товарищи Ульянов и Бронштейн… Пришлось бежать. Бежать к Александру Васильевичу Колчаку.

А когда и здесь всё погибло, он продал за гроши скакуна (а, может, и просто отдал), и купил небольшой домик. Жил скромно, как все (умный был), репрессии его обошли, но вот глаза как-то потухли, и он редко улыбался с тех пор. Баба Стеша (его жена) тоже очень редко улыбалась. Помню выражение бесконечной грусти на их лицах. И заботы.

А на крыльце у них сидит (я смотрю фотографию) совершенно другой человек, Кондрат Белов. Собака от души лижет ему ухо… а он смеётся... как ребёнок… Совершенно другой человек.

 

Язык Поспеловых

 

У Беловых язык, как бараний хвост.

Поспеловы

 

В рассказе используется специально придуманный «язык Поспеловых». Такого языка на самом деле не существует. Ну, может быть, только в каких-то совсем уж отдалённых местах. 

 

Беловы по сравнению с Поспеловыми были говоруны. Кроме того немного (а, может, и много) наивны. Те же были реалисты, крепко стоящие на ногах, свысока смотрящие на новую родню. А вот, кстати, дикция у Поспеловых была, мягко говоря, ужасная…

Вот, красили Поспеловы как-то крышу, а Кондрат, молодой ещё, помогал им на земле. Василий Иваныч говорит с крыши:

- Хры пырым, бысонясю, пыл? (Это как раз и есть «язык Поспеловых»).

Дед:

- Что?

Василий Иваныч начинает нервничать: 

- Акты! Нуйтро! Саранья ток! Бысоняй юк я! Бы-со-няй!

 Дед:

- Что? Не понимаю ничего!! Не по-ни-ма-ю!!!

Тут на крыше появляется Сергей, брат бабушки и они вдвоём начинают кричать, краснея лицом, перебивая друг друга и уже откровенно злясь:

- Палса! Палса! Актысурка бысонясю пыл!! Акты!! Карска жиндобрасю колсэ колсо!!  

Дед разводит руками, ставит лестницу и лезет к ним (дом высокий), воздыхая… а они продолжают кричать сверху:

- Актысурка!! Ы? Жин-до-бра-сю!! Ы?

Дед лезет по лестнице и ворчит:

- Актысурка… Акты сурка, что ли?.. Какой же сурок, сволочь, составлял эти акты? Ы?

 

Анекдот

 

Дед, вообще, не любил и не понимал анекдотов, в современном значении этого слова. Помню только один им рассказанный…

Доктор приезжает к больному, спешит… Входит:

- Ну, что?

- Умер, – сообщают ему…

 Доктор помолчал немного и говорит:

- Больной перед смертью потел?

- Потел…

- Это хорошо.

 

Тинторетто и Белов

 

1970-е годы. В это время картины Дедушка писал дома, без мольберта, на старой деревянной тумбочке, просто прислонив холст к стене. Большие писал стоя, маленькие - сидя, всё время почти напевая или приговаривая. Вот перед ним тобольский кремль, тёмное, мятежное, взрывное небо… и я слышу:

- Ну-с, стало быть так… Стало быть так…

И чуть привстав, скоблит, скоблит бритвочкой, краска летит во все стороны.

- Нет, батенька мой… врёшь!.. Батенька… ты… мой!

Опускается.

- Так, значит, изволите ли видеть… Ну, так - дак так… Так - дак так!..

Ерошит усы, барабанит пальцами по плечу.

- Тинторетто… и… Белов. Тинто… ретто, - он с силой лепит мастихином пароходы у тобольской пристани, на тёмной воде, - и… Белов!

Сидит, что-то шепчет себе в усы, потом громко:

- Ну-с, милостивые государи! – встаёт. – Вот вам Тинторетто и… Белов!.. Славочка, мальчик, пойдём чай пить!

Я подхожу, он меня обнимает, похлопывает по спине, мы молчим, смотрим… Он:

- Ну, кто так небо напишет? А?.. Искусствовед один мне в Москве говорил: «Небо могут писать только Тинторетто и Белов!» Я потом посмотрел у Тинторетто, а там какие-то кружочки…

И он безнадёжно махнул рукой…

 

«Уходящая» Русь

 

Неживые, чужие ладони…

С. А. Есенин

 

Сейчас, возможно, трудно в это поверить, но в советское время, особенно в провинции, не принято было представлять на выставку картины с изображением традиционных русских изб, пасущейся лошадки, гуляющих кур…

Такое произведение неизбежно подвергалось критике – что это вы воспеваете патриархальный быт? Романтизируете отсталость? Проповедуете какую-то дореволюционную эстетику? Ведь деревня сейчас стремительно меняется, механизируется, растут посёлки городского типа, малые деревни отмирают… и т. д. и т. п.  Если такое произведение и пропускалось, то назвать его рекомендовалось как-нибудь… типа «Уходящая Русь»…

Сколько раз я слышал от Деда:

- Вот, опять будут говорить: «Кондратий Петрович, где у вас современность? Где у вас комбайны, линии электропередач?»

Он всегда как-то уклонялся… Чувствовал, что машина несёт в себе идею смерти. Она объективно бездушна, и по сути своей враждебна природе. Это с пророческой силой переживал наш великий поэт Сергей Есенин, а ведь они с Дедом одно поколение.

Но иногда Дед уставал сопротивляться. В синей, чудесной и ностальгической картине «Ледоход» слева из-за избы торчит половинка, кажется, «Жигулей». Или «Запорожца». Он показал пальцем:

- Спросят меня - Кондратий Петрович, где у вас современность? А я им скажу - вот!..

 

Трудная жизнь палитры

 

Палитру Дед чистил слегка, только центр, да и то… Кисти мыл тоже только чуть-чуть. Периодически в жизни палитры наступал критический момент, и тогда подключалась бабушка. Она нагревала палитру над газом и отскребала сапожным ножом до первобытного состояния. Запах на весь дом!

Вообще, бабушка могла отчистить любую вещь, испачканную масляной краской, даже давно засохшей. У неё были коротенькие, крепкие пальцы и очень большое упорство. Она всегда выходила победительницей.

Дед появляется на кухне, роется в конфетнице, нашёл карамельку. Шуршит обёрткой, смотрит на жену.

 - Вот, раньше ученики чистили палитру у мастера. У Брюллова, например… а сейчас жёны.

- Жёны! Доведёт тоже палитру неизвестно до какого состояния…

- Сонька, пойми, ты радоваться должна, что чистишь палитру у Народного Художника. Не каждому выпадает такое счастье! Пойду. У меня что-то голова…

- Иди. У тебя всегда голова, когда спать хочется. Иди, ты же мало спал… Отдохни ещё.

Дед обращается к невидимым зрителям, театрально поднимая руку:

- Что за человек?.. Не верит совершенно мужу своему!.. Как тут жить, не знаю, честное слово!..

Свет гаснет. Занавес. Аплодисменты.

 

Соль

 

У Дедушки одно время была сильная экзема на пальцах рук. Считалось, что это из-за масляных красок. Я, правда, в этом сомневаюсь. Считалось, что он вылечил руки солевыми ваннами. В этом я тоже сомневаюсь.

Дед говорил мне:

- Славка, запомни! Соль она ото всего! Вот, у меня дёсна закровоточила - я её натираю солью! И гнить не будет! Соль – это первое дело.

 

Позднее возвращение

 

… в час прогулки освещают улыбками переулки.

Ф. Г. Лорка

 

Борис Белов (мой дядя, племянник Деда) рассказывал… Идут они как-то вдвоём из Союза Художников поздно. Тёплая ночь. Дед делится опытом:

Когда придём, главное - не делать так… - он щёлкает каблуками, энергично потирая при этом ладони… - Сонька сразу поймёт, что я выпил.

Заходят, бабушка открывает… Дед переступает через порог:

- Ну-с!.. – и щёлкает каблуками, и энергично потирает ладони… и замирает… Бабушка, метнув на него суровый взгляд, уходит на кухню греметь ложками.

 Дед смотрит на дядю Борю, и говорит:

- Вот…

 

Мыться!

 

- Калька, мыться иди!

Бабушка топит титан. (Горячей воды на улице Красный путь тогда не было). Приятно пахнет деревом и краской. Темнеет… Дед с книгой лежит на кровати. Уют и тишина.

- Да я недавно мылся, отстань ты, Сонька!

- Когда ты там мылся? Когда мылся этот человек, скажите мне! - бабушка разводит руками… Она словно ждёт от кого-то ответа. Откуда-то из пространства… Как будто сейчас прозвучит электрический голос…

- Этот человек мылся 15 мая 1973 года.

Уверен, так в будущем и будет.

- Да я каждый день обливаюсь холодной водой два раза! Я и так чистый!.. Пристанет, как банный лист!.. Ну, что за человек, скажите мне! – Дед выпрастывает из-под (верблюжьего) одеяла ладони, поднимает их кверху. У него на лбу двое очков, как у лётчика начала ХХ века.

Удивительное дело. Дедушка редко мылся в ванной (надо было его убедить), но, когда мы с ним обнимались, от него всегда исходил удивительно приятный запах… Удивительно... Поэтому, когда говорят о благоухании, исходящем от праведников, я этому верю безусловно. 

Не добившись толку от Деда, бабушка начинала мыть внуков. А они верещали на весь дом, потому что она их оттирала с той же энергией, что и палитру.

 

Гимнастика

 

Дед действительно 2 раза в день обливался ледяной водой (шумно, забрызгивая всё вокруг, фыркая) и делал гимнастику. В основном это были дыхательные упражнения. Странные! Сам что ли придумал?.. Например, он поднимал руки и с длинным выдохом резко опускал их (ронял), по пути непременно (и ощутимо) задевая пальцами по лысине.

Надо бы мастер-класс по этой гимнастике провести в Омске, в музее Кондрата Белова.

 

Дерзать!

 

Союз Художников. Дедушка с бабушкой в мастерской Деда. Номер 13. Ищут какую-то картину, заодно наводят порядок. (Вот так и надо писать. Сразу вводить читателя в курс дела. Коротко и ясно). Бабушка, конечно, увлеклась, вытирает вековую пыль, Дедушка отошёл в туалет…

Заходит к молодым художникам, а те только что разлили. Высота водки в каждом стакане равна ширине одного пальца. Молодёжь! (Как сказал один писатель – «не задушишь, не убьёшь»).

- Здравствуйте, Кондрат Петрович!

Дед вполголоса:

- Наливай, наливай… там Сонька…

- Сколько наливать?

- Полный!

Наливают. Дед выпивает залпом:

- Ещё наливай.

- Сколько, Кондрат Петрович?

- Полный наливай!

Наливает. В бутылке ничего не осталось. Дед выпивает залпом. Съел кусок рыбы.

- Ну, всё, пока! Вот вам денежка. – Похлопал кого-то по плечу и пошёл, с удовольствием расправляя усы и «крякая», т. е. готовя горло к разговору с людьми. В коридоре уже слышно бабушку:

- Калька, ты где?

Дед выходит из мастерской, голос его густ и приятен…

- А я тут к молодёжи зашёл посмотреть - как они… чем дышат. Талантливая молодёжь растёт! Только, я бы сказал, надо смелее! Смелее работать! Дерзать. Ставить большие задачи.

 

Художник Александр Яковлевич Головин и другие…

 

Прибегаю к Деду, он лежит на диване, показываю ему альбом Головина. Эскизы декораций к «Маскараду» Лермонтова. Редкий (дореволюционный) альбом, в печати использовано настоящее серебро. Дед смотрит…

- Да!.. Колорист!.. О-о-о!.. Вот это да!.. У него, кстати говоря, можно просто брать колорит и использовать… можно не впрямую, во всяком случае, идею… учиться у него. Как мы используем же цвета старой берёзы, поросшей мхом, или поленницы дров… Да!.. Красота!.. Ну, беги, мальчик, работай! Дедушка поспит. У него что-то сегодня голова…

 

* *  *

 

Я пытался учиться, использовать… но акварелью этого не сделать! Получается совершенно всё по-другому… Потом я понял, что цвета этого мира лучше передавать гуашью, темперой, маслом… но акварель, она светоносна, она… как витраж. Она не совсем дочь земли.

Ведь белый лист бумаги – это свечение. Образ света. Настоящее чудо, в которое ты как бы входишь! Интересно, но это почувствовал в детстве государь Николай II. Как-то в компании художников, на колокольне Владимирского собора в Петербурге, я рассказал о том, что когда Николая II в детстве стали обучать наукам и дали ему белый лист бумаги… он сразу понял, что это чудо, а значит оно, естественно, в одном экземпляре! И он отказывался писать, пока его не повели и не показали целые стопки тетрадей… Но к промокашке он всё равно относился, как к чему-то совсем уж неземному… 

Старый, седой грузин, который не слышал начала истории (и о ком это), тронул меня за плечо и с чувством сказал:

- Этот человек святой!..