ТУЗИКОВА прячется за спину Зои.

Варт маль, ихь верде дир шон цайген! [Погоди, я тебе покажу!] (Выходит.)

ТУЗИКОВА (как бы оправдываясь). Тебе смех, а ведь она… ох, страшная! Вчерась как ухватила меняэтак вот как-то, вот так, не по-бабьи даже, да мужчины и те не так хватают… Как захапала, значит, так у меня вся тела в судороги… и дых отказал… Во какая! Одно слово – овчарка…

ЗОЯ. А ты не лезь. Что она тебе сделала! Сама пристаешь!

ТУЗИКОВА (патетически). Родину мою продавала – вот что она мне исделала!

ЗОЯ. А ты видела, как она продавала?

ТУЗИКОВА. Ты икуированная была и не суйся, не знаешь. А я тут, под фашизьмом, проживала. Эту шлюху весь город ненавидит. Прохожие вслед плюются. С немецкими офицерами, с генералами даже в опель-афтанабилях раскатывалась. Ты глянь, глянь – на ей вся белья, до ниточки, немецкая! И сверху, и снизу… Переводчицей при их служила. А кровать ей, говорят, какой-то чурбанк-фюрер оставил.

ЗОЯ. Иди-ка ты. Эта кровать тебе, я вижу, покоя не дает.

ТУЗИКОВА (ложится на кровать, примеривается). А что, я – потерпевшая. Мой мужик за родину погиб. Я имею полное право. Конфисковать – и мне отдать за мою сиротскую бедность.

ЗОЯ. Да зачем тебе такая кровать?

ТУЗИКОВА (опешила). Ты мне… Я… это… (Кричит.) Ты что, меня живую хоронишь?! Да меня сам капитан батальона, когда наши вернулись, поцеловал. Капитан батальона…

ЗОЯ. Капитан не тебя целовал. Родного, советского человека.

ТУЗИКОВА. Опять же – в дворниках такую держуть!

ЗОЯ. Как-то ведь ей надо жить.

ТУЗИКОВА. Ответственный же пост! Уж я бы лучше ее справилась. Бегает с метлой на высоких каблучках! Умора…

Входит НИЛА, она прихрамывает и опирается на руку Федора. ФЕДОР в сапогах, длинной кожаной куртке, в фуражке летной формы. В руке сумка-планшет. Он молод, но, судя по его лицу, можно сказать, что за два года войны он много пережил.

НИЛА. Спасибо… ничего, я сама…

ТУЗИКОВА. Зойка… это же он, артихектор…

ФЕДОР. Садитесь-ка сюда. Первая помощь с доставкой на дом. Кровь… Йод у вас есть?

НИЛА. Нет. Чепуха, марганцовкой промою.

ФЕДОР (Зое и Тузиковой). А у вас йод есть?

ЗОЯ и ТУЗИКОВА молчат.

Глухонемые, что ли?

НИЛА. Ладно… вы идите… благодарю. (Промывает, перевязывает рану.)

ФЕДОР. Вот чертенята… Камнем по ноге. Хулиганье. Конечно, время такое, кому за ними присматривать? Только почему они на вас набросились? Вы, кажется, дворник? Может, вы им играть мешаете? Вам с этими мальчишками подружиться надо, еще и помогать будут.

НИЛА. Как у них глазенки блестели! Ух, отчаянные…

ФЕДОР. Вы говорите так, будто они вас не ударили, а…

НИЛА (восторженно). Особенно этот, Сашка… Синяк у него вечно под глазом, то под правым, то под левым…

ФЕДОР (в недоумении). Так это ж он вас и ударил…

ТУЗИКОВА. Еще не так надо бы.

ФЕДОР. Что вы сказали?

ТУЗИКОВА. А то, что такому представительному, как вы, можно познакомиться и с какой-нибудь почище. (Гордо выставив бюст, уходит.)

ФЕДОР. Странная особа.

ЗОЯ. Я тоже странная. (Уходит в свою комнату.)

ФЕДОР. Демарш… и полный разрыв коммунально-дипломатических отношений. Вы с ними, наверно, поссорились?

НИЛА. Нет.

ФЕДОР. Так почему же они…

НИЛА. Слушайте, извините меня, но… ушли бы вы, право…

ФЕДОР. Уйти?

НИЛА. Да, спасибо. И… прощайте.

ФЕДОР. Я не могу уйти. Я так ждал этого случая…

НИЛА. Какого случая?

ФЕДОР. Встретиться с вами. Еще раз встретиться.

НИЛА. А разве…

ФЕДОР. Вы, конечно, забыли… Недели две тому назад… Я только приехал сюда, в город. … Вечером это было. Дождь, ветер, темень… А вы мне встретились.

НИЛА. Так что же в том особенного?

ФЕДОР. Это были вы! Вы… Я впервые вас тогда увидел. Вы несли вязанку дров, каких-то досок, кажется, от снарядных ящиков… Мне хотелось запомнить ваше лицо или даже познакомиться. Я бросился за вами, но… вы как-то ловко нырнули в развалины…

НИЛА. Здесь кругом развалины.

ФЕДОР.  А какие чудесные дома тут были! Отсюда наискосок, на углу Кутузовской, стоял дом, похожий на сказочный терем. Стилизация древнерусского зодчества, очень удачная… Я ведь здешний…Месяц, как выписался из госпиталя в Сибири. Комиссовали меня – осколки зенитного снаряда в легком. Я штурман, в бомбардировочной дальнего действия… Узнал вот, что родной город освободили, да и прочертил сюда маршрут! Меня зовут Федор. Федор Григорьевич Абрамов. Архитектор по гражданской профессии. Перед самой войной защитил диплом. Ничего еще не успел построить, только разрушал.

НИЛА (вежливо). Хорошо, что вам от меня нужно?

ФЕДОР. Я просто… я хочу сказать… я рад, что нашел вас. Все эти две недели, каждый день, я ходил по вашей улице, надеялся встретить вас. А сегодня пришел по делу – и вот, повезло.

НИЛА. Вам, наоборот, не повезло.

ФЕДОР. Да что вы! Мне-то лучше знать. Как вас зовут?

НИЛА. Меня зовут Нила. Сокращенное от Ненила. Фамилия – Снижко.

ФЕДОР. Нила Снижко… Мне приятно произносить ваше имя: Нила Снижко.

НИЛА. Я обязана была назваться. Вы – лицо официальное, а я – дворник. Страшно некогда, много работы. Всего доброго.

ФЕДОР. Мне не хочется уходить.

НИЛА. Ну, знаете…

ФЕДОР. Вот так бы смотреть и смотреть на вас… и слушать вас… (Оглядывается.) Вы здесь и живете? Хорошо было бы сохранить эти надписи на стенах навечно. Правда? Только тогда надо бы жить как-то необыкновенно. Эти слова слишком ко многому обязывают.

СЦЕНА 3.

Входит КРУГЛИК – человек средних лет, в потертом костюме, с плутоватыми глазами. Он направляется к Ниле, но, увидев, что она не одна, проходит к лестнице, поднимается на несколько ступенек и слушает.

НИЛА (видит Круглика). Идите же… прошу вас, Федор.

ФЕДОР. Ладно, я пойду. Но мы сегодня еще, наверное, увидимся.

НИЛА. Лучше, если б вы ушли совсем.

ФЕДОР. После двухнедельных поисков так сразу и уйти?.. Я должен осмотреть ваш дом – его будут восстанавливать. (Выходит.)

КРУГЛИК спускается, входит в комнату.

КРУГЛИК. Девочка разворачивается в новой обстановке?

НИЛА. Вы напрасно явились, Круглик.

КРУГЛИК. Фрау Нила, кто знает, какой момент сулит нам удачу? Вчера я также пришел к одному благополучному гражданину и показал ему всего только одну фотографию. Девять на двенадцать. Так что вы думаете? Гражданин не сказал ни слова, тут же выложил три тысячи и купил у меня негатив. Чистая биография стоит дороже трех тысяч, фрау Нила.

НИЛА. Мне уже нечего бояться, Круглик. Обо мне все так хорошо известно… Мальчишки швыряют в меня каменьями.

КРУГЛИК. Э, если б они увидели вот эти снимки! (Показывает снимки.) Уникальная работа.

НИЛА. Как вы добывали это фотографии?

КРУГЛИК. Изобретательность, милая фрау. Изобретательность плюс мой горячий советский патриотизм.

НИЛА. А не готовитесь ли вы теперь наоборот? Говорят, что дела на здешнем участке фронта не так уж хороши… Не зевайте.

КРУГЛИК. Гражданка Снижко, прошу без оскорбительных намеков. Вы берете эти фотографии?

НИЛА. Расклейте их по городу.

КРУГЛИК. А может, вы надеетесь, что немцы вернутся и уже не уйдут?

НИЛА (жестко). Продавайте свои фотографии, но не суйтесь в эти дела, Круглик.

КРУГЛИК (пятится). Пардон, пардон… Я продам вам негативы по дешевке. Две тысячи.

НИЛА. Не затрудняйтесь, Круглик.

КРУГЛИК. О-о, у меня были еще и не такие несговорчивые клиенты! А кончалось все-таки тем, что они сами умоляли меня и набивали цену. Вы думаете, мне интересно с вами ссориться?

НИЛА. Уходите. Даже если вам не хочется.

КРУГЛИК. Одну минуточку… Я оставлю вам эту серию фотографий. (Положил пачку фотографий на кровать.) Взгляните на эти симпатичные снимочки, подумайте… Напоминаю. Негативы будут стоить вам две тысячи. До скорой встречи. (Поднимается по лестнице.)

НИЛА. Вниз!

КРУГЛИК возвращается и неохотно уходит через комнату.

СЦЕНА 4.

Цепляясь за арматуру лестницы, поднимаются на уровень комнаты двое мальчишек:

 САШКА – лет двенадцати, с синяком под левым глазом, и ЭДИК – примерно того же

возраста, аккуратненький, белобрысый, в очках.

САШКА. Замри… Во двор смоталась. (Вскакивает в комнату, за ним – Эдик.) А ну, давай, быстро, шуруй! (Ища чего-то, заглядывает во все углы, под кровать, ощупывает вещи.) Вчера одного шпиона споймали. Радиопередавательный приемник у него нашли. В тайничке прятал.

ЭДИК. Тоже мне Шерлок Холмс…

САШКА. Чего эта овчарка сидит в городе? Чего? Соображать надо.

ЭДИК. Шпионки не такие.

САШКА. Какие – не такие?

ЭДИК. Вот я читал одну книжку…

САШКА. Молчи, некогда с твоими книжками.

ЭДИК (приглядывается). Какие слова на стенках!

САШКА (продолжая поиски). Героические. Эх! Я в подвале сидел, когда бои шли сильные. Там и раненые лежали. А когда немцы тут были, я песни советские пел. Гро-омко! Вот так, как рвану:

       «Ты помнишь, товарищ, как вместе сражались,

       Как нас обнимала гроза?

       Тогда нам обоим сквозь дым улыбались

       Ее голубые глаза…»

ЭДИК. А немцы?

САШКА. Что мне немцы! Эх! Это тебе не то что где-то там, в Ташкенте…

ЭДИК. А я виноват? Эвакуировали…

САШКА. Эх! Я из автомата стрелял!

ЭДИК. Врешь!

САШКА. Целый диск выпустил.

ЭДИК. Еще, может, и я постреляю. Папа говорит – город снова на угрожаемом положении. Рано, говорит, я с мамой к нему приехал. А сам электростанцию восстанавливает! Как тут понять?

САШКА (рассудительно). Обстановка… (Оглядывает товарища.) Парень ты ничего… Лазишь хорошо. Только вот жалостливый.

ЭДИК. Таким камнем ты мог бы ее убить, если б в голову попал.

САШКА. Так ей и надо. Священная месть. Смотри-ка, это ее гитара… (Берет в руки) Играет хорошо так… Давай испортим?! (Вынимает из кармана нож.)  

ЭДИК. Стой! Зачем? Разве вещь виновата? Её какой-нибудь мастер делал, старался, а ты…

САШКА. Так гитара ж немецкая, буржуйская!

ЭДИК. Буржуи гитары не делают, мастера делают.

САШКА. Э-эх, жалостливый… А говорит – стрелять хочется!

ЭДИК. Дай пионерское, что больше не будешь камнем в нее кидать, тогда дружить с тобой буду.

САШКА. Даю! Честное пионерское, не буду камнями бить немецкую овчарку Нилку Снижко. Гранату в нее брошу!

ЭДИК. Ты что, спятил?

САШКА (вынимает из кармана гранату «лимонку»). Видишь? (Подбрасывает гранату, как мяч.)

ЭДИК. Взорвется…

САШКА (хитро улыбается). А запал у меня даже в другом кармане… (Показывает.) Может, завтра или послезавтра немцы в город вернутся… Эта с цветочками их встречать будет… Тебе-то что, ты драпанешь в свои Ташкенты.

ЭДИК. Я – останусь! Спрячусь и останусь. И мы вместе совершим подвиг… Поможешь остаться?

САША. Что тебе, жалостливому, тут делать?

ЭДИК. Я врагов жалеть не буду.

САШКА. Первый наш враг – овчарка. Ее надо убить. Эх, штучка, у-ух, как рванет – в клочья… Только надо подстеречь ее, чтоб одна была, а то других пораним.

ЭДИК. Этого я делать не буду.

САШКА. Тогда и я тебе шиш помогу остаться! Иди к мамочке… тыловая крыса… Смерть немецким оккупантам!

Размахивая гранатой, САШКА выбегает. За ним плетется ЭДИК.

СЦЕНА 5.

У выхода ребята сталкиваются с женщиной в военной форме, с погонами военврача третьего ранга, и мужчиной в штатском, с чемоданом в руке.

Это мать Федора, МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА, и ее брат АРКАДИЙ ИГНАТЬЕВИЧ ЧУФАРОВ.

Их сопровождает НИЛА.

ЧУФАРОВ. Дикие мальчишки… Что у этого, вихрастого, было в руке?

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Мне кажется, граната.

ЧУФАРОВ. Граната?!

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА (пожимает плечами). Здесь был фронт.

ЧУФАРОВ (обернувшись к Ниле). Это же надо как-то упорядочить. (Уловил в глазах Нилы улыбку.) Что?

НИЛА. Я с вами согласна.

ЧУФАРОВ. Ма-аша! (Раздраженно, Ниле.) Ведите, ведите же нас!

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Здесь еще какая-то надпись… (Останавливается, читает.) Иди, я найду твою комнату.

ЧУФАРОВ вслед за Нилой уходит по лестнице вверх.

Входит ФЕДОР, увидел мать.

ФЕДОР. Мама!

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Федя…

ФЕДОР (обнимает Марию Игнатьевну). Мамочка… Военно-врачебная, третьего… нет, первого!.. ранга мама…

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Совсем огромный мужик, совсем как батька ты, Федюнька.

ФЕДОР. Только что вырвался из госпиталя – и опять в объятия врача. Ты сегодня тут, в городе, появилась?

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Вчера. Получила назначение, буду создавать здесь госпиталь. (Указывает в окно.) Видишь вот эти два дома?

ФЕДОР. Понятно. Вот мы и вместе. Комиссовали меня…

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Хватит! Разрушал, архитектор, а теперь строй, восстанавливай.

ФЕДОР. Бригада у нас, пять человек. Ходим вот, осматриваем, сверяем с проектами…

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Ты что-то часто оглядываешься… Кого-нибудь ждешь?

ФЕДОР. Я уже дождался.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА (ласкает сына). Любишь мамку, Федюнька?

ФЕДОР. А что ты скажешь, если не только мамку?

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА (смотрит Федору в глаза). Мальчик мой…

ФЕДОР потупился.

Что ж, пора! Если бы не война, могло б случиться и раньше. (Справилась с волнением.) Это серьезно, Федор?

ФЕДОР (смущенно). Кажется, даже чересчур серьезно. Впрочем, бывает ли чересчур?

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Кто ж она? Где живет? Ты переписываешься?

ФЕДОР. Зачем! Она – здесь. Ты ее, может, сегодня и увидишь. Она вот в этой комнате живет.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА (по-новому оглядывает комнату). Это ее кровать?

ФЕДОР. Вот не знаю. А что?

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Амурчики…

ФЕДОР. Мне кажется, эта кровать – не в ее вкусе.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Кажется да кажется… А что ты о ней еще знаешь? Как ее зовут?

ФЕДОР. О, замечательно! Нила. Сокращенное от Ненилы. Нила Снижко.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Нила Снижко… Где же я слышала это имя?

ФЕДОР. Где ты могла слышать? Вот и тебе тоже кажется.Дворником работает. В этом доме. Ты знаешь, это так мило, когда она в огромном фартуке…

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Ах, так я ее уже видела.

ФЕДОР. Мамочка, она тебе понравилась?

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Подожди, подожди…

ФЕДОР. Говори же скорей: понравилась?

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Господи, какой же ты еще… Тебе двадцать семь лет.

ФЕДОР (шутливо). Вот, а брак разрешен с восемнадцати.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА (в раздумье). Впрочем, когда тебе было приобретать житейскую мудрость? Где? Институт – и сразу фронт. (С улыбкой.) Летчики никогда не бывают мудрецами. Гораздо мудрее артиллеристы…

ФЕДОР. Мама, зачем ты все это говоришь?.. Ну, скажи: правда, она красивая? Какая-то необыкновенная!

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Конечно, конечно. Вот такой же был твой отец. Весь в порыве.

ФЕДОР. Ты не такая уж легкая, мама. А отца… недаром ведь его до сих пор так тепло вспоминают друзья-полярники…

По лестнице вниз спускается и входит в комнату НИЛА.

Мама, вот она! Это Нила…

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Мы уже немножко знакомы.

НИЛА. Вас ждут… там, наверху.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Скажите, пожалуйста, Нила, вы жили здесь, в городе, во время оккупации?

НИЛА. Да, я приехала сюда их Харькова.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Теперь я вспомнила наконец… Федор, ты подымись, пожалуйста, со мной к Аркадию Игнатьевичу.

ФЕДОР. А что ты вспомнила, мама?

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Да так… кое-что… В наш партизанский лазарет там, за линией фронта, попадали и те, кто хорошо знал обстановку в городе, в немецком штабе… В общем, ты подымись, Федя, туда, наверх, или лучше пойдем вместе.

ФЕДОР. Сейчас, мамочка! Одну минуту!

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА. Хорошо. (Выходит.)

 

СЦЕНА 6.

ФЕДОР (видя, что Нила тоже собирается покинуть комнату). Постойте!

НИЛА. Мне некогда, извините. Меня ждет… метла.

ФЕДОР. А меня ждет мать, которую я не видел два с лишним года. И все-таки я задержался с вами.

НИЛА (с наигранной дерзостью). Итак, мы остановились на том, что вы наконец снова встретили меня…

ФЕДОР. Вы гораздо тоньше, душевнее, я чувствую. Зачем так грубить?

НИЛА. Время грубое – война.

ФЕДОР. Это не вы говорите… Вы все время стараетесь казаться хуже самой себя.

НИЛА. Ах, какой вы психолог!

ФЕДОР. Поймите, если человек, уже кое-что испытавший, во всяком случае переживший боль и, может быть, смерть…

В дверях появляется ТУЗИКОВА. Увидев Нилу и Федора, отступает и подслушивает.

НИЛА. Вы хороший парень, как видно… но тем хуже.

ФЕДОР. Почему?

НИЛА. Разочарование всегда страшнее для чистого сердца.

ФЕДОР. А в чем я должен разочароваться? Стойте, стойте… Вы замужем? Любите другого?

НИЛА. Нет-нет.

ФЕДОР. Ура! Вы полюбите меня. Да-да! И будете моей женой.

НИЛА (впервые рассмеялась). Так наступал только Суворов.

ФЕДОР. Время решительное – война.

НИЛА. И на войне думают. Вы слишком… как бы вам сказать… порывистый очень.

ФЕДОР. Вам это не нравится?

НИЛА. Так недолго и ошибиться. Вы меня совершенно не знаете, а говорите уже Бог весть что.

ФЕДОР. Я вас знаю со дня рождения.

НИЛА    (с ноткой настороженности). Что-о?

ФЕДОР. Мне уже было лет семь, а вы еще ползали в кроватке, бренчали погремушкой и совали в рот все, что попадется, от собственных пальцев на ручках и ножках до самых опасных вещей, вроде кошачьего хвоста. А ваша мама…

НИЛА. Мама? Этим вы, пожалуйста, не шутите. Я и сама не помню своей мамы. Я выросла в детском доме.

ФЕДОР. Простите.

НИЛА. Мне заменила мать одна эмигрантка… немка, Марта Шредер. Она работала в детском доме воспитательницей…

ФЕДОР (увидел Тузикову). Я поднимусь к матери, а потом… Ведь ваша комната… пока проходная, к счастью. Вам трудно будет отказать мне еще в одном визите… (Уходит вверх по лестнице.)

НИЛА (Тузиковой). Больше ничего интересно не услышишь. Входи, входи.

ТУЗИКОВА (пугливо). Мне не к спеху… (Ретируется.)

Сцена 7.