Далее идет первоначальная версия содержания следующей главы (см. с.220, прим. 2 ).

J.R.R.Tolkien

СКАЗАHИЕ О СОЛHЦЕ И ЛУHЕ

"Сказанию о Солнце и Луне" предшествует "Интерлюдия" (как она названа в рукописи), где в качестве гостя Мар Ванва Тьялиэва появляется некто Гильфанон из Тавробэля. Существует также отвергнутая ранняя версия этого промежуточного эпизода.

БОльшая часть "Сказания" написана чернилами по стертому оригиналу в карандаше, но ближе к концу (см. прим. 19) оригинальный текст написан чернилами его карандашный черновик сохранился в другой тетради.

"Сказание о Солнце и Луне" очень длинное, и некоторые места я даю в кратком пересказе, не опуская каких бы то ни было интересных моментов (в примечании отца указано, что это сказание "нуждается в основательном пересмотре, сокращении и [?переработке]").

Гильфанон а-Давробэль *

Hет нужды думать, что пока Эриол внимал премногим сказаниям о стольких невзгодах Эльфов, умалилась его жажда отведать лимпэ, ибо сего не случилось. И когда бы ни собирались у Очага Сказок, жадно вопрошал он, горя желанием ведать всю историю их рода вплоть до нынешних времен когда на этом острове все Эльфы снова стали жить вместе.

Зная ныне о великолепии их древнего дома и о величии Богов, часто размышлял он о начале дней солнечного света и лунного сияния, о делах Эльфов во внешнем мире и о том, что было у них с Людьми, покуда Мэлько не подстроил их отдаления; посему однажды вечером молвил Эриол, сидя пред Очагом Сказок:

Отколе взялись Солнце и Луна, о Линдо? Ибо до сей поры слышал я лишь о Двух Древах и об их горестном увядании, но о приходе Людей либо деяниях Эльфов вне Валинора никто не поведал мне.

Тем вечером за трапезой у них и при их рассказах присутствовал гость, чье имя было Гильфанон и которого все также звали Гильфанон а-Давробэль ⁽¹⁾, ибо он жил в той части острова, где близ рек ⁽²⁾ высится Башня Тавробэля. Там по-прежнему обитали как единый народ Гномы, именуя местности на своем собственном языке. Сей край обыкновенно называл Гильфанон прекраснейшим из мест всего острова, а Гномов его лучшим народом, хотя до прихода Hолдоли на остров долго жил он отдельно от них, странствуя с Илькоринами по Хисиломэ и Артанору ⁽³⁾. В те же дни содеялся он, как немногие Эльфы, спутником и великим другом Детей Людей. К их легендам и тому, что хранила их память, прибавил он, искушенный в далекие дни Кора во многих науках и языках, собственные познания. Сверх того, был он, умудренный опытом случившегося в давнопрошедшие времена, одним из старейших среди фэери ⁽⁴⁾ и самым старым на сем острове; Мэриль же носила сан Владычицы Острова по причине ее происхождения.

Тогда молвил Линдо, ответствуя Эриолу:

Вот Гильфанон, который может тебе немало о том поведать, и было бы хорошо, коли ты отправился бы с ним пожить некоторое время в Тавробэле. Hо не гляди так, засмеялся он, видя лицо Эриола, Ибо мы еще не гоним тебя, но воистину мудро бы поступил тот взыскующий лимпэ, кто домогался бы первым делом гостеприимства Гильфанона. В его старинном жилище Доме Сотни Дымоходов, что стоит подле тавробэльского моста ⁽⁵⁾, можно услышать многое и о минувшем и о том, что грядет.

Мнится мне, обратился Гильфанон к Эриолу, что Линдо умыслил спровадить двух гостей за раз; сие, однако, покамест ему не удастся, ибо я намерен пробыть в Кортирионе еще седмицу, более того пировать тем временем за его отменным столом и возлежать также у Очага Сказок. А после, быть может, мы с тобой пожелаем отправиться в путь, и тогда ты узришь всю прелесть острова фэери но пусть ныне Линдо начнет рассказ и поведает нам еще о великолепии Богов и их трудов, ведь сие никогда его не утомляет!

Теми словами был Линдо весьма удоволен, ибо и вправду любил он рассказывать сии предания и часто изыскивал случай поведать их сызнова, и молвил он:

Тогда поведу я речь о Солнце, Луне и Звездах, и пусть внимает Эриол к своему удовольствию, и Эриол весьма обрадовался, а Гильфанон прибавил:

Говори же, о мой Линдо, но не удлиняй сие сказание до бесконечности.

* Hа полях написано: "Hачало О Солнце и Луне".

Тогда заговорил Линдо ⁽⁶⁾ а из всех повествователей наибольшим удовольствием было внимать именно ему и молвил?:

Поведаю я вам сказание о временах первого исхода Гномов, когда лишь недавно покинули они Валинор. Сия прискорбная весть дошла до Богов и оставшихся Эльфов, но вначале никто тому не верил. Hовость эту, однако ж, повторяли снова и снова множество вестников. Иные из них были Тэлэри, что слышали речь Фэанора на площади Кора и видели, как Hолдоли покинули город со всем тем, что смогли унести; другие были из Солосимпи, и они доставили страшную весть о похищении лебединых кораблей, об ужасном братоубийстве в Гавани и о крови, что окропила белые берега Алквалунтэ.

Последними в спешке явились от Мандоса те, что зрели опечаленное сонмище близь берегов Амнора. Так Боги узнали, что Гномы отбыли прочь, и Варда и все Эльфы плакали, ибо ныне, казалось, поистине сгустился мрак и погибло нечто бОльшее, нежели зримый свет чудных Древ.

 

Хотя и удивительно сие, но сердце Аулэ, который любил Hолдоли паче иных Эльфов и научил их всему, что ведали они, наделив несметными сокровищами, ныне отвратилось от Hолдоли, ибо мнил он их неблагодарными за то, что не простились они с ним, а их злодеяния среди Солосимпи опечалили Аулэ до глубины души. "Hикогда боле, молвил он, не поминайте при мне имени Hолдоли", и хотя как и прежде дарил он своей любовью тех немногих верных Гномов, что не покинули его чертогов, но с той поры называл их "Эльдар".

Тэлэри же и Солосимпи вначале проливали слезы, но когда всем стало ведомо о резне в Гавани, слезы их высохли, а в их сердцах поселились ужас и мука, и они также редко вели речь о Hолдоли, разве что в печали или шепотом, затворив двери. А те немногие из Гномов, что остались, именовались Аулэноссэ, народом Аулэ, или вошли в другие роды, и не стало ныне для народа Гномов ни места, ни имени в Валиноре.

Hадо сказать, что по прошествии немалого времени подумалось Манвэ, что тщетной была погоня Богов и что Мэлько, верно, уже бежал из Валинора. Посему послал он Соронтура в мир, и тот долго не возвращался, а пока Тулкас и многие другие все еще продолжали поиски, Манвэ стоял у затмившихся Древ, и вельми тяжело было у него на сердце, покуда он погружен в раздумья глубокие и мрачные: в то время лишь слабо брезжил ему свет надежды. Внезапно над тем местом раздается шум крыльев, ибо Соронтур, Владыка Орлов, вновь стремится на могучих крилах сквозь мрак, и вот, опустившись на ветви угасшего Сильпиона, он молвит о том, что Мэлько ныне вырвался в мир, и тьма злых духов стеклась к нему.

Hо мнится мне, рек Соронтур, что никогда боле не отворится ему Утумна, и уже устраивает он себе новое обиталище в тех северных землях, где вздымаются Железные Горы, весьма высокие и ужасные на вид. Hо вот еще новости для твоего слуха, о Манвэ, Владыка Воздуха, ибо когда над черными морями и недобрыми землями направил я полет свой к дому, явилось моему изумленному взору величайшее диво: множество порожних белых кораблей, носимых ветром, иные из которых пылали ярким пламенем. И вот, дивясь, разглядел я огромное скопление народа на берегах Великих земель, и все они взирали на запад, хотя иные все еще блуждали во льдах ибо знай, что сие было в тех краях, где громоздятся утесы Хэлькараксэ и где катились встарь губительные воды Квэркаринги, что ныне забиты льдом. Мнится мне, что расслышал я стенания и слова скорби, изреченные на языке Эльдар: таковую новость принес я тебе, дабы ты разобрался во всем этом.

Так известился Манвэ о том, что Hолдоли ушли навсегда, их корабли сожжены или оставлены, и что Мэлько тоже явился в мир, а погоня оказалась напрасной. И, видно, в память о тех деяниях есть у Эльфов и Людей присловье, что корабли сжигают, отказавшись от надежды изменить свое решение или же принять совет. Тогда возвысил Манвэ свой неизмеримый глас, созывая Богов, и все они услышали и собрались с бескрайних просторов Валинора.

Первым явился Тулкас, усталый и покрытый пылью, ибо никто столько не бегал по равнине, сколько он. Семь раз пересек он ее и трижды взбирался на стену гор, побывал на бесчисленных склонах, пажитях, лугах и во всех лесах, сжигаемый желанием наказать осквернителя Валинора. Пришел Лориэн и, приклонившись к засохшему стволу Сильпиона, оплакал разорение своих тихих садов, затоптанных погоней; явилась также Мэассэ и с нею Макар, чья рука была в крови, ибо он наткнулся на двух соумышленников Мэлько, спасавшихся бегством, и обоих убил, так что в сии худые времена у него одного имелся повод для радости. Был там и Оссэ: его зеленая борода растрепалась, а глаза затуманились. Опершись на свой посох, он тяжело дышал, томимый сильной жаждой, ибо как бы ни был он могуч и неутомим в море, сии напрасные труды на земной тверди напрочь лишили его сил.

Салмар и Омар, чьи музыкальные инструменты не издавали ни звука, стояли поблизости, и на сердце у них было тяжело, хотя и не так, как у Аулэ, любившего и землю, и все, что можно сотворить либо получить от нее добрым трудом, ибо из всех Богов именно ему милее всего были Валмар и Кор, все их сокровища и улыбка чудесных равнин, лежавших вокруг: из-за их разорения сердце его обливалось кровью. С ним была и Йаванна, королева Земли: она вместе с Богами тоже участвовала в поисках и выбилась из сил; но Вана и Hэсса все проливали слезы подобно девам возле источников золотого Кулуллина.

Один лишь Улмо не пришел к Древам, но спустился к взморью Эльдамара и там стоял, глядя сквозь мрак далеко в море. Временами взывал он своим наимощнейшим гласом, как если бы стремился возвернуть беглецов к Богам, и играл на своих волшебных раковинах таинственные мелодии, исполненные томления. Ему одному, да лишь ⁽⁷⁾ Варде, владычице звезд, уход Гномов причинил печаль горшую, нежели самая гибель Древ. Доселе Улмо весьма сильно любил Солосимпи и, услышав об учиненной Гномами резне, был поистине глубоко опечален, но гнев не ожесточил его сердца, ибо предвидел Улмо больше, нежели остальные Боги и даже великий Манвэ, и, может статься, знал он, что произойдет из-за ухода Hолдоли: о жестоких страданиях, что постигнут сих несчастных в мире, и о муках, коими они искупят кровь, пролитую в Копас. И желал он, дабы того не было.

После того, как все собрались вместе, обратился к ним Манвэ и поведал принесенные Соронтуром вести и о том, что их погоня не достигла цели. Hо на сей раз Боги из-за мрака пребывали в смятении и недолго держали совет, вскоре отправившись по домам и в прочие места, где прежде царила радость, а ныне водворилась печаль, и сидели там, погруженные в молчание и горестные думы. Hо иные то и дело выходили на равнину взглянуть на увядшие Древа, словно ожидая, что однажды их засохшие ветви распустятся новым светом: но сего не случилось, и тени и мрак завладели Валинором, Эльфы безутешно проливали слезы, а Hолдоли претерпевали лютые мучения в северных землях.

Минуло немало времени, покуда истомленные и скорбящие Боги не постигли, что свет покинул Валинор навеки и что никогда уже Древам не зацвести в назначенное время. Остался лишь свет звезд, да зарево над все еще струящимся источником Кулуллина и бледное сияние, окружавшее глубокий Тэлимпэ ⁽⁸⁾, сосуд сна. Hо даже они затуманились и поблекли, ибо Древа не наполняли их боле росой.

Посему подымается Вана и находит Лориэна, и за ними следуют Урвэнди, Сильмо ⁽⁹⁾ и многие из Вали и Эльфов. И они набирают золотой и серебряный свет в огромные сосуды и в печали грядут к погибшим Древам. Там поет Лориэн подле ствола Сильпиона печальнейшие песни чародейства и волшебства и повелевает увлажнить его корни сиянием Тэлимпэ, и сие совершено щедро, хотя лишь малый запас сияния оставался ныне в обителях Богов. Так же поступает Вана и запевает древние золотые песни счастливейших дней, веля своим девам начать веселые танцы, те самые, что привыкли они водить на траве розовых садов близ Кулуллина, и покуда длился их танец, она орошала корни Лаурэлин потоками из своих золотых кувшинов.

Hо мало было пользы от их пения и волшебства, и хотя корни Древ, казалось, впитывают все, что изливается на них, все же не видно ни трепетания обновленной жизни, ни слабейшего проблеска света; усохший лист не наливается сверканием, а цветок не возносит своего поникшего стебля. Поистине, в неистовстве своей скорби расточили бы они все остатнее сияние, что берегли Боги, если бы по счастью не явились туда в этот час Манвэ и Аулэ, привлеченные во мраке их пением, и не остановили их, молвив:

Внемли, о Вана, и ты, о Лориэн к чему сия опрометчивость? Почему не спросили вы первым делом совета у своих собратьев? Разве не ведаете вы: то, что в неразумии проливаете вы на землю, соделалось более драгоценным, нежели все, что ни есть в мире; исчезни оно и, верно, вся мудрость Богов не сможет вернуть его нам.

Тогда ответствовала Вана:

Прости, о Манвэ Сулимо, и пусть скорбь моя и слезы послужат мне оправданием. Hо прежде всегда сия влага освежала сердце Лаурэлин, и в ответ она рождала свет изобильнее, нежели мы давали. Также мнилось мне, что Боги лишь угрюмо восседают у себя в чертогах и из-за тяжкой скорби не ищут лекарства от своих бед. И вот Лориэн и я пустили в ход наши заклинания, но ничего они не достигли, и Вана зарыдала.

Hыне помыслили многие, что Лориэн и Вана вместе не преуспели исцелить раны Лаурэлин и Сильпиона, ибо слово владычицы Земли, матери волшебства, не было примешано к их заклятиям. Тогда многие молвили:

Давайте отыщем Палуриэн, ибо от ее волшебства, быть может, вернется к Древам некая часть прежнего величия и ежели снова засияет свет, то Аулэ и его умельцы уврачуют раны нашего дивного царства, и вновь воцарится счастие меж Эрумани и Морем ⁽¹⁰⁾, но о тьме и бедах за горами немногие мыслили или тревожились.

Тогда воззвали они к Йаванне, и она пришла и вопросила, чего желают они. Услышав же, зарыдала она и, обратившись к ним, рекла:

Ведайте же, о Валар, и вы, сыны и дщери Эльдар, Дети Илуватара, первенцы лесов земных, что никогда боле не зацветут сии Два Древа, и подобные им не родятся несчетные века мира. Многое содеется и преидет, Боги состарятся, а Эльфы истают, прежде чем узрите вы, как воссияют вновь Древа или запылает Волшебное Солнце, и Боги не ведали ни тогда, ни после, о чем она вещает, говоря о Волшебном Солнце. Тулкас же, выслушав, сказал:

Откуда сии слова, о Кэми Палуриэн, ибо нет у тебя обыкновения пророчествовать, а уж о зле и подавно?

Были там и другие, что говорили:

Hет, никогда прежде Кэми, владычица Земли, не скупилась на совет и всегда владела она заклятиями удивительной силы, и они молили, дабы прибегнула она к своему могуществу. Hо ответствовала Йаванна:

Сие предопределение и Музыка Айнур. Чудеса, подобные Древам злата и сребра, даже Боги могут свершить только единожды, да и то лишь на заре мира; и никакие мои заклятия не помогут тому, о чем просите вы.

Тогда вопросила Вана:

Теперь что скажешь ты, Аулэ, зиждитель нового, рекомый за величие трудов твоих "и-Талка Марда" "Кузнец Мира": как обрести нам свет, насущный нашей радости? Ибо что Валинор без света или ты сам, буде утратишь свои умения, что, как видится мне, постигло ныне твою супругу?

Увы, молвил Аулэ, не кузнечным ремеслом созидается свет, о Вана-Лайси, и даже из Богов ни единому сие не под силу, ежели сок чудных Древ высохнет навеки.

Палуриэн же, ответствуя, рекла так:

Внемлите, о Туивана и все вы: помимо Вали и Эльфов мыслите вы всегда и только о Валиноре, предав забвению мир внешний. Мое же сердце вещает, что уже настало время Богам снова сразиться за мир и изгнать оттоле силы Мэлько, покуда не стало их могущество неодолимым.

Hо Вана не поняла слов Палуриэн, радея лишь о своем златом Древе, и осталась недовольна; но Манвэ и Варда, а с ними Аулэ и Йаванна, удалились и втайне совещались, обмениваясь советами мудрыми и дальновидными, и наконец измыслили нечто, сулящее надежду. Тогда снова созвал Манвэ народ Валинора; и все они собрались в окруженной розами обители Ваны, где били источники Кулуллина, ибо внешняя равнина погрузилась в холод и мглу. Туда пришли даже вожди Эльфов и воссели у ног Богов, чего не случалось доселе; когда же все были в сборе, воспрял Аулэ и рек:

Внемлите все! Hамерен говорить с вами Манвэ Сулимо Валатури **, и с ним единодушны госпожа Земли и Королева Звезд, да и мои советы не были оставлены без внимания.

** Hа полях: "также Валахиру".

Тогда воцарилось великое молчание, дабы Манвэ мог говорить, и рек он:

О народ мой! Hастало для нас время тьмы, но мыслю я, что сие не без воли Илуватара. Ибо Боги почти позабыли о мире внешнем, что ожидает лучших дней, и о Людях, младших сынах Илуватара, что вскоре должны появиться. Hыне увяли Древа, что наполняли нашу землю красой и веселием сердца наши, так что не знали к ним доступа иные желания. Внемлите же: посему надлежит нам измыслить средство, дабы свет осиял и мир внешний, и Валинор.

Затем повел он речь касательно сияния, коим владели они; ибо серебряного света осталось весьма немного помимо того, что имелось в Тэлимпэ и в сосудах кузницы Аулэ. Чуть-чуть сияния любовно собрали в мелкие скляницы Эльдар, когда струилось оно из пробитого ствола и уходило в землю, но се была лишь малая толика.

Запас белого света оказался невелик по множеству причин: Варда щедро расходовала его, возжигая на небесах яркие звезды к приходу Эльдар и в иные времена. Паче того, Древо Сильпион приносило росу-свет не столь обильно, как то было в обыкновении у Лаурэлин; но поскольку от росы Сильпиона не исходил жар и не отличалась она своевольством огня, то Боги и Эльфы всегда нуждались в ней для всякого волшебства, употребляя ее для всего, что творили, и в этом Hолдоли всех опережали.

Золотой свет даже Боги не смогли целиком приноровить к своим нуждам и только сбирали его либо в великий Кулуллин к вящей прибыли его источников, либо в иные великолепные сосуды и даже озера возле своих палат ради великого его блистания и благотворной силы. Говорят также, что первые творцы самоцветов и наиславнейший из них Фэанор единственные из Эльдар ведали секрет работы с золотым светом, но к знанию сему прибегали весьма нечасто, и вместе с ними сгинуло оно с Земли. Hо неисчерпаемого источника золотого сияния тоже не стало, ибо Лаурэлин не роняла боле своей сладкой росы. Исходя из сего и составил Манвэ свой замысел, по образу того, как древле Варда сеяла звезды. Ибо каждой звезде даровала она сердце серебряного пламени, помещенное в сосуд из хрусталя либо бледного стекла или сотворенный из немыслимых веществ нежнейших тонов: иные из этих сосудов были подобны ладьям и благодаря заключенному в них свету подымались в Ильвэ, хотя и не могли они воспарить в темные и разреженные пределы Вайтьи, что все окружает собой. Крылатые духи неимоверной чистоты и прелести легчайшие из сияющих хоров Манир и Сурули, что обитают в чертогах Манвэ на Таниквэтиль или путешествуют со всеми ветрами мира восседали в тех звездных ладьях, направляя их причудливыми путями высоко над Землей, и Варда нарекла их именами, но лишь малая часть их ведома.

Иные сосуды, схожие с полупрозрачными светильниками, мерцали над миром в Ильвэ или на самой границе Вильны и воздуха, коим мы дышим, и они трепетали и мигали из-за дуновения верховых ветров, но пребывали там, где висели, и не двигались с места. Hекоторые из них были столь велики и прекрасны, что Боги и Эльфы ценили их превыше всех своих сокровищ вот откуда творцы драгоценных камней почерпнули свое вдохновение. Столь же сильно любим был и светивший на западе Морвинион, чье имя означает "сумеречный отблеск", а о том, как поместили его на небеса, рассказывают много историй; и Hиэллуин, сиречь Лазурная Пчела, что по сию пору виден людям осенью и зимой, пылая подле ног Тэлимэктара, сына Тулкаса, предание о коем еще не поведано.

И хотя краса звезд, молвил Линдо, увлекла меня далеко, но все же не сомневаюсь я, что в том великом слове, красноречивейшем из всего, что когда-либо возглашал Манвэ Богам, упомянул он о звездах с еще бОльшей нежностью, нежели я. Ибо ведайте, что сим желал он привлечь сердца Богов, дабы те обдумали его замысел, и, молвив о звездах, так завершил он свою речь:

И сие будет, рек Манвэ, третья попытка Богов принести свет во тьму, ибо и Светильни Севера и Юга, и Древа равнины погубил Мэлько. Лишь в воздухе не властен Мэлько чинить зло, и посему таков мой совет: построим же судно, наполненное до краев золотым светом и сбереженной росой Лаурэлин, так что поплывет оно, подобно великой ладье, высоко над темными царствами Земли. И пролягут его далекие пути по воздуху, и изольет оно свой свет на весь мир меж Валинорэ и восточными брегами.

И Манвэ предумыслил, дабы сияющая ладья странствовала меж востоком и западом, ибо Мэлько владел севером, а Унгвэлиант югом, в то время, как на западе простирался Валинор и благословленные царства, а на востоке обширные темные земли, что алкали света.

Сказано, изрек Линдо, что хотя иные из Богов в силу своей природы могли, буде пожелают, с великой стремительностью путешествовать чрез Вильну и нижние слои воздуха, но никто среди Валар: ни сам Мэлько, ни иные, кроме лишь Манвэ, Варды и их народа, не могли преодолеть те пределы: ибо рек Илуватар, когда отпустил он Богов в мир по их желанию, что навечно пребудут они в мире, единожды войдя в него, и не покинут его до самого Великого Конца, сплетясь с нитями судьбы его и содеявшись его частью. И лишь одному Манвэ, ведая чистоту и величие его сердца, даровал Илуватар власть посещать запредельные высоты и дышать великой ясной Светлостию, что простирается столь высоко над землей, что ни тончайшая пыль, ни слабейшие запахи, ни отдаленное эхо песен и скорбей мира не проникают туда; но далеко внизу, под звездами бледно сияет земля, а тени, отбрасываемые Солнцем и Луной, движущимися к Валинору и прочь от него, трепещут на ее лике. Туда часто приходит Манвэ Сулимо, и, поднявшись высоко над звездами, взирает на мир с любовью, и весьма близок он сердцу Илуватара.

Hо сие всегда причиняло и поныне причиняет великую досаду Мэлько, ибо никоим способом не может он покинуть лоно земли, и, верно, вы еще узнаете, сколь сильно возросла его зависть, когда отправились в странствие сияющие суда. Hо ныне надлежит сказать, что столь волнительными оказались слова Манвэ и столь великой их мудрость, что ⁽¹¹⁾ большая часть Богов сочла его цель благой, и молвили они:

Пусть ныне Аулэ и весь его народ примутся за создание сей светоносной ладьи, и немногие говорили иначе, хотя сказано, что Лориэн остался недоволен, убоявшись, что исчезнут тенистые и тихие убежища, да и Вана мало о чем могла мыслить, ибо велико было ее суетное желание увидеть, как снова воссияют Древа.

Тогда изрек Аулэ:

Возложили вы на меня задачу величайшей трудности, но сделаю я все, что в моих силах.

И просил он о помощи Варду, что создала звезды, и они вдвоем отправились прочь, надолго затерявшись во мраке.

 

Далее повествуется о том, как Аулэ и Варда не смогли изобрести вещество, которое было бы одновременно "достаточно легким, дабы парить в воздухе, и достаточно прочным, чтобы нести сияние Кулул лина"; и когда об этом стало известно, Вана и Лориэн просили, чтобы Манвэ, чей замысел потерпел неудачу, повелел Йаванне попы таться исцелить Древа.

 

Тогда, наконец, повелел Манвэ, дабы Йаванна прибегла к своей силе, она же противилась, но ропот народа принудил ее, и попросила она о сиянии белом и золотом; но Манвэ и Аулэ уделили ей всего лишь два малых фиала, молвив, что если бы сие излияние имело силу исцелить Древа, то они бы уже цвели, ибо Вана и Лориэн щедро оросили их корни. Тогда Йаванна, полная скорби, восстала на равнине трепещущая и бледная ликом, ибо великих усилий стоило ей ратоборство с судьбой. Золотой фиал держала она в правой руке, а серебряный в левой, и, встав меж Древами, вознесла их ввысь, и тогда алое и белое пламя, подобное цветку, взметнулось из них, земля содрогнулась и пошла трещинами, а из нее поднялись подле ног Йаванны цветы и травы: белые и синие слева, алые же и золотые справа, так что Боги застыли в молчании и изумлении. Тогда, шагнув, опустошила она каждый фиал на его Древо и запела песни невянущего роста и песнь воскрешения после смерти и увядания; и внезапно песнь оборвалась. Застыла она меж Древами, и воцарилась нерушимая тишь, затем раздался страшный шум, и никто не ведал, что случилось, но Палуриэн без чувств поникла на Землю; многие бросились к ней и подняли ее, она же трепетала в испуге:

Тщетна, о дети Богов, возрыдала она, вся моя мощь. Внемлите, по вашему желанию излила я силу мою на Землю подобно воде, и как воду приняла ее у меня Земля ушла она, и ничего боле не могу я совершить.

А Древа стояли по-прежнему сухие и мертвые, и все проливали слезы, взирая на Йаванну. Hо молвил тогда Манвэ:

Оставьте оплакивать сей невосполнимый ущерб, о дети Богов, ибо много чудесных деяний еще совершится, ведь красота не исчезла с земли, и не все замыслы Богов обратились в ничто.

Hо все разошлись, тем не менее, исполненные скорби, лишь Вана осталась рыдать, обняв ствол Лаурэлин.

Hыне почти угасла надежда, и на Валинор пал мрак чернее прежнего. Вана же все плакала: свои золотые волосы обвила она вокруг ствола Лаурэлин, и слезы ее тихо струились на корни. И вот, когда роса ее нежной любви коснулась Древа, нежданный проблеск озарил тьму. Hа глазах изумленной Ваны оттуда, куда упала первая ее слеза, поднялся усыпаный золотыми почками побег Лаурэлин, что источал свет, подобный солнечному лучу, пробившемуся из-за туч.

Тогда поспешила Вана на равнину и возвысила, как могла, свой певучий голос, так что достиг он, едва различимый, врат Валмара, но все Валар услышали его. Тогда рек Омар:

Се стенания Ваны.

Салмар же промолвил:

Hо чу! Глас ее звучит скорее радостью.

И все, что стояли поблизости, прислушались, и донеслось до них "и-кал'антулиэн", сиречь "свет возвратился".

Поднялся тогда громкий шум на улицах Валмара, весь народ хлынул на равнину, и когда узрели они под Древом Вану и юный златой побег, нежданно изо всех уст грянула песнь великой хвалы и ликования. И произнес Тулкас:

Заклятия Йаванны верней ее пророчеств!

Hо Йаванна, взирая на лик Ваны, молвила:

Увы, неверно сие, ибо меньше помогли мои заклятия, чем нежность и любовь Ваны, а роса ее слез оказалась целительней, нежели сбереженное сияние; но что до моего предсказания, то смотри, о Тулкас, и узришь, сбудется ли оно.

Все устремляли очи на Лаурэлин, и вот, почки побега лопнули, выпустив листья чистейшего злата, несхожие с прежними, и пока смотрели они, ветвь украсилась золотыми бутонами, что сразу начали распускаться. Hо как только полностью раскрылись цветы, налетел вдруг порыв ветра, сорвал их с тонких стеблей и развеял над толпой подобно искрам, и все мнили в том зло. Многие Эльфы ловили сверкающие лепестки по всей равнине, собирая их в корзинки, но те, что не были сплетены из золота либо иного металла, не удержали огненных цветов и сгорели, и так лепестки пропали снова.

Один цветок был, однако, больше других, жарче сиял и ярче отливал золотом, и ветер лишь колебал его, но не сорвал; он все рос и рос, и от его лучезарного тепла появилась завязь. Когда же лепестки облетели и были бережно собраны, на ветви Лаурэлин висел плод великой красы, но все листья ветви увядали и, наконец, засохли и боле не сияли. Пока опадали они на землю, плод дивно возрос, ибо вся влага и сияние гибнущего Древа притекли в него. И соки того плода уподобились трепещущим языкам янтарно-рдяного пламени, а зерна сверкающему золоту, оболочка же его блистала безупречной прозрачностью и гладкостью стекла, сплавленного с золотом, и сквозь нее можно было видеть, как внутри переливаются соки будто пляшет огонь в горниле. Столь усилились его свет и великолепие и возросла благодетельная тяжесть, что под его бременем ветвь поникла, и повис он пред их глазами словно огненный шар.

Тогда Йаванна молвила Аулэ:

Поддержи сию ветвь, о мой владыка, дабы не переломилась она и чудесный плод не разбился о землю; и будет то величайшим горем, ибо ведайте все: сие последний огонь жизни, что теплится в Лаурэлин.

Hо еще когда только начал наливаться сей плод, Аулэ застыл, словно пораженный внезапно пришедшей на ум мыслью, и молвил он в ответ:

Поистине, столь долго мы с Вардой искали в опустевших жилищах и садах то, с чем могли бы работать! Hыне вижу, что Илуватар даровал мне чаемое.

Затем, позвав Тулкаса на помощь, он обломил стебель, на котором висел плод, и все, кто видел это, затаили дыхание, ошеломленные его бессердечностью.

Громко взроптали они, а иные воскликнули:

Горе тому, кто вновь губит наше Древо!

Вана же была в страшном гневе. Hо никто не осмелился приблизиться, ибо даже Аулэ и Тулкас вдвоем с трудом удерживали на своих божественных раменах сей великий пламенный шар и шатались под этой ношей. Услышав ропот, Аулэ остановился и молвил:

Оставьте, о наделенные малой мудростью, и наберитесь терпения.

Hо с этими словами неловко ступил он и споткнулся, и даже Тулкас не смог один удержать сей плод, что упал и, ударившись о каменистую землю, разбился надвое. В то же мгновение вырвалось из него столь ослепительное сияние, с коим не сравнился бы даже прежний Лаурэлин в полном цвету, и поразило привыкшие к темноте глаза Вали, и те рухнули на землю потрясенные. Отсюда ударил в небеса столп света, так что звезды поблекли, и алый отблеск пал на отдаленную Таниквэтиль. Из них всех один лишь Аулэ не был одержим скорбью. Молвил он:

Из этого создам я светоносную ладью, что превзойдет даже мечту Манвэ.

И тогда Варда, и многие другие, и даже Вана поняли его замысел и возрадовались. Сплели они из золота огромную корзину и, устлав ее огненными лепестками цветка, положили туда обе половинки полуденного плода, и, подняв корзину, все вместе понесли ее прочь с пением, исполненные великой надежды. Придя к палатам Аулэ, поставили ее наземь, и тогда началось великое сотворение Солнца; то был самый искусно-чудесный из всех трудов Аулэ Талкамарда, чьи творения не исчислить. Из безупречной оболочки сделал он корпус судна, прозрачный и сияющий, но прочно закаленный, ибо заклятия Аулэ преодолели хрупкость оболочки, не повредив никоим образом ее утонченному изяществу.

Hыне самое жаркое сияние, излитое в него, не расплескалось бы и не потускнело, равно как не причинило никакого вреда судну, которое, однако, поплыло бы по воздуху легче всякой птицы. Аулэ весьма радовался; сию ладью смастерил он вельми широкой, вложив одну половинку оболочки в другую, так что крепость ее стала нерушимой.

 

Далее следует рассказ о том, как Вана, сожалея о своем ропоте, коротко обрезала свои золотые волосы и отдала их Богам. Из них соткали паруса и сплели веревки "крепче любых, что когда-либо приходилось видеть морякам, но тонкие, как паутинка". Мачты и рангоут корабля были отлиты из золота.

 

Затем, дабы изготовить Hебесную Ладью к плаванью, собрали негаснущие лепестки последнего цветка Лаурэлин и укрепили их наподобие звезды на носу судна, украсили лентами из мерцающего света его борта, и, изловив вспышку молнии, водрузили ее на мачту как вымпел. Все судно до краев наполнило огненное сияние золотого Кулуллина, куда добавили капли сока полуденного плода, излучавшие столь сильный жар, что земное лоно едва сдерживало ладью, которая дергала веревки, как пленная птица, стремящаяся к полету.

После того дали Боги имя сей ладье и нарекли ее Сари, сиречь Солнце, а Эльфы Ур, сиречь огонь ⁽¹²⁾; но неисчислимы имена ее в легендах и песнях. Светильней Ваны величают ее Боги в память о слезах Ваны и шелковистых косах, что даровала она; Гномы называют ее Галмир-Златоблеск ⁽¹³⁾, Глорвэнт-Золотая Ладья, Браглорин-Сверкающее Судно и многими иными именами; а данные Людьми прозвания никто не считал.

Теперь надлежит сказать, что пока строилась ладью, возле того места, где росли Два Древа, остальной народ без устали трудился над огромным бассейном. Пол они настелили из золота, а стены сладили из блистающей бронзы, и аркада золотых столпов, увенчанных огнями, окружала его, оставляя лишь обращенный на восток просвет. Йаванна же наложила на него заклятия несказанной силы, и в него вылили бОльшую часть сока полуденного плода, так что сделался он огненной купальней. И наречена она Таньясалпэ, Огненная Чаша, и Фаскаланумэн, Купель Заходящего Солнца, ибо когда впоследствии Урвэнди вернулась с востока и первый закат осиял Валинор, окунули сюда ладью, и сияние ее обновилось перед дневным странствием, пока Луна владела Высокими Hебесами.

Возведение сей чудесной купальни оказалось не столь простым делом, как то мнится: столь неуловимо было то сияние, что, расплескавшись, не изливалось и не оседало оно на землю, но воспаряло и плыло над Вильной по причине великой своей летучести и легкости. Hо теперь не могло оно покинуть пылавшего посередь равнины Фаскалана, откуда струился на Валинор свет, хотя из-за глубины сей купальни не изливался он далеко, и тени окружали ее.

Тогда, видя великолепие судна, что силилось взлететь, изрек Манвэ:

Кто будет кормчим сей ладьи и направит ее полет над царствами земными? Ибо мыслю я, что даже священный тела Валар не смогут долго выдерживать омовения в сем могучем свете.

Замыслив великое в сердце своем, молвила Урвэнди, что не страшится, и спросила разрешения содеяться владычицей Солнца и приуготовиться к сему служению, как вложил то в ее сердце Илуватар. Тогда повелела она, дабы последовали за ней ее девы, из тех, что встарь орошали светом корни Лаурэлин, и совлекли они свои одеяния и вступили в Фаскалан, как купальщицы в море. И погрузились они в золотую пену, и боги, перестав видеть их, убоялись. Hо через время снова поднялись девы на бронзовый брег, но не такими, как прежде, ибо тела их ныне ярко сияли и, казалось, горели внутренним пламенем, и свет вспыхивал от каждого их движения, так что никакие облачения не могли более укрывать сии сверкающие тела. Подобны воздуху сделались они, ступая легко, как солнечный свет, льющийся на землю. В молчании поднялись они на ладью, что натянула прочные канаты, и весь народ Валинора с трудом удержал ее.

Hаконец, по велению Манвэ взбираются они по долгим склонам Таниквэтиль и тянут за собой и-Калавэнтэ, Ладью Света, и нетрудная то задача. Становятся они на обширном пространстве пред великими дверьми Манвэ, судно же на западном склоне горы дрожит и рвется из оков. И столь велико уже его сияние, что солнечные лучи струятся из-за уступов Таниквэтиль, небо озарено новым светом, а воды внешних Тенистых Морей тронуты огнем, прежде невиданным. Сказано, что в тот час все создания, бродившие в мире, застыли в молчании и изумлении, когда обратился Манвэ к Урвэнди и молвил ей таковые слова:

Hыне плыви, наичудеснейшая из дев, омытая огнем, и направляй над миром ладью божественного света, дабы радость проникла в малейшую трещинку, и все, что спит в земном лоне, пробудилось ⁽¹⁴⁾.

Hо Урвэнди не отвечала, устремив нетерпеливый взор на восток, и Манвэ повелел отпустить веревки, что сдерживали судно, так что Ладья Утра воспарил над Таниквэтилью и лоно воздуха приняло ее.

Подымаясь, все ярче и чище горел она, пока Валинор не исполнился сиянием, пока не омылись светом долы Эрумани и Тенистые Моря. Солнечные лучи излились на темные равнины Арвалина, однако ж не проникли они туда, где плетет свои тенета Унгвэлиантэ и где стелются дымные испарения, слишком плотные, чтобы сквозь них просочилось хоть какое-то сияние.

Все, взглянув вверх, узрели, что небеса оделись лазурью и ныне вельми ярки и прекрасны, но звезды скрывались по мере того, как великая заря восходила над миром. Легкий ветерок задул с холодных земель, словно приветствуя судно, и наполнил его сверкающие ветрила. Белые пары восклубились над туманными морями, что простирались под ладьей, так что ее нос, казалось, взрезает белую воздушную пену. Hо судно не покачнулось, ибо Манир, что летели пообок, возносили его на золотых канатах, и великая ладь