Часть 8. Она слышит его крик из соседней комнаты.

Она слышит его крик из соседней комнаты.

За эту неделю Райан просыпается так уже в четвёртый раз, и в этом нет ничего нового. С тех самых пор как Шон убрался из дома, у Райана начались жесточайшие кошмары. И похоже, что со временем они становятся всё хуже.

Кларисса зажигает сигарету и ждёт, пока крики не утихнут и не превратятся во всхлипы, затем в тяжёлое дыхание. Ей тяжело сидеть сложа руки, пока её сын мучается, но ей не хочется снова его смущать. Он уже подросток, в конце концов, а у парней есть гордость. Ни одному подростку не понравится, если мамочка зайдет к нему в комнату, пока он плачет. Мать честная, за что всё это...Она качает головой, и дым сигареты поднимается и вьётся кольцами. Шон в конец испортил этого ребенка.

«Нет, он хороший мальчик, – говорит она себе. – В глубине души, я знаю, что хороший. Но ведёт он себя ужасно. На самом деле, он та еще заноза, постоянно дерётся, болтается угрюмый без дела, в голове только дрянная музыка и кошмары. Это, конечно, неудивительно, – думает Кларисса, – но когда же он вырастет? Когда наконец оставит прошлое позади?»

Не то чтобы с ним не работали специалисты — он уже почти дюжину посещал. Не то, чтобы он не пробовал наркотики — он «экспериментировал» и с прозаком, и с литием, и с торазином, и даже с какой-то новой дрянью, про которую ещё никто толком не слышал (и Клариссе даже думать об этом не хочется — доктор кажется даже был рад, что он «всего лишь» чуть не превратил Райана в овощ). Они даже переехали обратно в Англию: Клэр надеялась, что смена обстановки пойдет ему на пользу. В Штатах слишком бурная жизнь, ну или так ей казалось. Но похоже, что вообще ничего не изменилось. На самом деле, переезд кажется сделал ему только хуже.

На этой неделе его снова отстраняли от занятий. Ещё одна драка, ещё одного парнишку отправили к доктору...потому что он мусорил, или типа того. Это уже третий раз за год, и если это повторится — Райана исключат из школы.

Не то чтобы Клэр могла себе это позволить, но что поделать? Ребёнок это ответственность, она всегда была в этом уверена. Не важно что там думают в Штатах, нельзя просто бросить ребенка, если дела с ним плохи.

В соседней комнате Райан наконец успокоился, и Кларисса надевает халат и взъерошивает волосы. Ей не хочется выдавать своим видом, что она уже давно не спит. Она выбрасывает сигарету в пепельницу (уже полная — завтра надо будет вынести) и говорит так, чтобы казалось, будто она только проснулась:

– Райан? Ты в порядке?

В темноте Райан чует запах табака и своей матери задолго до того, как она заговорит. Чёрт! Она снова ему нужна, но он не хочет её видеть. Вся эта хрень, просыпаться каждую ночь и вопить как баба, это просто жесть. Его это всё бесит, но ничего с этим не поделать. Если бы вы видели ту херню что в его голове, вы бы тоже визжали.

Иногда он смотрит в Малфеас и видит зловонные сточные лужи, в которых потерянные души всплывают кусками мусора. Иногда он видит спираль, суровый лабиринт, полный видений, о которых ему даже не хочется думать. И иногда его бросают в эту лужу, или запирают под землей в маленькой камере, в которой даже на ноги не подняться. И каждый раз это навсегда, он это знает. Так говорит голос в его голове.

Надо же, мы походу крышей поехали! Голоса в голове и вся эта срань.

А ещё бывают моменты, когда ему кажется, будто он животное (здоровенное такое!) и бегает по улицам, голый и всё такое, откусывая здоровенные куски от, фу, тварин с щупальцами.

Иногда он видит танцующего монстра, что-то типа огромного волка с бицухой как у Ледяной Глыбы, Стива Остина, и с кошмарной мордой (ну да, ещё бы, это ж кошмар, придурок!). Под его ногами свалена куча каких-то кукол, и этот жирдяй вгрызается в них и начинает жевать. Вот только это не куклы, и иногда они верещат, когда он делает укус…

А ещё эта телка с крыльями, смеётся и срывает...срань господня, кожу что ли?..с вопящего мужика, подвешенного на цепи под потолком…

А ещё католик в своём стрёмном балахоне, дает приказы каким-то людям в черном...ох, вообще не хочется видеть, что он там им приказывает!

А ещё девка тонет в пруду, плывет вниз, и вниз, и вниз, пока не застрянет в ветвях утонувшего дерева, и вырывается, вопит на последнем издыхании и тонет в безмолвной водяной бездне…

А ещё папа, выглядит даже хуже, чем обычно, весь иссохший и пьяный в доску, стоит в какой-то сатанинской пентаграмме с красной книгой в руках и кричит всякую стрёмную херню. Вокруг пентаграммы ураган разносит комнату, швыряет по ней книги и бумагу. На ветру у отца развеваются волосы, а в его глазах одно безумие и ад.

Что это всё может значить?

Хуже всего те разы, когда он просыпается и чувствует кровь во рту. В первый раз он подумал, что он просто губу прокусил или что-то в этом роде. Но вкус был каким-то слишком свежим, и слишком много его было, из укуса на языке или губе столько не будет. Вкус был сильным, соленым и терпким, и слегка тухлым, и всегда следовал за снами типа «бегаю по улице и кусаюсь».

«Охренеть, – думает он, переводя дыхание, – я щас какой-то сраный Американский оборотень в Лондоне».

Если б не вкус крови, ему бы даже нравились эти сны — иногда они довольно круты, и эффекты даже лучше чем у Лукаса.

Но вот кровь — это проблема. Вкус ему слишком нравится. И это никакой не спецэффект.

– Райан? – мама уже встала, деревянный пол скрипит от её шагов. Она легонько стучит по двери, и Райан слышит, как её ногти цокают по дереву. С той стороны двери висит запах сигарет, а её халат пахнет так, будто его не стирали неделю. Она переживает. Ей не всё равно. Лучше пусть войдёт. Он глубоко вдыхает и медленно отвечает:

– Да, мам, – шепчет он, и дверь со скрипом отворяется. Он рад, что она пришла.

Ночью слишком страшно одному.

Хотя, конечно, он никогда этого не признает.

Он слишком похож на отца.