Бабушка, как эстетический феномен

 

О чём писать, на то не наша воля…

Николай Рубцов

 

Бабушка слегка выпадала из наших рядов. Она всегда хотела, чтобы Дед написал золотые пшеничные поля, голубую речку, чистое небо с белыми облачками, белый пароход…

Время от времени слышался зов:

- Сонька, иди, я небо написал!

А через некоторое время:

- Сонька, уходи, ты ничего не понимаешь! 

Растолковать ей, почему он именно так пишет (почему он пишет именно бурное небо) Дед был не в состоянии. Начинал было, но заканчивал неизменным:

- Сонька, ну что ты понимаешь? Ну, ступай себе, ступай…

 

А мне не больна-а-а-а!

 

Снова Украина… Снова шум. Мой младший брат, Вовка, опять что-то натворил. Он, вообще, был в детстве парнем отчаянным. Порой только чудом оставался жив. Меня он слушал, но я, видимо, в этот момент где-нибудь гулял с чернобровыми девушками по аллеям бесконечных парков…

Дед говорит Диме, отцу Володи:

- Дима, да ты возьми выпори его, и он сразу всё поймёт.

- Как выпороть?

- Как!! Сними ремень, всыпь как следует один раз, и дело с концом!

Дима с трудом, воздыхая, перегнул сына через колено и… и, помню, Дед рассказывает:

- Он так взял ремень и… просто положил ему на спину, как верёвочку…(Дед показывает, как положил - тюк…) А тот орёт: «А мне не больна-а-а-а!!!». (Дед показывает, как Вовка орёт). Дима смотрит и тихо так говорит: «Кондратий... Петрович… ну что я могу сделать?..»

Дед нет-нет да и вспомнит это… Оторвётся от холста, посмотрит в пространство очень кротко… и скажет:

- Кондратий... Петрович… ну что я могу сделать?..

 

Не дюже люблю

 

Я скучаю по этому городку. Там у меня была соседка. Тихая украинская девушка в ситцевом халатике и с грушей в руке. В аккуратной, маленькой (наполненной непередаваемо чудесным запахом фаршированных перцев и компота) квартире. Мечтала стать актрисой. Её мама попросила, чтобы маститый Кондратий Петрович прослушал девочку. Он ведь в прошлом актёр и режиссёр! Дед охотно согласился. Надел пиджак и пошёл…

Девушка, мягкая, домашняя, начала читать что-то из современного журнала. Что-то розовое, любовно-социалистическое… Дед нахмурился…

- Это что такое?.. Нет, давай из классики что-нибудь!.. Из Островского, например, ты что знаешь?

Девушка:

- А я классику не дюже люблю...

Дед чуть не поперхнулся… он привстал… и вдруг гаркнул во всю мочь:

- Что?!!.... Ничерта из тебя не выйдет!!!

 Хрусталь в сервантах (у соседей) зазвенел… и столько страсти было в этом голосе, столько реальной силы…что у девушки сразу прошло желание играть на сцене. За что её мать потом очень и очень благодарила.

И только бабушка была недовольна. Она пилила:

- Вот дал же Бог голос! Девочку, наверное, напугал до полусмерти. Хорошо, если дурой не останется… Классику ему подавай! А почему нельзя современность? Что в журналах дураки пишут? Все что ли дураки вокруг?.. Ну, пусть дураки… ладно… всё равно послушал бы… ну, пусть плохо… от тебя убудет, что ли? Ну что орать-то как зверь в лесу!.. Меня саму чуть инфаркт не хватил. А, Калька?.. Я с кем разговариваю?

Дед ничего не отвечал, он повторял с негодованием:

- Я классику не дюже люблю! - и уходил к маме на кухню. А она потихоньку наливала ему маленький стаканчик водки, давала котлетку, поглаживала по плечам (покатым, мощным плечам), вытирала усы полотенцем…

- Ничего, папочка, не расстраивайся! Всё хорошо… Вечером Дима придёт, - сядем, посидим… Ну что делать, если она, дура, классику не любит…

Дед обнимал её:

- Веечка… а почему я тебя люблю?..

 

Мой мальчик

 

У нас с Дедом была физическая потребность обниматься, в отличие от бабушки. Её любовь проявлялась в делах, обниматься она не умела. У Деда же, кажется, пальцы даже слегка искрились, так необходимы были ему эти объятия. Встретимся мы с ним где-нибудь в коридоре, он обнимет меня своими большими руками, и я замру… Положу голову ему на грудь, а он гладит меня по плечам, по спине и повторяет:

- Мальчик… мой мальчик…

Я замираю, и время останавливается… Дед думает о чём-то своём, смотрит в проём двери на начатую картину… Облака на холсте смело намечены. Я тоже смотрю на них…Это как бы - общее созерцание, плюс объятия… А ласки мне, действительно, тогда очень не хватало. Очень…

- Мальчик… мой мальчик…

 

Деревня мысленная

 

Еду в метро. Напротив сидит мужчина лет тридцати. Приятные черты лица, и, кажется, он мне очень-очень знаком… Вдруг до меня доходит… он чем-то похож на Деда, и, видимо, вообще на людей пермского края, откуда Дед, да и бабушка, родом. Повернул голову, вижу – о, стоит ещё один постарше… тоже – «из наших» (как говорит один мой приятель, еврей).

Я представил себе… вот, деревня ХIХ века где-то там, под Пермью. Люди все вот такие приятные (одного типа), и, скорее всего, все здесь дальние родственники. (Типичные для своего типа, как говорилось в фильме о Пуаро).

Мы собираемся, советуемся о важных вещах (как у Куросавы в «Семи самураях»), и, если, например, какие-то заезжие разбойники угрожают нам, мы вооружаемся и защищаем свой мир. Здесь жил твой отец, твой дед, твой прадед… В крайнем случае, можно позвать на помощь другую деревню. Или даже две.

А ныне потомки жителей, - представим себе, - какой-то, когда-то существовавшей, деревни рассеяны в мире. Встречаются взглядом в метро, смотрят друг на друга … Странно, какое-то очень знакомое лицо у этого человека. И очень приятное почему-то... Ну да ладно, надо бежать...

 

«Оць», «почто» и «варнак»

 

«Оць!». Это слово (возглас) произносили в нашем доме все. И Дед, и бабушка, и прабабушка. Когда видели что-нибудь странное, но положительное. Умилительное. Родом оно (это слово), я думаю, с Урала. «Переводится», как «от!» или «вот!». Или, точнее, - «вот это да!»

 Просто в тех местах, на далёкой нашей родине, этот чудесный звук был принят и заменял некоторые другие. Звонкий язык! Звенящий!.. Немножко льдистый.

В воспоминаниях Константина Коровина одна деревенская баба говорила ему, если не ошибаюсь, так:

- Кинстинтин Лисеич, к вам человек пришодцы!

Ей отвечают:

- Сколько тебе раз говорить, - не пришодцы, а – пришодши!

-...к вам человек пришодцы…

«Почто». А это слово употреблял исключительно Дед. «Почто так-то?» «Почто парнишку чаем не поите?».

«Варнак». Тоже Дедушкино слово. Старое сибирское. Насколько я понимаю, обозначает – «обалдуй-проказник».

 

Полёты

 

Залётная пташечка, горькая кукушечка!

Ты куды, куды летишь, куды Бог тебя несёт?

песня

 

Я уверен – раньше люди мысленно гуляли в картинах. Поэтому они и заказывали романтические, приятные виды. Морские берега, гроты, скалы. Дамы представляли, что они гуляют (там, внутри картины) под зонтиками. Это был отдых души. Мысленная прогулка, уводящая от суеты дня…

Дед же, я уверен, не гулял. Он летал. (Хотя лично и не знал Маленького Принца). Он улетал в своё собственное (собственноручное) небо, и летел на родину, в свою деревню, в детство… Отсюда такая, странно высокая, точка зрения. А это взгляд человека летящего. Летящего на такой высоте, чтобы можно было не спеша... - фью-фью-фью - облететь всю деревню, рассмотреть дома, людей, храмы… заглянуть в окна…

А когда он возвращался обратно, то подолгу сидел у противоположной стены, смотрел… Хотя, думаю, полностью он никогда не возвращался. Он был и здесь – с кистью в руке, и одновременно там, в картине… Он смотрел и думал… Одновременно - как человек вспоминающий, и как художник.

Художник перед холстом ведь думает не умом и не сердцем, а чем-то другим… Чем? Талантом?.. Никому этого не понять. Это тайна...