Глава, в которой объясняется, почему барон прибавил в весе

 

В то время, как королева решала судьбу мадмуазель де Таверне в Сен-Дени, Филипп, чье сердце было растерзано всем, что он узнал, всем, что открыл, спешил с приготовлениями к отъезду.

Покончив с приготовлениями, он приказал известить де Таверне-отца, что ему нужно с ним поговорить.

В течение трех или четырех месяцев барон все прибавлял в весе, чем он гордился; это нетрудно понять, если мы примем в соображение, что высшая степень тучности в таком человеке, как он, является признаком абсолютного довольства.

Филипп не ждал, что отец, узнав о его решении, проявит чрезмерную чувствительность, но не ждал и особого равнодушия.

Однако он пришел в величайшее изумление, услышав, что барон с ликующим смехом кричит:

– Ах Ты, Господи! Он уезжает! Он уезжает!.. Филипп остановился и с недоумением посмотрел на отца.

– Я был в этом уверен, – продолжал барон, – я готов был биться об заклад!.. Прекрасно сыграно, Филипп, прекрасно сыграно!

– Отец, – ледяным тоном заговорил Филипп, – я не понимаю ни слова, ни единого слова из того, что я имел честь от вас услышать.

– Где ты спрячешь лошадей? – продолжал старик, уклоняясь от прямого ответа. – Твою кобылу легко узнать. Смотри, чтобы ее здесь не увидели, когда тебя встретят на… А кстати: ты делаешь вид, что уезжаешь. Куда же?

– Я проеду через Таверне-Мезон-Руж.

– Отлично… Превосходно… Ты притворяешься, что едешь в Мезон-Руж… Тут никто ничего не поймет… О да, это превосходно… А все-таки будь осторожен: на вас обоих устремлено много взглядов.

– На нас обоих?!. На кого же?

– Видишь ли, – продолжал старик, – она – натура пылкая, и ее порывы способны погубить все. Берегись! Будь благоразумнее, чем она…

– Послушайте, отец! – подавляя гнев, глухо проговорил Филипп. – Я вижу, вы потешаетесь надо мной. По правде говоря, это не очень-то милосердно!

– Я не знаю существа правдивее и сдержаннее тебя! – с досадой воскликнул отец. – И я не знаю никого, чьи меры предосторожности были бы более уязвимы! Разве не скажут люди, что ты боишься, как бы я тебя не выдал? А ведь это было бы очень странно!

– Отец! – выйдя из себя, вскричал Филипп.

– Прекрасно! Прекрасно! Храни свои секреты про себя. Держи в тайне, как ты снял домик у бывшего Охотничьего замка!

– Я снял Охотничий замок? Я?

– Держи в тайне свои ночные прогулки с двумя прелестными подругами!

– Я?. Мои ночные прогулки… – бледнея, пролепетал Филипп.

– Держи в тайне свои поцелуи.

– Отец! – обезумев от ревности, прорычал Филипп. – Отец, да замолчите же!

– Повторяю еще раз: все, что ты сделал, ты сделал превосходно, я это узнал, я тебе и сказал!.. А ты что же, подозревал, что я знаю?.. Черт побери! Это должно было бы внушить тебе доверие. Твоя близость с королевой, твои удачные действия, твои экскурсии в купальни Аполлона – Боже мой! Не бойся же меня, Филипп… Доверься мне!

– Это ужасно, отец! – закрыв лицо руками, воскликнул Филипп.

Все, о чем отец узнал, все, о чем он догадался, все, что недоброжелатели приписывали де Роану, а люди осведомленные лучше – графу де Шарни, барон относил к своему сыну. Для него Филипп был тем, кого королева любила и кого она постепенно, незаметно возводила на высшие ступени фавора. Вот от этого-то полного удовлетворения и прибавил в весе за какие-нибудь несколько недель де Таверне.

В то мгновение, когда Филипп бросил свирепый взгляд на неумолимого старика, со двора особняка донесся стук колес.

Послышался крик Шампаня:

– Мадмуазель! Это мадмуазель!

– Это сестра! – пробормотал Филипп, он пришел в совершенное изумление, когда узнал Андре, выходившую из кареты, – ее освещал факел привратника.

В ту же минуту во двор с шумом въехала другая карета.

– Его сиятельство граф Оливье де Шарни! – крикнул выездным лакеям привратник.

– Проводите его сиятельство в гостиную – его примет господин барон, – сказал Филипп Шампаню. – А я пройду в будуар и поговорю с сестрой.

Двое мужчин медленно спустились по лестнице.

«Зачем сюда приехал граф?» – спрашивал себя Филипп.

«Зачем сюда приехала Андре?» – думал барон.

 

Глава 28.

ОТЕЦ И НЕВЕСТА

 

Гостиная особняка находилась в главном корпусе, на первом этаже. Слева от нее находился будуар с выходом на лестницу, которая вела в апартаменты Андре Справа была другая, малая гостиная, через которую проходили в большую.

Филипп первым вошел в будуар, где его поджидала сестра. Еще в вестибюле он пошел быстрей, чтобы поскорее очутиться в ее объятиях.

Как только он отворил двойную дверь будуара, Андре обвила его шею руками и поцеловала его с таким радостным видом, от которого давно уже отвык этот печальный влюбленный, этот несчастный брат.

– Я вернулась навсегда! – в восторге воскликнула Андре.

– Тише, сестренка, тише! – сказал Филипп. – Стены этого дома не привыкли к радости, а кроме того, в соседнюю гостиную сейчас придет некто, и он может тебя услышать.

– Некто? – переспросила Андре. – Кто же это?

– Слушай, – отвечал Филипп.

– Его сиятельство граф де Шарни! – объявил выездной лакей, провожая Оливье из маленькой гостиной в большую.

– Он! Он! – вскричала Андре и еще нежнее принялась ласкать брата. – Я отлично знаю, зачем он к нам приехал!

– Знаешь?

– Филипп! Позволь мне подняться к себе в апартаменты. Королева привезла меня домой слишком скоро, мне надо сменить мое скромное монашеское одеяние на туалет.., невесты!

Вымолвив это слово на ухо Филиппу и сопроводив его поцелуем, Андре, легкая и пылкая, поднялась по лестнице, которая вела в ее апартаменты.

Оставшись один, Филипп приложил ухо к двери, выходившей в салон, и весь превратился в слух.

Вошел граф де Шарни. Он медленно шагал взад и вперед по паркету просторной гостиной и, казалось, не столько ждал, сколько раздумывал.

Вошел и де Таверне-отец. Он приветствовал графа с изысканной, хотя и принужденной учтивостью.

– Чему я обязан честью вашего неожиданного визита, граф? – спросил он. – Во всяком случае, поверьте, что я в восторге – Я имею честь, – взволнованно заговорил Шарни, – просить у вас руки мадмуазель Андре де Таверне, вашей дочери.

Барон подскочил в своем кресле. Его сверкавшие глаза, казалось, пожирали каждое слово, только что произнесенное графом де Шарни.

– Граф! – заговорил он. – Ваше желание в высшей степени почетно для нашего дома, и я присоединяюсь к нему с величайшей радостью, но так как я считаю необходимым, чтобы вы заручились полным согласием, я прикажу известить мою дочь.

– Сударь! – холодно прервал его граф. – Я полагаю, что вы берете на себя излишнюю заботу. Королева пожелала поговорить на сей предмет с мадмуазель де Таверне, и ответ мадмуазель, вашей дочери, был для меня благоприятным.

– Ах вот как! – произнес барон, восхищение которого все возрастало. – Так, значит, это королева…

–..взяла на себя труд съездить в Сен-Дени. Именно так, сударь.

Барон встал.

– Мне остается только ознакомить вас, граф, с тем, что касается материального положения мадмуазель де Таверне, – сказал он. – Вы женитесь на девушке небогатой, граф, и прежде, чем заключить…

Не успел он договорить, как дверь из будуара отворилась, и появился бледный и расстроенный Филипп; одну руку он держал под курткой, другая была судорожно стиснута.

Шарни церемонно приветствовал его и получил в ответ столь же церемонное приветствие.

– Граф, – заговорил Филипп. – Отец был прав, когда предложил вам побеседовать о наших семейных денежных делах; мы оба должны дать вам разъяснения по этому поводу. Пока господин барон поднимется к себе и будет искать бумаги, о которых он говорил, я буду иметь честь обсудить с вами этот вопрос во всех подробностях.

И тут Филипп властным взглядом отпустил барона, – тот, предвидя какие-то осложнения, вышел из гостиной с чувством неловкости.

– Граф де Шарни, – стоя лицом к лицу с графом и скрестив руки на груди, заговорил Филипп. – Как вы посмели просить руки моей сестры?

Оливье, покраснев, попятился.

– Уж не для того ли, чтобы надежнее прикрыть вашу любовь к женщине, которую вы преследуете, к женщине, которая вас любит? – продолжал Филипп. – Уж не для того ли, чтобы люди, увидев, что вы женитесь, не смогли сказать, что у вас есть любовница?

– Сударь, Бога ради! Сударь, вы ничего не знаете! Сознайтесь, что вы ничего не знаете!

– Я ничего не знаю! – с горькой иронией воскликнул Филипп. – Как же я мог бы ничего не знать, если я прятался в густом кустарнике за дверью в купальни Аполлона, когда вы оттуда вышли, подавая руку королеве?

Шарни сделал два шага, как смертельно раненный, который ищет подле себя опоры.

Но он преодолел эту слабость.

– Вот что, сударь! – обратился он к Филиппу. – Даже после того, что вы мне сейчас сказали, я прошу у вас, у вас, руки мадмуазель де Таверне. Если бы я был таким расчетливым негодяем, как вы это заподозрили, если бы я женился ради самого себя, я был бы таким подлецом, что побоялся бы человека, в руках которого тайна моя и тайна королевы. Но королеву необходимо спасти, сударь. Это необходимо! Знаете ли вы, почему королева погибнет, если этот брак не состоится?.. Дело в том, что не далее, как сегодня утром, в то время, как арестовали господина де Роана, король застал меня на коленях перед королевой…

– Боже мой!

–..а королева, которую допрашивал ревнивый король, ответила, что я преклонил колени, дабы просить у нее руки вашей сестры. Вот почему, сударь, если я не женюсь на вашей сестре, королева погибла. Теперь понимаете?..

Два звука прервали речь Оливье: то были вздох и крик. Один звук донесся из будуара, другой – из маленькой гостиной.

Оливье побежал на вздох. В будуаре он увидел одетую в белое, как невеста, Андре де Таверне. Она все слышала и упала в обморок.

Филипп побежал на крик в маленькую гостиную. Он обнаружил там тело барона де Таверне, все надежды которого рассыпались в прах после того, как он узнал, что королева любит Шарни.

Сраженный апоплексическим ударом, барон испустил последний вздох.

Предсказание Калиостро сбылось.

У Филиппа глаза распухли, сердце готово было выскочить из груди, но все-таки он нашел в себе силы, чтобы заговорить и дать ответ де Шарни:

– Господин барон де Таверне только что скончался. После его смерти главой семьи становлюсь я. Если мадмуазель де Таверне останется в живых, я выдам ее за вас.

Шарни посмотрел на труп барона с ужасом, на тело Андре – с отчаянием. Филипп обеими руками рвал на себе волосы. Он послал к небу такой вопль, который должен был растрогать сердце Бога на Его вечном престоле.

– Граф де Шарни! – успокоив бурю в душе, заговорил Филипп. – От имени моей сестры, которая меня не слышит, я беру следующее обязательство: она отдаст свое счастье королеве, я же, быть может, когда-нибудь буду столь счастлив, что отдам за нее жизнь. Прощайте, господин де Шарни, прощайте, мой зять!

Поклонившись Оливье, который не знал, как ему уйти, не пройдя мимо одной из жертв, Филипп поднял Андре на руки и принялся согревать ее. Таким образом, путь графу был открыт, и он исчез в будуаре.

 

Глава 29.

ВСЛЕД ЗА ДРАКОНОМ – ГАДЮКА

 

Настало время вернуться к тем действующим лицам нашей истории, которых необходимость, интрига, равно как и последовательность исторических событий, отодвинули на второй план.

Олива, подчиняясь наказу Жанны, готовилась к бегству, когда Босира, извещенного анонимным письмом, Босира, затаившего дыхание после появления Николь, препроводили к ней в объятия, и он увез ее из дома Калиостро, в то время как Рето де Вилет напрасно поджидал ее на улице Руа-Доре.

Дабы разыскать счастливых любовников, в открытии убежища которых был так глубоко заинтересован де Крон, графиня де ла Мотт, которая чувствовала себя обманутой, отправила на поиски всех своих тайных агентов.

Невозможно описать, в каком тревожном состоянии была она всякий раз, когда ее посланцы возвращались и докладывали, что поиски ничего не дали.

В это самое время она, затаившись, получала приказ за приказом ехать к королеве и ответить за свое поведение в деле с ожерельем.

Ночною порой, закрыв лицо вуалью, она уехала в Бар-Сюр-Об где у нее было пристанище. Приехала она туда проселочными дорогами, так, что никто ее не узнал. Здесь у нее было время рассмотреть свое положение в его истинном свете.

Таким образом она выиграла несколько дней. Она была наедине с самой собой. У нее нашлось время, а вместе с временем нашлись и силы, чтобы с помощью прочных внутренних оборонительных сооружений защитить свое здание лжи.

Король и королева, которые ее разыскивали, узнали о ее водворении в Бар-Сюр-Об только когда она уже была готова вести войну. Они послали за ней нарочного. И тут-то она и узнала, что кардинал в тюрьме.

Узнав об аресте кардинала и о шуме, который подняла Мария-Антуанетта, она начала все хладнокровно обдумывать.

– Королева сожгла свои корабли, – рассуждала она. – Повернуть вспять она не может. Отказавшись заключить полюбовное соглашение с кардиналом и заплатить ювелирам, она сыграла на квит или дуплетом[47]. Это доказывает, что она считала без меня и что она и не подозревает о том, какие силы находятся в моем распоряжении.

Курьер, которому поручили отвезти ее ко двору, хотел препроводить ее непосредственно к королю, но Жанна, чье хитроумие уже известно читателю, спросила:

– Сударь! Ведь вы любите королеву, не правда ли?

– Неужели вы сомневаетесь в этом, ваше сиятельство? – отпарировал курьер.

– В таком случае, заклинаю вас вашей преданной любовью и уважением, которое вы питаете к королеве, препроводить меня сначала к государыне.

Курьер, весь сотканный из клеветнических представлений, отравлявших версальский воздух, поверил, что он в самом деле окажет королеве услугу, если приведет графиню де ла Мотт к ней прежде, чем покажет ее королю.

Пусть читатель вообразит себе высокомерие, гордость, надменность королевы, очутившейся лицом к лицу с этим демоном, которого она еще не знала, но которого подозревала в вероломном вмешательстве в ее дела.

Пусть читатель представит себе Марию-Антуанетту – вдову, еще безутешно оплакивавшую свою любовь, которая погибла от скандала, Марию-Антуанетту, уничтоженную оскорбительным обвинением, которое она не могла опровергнуть, пусть представит себе читатель, как она, столько выстрадавшая, готовится поставить ногу на голову змеи, которая ее укусила!

Величайшее презрение, едва сдерживаемый гнев, ненависть женщины к женщине, ощущение несравненного преимущества своего положения – вот то оружие, которое было в руках у обеих противниц. Королева начала с того, что приказала войти, как свидетельницам, двум своим женщинам, и они вошли молча, опустив глаза и сделав медленный, торжественный реверанс. Сердце, полное тайн, голова, полная замыслов, отчаяние как высшая движущая сила – таково было еще одно оружие. При виде этих двух женщин графиня де ла Мотт подумала: «Отлично! Этих двух свидетельниц сейчас выпроводят из комнаты».

– Ах, это вы, сударыня! – воскликнула королева. – Наконец-то! Наконец-то вас разыскали!

– Ах, Боже мой! Как вы со мной строги, ваше величество! Я вся дрожу!

– Это еще не все, – резко сказала королева. – Известно ли вам, что господин де Роан в Бастилии?

– Мне об этом сказали, ваше величество.

– И вы, конечно, догадываетесь, почему?

Жанна пристально посмотрела на королеву и, повернувшись к женщинам, присутствие которые, каралось, мешало ей, ответила:

– Мне ничего не известно, ваше величество – Однако вы знаете то, что вы же сами говорили мне об ожерелье?

– О брильянтовом ожерелье? Да, ваше величество.

– И о том, что вы, от имени кардинала, предложили мне соглашение об уплате за это ожерелье?

– Это правда, ваше величество.

– Согласилась я или отказалась?

– Отказались, ваше величество.

– А-а! – произнесла королева с удовлетворением, смешанным с удивлением.

– Вы, ваше величество, даже дали мне задаток в двести пятьдесят тысяч ливров, – прибавила Жанна.

– Так… А дальше?

– А дальше вы, ваше величество, не смогли платить, потому что господин де Калон отказал вам в выдаче денег, и вы отослали футляр ювелирам Бемеру и Босанжу.

– С кем же я его отослала?

– Со мной.

– И что же вы сделали?

– Я… – медленно произнесла Жанна, почувствовавшая всю значительность слов, которые она сейчас должна была вымолвить, – я отдала брильянты господину кардиналу.

– Господину кардиналу?! – воскликнула королева. – А зачем, скажите на милость, вы отдали их кардиналу вместо того, чтобы доставить их ювелирам?

– Потому, что господин де Роан интересовался этим делом, это было угодно вашему величеству, и я оскорбила бы его, если бы не предоставила ему возможность завершить это дело самому.

– Но как же случилось, что вы получили у ювелиров расписку?

– Эту расписку отдал мне господин де Роан.

– Ну, а мое письмо, которое, как говорят, вы передали ювелирам – оно-то каким образом оказалось у вас?

– Меня просил передать его господин де Роан.

– Значит, тут везде и всюду замешан господин де Роан! – воскликнула королева.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, ваше величество, и в чем замешан господин де Роан, – с рассеянным видом заметила Жанна.

– Я говорю, что расписка ювелиров, которую передали или переслали мне через вас, подделана!

– Подделана! – простодушно повторила Жанна. – Ах, ваше величество!

– Я говорю, что, по слухам, подписанное мною так называемое письмо о том, что я согласна принять ожерелье, подделано!

– О! – воскликнула Жанна, по видимости еще более изумленная, чем при первом известии.

– Я говорю, наконец, – продолжала королева, – что вам нужна очная ставка с господином де Роаном, чтобы вы разъяснили нам эту историю!

– Очная ставка? – повторила Жанна. – Но почему же, ваше величество, мне необходима очная ставка с господином кардиналом?

– Он сам просил об этом.

– Он?

– Он всюду вас разыскивал.

– Не может быть, ваше величество!

– Он утверждал, что хотел доказать вам, что вы его обманули.

– О, если так, ваше величество, то я тоже прошу очной ставки!

– Ставка состоится, можете не сомневаться… Итак, вы отрицаете, что вам известно, где находится ожерелье?

– Откуда же это может быть мне известно?

– Вы отрицаете, что помогали господину кардиналу в некоторых интригах?

– Ваше величество! Вы имеете полное право подвергнуть меня опале, но оскорблять меня – ни малейшего. Я – Валу а!

– Господин кардинал в присутствии короля поддержал клевету – он надеется подвести под нее серьезные основания.

– Ничего не понимаю!

– Кардинал заявил, что он писал мне.

Жанна посмотрела королеве в лицо и промолчала.

– Вы меня слышите? – спросила королева.

– Слышу, ваше величество.

– И что же вы ответите?

– Я отвечу, когда будет очная ставка с господином кардиналом.

– Но до тех пор помогите нам, если вы знаете истину!

– Истина заключается в том, что ваше величество унижает меня без причины и обижает без основания.

– Это не ответ!

– Здесь я другого не дам. Жанна снова посмотрела на женщин.

Королева поняла, но не уступила. Желание узнать правду не могло не взять в ней верх над ложным стыдом. В недомолвках Жанны, в ее поведении, смиренном и наглом одновременно, сквозила уверенность, проистекавшая из обладания какой-то тайной. И, быть может, эту тайну королева могла бы купить с помощью кротости.

Она отвергла этот способ как недостойный ее.

– Сегодня вечером вы ляжете спать в Бастилии, графиня де ла Мотт!

– Пусть будет так, ваше величество. Но прежде, чем лечь спать, я, по моему обыкновению, помолюсь Богу, дабы Он сохранил честь и счастье вашего величества, – отвечала обвиняемая.

Королева в ярости поднялась и прошла в соседнюю комнату, толкнув двери изо всех сил.

«Победив дракона, – сказала себе она, – я тем более сумею раздавить гадюку!»

«Я вижу ее игру насквозь, – подумала Жанна, – и полагаю, что выиграла».

 

Глава 30.