Казание об осаде Троице-Сергиева монастыря

ИЗМЕНА ДВУХ СЫНОВЕЙ БОЯРСКИХ

ПРЕЛЬСТИЛИСЬ дети боярские переяславцы, Петруша Ошушков и Степанко Лешуков, и во время обычной вылазки присоединились к врагам, к литве и изменникам; они сказали гетману Сапеге и Лисовскому: «Что мы получим если скажем вам, как можно поскорее взять монастырь без крови?» Военачальники вражеские обещали одарить их большим именем, сделать их первыми в чинах. Они сказали: «Раскопайте, паны, берег верхнего пруда и переймите от труб воду; скоро люди будут изнемогать от жажды и поневоле покорятся вашей храбрости».

Лукавые лисицы порадовали волков; борьба у стен прекратилась. Враги немедленно начинают готовиться к делу и отходят от города, чтобы горожане не видели того, что делается; они выполняют свое намерение. По приказу Лисовского разрыли плотину верхнего пруда и пустили воду в Служень овраг, в речку Контору. Но немного вытекло воды из раскопанного места. Городские люди удивлялись тому, что прекратилась рать, а враги стояли неподвижно у своего места; злодеи вызнали обыкновение городских людей — во время засады часто забирать у них пленных, и, ради того, сильно остерегались, как бы не стало известным зло, которое они чинят. Несколько охотников тихо вышли из города, захватили литвина из сторожевого отряда и привели в город; все услыхали о замысле врагов. Тотчас всем народом докопались до труб, проведенных в монастырь, провертели их во многих местах, и тотчас вода из пруда потекла в город. Горожане снова вышли из города и в ту ночь побили всех, кто причинял такую беду, литву и русских изменников, выпускавших воду. Выкопанные в ту же ночь в монастыре пруды наполнились водой, и она стала протекать через монастырь в другую сторону.

Так не сбылся этот умысел литвы и изменников.

Утром злодеи увидали, что в пруде мало воды, а также своих убитых, и всплеснули руками.

МОР НА ЛЮДЕЙ

НОЯБРЯ в 17-йдень появился мор на людей и продолжался до прихода Давыда Жеребцова. Эта болезнь известна в трудных осадах: ее врачи называют цингой. Она случается от тесноты и недостатков, больше всего от скверной воды, от неядения горячих трав и корений, люди распухали с ног до головы, выскакивали зубы, зловонный смрад выходил изо рта; в руках и ногах были корчи, тело покрывалось струпьями, непрестанный понос у изнемогающих до конца. Люди не могли передвинуться с места на место. Их тело гнило от извергаемого кала, болезнь проедала тело до костей, и там гнездились крупные черви. Некому было ухаживать: утолять жажду, кормить голодных, приложить пластырь к гнойным струпам, перевернуть на сторону, отмыть червей, ни вывести больных вон для освежения, ни поднять, чтобы немного посидеть, ни промыть губы, ни умыть лица и рук, ни стереть пыли с глаз, если у кого двигались руки, те пачкали нечистотами рот и глаза и еще раньше смерти многие от ветра были засыпаны землей и нельзя было признать их в лицо. Богатые отдавали серебро и другие вещи для покупки необходимой пищи и питья, отдавали сколько для необходимого, столько и за службу, но всякому было самому до себя, а остальными пренебрегали. И если бы не истощили всех житниц монастырских и не опорожнили всех погребов, то все мы померли бы во второй год, сидя в осаде.

Была тогда не одна беда и зло: извне — меч, внутри — смерть; не знали, что делать: хоронить ли мертвых или охранять городские стены, расставаться ли со своими родными или с врагами биться, целовать ли глаза родителей или отдавать свои глаза. У кого не было родственников, те не сходили с городских стен, не ждали пощады от врагов, говорили: «Всюду — один путь к смерти». Утешались только одной смелой борьбой с врагами, побуждали друг друга на смерть, говоря: «Вот, господа и братья, не родственники ли и друзья наши предаются погребению, но и нам после них туда же идти; если не умрем теперь за правду и истину, все равно умрем потом без пользы». Всех захватило бедствие: сначала по 20 и 30, потом по 50 и 100 умирало в один день; увеличивалась смертность среди людей; церковь каждый день наполнялась мертвыми; чтобы выкопать могилу, давали сначала по рублю, потом по 2 и 3, даже по 4 и 5, но некому было уже принимать и копать; в одну могилу и яму хоронили по 10, по 20, по 40 и больше умерших. 40 дней стоял мрак и сильный смрад; отовсюду выносили мертвых, а за ними ходили толпы плачущих; с утра до вечера хоронили мертвых; не было покоя и сна ни днем ни ночью не только больным, но и здоровым. Одни плакали над умирающими, другие — над выносимыми, третьи — над погребаемыми; целые толпы предавались плачу — в разных местах. От неспокойного сна все ходили словно шальные.

Умерло тогда из старых монахов в монастыре 297 человек, а из новопостриженных более 500. Начали изнемогать воины; немногие спаслись от смерти, и много осталось сирот — девиц, вдов и детей; умирали те, кто были пригодны ко всякому делу, а оставались бесполезные, но хлеба едоки. Стоял тогда сильный смрад не только в жилищах, но по всему монастырю от больных, от околевающей скотины; не брезговали никаким животным и раздирали его между собою. Водосточные трубы засорены До сих пор от дождя и грязи костями животных. Вывезли из монастыря больше 100 возов всякой одежды и выбросили в ров, давали за воз по 1½ рубля, но немногие брались за это из-за вшей, червей и сильного смрада. Вывозя все это по крайней необходимости, сжигали вне монастыря. Всего в осаде померло монахов, ратных людей, побито и умерло своей смертью от болезней слуг, служебников, стрельцов, казаков, пушкарей, затинщиков, даточных и служных людей — 2 125 человек, кроме женщин, детей слабых и старых.

СЛУГА АНАНИЯ СЕЛЕВИН

САМЫМ храбрым среди осажденных был слуга Анания Селевин. Когда в монастыре пали храбрые и крепкие воины или от острия меча иноверных или померли в городе от цинги, этот Анания отличался большим мужеством: 16 пленников, искусных в осадном деле, привел в город, и никто из сильных поляков и русских изменников не посмел приблизиться к нему, но издалека старались убить его из оружия; все его, знали и отмечали среди всех остальных воинов; многие узнавали его по коню. Такой быстротой отличался его конь, что убегал из средины литовских полков, и не могли его догнать. В боях, во время вылазок, он часто выходил вместе с немым паном; тот немой, всегда пеший, вместе с ним вступал в бой, и они вдвоем, с луками, роту поляков с копьями поворачивали обратно.

Лисовский когда-то видел, что Анания хочет биться с ним, и вышел против него, желая его убить. Анания сильно ударил по своему коню, выстрелил в Лисовского из лука в правый висок, прострелил ухо и опрокинул с коня: Анания был очень искусен в стрельбе из лука, как и из самопала.

Случалось этому Анании защищать простых людей среди леса; две вражеские роты отрезали его от своей дружины, и он бежал, стремясь спастись. Немой скрывался среди пней и видя, что у Анании — неладно, выскочил, словно рысь, стрелял на литвинов (у него был лук в руке и полный колчан стрел) и сильно бился. Литвины бросились на немого, и вот Анания прорвался к нему, и стали они биться вместе. Много поранили людей и коней, а сами отошли невредимы, только ранили коня под Аланией.

Поляки в один голос порешили убить коня под Ананией; все знали, что живым его не взять. Когда Анания выходил биться, все стреляли в коня. Так в течение многих вылазок его конь шесть раз был ранен и на седьмой — убит. Стал Анания хуже биться. Потом Ананию ранили из пищали в ногу, в большой палец, раздробили всю ступню; вся его нога опухла, но еще крепко он бился; спустя 7 дней он был ранен в ту же ногу в колено; этот сильный воин вернулся, назад. Отекла его нога до пояса, и спустя немного дней он помер.

ВТОРОЙ БОЛЬШОЙ ПРИСТУП

МЕСЯЦА мая в 27-й день снова в лагерях Сапеги и Лисовского стоял большой шум, до полудня играла музыка. С полудня литовские люди начинали подъезжать к городу, осматривали стены и часто поглядывали на город. Начали также готовить места, где можно уставить свои пушки и пищали, скакали на конях, махали с угрозой мечами по направлению к городу. К вечеру по всем полям Клементовским стали скакать множество конных людей со знаменами. Потом Сапега вышел с многими вооруженными полками и снова скрылся в своем лагере.

Оставшееся троицкое войско видело, что враги осматривают город, уразумело их лютое решение пролить кровь, думало, что будет приступ. Русские люди стали готовиться к бою, а числом их было немного; они заготовили на стенах кипяток с калом, смолу, камни и другое, что подходило к тому времени, и перестали биться у подножья стен.

Был уже вечер, когда проклятые литовские люди и русские изменники с лукавством хотели тайком подойти к городским стенам; ползли они молча, словно змеи по Земле: везли орудия для приступа: щиты рубленые, лестницы, туры и стенобитные машины. Все городские люди, мужчины и женщины, вышли на городские стены и также скрытно ждали приступа. С Красной горы сверху загремели выстрелы из пушек, закричало все множество, литовских людей и русских изменников и устремилось со всех сторон к городу с лестницами, щитами, тарасами и разными стенобитными орудиями.

Ударила музыка, враги начали наступать к городу со всеми силами: проклятые думали овладеть им в один час; они знали, что там осталось мало людей, да и те — больные, и ради этого крепко налегли на город. Но троицкое воинство билось с городских стен крепко и мужественно. Литовцы, стремясь поскорее взойти на стены, придвинули щиты на колесах, много лестниц, пытались силой приставить их и взойти на стены. Войско и городские люди не допускали их придвигать щиты и тарасы и прислонять лестницы, били из множества пушек и пищалей, кололи врагов через стенные окна, метали камни, выливали кипяток с калом, бросали зажженную серу, лили смолу, засыпали известкой глаза. Так бились всю ночь.

Когда наступил день, проклятые увидали, что ни в чем не имели успеха, а много своих погубили, и начали со стыдом отступать от города. Городские люди быстро отворили ворота, другие соскочили со стен и произвели вылазку на литовских людей, оставшихся у своих стенобитных орудий; остальные враги бродили по рвам и не могли выйти. Так многих побили, а живыми взяли панов и русских изменников 30 человек; приставили их работать на жерновах; так они работали на монахов и на все троицкое войско до ухода врагов от города. Побили много наступавших людей, тарасы их, щиты, лестницы и другие орудия взяли и унесли в город. Сами же ушли невредимы, одержав победу над врагами.

ТРЕТИЙ БОЛЬШОЙ ПРИСТУП

СИДЯЩИЕ в осаде в Троицком монастыре ожидали Михаила Васильевича Скопина. Стало известно всем людям, что много поляков и русских изменников собрались все вместе — от тушинского ложного царика¹³, от Сапеги из-под Троицкого монастыря и других городов — и пошли против князя Михаила и немецких людей.

Поляки оружие к борьбе чистят., готовятся по-звериному пить кровь. Чтобы задержать князя Михаила, оставляют в городах надежных скороходов, изыскивают, кто им верен из русских изменников; принимают с ними крепкое решение: оставить остальные города и взять Троицкий монастырь: тем самым будут заняты все пути к Москве. Они не смущались, что много их погибло под Троицким монастырем. Русские дворяне из ближних городов прельстились и говорили: «Если вместе с поляками пойдем на Москву и Троицкий монастырь, то поместья наши не будут разорены».

Так соединились с Зборовским полком, с тушинскими литовскими людьми и с русскими изменниками дворяне и дети боярские из многих городов. Все пришли под Троицкий монастырь, показывали множество своих отборных сил, хвалились обилием своего богатства, посылали в монастырь простых людей с вестями, научая говорить, что они немцев и русских людей побили и воевод в плен взяли, а князь Михаил бил челом во всей воле панской.

Михайло Салтыков и Иван Грамотин¹⁴ звали троицких людей из крепости для сговора, утверждали, что Москва уже покорилась, что царь Василий с боярами у них в руках; так и дворяне с клятвой лгали, в одно слово с поляками, и ни в чем не разногласили, говоря: «Не мы ли были с Федором Шереметевым и вот мы все — здесь; какая у вас надежда на силу Низовскую (Поволжскую)?¹⁵. Мы узнали своего настоящего государя и ради этого верно служили ему. Царь Дмитрий Иванович послал нас впереди себя. Если ему не покоритесь, то сам он, вслед за нами, придет со всеми польскими и литовскими людьми, с князем Михаилом, с Федором Шереметевым и со всеми русскими людьми. Тогда уже не примем вашего челобитья».

Не только умные, но и простые не внимали этому и в один голос отвечали: «Хорошо и красиво обманываете, но никто вам не верит; на что пришли, то и делайте; мы готовы биться с вами. Мы бы поверили вам, если бы вы сказали, что князь Михаил под Тверью уравнял берега вашими телами, а птицы и звери насыщаются вашими трупами. А теперь возьмем оружие, пронзим сердца друг другу, разрежем себя пополам, рассечем себя на части».

Злые враги увидали, что троицкие люди, сидящие в осаде, ищут не жизни, а пиршества смерти, стали готовиться к приступу на другой день. Пан Зборовский¹⁶ ругал и поносил Сапегу и Лисовского и всех панов: «Что у вас за бездельное стояние перед лукошком? Почему бы не взять лукошка и не передавить ворон. Вы бьетесь с небрежением и хотите взять крепость с помощью черни, которую бьют». Они стали готовиться к приступу, отослали от себя простых людей, кроме казаков Лисовского; положили на совете напасть в эту ночь на сонных, как будто Зборовский пришел после боя с князем Михаилом, а с ним пришли Лев Плещеев и Федор Грыпунов.

Третий большой приступ был 31 июля. В монастыре здоровых было не больше 200 человек. Троицкое войско и все мужчины и женщины бились с врагами всю ночь, не переставая, как и во время прежних приступов… Все нападающие скоро бросились назад стремглав в беспорядке и решили больше не ходить на приступы; на городской стене убили одну только женщину и никого не ранили. Зборовский погубил много отборных бойцов. Сапега и Лисовский со своими войсками насмехались над ним, видя его в слезах: «Почему ты не одолел лукошка? Раз ты — такой смелый, попробуй еще раз, не осрами нас, разори это лукошко — доставишь вечную славу королевству польскому!».

ПРИХОД ГРИГОРИЯ ВАЛУЕВА

МЕСЯЦА января в 4-й день, в четвертом часу ночи, пришел из Александровской слободы от князя Михаила Васильевича в Троицкий монастырь воевода Григорий Валуев, а с ним отборного войска 500 мужей храбрых вооруженных. Эти пришли выведать о литовских людях и русских изменниках и войско их сосчитать. На рассвете, соединясь с Давыдом²⁰ и сидевшими в осаде троицкими людьми, храбрые воины выходят из города и дерзко нападают на польские и литовские отряды. Вогнали их в лагерь Сапеги и сожгли их палатки около лагеря, много людей побили и захватили пленников. Сапега и Лисовский со всеми своими полками вышли против них; был большой бой на Клементовском поле, на Келаревом пруде, на горе Волкуше и на Красной горе. Сильно бились, многие с обеих сторон испили чашу смерти; много погибло вражеского войска, и разошлись бойцы в разные стороны. Воеводы провели тот день в монастыре, исполнили все, что им было поручено, и вернулись к князю Михаилу Васильевичу.

казание об осаде Троице-Сергиева монастыря

Авраамий Палицын

Главная» Журналы» Военно-исторический журнал №3 за 1940 год» Сказание об осаде Троице-Сергиева монастыря

(Написано келарем монастыря АВРААМИЕМ ПАЛИЦЫНЫМ)

В ЛЕТО 7117¹, в царствование царя и великого князя всей Руси Василия Ивановича при патриархе Гермогене², при архимандрите Иоасафе и келаре Авраамии Палицыне, сентября в 23-й день пришел к Троице-Сергиеву монастырю по московской дороге литовский гетман Петр Сапега и пан Александр Лисовский со многими польскими и литовскими людьми и с русскими изменниками.

Когда они были на Клементовском поле, осажденные люди вышли из города (крепости)³, конные и пешие, и учинили с ними большой бой, многих литовских людей побили, а сами в город вернулись целы. Богоотступники, польские и литовские люди и русские изменники, увидав это, закричали непристойными голосами, с поспешностью и дерзостью обступили со всех сторон Троице-Сергиев монастырь; городские люди сломали вокруг обители слободы и предали огню всякие службы, чтобы не было у врагов пристанища; была у тех великая нужда.

Гетман Сапега и Лисовский осмотрели местность, где им стать со своими войсками, и, разделившись, начали строить себе лагери, поставили два частокола, сделали в них много укреплений и заняли пути к обители; никому нельзя было миновать их по пути в монастырь или из Монастыря.

Воеводы князь Григорий Борисович Долгорукий и Алексей Голохвостов, стоявшие во главе осажденных, и дворяне постановили вместе с архимандритом Иоасафом и с советом старших монахов укрепить для осады, всех людей привести к крестному целованию, головами⁴ быть старцам (старшим монахам) и дворянам, разделили между ними городские стены, башни и ворота, поставили орудия по башням и по бойницам в фундаменте, чтобы каждый из них ведал и охранял свою сторону и место, устраивал все, что нужно для боя, и бился бы со стены с наступающими людьми.

В ночь на 25 сентября ничего не было слышно от городских людей, кроме вздохов и рыданий; прибежали в монастырь многие из окрестных селений, думая, что скоро пройдет эта великая беда; наступила великая теснота в обители. Много людей и скотины были без крова; расхищали деревья и камни для постройки жилья, потому что наступила осень и приближалась зима, согревали друг друга брошенными вещами, не имели необходимого, и все изнемогали; женщины рожали детей перед всеми, и никому нельзя было укрыть свой стыд, пренебрегали всяким богатством, и воры его не крали; всякий со слезами просил себе смерти. Даже человек с каменным сердцем расплакался бы, увидав такую тесноту и погибель.

Собралось много народа и по совету начальников все целовали крест — сидеть в осаде без измены. Первыми целовали крест воевода Долгорукий и Голохвостов, также и дворяне, дети боярские, слуги монастырские, стрельцы — все войско и все христиане. С тех пор в городе было великое братолюбие, и все с усердием, без измены, бились с врагом.

Тогда же литовские люди поставили много сторожей около города, и не было прохода ни из города, ни в город.

В 29-й день того же месяца польские и литовские люди со своими первыми советниками, русскими богомерзкими отступниками, всячески раздумывали и тщетно совещались, каким образом взять Троицкий монастырь, или, пользуясь хитростью, овладеть им. Решают так: или взять приступом, потому что говорили: крепость — не сильна, а стены ее низки, или (как хотели другие) лаской и угрозой добыть монастырь у воевод и народа: «если не убедим их, то подведем подкоп под городскую стену и без крови сможем овладеть крепостью».

Сапега и Лисовский утвердили решение, и 29 сентября прислали в крепость Троице-Сергиева монастыря сына боярского Безсона Ругощина с листом, где были угрозы.

В 30-й день того же месяца Сапега и Лисовский получили лист с отказом и, увидав непокорность русских людей, пришли в ярость и приказали всему своему литовскому и русскому войску приступить со всех сторон к крепости и вступить в бой. Люди из крепости сильно бились с ними.

Сапега и Лисовский приказали прикатить осадные башни и поставить орудия; в ту ночь прикатили много больших осадных башен и поставили артиллерийский «наряд»: первые башни — за прудом на горе Волкуше, другие за прудом подле Московской дороги, третьи — за прудом в Терентьевской роще, четвертые — на Крутой горе против мельницы, пятые на Красной горе против водяной башни, шестые — на Красной горе против погребов и пивного двора, седьмые — на Красной горе против палат келарских и казенных; восьмые — в роще на Красной горе против Плотницкой башни; девятые — на Красной горе около Глиняного оврага, против башни Конюшенных ворот; около башен, из рощи от Келарева пруда до Глиняного оврага выкопали глубокий ров и насыпали высокий вал; по нему ездили конные, ходили пешие люди. Месяца октября в 3-й день враги начали бить из всех башен и били, не переставая, по городу шесть недель из орудия разожженными железными ядрами. Но не могли зажечь монастыря: огненные ядра падали на пустые места, в пруды, в ямы с навозом; без вреда вынимали из деревянных построек разожженные железные ядра, а если и не находили увязнувших в стенах ядер, те сами остывали.

Стоявшие на стенах города люди не могли там устоять, а укрывались за стенами; люди с пищалями, нацеленными из рвов и ям, стояли между зубцами и, не отступая, ждали приступа, и только таким образом оберегали себя; а тем, кто стоял у орудий на башнях, была большая беда: от стрельбы стены ограды тряслись, камни рассыпались, и все тяжело страдали. За время стрельбы плиты рассыпались, башни и стены сотрясались, потому что с утра до вечера враги стреляли все по одной мишени, но стены не разрушались. Об этом враги узнавали, потому что при стрельбе все время огонь исходил от стен, и дивились, что не от камня, а от глины сыплются искры…

Того же месяца в 6-й день повели ров из-под подошвы горы, от мельницы, возле ограды, на гору к Красным воротам, к ограде прислоняли доски и на них сыпали землю, также вывели ров на гору против Круглой башни.

Того же месяца в 12-й день из этого рва повели подкопы под угольную Круглую башню, против расположенного под горой монастыря.