Измена двух сыновей боярских

ПРЕЛЬСТИЛИСЬ дети боярские переяславцы, Петруша Ошушков и Степанко Лешуков, и во время обычной вылазки присоединились к врагам, к литве и изменникам; они сказали гетману Сапеге и Лисовскому: «Что мы получим если скажем вам, как можно поскорее взять монастырь без крови?» Военачальники вражеские обещали одарить их большим именем, сделать их первыми в чинах. Они сказали: «Раскопайте, паны, берег верхнего пруда и переймите от труб воду; скоро люди будут изнемогать от жажды и поневоле покорятся вашей храбрости».

Лукавые лисицы порадовали волков; борьба у стен прекратилась. Враги немедленно начинают готовиться к делу и отходят от города, чтобы горожане не видели того, что делается; они выполняют свое намерение. По приказу Лисовского разрыли плотину верхнего пруда и пустили воду в Служень овраг, в речку Контору. Но немного вытекло воды из раскопанного места. Городские люди удивлялись тому, что прекратилась рать, а враги стояли неподвижно у своего места; злодеи вызнали обыкновение городских людей — во время засады часто забирать у них пленных, и, ради того, сильно остерегались, как бы не стало известным зло, которое они чинят. Несколько охотников тихо вышли из города, захватили литвина из сторожевого отряда и привели в город; все услыхали о замысле врагов. Тотчас всем народом докопались до труб, проведенных в монастырь, провертели их во многих местах, и тотчас вода из пруда потекла в город. Горожане снова вышли из города и в ту ночь побили всех, кто причинял такую беду, литву и русских изменников, выпускавших воду. Выкопанные в ту же ночь в монастыре пруды наполнились водой, и она стала протекать через монастырь в другую сторону.

Так не сбылся этот умысел литвы и изменников.

Утром злодеи увидали, что в пруде мало воды, а также своих убитых, и всплеснули руками.

МОР НА ЛЮДЕЙ

НОЯБРЯ в 17-йдень появился мор на людей и продолжался до прихода Давыда Жеребцова. Эта болезнь известна в трудных осадах: ее врачи называют цингой. Она случается от тесноты и недостатков, больше всего от скверной воды, от неядения горячих трав и корений, люди распухали с ног до головы, выскакивали зубы, зловонный смрад выходил изо рта; в руках и ногах были корчи, тело покрывалось струпьями, непрестанный понос у изнемогающих до конца. Люди не могли передвинуться с места на место. Их тело гнило от извергаемого кала, болезнь проедала тело до костей, и там гнездились крупные черви. Некому было ухаживать: утолять жажду, кормить голодных, приложить пластырь к гнойным струпам, перевернуть на сторону, отмыть червей, ни вывести больных вон для освежения, ни поднять, чтобы немного посидеть, ни промыть губы, ни умыть лица и рук, ни стереть пыли с глаз, если у кого двигались руки, те пачкали нечистотами рот и глаза и еще раньше смерти многие от ветра были засыпаны землей и нельзя было признать их в лицо. Богатые отдавали серебро и другие вещи для покупки необходимой пищи и питья, отдавали сколько для необходимого, столько и за службу, но всякому было самому до себя, а остальными пренебрегали. И если бы не истощили всех житниц монастырских и не опорожнили всех погребов, то все мы померли бы во второй год, сидя в осаде.

Была тогда не одна беда и зло: извне — меч, внутри — смерть; не знали, что делать: хоронить ли мертвых или охранять городские стены, расставаться ли со своими родными или с врагами биться, целовать ли глаза родителей или отдавать свои глаза. У кого не было родственников, те не сходили с городских стен, не ждали пощады от врагов, говорили: «Всюду — один путь к смерти». Утешались только одной смелой борьбой с врагами, побуждали друг друга на смерть, говоря: «Вот, господа и братья, не родственники ли и друзья наши предаются погребению, но и нам после них туда же идти; если не умрем теперь за правду и истину, все равно умрем потом без пользы». Всех захватило бедствие: сначала по 20 и 30, потом по 50 и 100 умирало в один день; увеличивалась смертность среди людей; церковь каждый день наполнялась мертвыми; чтобы выкопать могилу, давали сначала по рублю, потом по 2 и 3, даже по 4 и 5, но некому было уже принимать и копать; в одну могилу и яму хоронили по 10, по 20, по 40 и больше умерших. 40 дней стоял мрак и сильный смрад; отовсюду выносили мертвых, а за ними ходили толпы плачущих; с утра до вечера хоронили мертвых; не было покоя и сна ни днем ни ночью не только больным, но и здоровым. Одни плакали над умирающими, другие — над выносимыми, третьи — над погребаемыми; целые толпы предавались плачу — в разных местах. От неспокойного сна все ходили словно шальные.

Умерло тогда из старых монахов в монастыре 297 человек, а из новопостриженных более 500. Начали изнемогать воины; немногие спаслись от смерти, и много осталось сирот — девиц, вдов и детей; умирали те, кто были пригодны ко всякому делу, а оставались бесполезные, но хлеба едоки. Стоял тогда сильный смрад не только в жилищах, но по всему монастырю от больных, от околевающей скотины; не брезговали никаким животным и раздирали его между собою. Водосточные трубы засорены До сих пор от дождя и грязи костями животных. Вывезли из монастыря больше 100 возов всякой одежды и выбросили в ров, давали за воз по 1½ рубля, но немногие брались за это из-за вшей, червей и сильного смрада. Вывозя все это по крайней необходимости, сжигали вне монастыря. Всего в осаде померло монахов, ратных людей, побито и умерло своей смертью от болезней слуг, служебников, стрельцов, казаков, пушкарей, затинщиков, даточных и служных людей — 2 125 человек, кроме женщин, детей слабых и старых.