Язык жестов, подкрепляющий устную речь

 

Сообщение сведений с помощью не слов, а знаков, вроде тех, которыми и сейчас пользуются племена, ведущие первобытный образ жизни, возможно, дополняло устную речь человека прямоходящего, поскольку она, безусловно, еще далеко уступала сложной и быстрой речи современного человека. В обществе, жизнь которого относительно проста, как это было во времена человека прямоходящего, знаки вполне могут служить для передачи очень большого количества важнейшей информации.

 

Складывая кончики пальцев и указывая на ту или иную часть левой руки, на ухо, глаз и нос, новогвинеец способен обозначить числа от 1 до 14. предел счета (27) достигается обратным движением по правой стороне до мизинца

Например, члены племени сибиллер, обитающие на Новой Гвинее, показывают числа, ведя счет по пальцам и другим частям тела. Южноафриканский бушмен, который, выслеживая дичь, естественно, должен соблюдать тишину, полагается на язык знаков, когда ему нужно сообщить остальным охотникам, какое животное он преследует. Два нижние ряда рисунков показывают, как, сгибая пальцы и руку, он изображает наиболее характерный признак добычи. Жест тут вполне заменяет слово.

 

Бушмены на охоте общаются сигналами, изображающими наиболее типичный признак животного, например иглы дикобраза (вверху справа). Поднятая ладонь (внизу, 3‑й рисунок справа) подчеркивает сходство верветки с человеком

Хотя все давно уже согласились, что этот водораздел в эволюции возник во многом благодаря способности человека использовать слова для передачи обобщенных понятий, до самого последнего времени оставалось неясным, почему говорить научился лишь человек, а его ближайшие смышленые родичи среди обезьян не приобрели такого умения. Ведь голосовой аппарат человекообразной обезьяны во многом сходен с человеческим ‑ у нее есть губы, язык и гортань (с голосовой щелью и голосовыми связками). И тем не менее, как доказали многочисленные эксперименты, обезьяну нельзя научить человеческой речи. Одним из первых, кого увлекла эта мысль, был Жюльен Офре де Ламетри, французский врач и философ XVIII века, который полагал, что интеллектуально человекообразные обезьяны стоят на уровне умственно недоразвитых людей и, чтобы привить им безупречные манеры, достаточно научить их говорить. Однако только в начале XX века были предприняты действительно научные попытки развить речь у человекообразных обезьян. Одна супружеская пара работала с шимпанзе по кличке Вики, и после шестилетних напряженных усилий с их стороны ‑ и бесплодных стараний обезьяны ‑ Вики кое‑как научилась по команде произносить что‑то вроде "папа", "мама", "ап" ("вверх") и "кап" ("чашка").

Относительно недавний эксперимент дал куда более поразительные результаты. Шимпанзе по кличке Уощоу к пяти годам научился понимать более 350 знаков языка глухонемых и правильно употреблять по меньшей мере 150 из них. Он умел с их помощью называть предметы и выражать через названия этих предметов свои желания и потребности. Называние предметов подразумевает определенное абстрагирование понятий, и в таком ограниченном смысле Уошоу научился человеческому типу общения. Однако язык знаков ‑ это не речь.

Успех Уошоу и неудача Вики позволили яснее понять, что именно необходимо для человеческой речи. Устная речь требует определенных физических и умственных особенностей, которых обезьяны попросту лишены. Например, язык взрослого человека заметно толще, чем у обезьян, и загибается в горло под прямым углом. К тому же человеческая гортань расположена ниже, чем у обезьян. В результате глотка ‑ часть горла над гортанью ‑ у людей гораздо больше, чем у остальных приматов.

Глотка служит общим преддверием для дыхательного горла, ведущего к легким, и для пищевода, соединяющегося с желудком. Но кроме того, к ней примыкает корень языка, и она необходима для оформления устной речи. Ведь именно глотка модулирует звуки, издаваемые голосовыми связками, и придает им четкую форму, которую слушающий воспринимает как речь. Пока человек говорит, мышцы стенок глотки и корня языка находятся в постоянном движении, точно регулируя объем глотки (ее максимальная ширина по меньшей мере вдесятеро превышает минимальную). Эти изменения объема играют в оформлении звуков такую же роль, как десятки труб органа, различающихся длиной и диаметром, благодаря чему каждая имеет свой собственный тон. Важность глотки для речи доказывается, например, тем, что человек способен говорить более или менее внятно без гортани и язычка (той части мягкого нёба, которую мы показываем, когда врач просит нас сказать "а‑а‑а"), были бы целы глотка и корень языка.

 

 

Современный человек. Сравнивая мозг и голосовой аппарат современного взрослого человека и младенца с тем, что нам известно о древнем человеке, ученые оценивают, насколько человек прямоходящий был способен говорить. Он тоже обладал гортанью, производящей звуки. Но для образования слов звуки должны модулироваться в полостях над гортанью (серый цвет). У современного человека это носовая полость, ротовая полость и глотка. Движение языка меняет форму и объем двух камер ‑ ротовой полости и глотки, ‑ артикулируя основные звуки современной речи

Обезьяны, лишенные умственных и голосовых особенностей человека, издавая звуки, изменяют только объем рта, а глотка ‑ вернее, зачаток ее ‑ остается практически неподвижной. В результате они могут артикулировать лишь ограниченное число четких сигнальных звуков ‑ в подавляющем большинстве от 10 до 15 ‑ и не способны по желанию комбинировать их в слова. (Наибольшее число звуков ‑ двадцать пять ‑ насчитывается в репертуаре японского макака, самого "голосистого" из обезьян, как низших, так и человекообразных.)

 

 

Человек прямоходящий. Как полагают, человек прямоходящий обладал примерно таким голосовым аппаратом, какой изображен здесь и был воссоздан исходя из реконструкций его потомка ‑ неандертальского человека. Гортань расположена выше, что заметно уменьшает величину находящейся над ней глотки. Относительно длинный и помещающийся почти целиком во рту язык не уходит задней частью в глотку и способен изменять объем только ротовой полости. Такая однокамерная акустическая система делала возможной лишь очень медленную и неуклюжую речь

Новорожденные младенцы, собственно говоря, не способны артикулировать гласные звуки, типичные для современной человеческой речи, по той же самой причине. Первые полтора месяца язык кричащего младенца остается неподвижным. Он почти целиком помещается во рту, как у обезьян, а гортань находится значительно выше, чем у взрослых. Благодаря такому ее расположению младенец может глотать и дышать одновременно и ему не грозит опасность задохнуться. К четвертому месяцу жизни, когда он начинает лепетать, основание языка и гортань уже успевают немного опуститься, расширив область глотки, ‑ только теперь младенец получает физический аппарат для артикулирования звуков, и это становится принципиальным различием между ним и его обезьяньими предками.

 

 

Современный младенец. Голосовой аппарат современного новорожденного младенца больше напоминает голосовой аппарат человека прямоходящего, чем современного взрослого человека. Язык помещается почти целиком во рту и гортань расположена высоко. Поэтому предполагают, что крик младенца должен напоминать звуки, издававшиеся человеком прямоходящим. Число их невелико, однако мозг взрослого человека прямоходящего мог оформлять их в слова. Но когда мозг современного младенца достигает сравнимой величины, его язык и гортань уже давно успевают опуститься в горле, увеличив глотку и обогатив репертуар его звуков

Есть и другие не менее веские причины, почему человек способен говорить, а обезьяны ‑ нет. Эти причины связаны со строением мозга. Когда человек использует голос для общения, он, конечно, не просто производит звуки, а кодирует в них мысль, делая ее таким образом доступной для других. Кодирование начинается в коре больших полушарий головного мозга ‑ в его покрытом извилинами верхнем слое. Речь возникает благодаря взаимодействию трех участков коры. Один из них ‑ центр Брока ‑ располагается в лобной доле доминирующего полушария. Он передает код соседнему участку мозга, контролирующему мышцы лица, нижней челюсти, языка, нёба и гортани, и тем самым приводит в действие речевой аппарат. Повреждение центра Брока вызывает одну из форм афазии (полной или частичной утраты речи), при которой звуки артикулируются медленно и с трудом.

Второй участок ‑ центр Вернике ‑ расположен в височной доле мозга и обеспечивает понимание. Повреждение центра Вернике приводит к другой форме афазии ‑ речь, оставаясь беглой, становится бессмысленной. Дугообразный пучок нервных волокон, носящий по‑латыни зубодробительное название "фасцикулус аркуатус", по‑видимому, передает слуховые импульсы из центра Вернике в центр Брока, что дает возможность повторить вслух услышанное слово.

Центры речи

Третий участок, примыкающий к центру Вернике, носит название угловой извилины и занимает ключевое положение в месте смыкания тех частей коры головного мозга, которые заведуют зрением, слухом и осязанием, то есть получают информацию из внешнего мира. Угловая извилина соединена с ними пучками нервных волокон и играет роль своего рода коммутатора, обеспечивая взаимодействие между разными типами поступающих извне сигналов. Например, она позволяет мозгу связать зрительный сигнал, вызванный видом чашки, со слуховым сигналом, возникшим, когда рука коснулась чашки. Решающая важность таких ассоциаций для речи становится особенно наглядной, когда мы наблюдаем, как маленькие дети выучивают названия предметов. Получая ответ на вопрос "а что это?", ребенок связывает зрительный образ предмета со звучанием слова и таким образом воспринимает название, автоматически фиксируя в памяти слуховой код этой ассоциации. Этот процесс ассоциирования и запоминания представляет собой первый шаг и основу основ для приобретения речи.

Обезьяний мозг в целом сходен с человеческим, но многие важные зоны в нем развиты заметно меньше. Угловая извилина настолько мала, что практически не может обеспечить никакого взаимодействия между сигналами, поступающими от разных органов чувств. По‑видимому, поступающие извне сигналы вообще направляются в совершенно другую часть мозга ‑ в лимбическую систему. У всех позвоночных, включая и человека, имеется эта эволюционно древняя подобласть, расположенная в глубине мозга, ‑ своего рода потаенный мир нервной активности. Там в числе прочих находят свое начало реакции, связанные с голодом, страхом, яростью и сексуальной активностью. Она же возбуждает эмоции, сопутствующие этим реакциям. Другими словами, если обезьяна, например, видит врага, зрительный сигнал передается лимбической системе и вызывает конкретную реакцию (скажем, животное издает крик тревоги), а также страх. Равным образом сексуальные сигналы, исходящие от самки шимпанзе, в конечном счете поступают в лимбическую систему самца и вызывают сексуальное возбуждение, сопровождающееся соответствующими ответными реакциями.

 

Центры речи

 

Способность человека говорить в такой же мере зависит от строения его мозга, как и от голосового аппарата (см. стр. 101). Голосовой аппарат человека прямоходящего, по‑видимому, больше напоминал голосовой аппарат современного новорожденного младенца, чем взрослого, а это значит, что говорил он, по всей вероятности, медленно и неуклюже. Однако в его мозгу уже должны были складываться три основных центра, заведующие речью современного человека (верхний рисунок) и расположенные у поверхности одной стороны внешнего, мыслящего слоя мозга.

 

 

Центры мозга, заведующие речью, расположены у поверхности мозга с одной стороны

Один из них, угловая извилина, представляет собой коммутатор, который воспринимает сигналы органов зрения, слуха и осязания и обеспечивает речевую реакцию на них. Он действует совместно с центром Вернике, который служит речевым селектором и извлекает из памяти слова, соответствующие сигналам угловой извилины. Речевой аппарат управляется центром Брока, который передает сигналы, определяющие нужные слова, соседним нервным центрам, контролирующим мышцы лица, губ, языка и гортани. Центр Брока с центром Вернике соединяет загибающийся к угловой извилине дугообразный пучок (средний рисунок), то есть пучок нервных волокон, проходящий под центрами речи.

 

 

Проходящий под поверхностью мозга дугообразный пучок нервных волокон соединяет центры Брока и Вернике

Несловесные звуковые сигналы ‑ крики боли или радости ‑ управляются лимбической системой (нижний рисунок), которая помещается в глубине мозга. Человек прямоходящий, чьи речевые способности были еще очень ограниченны, возможно, использовал этот коммуникативный центр гораздо шире, чем современный человек.

 

 

Лимбическая система, управляющая несловесным общением, помещается в обоих полушариях

Иначе говоря, внешняя информация, поступая в лимбическую систему, вызывает мгновенную безотчетную реакцию или, как пишет антрополог Джейн Ланкастер (Университет Ратджерса), лимбическая система "порождает у животного желание сделать то, что ему необходимо сделать, чтобы выжить и дать потомство".

 

Звуковая спектрограмма крика 'аааа' новорожденного младенца показывает однообразие его тонов (темные участки)

В число реакций, которыми управляет лимбическая система, входят и звуковые сигналы ‑ например, крики страха или удовольствия. Тот факт, что этот вид общения контролируется именно лимбической системой, можно доказать с помощью лабораторного эксперимента. Если вживить электроды в лимбическую систему обезьяны и связанные с ней области, а затем стимулировать мозг электрическим током, животное испускает сигнальные крики, хотя обычные зрительные раздражители, вызывающие такие крики, ‑ агрессивное поведение доминирующего самца, вид пищи или врага ‑ на этот раз отсутствуют. Причем находящиеся в лаборатории другие обезьяны того же вида реагируют на подобные звуки так, словно это подлинные сигналы, ‑ съеживаются, ищут корм, принимают настороженную позу и так далее.

 

Широкий спектр дискретных тонов создает те гласные и согласные, которые звучат во фразе взрослого человека 'моден мэн спиикс'

Подобные же реакции наблюдались у пациентов во время операции мозга. Когда стимулируется лимбическая система человека, пациент также реагирует на это звуками ‑ своего рода первобытным криком. Но звуки, которыми управляет лимбическая система, и у обезьяны и у человека не имеют ничего общего со звуками речи. Этот чисто человеческий дар мог появиться, только когда достаточно развились другие участки мозга ‑ угловая извилина, центры Брока и Вернике, ‑ и вот тогда‑то еще только складывавшийся человек далеко обогнал бессловесных обезьян.

 

Звуки речи

 

 

Волнистые полосы и зигзаги на рисунках слева представляют собой зримое воспроизведение человеческого голоса, записанного с помощью звукоспектрографа. Хотя такие записи используются для изучения речи современного человека, на их основе можно сделать некоторые выводы о том, как говорил древний человек.

Фиксируя громкость (степень затемнения линий) и высоту (положение темных полос по вертикали) звуков, график показывает, какие гласные и согласные звуки были произнесены. Крик новорожденного младенца (вверху) состоит в основном из долгого "аааа", два тона которого почти не меняются. Младенец не способен артикулировать отдельные модулированные компоненты, необходимые для произнесения таких гласных, как "э" или долгое "и" во фразе "моден мэн спиикс" ("современный человек говорит"), сказанной взрослым (внизу). У человека прямоходящего, как и у современного младенца, отсутствовали те части голосового аппарата (см. стр. ЮГ), которые производят более сложные звуки современной речи. Однако мозг взрослого человека прямоходящего, вероятно, уже был развит в той степени, которая требовалась для возникновения устной речи на основе доступных ему звуков.

Невозможно точно указать момент, когда человек прямоходящий начал пользоваться речью. Он существовал на земле миллион лет и, безусловно, все это время продолжал эволюционировать. Развитие речи, как и развитие других человеческих свойств, происходило очень постепенно. Оно, по всей вероятности, началось задолго до возникновения первого человека ‑ еще тогда, когда его предки научились изготовлять и применять орудия. Если прежде протолюди пользовались для общения жестами, то с появлением орудий эта система сигналов перестала удовлетворять их потребности: у гоминидов до них в буквальном смысле слова не доходили руки, так как им хватало других дел ‑ носить орудия, рубить, резать, скоблить. При таком положении вещей способность пользоваться звуками для передачи информации была большим преимуществом.

Но процесс наименования предметов мог начаться только после того, как усовершенствовался голосовой аппарат, а в мозгу сложились новые связи. На это должны были потребоваться сотни тысячелетий, на протяжении которых эволюционировал непосредственный предшественник человека ‑ австралопитек.

Какие‑то мелкие мутации, возможно, позволили поздним австралопитековым издавать более разнообразные звуки по сравнению с остальными приматами, что давало определенное преимущество для выживания. Более богатая система звуковых сигналов, несомненно, была очень полезна для обмена информацией во время охоты или собирания пищи. Затем, по мере увеличения количества значимых звуков, развитие мозга дало возможность более точно дифференцировать сигналы, что привело к появлению первого подобия слов. И все это время между мозгом и голосовым аппаратом действовала положительная обратная связь ‑ изменение в одном компоненте вело к развитию другого, и наоборот.

Успехи мозга в формировании зачаточного звукового кода воздействовали на голосовой аппарат, а это в свою очередь способствовало формированию центров речи в мозгу и так далее. В результате к эпохе человека прямоходящего могли сложиться примитивные начатки языка. И первые люди были уже готовы приступить к объединению отдельных звуков или слов, которые означали какие‑то конкретные предметы, признаки или явления, относящиеся к местности, охоте, семье или сезонным изменениям погоды, в простейшие сочетания, тем не менее заключавшие в себе большое количество информации.

Звуковая сторона первой человеческой речи зависела от того, насколько далеко продвинулось у человека прямоходящего взаимосвязанное развитие голосового аппарата и речевых центров мозга. Исследования последних лет дают об этом некоторое представление. Лингвист Филип Либермен (Коннектикутский университет) провел анализ характерных черт современной устной речи, который выявил особую важность голосового аппарата. Он указывает, что глотка совершенно необходима для оформления гласных звуков "а", "и", "у", занимающих главенствующее место во всех современных языках, будь то английский или киргизский. Буквально все значимые единицы человеческой речи содержат по меньшей мере один из этих звуков. Объединяя их с различными согласными, человеческий голосовой аппарат не только способен создавать бесчисленные комбинации, но и ‑ что еще важнее ‑ с огромной быстротой связывать их в кодированные серии звуков, которые и составляют устную речь.

Суть этого процесса заключается в объединении отдельных фонетических единиц в сложный звук, который воспринимается, как слово. Когда человек произносит, например, слово "кит", он не разделяет его на звуковые фрагменты, представленные буквами к‑и‑т, а, наоборот, объединяет эти элементы в единый слог. Человеческий голос способен объединять и осмысленно произносить до 30 фонетических единиц в секунду.

Была ли глотка человека прямоходящего достаточно развита для того, чтобы оформлять сложные звуки, типичные для современного человека? Либермен отвечает на этот вопрос отрицательно. Он считает, что речь человека прямоходящего была гораздо более примитивной, о чем, по его мнению, свидетельствуют результаты интереснейшего исследования, которое он провел с помощью анатома Эдмунда Крелина (Йельский университет). Хотя исследования окаменелостей и созданная на их основе реконструкция касались главным образом потомка человека прямоходящего ‑ неандертальца, одного из типов человека разумного, Либермен убежден, что эти выводы приложимы для оценки развития и человека прямоходящего. Они с Крелиным сравнили черепа современных новорожденных младенцев, современных человекообразных обезьян и неандертальца и установили немало сходных черт. В некоторых отношениях черепа современных младенцев больше походят на обезьяньи и неандертальские, чем на черепа современных людей.

Чтобы получить точные сведения о решающе важной глоточной области, которая расположена у основания черепа, Крелин по окаменелостям реконструировал голосовой аппарат нескольких неандертальцев. Опираясь на сходство между их черепами и черепами современных человекообразных обезьян и новорожденных младенцев, Крелин сумел определить место гортани в горле древних людей. Она находилась заметно выше современного своего положения. Затем он реконструировал в пластилине глоточную, носовую и ротовую полости древнего человека. Либермен измерил их, сопоставил результаты с размерами голосового аппарата современного человека и диапазоном производимых им звуков, а затем заложил полученные цифры в электронную вычислительную машину, чтобы вычислить резонансы, соответствующие всем формам, которые могли принять сравниваемые голосовые аппараты.

Выяснилось, что неразвитая глотка не позволила бы древнему человеку артикулировать звуки столь же быстро, как это делают современные люди; он не мог бы употреблять основные гласные "а", "и", "у" в стремительных комбинациях. Либермен и Крелин пришли к выводу, что по этим причинам древний человек должен был говорить много медленнее, чем современный, ‑ возможно даже, в десять раз медленнее.

Предположение, что способность древнего человека к устной речи была очень ограниченна, подкрепляется еще одной теорией, касающейся совсем иных вопросов. Антрополог Грувер Крантц взялся за решение проблемы, которая уже давно смущает антропологов, ‑ почему каменные орудия человека прямоходящего так долго 'почти совершенно не менялись. На протяжении многих тысяч лет они, где бы их ни находили, остаются почти одинаковыми, словно все изготовлялись по одному мысленному образцу. Почему они с течением времени не улучшались?

Крантц выдвинул интересное объяснение, которое бросает свет и на то, как первые люди овладевали речью. Он полагает, что человек прямоходящий из‑за недостаточного развития мозга начинал говорить гораздо позже современных детей. А поскольку продолжительность его жизни была невелика, период, когда он мог воспользоваться речью, чтобы научиться изготовлять орудия и улучшать их, был слишком коротким.

В своих выводах относительно речи и изготовления орудий Крантц исходит из объема мозга. Приняв объем мозга в 750 кубических сантиметров как рубеж между человеком и его предшественниками, Крантц задался вопросом, почему средний объем мозга современного человека равен 1400 кубическим сантиметрам и на 65% превышает объем мозга человека прямоходящего (который в свою очередь был на 100% больше мозга австралопитека).

В поисках ответа Крантц обратился к цифрам, отражающим увеличение мозга современного человека на протяжении первых лет его жизни. К концу первого года мозг младенца достигает объема в 750 кубических сантиметров. По мнению Крантца, этот объем можно считать рубежом, на котором складывается способность к речи, ‑ в ближайшие полгода нормальный ребенок начинает говорить.

Выведя гипотетическую кривую развития мозга человека прямоходящего от стадии младенчества до стадии детства, Крантц показал, что необходимого для речи объема в 750 кубических сантиметров его мозг достигал на седьмом году жизни. До шести лет, утверждает Крантц, человек прямоходящий говорить не мог, так как его мозг еще не успевал достичь требуемого объема. Если не в физическом, то в умственном развитии человек прямоходящий отставал от современного ребенка примерно на пять лет.

"К достижению половой зрелости, ‑ рассуждал Крантц, ‑ культурный опыт человека прямоходящего ограничивался семью годами, тогда как современный человек, достигая половой зрелости, имеет за спиной по меньшей мере двенадцать лет накопления культурного опыта. Оценка возраста древних людей по известным нам окаменелостям указывает на малую продолжительность жизни... И для подавляющего большинства пять лет составляли заметную часть их жизненного срока. Столь краткий период активного участия в восприятии и развитии культуры неизбежно ограничивал общий объем и сложность культурного наследия, передававшегося от поколения к поколению".

Но и при той ограниченности речи, которую предполагают Крантц и Либермен, человек прямоходящий все‑таки был способен довольно многое сообщать своим сородичам о себе и об окружающем мире. Начинающие говорить малыши очень наглядно демонстрируют, насколько эффективной может быть речь в самой простой своей форме. В возрасте от полутора до двух лет, всего лишь через полгода после первого сказанного им слова, ребенок начинает пользоваться предложениями из двух слов. Причем это не копирование речи взрослых и не упрощение ее, а собственное изобретение ребенка, определяемое тем, что можно считать всеобщими естественными правилами грамматики. Предложения эти состоят из так называемых "открытых" слов ‑ таких, которые могут употребляться отдельно и при том что‑то означать, как, например, "одеяло", "молоко", "малыш", ‑ и осевых слов вроде "дай" и "горячий". Ребенок соединяет их, чтобы описывать внешний мир или побуждать окружающих людей к действию ("ложку дай"), но не для выражения эмоций.

Только в трех ‑ четырехлетнем возрасте ребенок начинает последовательно облекать чувства в слова. А до тех пор он, как и все приматы, кроме человека, чтобы привлечь внимание к своему настроению, вынужден полагаться на лимбическую систему. Он не скажет: "Я сержусь" или "Мне страшно", а наглядно продемонстрирует, что он сердит или испуган. Катание по полу, хныканье или плач для него ‑ более легкие средства общения, чем слова. Иначе говоря, ему проще показать свои чувства, чем описать их. Как знают все родители, понять детский лепет никакого труда не составляет ‑ так и человек прямоходящий мог обходиться самым первым, самым древним вариантом человеческой речи, подкрепляя свои простейшие предложения движениями рук и тела.

Но независимо от звучания этой речи и возраста, в котором он начинал говорить, факт остается фактом: человек прямоходящий обладал и этим орудием ‑ речью, орудием, которое, словно клин, входило между ним и окружающей средой, ускоряя тот разрыв с природой, который стал главной вехой его развития и преддверием нашего. Впервые за историю человека культурная эволюция начала обгонять биологическую: инстинкт и эмоции уравновешивались обычаем и мыслью.