Глава вторая. Тайна первых людей

В начале 70‑х годов прошлого века по городам Голландии ездил видный немецкий ученый, читая лекции, посвященные новой теории происхождения человека от доисторических человекообразных обезьян. Лекции его вызывали большой интерес, а также сомнения и протесты. В Рурмонде послушать лекцию пришел юный школьник Эжен Дюбуа. Удивительно интересная теория, решил мальчик, и жаль, что нет никаких фактов, которые ее доказывали бы.

Голландский антрополог Эжен Дюбуа, служивший на Яве военным врачом, нашел в 1891 году первые окаменелости древнейших истинных людей

Действительно, в то время не существовало никаких материальных свидетельств того, что дамы и господа викторианской эпохи были потомками обезьяноподобных приматов. К тому же в мире, в котором рос Эжен Дюбуа, происходило столько замечательного, что людям психологически было трудно признать обезьян своими предками. Это был век прогресса и достижений. В Англии люди все еще прогуливались по блистающим залам Кристал‑Паласа, который был открыт в 1851 году как ослепительный памятник человеческим свершениям. Америка вступала в свой "позолоченный век", кичась скороспелыми миллионерами. В больших городах уже были водопроводы, улицы по вечерам ярко освещались и одно новое изобретение за другим облегчало человеческую жизнь, делало ее более цивилизованной. Уже появились холодильные шкафы, швейные машины, надземные железные дороги, пишущие машинки и даже телефоны ‑ одни свои летние каникулы Эжен Дюбуа посвятил тому, что устанавливал в родительском доме телефон, который в Голландии тех лет был большой редкостью.

В этой атмосфере прогресса и самодовольной гордости утверждение, что человек всего лишь отпрыск обезьяны, казалось нелепым не только обывателям, но и многим именитым ученым. Люди уже более или менее приняли идею эволюции ‑ но только для животных. Ученые пришли к согласию, что мир очень древен и что геологические слои запечатлели ясную картину прошлого Земли. Они приняли положение Дарвина, что современные виды животных произошли от более примитивных предков ‑ этапы их происхождения можно было проследить по окаменелостям, сохранившимся в древних породах. Более того, были найдены окаменевшие остатки человекообразных обезьян, по которым удалось проследить, как они эволюционировали от доисторических форм к современным. Но с эволюцией человека дело обстояло иначе. Пока никто еще не нашел окаменелости, которая оказалась бы звеном между человекообразными обезьянами и человеком. Те, кто сомневался в происхождении человека от приматов, далеко не всегда руководствовались слепой верой в библейский рассказ о сотворении мира, но их смущало полное отсутствие материальных доказательств теории Дарвина.

Согласно "окаменелой летописи" в ее тогдашнем виде, человек, по замечанию одного немецкого ученого, "является перед нами прямо как совершенный Homo sapiens ". Почтенный директор Берлинского геологического и палеонтологического института заверял всех и каждого, что палеонтологии ‑ науке об окаменелостях ‑ "предки человека неизвестны".

Кое‑кто из ученых считал отсутствие окаменевших остатков промежуточных человекоподобных обезьян доказательством того, что их вообще никогда не существовало. Некоторые из убежденных поклонников Дарвина впадали в другую крайность и сочиняли для человека прихотливые родословные, восполняя энтузиазмом отсутствие фактов. Даже сторонников эволюционной теории подавляло изобилие генеалогических дерев, которые составляли соперничающие знатоки, не скупясь на воображаемых обезьяноподобных предков со звучными греческими и латинскими названиями.

Эти жаркие споры, а иной раз и свары по поводу происхождения человека продолжались и тогда, когда Эжен Дюбуа завершил свое образование и начал преподавать анатомию в Королевской нормальной школе в Амстердаме. Как специалиста, его не могла не увлечь полемика на переднем фронте тогдашней науки, и он с большим интересом рассматривал генеалогические древа, которые то и дело печатали научные ‑ и не только научные ‑ журналы. Однако он с самого начала отдавал себе отчет в том, что одних умозрительных теорий, выношенных в тиши кабинета, еще недостаточно для того, чтобы проникнуть в отдаленное прошлое человека. Его место в общем ходе эволюции можно определить, лишь когда кто‑нибудь найдет окаменевшие остатки первобытного существа, которое было несомненным предшественником человека.

Когда Эжену Дюбуа исполнилось 29 лет, он отправился на поиски такой окаменелости. Он был уже преподавателем Амстердамского университета, но, к большому недоумению и огорчению своих коллег, отказался от столь многообещающей карьеры и уехал на Суматру, в диких дебрях которой он, по его словам, рассчитывал найти разгадку тайны происхождения человека. Факультетские светила грустно покачивали головами, пытаясь отговорить талантливого и во всех отношениях достойного молодого человека от подобного безумия, но тщетно: в 1887 году Дюбуа уехал в Индонезию и положил начало крупнейшим розыскам в истории науки ‑ розыскам предков человека.

За сто без малого лет, которые миновали с тех пор, было найдено довольно много окаменевших черепов и разных костей наших древних пращуров, но лишь в самые последние годы ученым удалось разобраться в этих материалах и создать на их основе ясную и стройную картину. Теперь известно, что первые истинные люди составляли один вид ‑ Homo erectus (человек прямоходящий) ‑ и что они произошли около миллиона лет назад от более обезьяноподобного рода, носящего название Australopithecus (австралопитек). В настоящее время существуют общепринятые методы, например сравнение зубов или объема черепной коробки, которые позволяют определить, принадлежал ли окаменевший череп человеку или какому‑то обезьяноподобному его предшественнику, и разработаны точные способы датирования окаменелостей. Но в те первые годы поисков каждая обнаруженная окаменелость не столько разрешала прошлые вопросы, сколько порождала новые, и тот, кто находил череп, спешил объявить, что им открыт еще один вид древнего человека. Так, человеческие окаменелости, найденные на Яве, под Пекином и под Гейдельбергом, получили свои особые места в схеме эволюции человека, а также особые названия по местности, где их нашли. Действительно, между яванским, пекинским и гейдельбергским человеком, а также другими человеческими предками существуют некоторые тонкие анатомические различия, но в настоящее время все они рассматриваются как разбросанные по всему миру представители одного вида ‑ человека прямоходящего. Различия между ними признаны второстепенными ‑ примерно такими же, какие в настоящее время существуют между отдельными расами современного человека. Конечно, теперь, задним числом, когда все эти окаменелости можно положить рядом для сравнения, убедиться в их близком родстве не составляет труда. Но первым энтузиастам, разыскивавшим окаменелости, не на что было опереться, кроме своих лопат и логических построений, а путь к открытию изобиловал ложными разветвлениями и неожиданными поворотами.

Когда Эжен Дюбуа принял свое знаменательное решение отправиться на поиски окаменелостей, его манил вовсе не первый человек. Он рассчитывал найти остатки "недостающего звена" ‑ существа, которое объединяло бы в себе черты человекообразной обезьяны и человека, а потому явилось бы доказательством родства между ними. Во многих отношениях детство Дюбуа отлично подготовило его для выполнения взятой им на себя задачи. Он родился в 1858 году в маленьком голландском городке Эйсдене и мальчиком целые дай напролет бродил по окрестным лугам и лесам или исследовал берега реки Маас. Хотя его семья была достаточно религиозной (одна из сестер Эжена постриглась в монахини), нетерпимое мещанское благочестие было ей чуждо. Отец Дюбуа, провинциальный аптекарь, пробудил в мальчике интерес к естественным наукам и научил его латинским названиям всех деревьев, кустов, трав, мхов и лишайников, произраставших в их краях. Юный Дюбуа даже предпринимал поиски окаменелостей в соседней известняковой каменоломне. Карманы мальчика, как вспоминал кто‑то из его родственников, всегда были набиты камнями, кроличьими черепами и скелетами всяких мелких зверушек. Дюбуа поступил на медицинский факультет, но, окончив его, предпочел академическую карьеру врачебной практике. В течение шести лет он читал лекции и ничем не выдавал сумасшедшей мечты, которая завладевала им все больше и больше. Он штудировал все новейшие научные публикации о происхождении человека, строил собственные гипотезы и постоянно возвращался к мысли, что где‑то должна скрываться окаменелость, которая положит конец умозрительным размышлениям, раз и навсегда все прояснив. Но где?

Свою детективную работу Дюбуа начал с того, что проанализировал все факты, которые ему удалось отыскать в книгах и журналах. Важной подсказкой могли послужить окаменевшие человеческие остатки, обнаруженные в одной немецкой пещере, расположенной в узкой долине, которую местные жители называли Неандерталь. Первая такая находка была сделана в 1856 году ‑ за два года до рождения Дюбуа, ‑ и на протяжении двенадцати лет неандертальские окаменелости оставались единственным намеком на существование в человеческой родословной первобытного прародителя. Неандертальский череп обладал некоторыми, несомненно, примитивными и обезьяноподобными чертами ‑ у него были низкий свод, покатый лоб и тяжелый надглазничный валик. Эти черты, казалось, несколько уменьшали разрыв между современным человеком и человекообразными обезьянами и свидетельствовали в пользу теории происхождения человека от животных. Однако, хотя некоторые специалисты пришли к выводу, что неандертальцы были весьма и весьма примитивны, даже самые горячие поклонники Дарвина не пытались усмотреть в них недостающее звено. Указывая на большой объем их черепа, многие ученые утверждали, что это просто останки вполне современных людей, только страдавших каким‑то уродством или же принадлежащих к особой вымершей расе современного человека.

Дюбуа, твердый сторонник эволюционной теории, считал, что неандертальские окаменелости, несомненно, были остатками человека, но очень древнего. И они навели его на мысль, что поиски еще более древних существ следует вести в районе известняковых отложений и пещер, сходном с тем, где обитал неандерталец; однако эти же останки подсказывали, что недостающее звено надо искать не в Европе. Эти существа, рассуждал Дюбуа, жили, несомненно, намного раньше неандертальцев, а тогда климат Европы был настолько холодным, что они вряд ли могли его выдержать. И значит, пращура, которого он решил найти, следует искать в тропических областях, куда в эпоху великого оледенения ледники не проникали.

На тропики указывали и другие данные. Дарвин предположил, что наши древесные прародители обитали "в каких‑нибудь жарких лесистых краях". Альфред Рассел Уоллес, английский натуралист, который независимо от Дарвина выдвинул точно такую же теорию эволюции, тоже предполагал, что предки человека будут найдены в тропической зоне. Уоллес восемь лет исследовал Малайский архипелаг и заметил, что острова Суматра и Борнео (Калимантан) были родиной как гиббона ‑ наиболее древней и примитивной из современных человекообразных обезьян, так и орангутана, принадлежавшего к самым развитым и сообразительным человекообразным обезьянам.

Провинциальный городок Эйсден, где прошло детство Дюбуа

Особенное впечатление на Дюбуа произвело одно место в книге Уоллеса "Малайский архипелаг. Страна орангутана и райской птицы. Описание путешествия в целях изучения человека и природы", опубликованной в 1869 году. "Весьма примечательно, ‑ писал Уоллес, ‑ что животное столь крупное, столь своеобразное и столь высоко развитое, как орангутан, обитает в такой небольшой области ‑ всего на двух островах... С каким нетерпением должен каждый натуралист предвкушать то время, когда пещеры тропиков будут тщательно исследованы и прошлая история и прежний облик больших человекообразных обезьян станут наконец известны миру!" Любопытство, которое вызывали у Уоллеса эти острова и их пещеры, оказалось заразительным, и Дюбуа начал серьезно подумывать о том, чтобы поехать в Голландскую Индию и самому заняться исследованием ее пещер. Чем глубже он изучал геологию и естественную историю этой области, тем больше крепло в нем убеждение, что недостающее звено будет найдено именно там.

Дом семейства Дюбуа мог похвастать собственной подворотней

Особенно его манила Суматра ‑ этот остров находился тогда под властью Голландии, а потому был удобен для археологических изысканий, которыми решил заняться голландский гражданин. В 1886 году он поделился своими замыслами с коллегами по Амстердамскому университету. Они были неприятно удивлены и начали его отговаривать. На факультете его очень ценили, и, по общему мнению, он легкомысленно отказывался от многообещающей академической карьеры. Кто‑то из профессоров назвал его план нелепой блажью, плодом разгоряченной фантазии, вежливо намекая, что Дюбуа рехнулся. Тем более что он совсем недавно женился на своей бывшей ученице, и они ждали ребенка. Жена Дюбуа, живая и общительная женщина, возможно, и думала с опаской, что джунгли Суматры не такое уж подходящее место для младенца, но, как много позже писал их сын, она разделяла надежды мужа и "твердо верила в его успех". Увы, только она одна.

Снимок 1886 года. Эжен стоит рядом с сестрой, постригшейся в монахини