Пружаны (не попадаем), Ружаны (попадаем)

Дорогу на вечерний постой прокладывал Леонид. Горевал, что едем через Ружаны и не сможем попасть в Пружаны. Там такой дворец без нашего присмотра там пропадает, такой дворец! Очередная белорусская реплика Версаля. Развалины, разумеется. Ну, так тем более, нельзя откладывать.

Не останавливаясь, проехали центральную площадь Ружан. Многоконфессиональность ВКЛ на этом пятачке достигает каких-то умопомрачительных высот. Повернешь голову налево – упрешься взглядом в Троицкий костел, Пойдешь прямо – православная Церковь Святых Петра и Павла - конец восемнадцатого. Посмотришь направо - синагога. Для полного клерикального окружения площади не хватает только мечети – подпирающей тебя сзади. Видимо, жители поселка благоразумно предпочитали заручаться поддержкой сразу в большинстве отделений небесной канцелярии.

Кстати, пишется, что здесь можно увидеть здание синагоги. На самом деле, можно увидеть только то, что от нее осталось: обшарпанные стены с намеками, что была когда-то и крыша. Картину разрушения оживляет только сорная трава поверх стен.

Уже выезжали из Ружан, когда Юрий привлек наше внимание к проносившимся слева от нас развалинам какого-то нехилого дворцового комплекса. «Странно, странно. Это все должно находиться в Пружанах. Как оно сюда попало?» Вопрос Леонида вызвал небольшое товарищеское разбирательство относительно того, где мы вообще находимся. Завершилось оно последней краткой репликой разбираемого: «Я не х… знает, куда вас завел, а за…сь, как круто вас доставил!» и приговором товарищей: «Нарекается отныне Паганелем». После чего мы пошли посмотреть на то, что осталось от дворца в Пружанах… то есть в Ружанах, конечно!

Хозяева этого места издавна были обуреваемы двумя сильными стремлениями: полностью перестроить доставшийся им от предков дворец и осуществить какой-нибудь прожект относительно России.

Самым ярким представителем был Лев Сапега. Древнейшего и знатнейшего рода был городской писарь, затем писарь великокняжеский, после королевский. Дальнейшая писарская карьера оказалась невозможной ввиду отсутствия следующей ступеньки, поэтому он сменил род деятельности и пошел в управленцы. Подканцлер ВКЛ, Канцлер, и, наконец, Великий Гетман ВКЛ. Должность, могущество и авторитет Льва С., были таковы, что и король польский и князь литовский были вынуждены справляться у него, правильно ли они делают то или это, или, может быть, им следует поступать наоборот.

У Льва С. в этот момент все было замечательно, но дальнейшая его карьера опять оказалась под угрозой. Не было в границах Речи Посполитой третьего интересанта такого же уровня, и расти выше ему опять стало некуда. Оценив международную обстановку, он начал вскармливать различных ЛжеДмитриев и ЛжеИванов с целью заброса их одного за другим на территорию Московского царства, переживавшего в тот момент очень Смутное время. Особого результата, как известно, не добился, и с горя ушел в архивариусы. Не шучу – в архивариусы, добившись и там заметных успехов.

Так как Лев С. был не последним владельцем Ружан с такими антиресными идеями насчет Московского царства, стало ясно, что не человек портит место, а это место, каким-то образом, портит даже самого хорошего человека. И впоследствии, чтобы пресечь дальнейшее появление у владельцев неправильных намерений в отношении уже России, дворец у них при первом удобном случае (случайно совпавшим с подавлением Россией польского восстания) и отобрали.

Организовали там всем полезную фабрику. В этом статусе дворец и пребывал до первой мировой войны, когда по недосмотру фабричных прачек во дворце произошёл сильнейший пожар, и часть стен обрушилась. Позднее предпринимались попытки восстановления. Дворец окончательно превратился в развалины, а местные хозяйства существенно отстроились на дармовом кирпиче.

Хорошенько облазив развалины, обнесенные веревками и табличками «Внутрь не входить! Опасно!», мы обнаружили провал в земле, который раньше, по-видимому, был входом в дворцовый подвал. Из провала доносились шорохи и сопение. Сопоставив их с тем, что Юрия меж нами уже некоторое время нет, мы поняли, что в изучении древностей он продвинулся далеко вперед. Тут же между землей и подземным миром состоялся диспут на тему «Благоразумнее оттуда побыстрее вылезти, нет, залезайте сюда, здесь так круто!» Благоразумие, конечно, проиграло.

В подвале тоже был провал еще дальше вниз - в дворцовое подземелье или типа того. Набравшись глупости можно было бы проникнуть и туда. Проникнув туда, мы поняли, что света здесь, почитай, никакого, а мобильные телефоны – это не то снаряжение, с которым следует лазить по подземельям. Максимум, что экраны телефонов могли подсветить – наши довольные морды.

Достаточно быстро осознав себя нерядовыми исследователями древних руин, мы покинули подземелье, подвал, дворец, и поехали дальше. От вечерней порции драников нас отделяло посещение еще одной полуразвалившейся достопримечательности. Много их здесь – полуразвалившихся достопримечательностей, особенно, когда уже проголодался.

Церковная архитектура в Белоруссии своеобразна. Смотришь -  костел стоит, ан нет, - это православная церковь. Видишь церковь, ан нет. На крест посмотри, – это костел. Культовые сооружения здесь подновлялись каждый раз, когда переходили от одной конфессии к другой, а переходили они здесь неоднократно. Сначала в эти земли пришло христианство в греческом обряде. Затем значительная часть местных православных решила переподчиняться папе (римскому) с условием сохранения православного обряда и стала, таким образом, грекокатоликами. После того, как ВКЛ объединилось с Польшей, грекокатолики стали мутировать в католиков, а оставшиеся православные стали совсем не в чести. Во второй половине 18-го века эти земли неожиданно для себя присоединились к России, и процесс пошел в обратном направлении.

Этот обратный процесс происходил примерно так. Сначала грекокатоликов призывали переходить «в правую веру» путем убеждения - во всех населенных пунктах государственные глашатаи зачитывали официальные обращения и произносили неофициальные увещевания. Если в какой-либо местности появлялись желающие перейти в православие, то власти присылали священника с отрядом солдат. Ближайшая церковь у грекокатоликов изымалась, а грекокатолические священники вместе с семьями высылались. Дело продвигалось как-то не очень, - народ или стеснялся чего-то, или к своим священникам душой прикипел. Но потом ключ к сердцам людей был найден: первому, кто в окрестности пожелал перейти «в правую веру», стали выплачивать денежное вознаграждение. Тут-то дело и пошло. В особенности, в неурожайные годы.

Не знаю, как в стародавние времена эти же церкви переходили от православных к грекокатоликам и от грекокатоликов к католикам, но думаю, и тогда увещеванием тоже дело не ограничивалось.