Региональные особенности экономической модернизации в XX в.

Эшелоны модернизации и проблема «догоняющего развития». Понятие «догоняющее развитие» служит для обобщенной характеристики целого ряда моделей ускоренной модернизации, сформировавшихся в XX в. Следует учесть, что «догоняющее развитие» не может рассматри­ваться в качестве движения различных стран и народов по некоему универсальному пути к «современности» или «прогрессивности». Оно не означает и «вестернизацию», т е. насаждение неких «западных» стан­дартов жизни, духовных ценностей и поведенческих стереотипов. Нако­нец, не всегда корректно использовать для анализа проблем «догоняю­щего развития» и расхожую дефиницию «страны молодого капитализ­ма», обозначающую регионы, якобы отстававшие от обычной динами­ки развития капитализма и устремившиеся в историческую «гонку за лидером». В то же время совершенно очевидно, что сама историческая природа модернизации предполагает неравномерность этого процесса и многообразие его моделей.

Модернизация представляет собой переход от общественной системы традиционного типа (аграрной) к индустриальному обществу. В экономичес­кой сфере модернизация сопряжена с утверждением рыночных отношений как основного типа общественных связей, переходом от простого к расширенному воспроизводству, созданием целостной инфраструктуры промыш­ленного, фабрично-заводского производства и крупного акционерного капи­тала, формированием соответствующего отраслевого баланса. Движущей силой экономики становятся товарно-денежные отношения и капитал, воплощенный в технико-технологическом и организационном базисе производства. Тем самым обеспечивается устойчивое накопление «капитализированного труда» и его нарастающее преобладание над трудом «живым». Все общество в ходе модернизации раскалывается на два класса - работников, распоряжаю­щихся лишь собственным «живым трудом», и капиталистов, собственников «накопленного труда». На смену иерархичному и упорядоченному сословно-корпоративному социальному пространству приходит динамичная и, одно­временно, очень жесткая биполярная социальная модель. В сочетании с разнообразными социокультурными и политико-правовыми аспектами модернизации такая трансформация общества сопровождается радикальным изменением всего мироощущения человека, системы его социализации, эти­ческих и поведенческих установок. Поэтому объективно возникают предпо­сылки для складывания двух основных типов модернизации. Первый из них (органический) предполагает сбалансированное и эволюционное развитие модернизационных процессов, когда любые институциональные реформы лишь закрепляют уже произошедшие ментальные изменения, уже накоплен­ный социальный опыт. Вектор модернизации в этом случае идет «снизу». Второй тип модернизации (неорганический) означает искусственное форси­рование этих процессов за счет реформ «сверху», насаждения тех или иных институтов и форм общественных отношений, не имеющих адекватной опоры в массовом сознании и даже противоречащих ему.

Специфика органической и неорганической модернизации обычно оговаривается при сравнении исторического пути Запада и Востока. Однако и в рамках западной цивилизации отнюдь не все страны изначально встали на путь органической модернизации. Различие в динамике развертывания модернизационных процессов, их хронологических рамок и движущих сил позволяет выделить среди них несколько групп, или «эшелонов».

Лидерами «первого эшелона» на протяжении всего Нового времени оставались Великобритания и Франция. Процесс формирования индустриальной системы в этих странах протекал эволюционно, на протяжении нескольких столетий и носил органический характер. Преемственность в развитии основных форм производства и предпринимательства, гибкое, постепенное изменение социальной структуры предопределили особую прочность и сбалансированность общественных институтов, возникших в результате модернизации. По динамике общественного развития к Великоб­ритании и Франции были близки Нидерланды, Бельгия, Люксембург, Швей­цария, а также Швеция и Дания. Не имея экономических, геополитических и культурных предпосылок для борьбы за лидирующие позиции в западном мире, эти «малые» страны достигли к началу XX в. вполне зрелых форм индустриальной организации.

Особую группу стран, близкую к «первому эшелону», составили «бе­лые переселенческие колонии» - британские доминионы Канада, Австра­лия, Новая Зеландия. На рубеже XIX-XX вв. в группу стран «первого эшелона» стремительно входят Соединенные Штаты Америки. На первый взгляд, ускоренный характер общественного развития в этот период дает основание отнести США к странам «неорганической модернизации». Одна­ко формирование здесь индустриальной системы не было форсированным, направляемым «сверху» реформаторским процессом. Первоначально сказа­лась специфика американского «переселенческого» общества, не имевшего собственных прочных традиций доиндустриального периода. По заверше­нии гражданской войны Севера и Юга к этому фактору добавились и новые - складывание единого общенационального рынка в огромной стране с богатейшими природными ресурсами, колоссальный приток иммигрантов, немалую часть которых составляли квалифицированные и недорогие трудо­вые кадры, приток капиталов из Европы. К тому же большинство американ­ских предприятий создавалось на новейшей технологической базе, с учетом наиболее перспективных технических разработок. Именно в США впервые широко была внедрена конвейерная система. Активно шло внедрение в производство электрической энергии. Автомобильное производство становилось символом американской промышленной мощи.

В первой половине XX в. США по динамике промышленно-финансового роста и модернизации социальной структуры уже уверенно опережали Францию и Великобританию. Однако это отнюдь не свидетельствовало о расколе в «первом эшелоне». Помимо общих геополитических интересов и культурной общности, взаимное тяготение США и европейских стран «пер­вого эшелона» было связано с однотипностью их социально-экономического развития. Становление системы монополистического капитализма происходило здесь в наиболее «чистом», классическом варианте. Концентрация производства и централизация капитала вели к ускоренному вытеснению малого и среднего предпринимательства, унификации экономической инфра­структуры и росту транснациональных производственных и торговых связей. Сырьевая специализация внутренних периферийных районов, традиционная для ранних этапов индустриального развития, к началу XX в. была практи­чески ликвидирована. Сложилась основа для преодоления отраслевых дисп­ропорций, наращивания инвестиций в системе транспортных коммуникаций. Быстрыми темпами возрастала мощь финансово-банковской системы, укреп­лялись ее связи с промышленным бизнесом. Благодаря широкому внедрению новейших технологий, в том числе даже в таких традиционно «ненаукоем­ких» отраслях как легкая промышленность и сельское хозяйство, начался переход от экстенсивных к интенсивным формам развития.

Благодаря всем этим факторам в странах «первого эшелона» сохрани­лась достаточно сбалансированная модель общественного развития, кото­рая выдержала испытания и «Великой депрессии», и двух мировых войн. Нарастание структурных противоречий, характерных для системы монополистического капитализма, создавало здесь не угрозу экономического краха и антагонистического социального конфликта, а потенциал для дальнейше­го обновления и совершенствования существующих общественных инсти­тутов. Единственным исключением стала Франция страна, в которой на протяжении XIX и отчасти XX вв. сохранялись внутренние «периферий­ные» регионы с преобладанием традиционных средних слоев населения, доиндустриальными формами экономической занятости и социальной психологии. На фоне разгрома во Второй мировой войне во Франции сложи­лись условия для перехода к совершенно иной модели развития, присущей странам «второго эшелона». Но возможность такой альтернативы в значи­тельной степени зависела от внешних факторов. С разгромом нацизма Франция вернулась в лагерь стран либеральной демократии.

«Второй эшелон» модернизации составили на рубеже XIX-XX вв. Германия, Россия, Австро-Венгрия, Италия и Япония. Большинство из этих стран встали на путь модернизации еще задолго до эпохи монополистическо­го капитализма. Однако укрепление капиталистического уклада в экономике, вытеснение традиционных социальных институтов и формирование индустриальной классовой структуры были тесно связаны здесь с сугубо политичес­кими процессами. В России и Австро-Венгрии - огромных империях с исключительно разнородным в этническом, конфессиональном, культурном отношении составом населения, развертывание модернизации ощутимо зависело от реформаторской стратегии государственной элиты. В Германии и Италии этот процесс долгое время сдерживался политической раздробленностью. Поэтому преобразования, призванные ускорить общественное развитие этих стран, нередко носили спонтанный характер, отражали политическую конъюнктуру или личные устремления царствующих особ, а потому неизбеж­но сопровождались консервативными «откатами».

В последней трети XIX в. государственная элита стран «второго эшелона» не только приняла стратегию ускоренной модернизации, но и впервые совершенно осознанно поставила задачу коренного обновления всей системы общественных отношений. Причиной послужило все более очевидное отставание от ведущих стран мира в экономической и военной мощи. В условиях завершения промышленного переворота и колониаль­ного раздела мира, укрепления транснациональных экономических свя­зей, складывания военно-политических блоков, претендующих на миро­вое лидерство, отставание в модернизации начинало угрожать националь­ному суверенитету даже крупнейших империй. Ответом стран «второго эшелона» на внешний «вызов» стало начало крупномасштабных систем­ных реформ. При этом переход к «догоняющему развитию» отнюдь не свидетельствовал о распространении космополитических настроений или готовности признать собственную историческую «неуспешность». Напро­тив, страны, принимавшие «вызов», ориентировались на всемерное ук­репление национального суверенитета, защиту собственных интересов в меняющемся мире. Идеологическое обоснование ускоренной модерниза­ции, как правило, было тесно связано с обостренным переживанием собственной национальной специфики, культурно-исторической самобыт­ности, гипертрофированным ощущением враждебности со стороны дру­гих стран и народов.

Форсированная модернизация в странах «второго эшелона» была инициирована «сверху» и носила неорганический характер. Противоречивыми оказались и ее последствия. В кратчайшие, по историческим меркам, сроки была создана высокомонополизированная индустрия, завершилось складывание общенационального рынка, формирование разветвленной бан­ковской системы. Были произведены радикальные преобразования в аграр­ном секторе. Бурно развивалась транспортная инфраструктура. В ведущих отраслях промышленности широко внедрялись новейшие технические и технологические достижения. Относительно невысокая внутриотраслевая конкуренция и ускоренная централизация производства способствовали не только быстрой монополизации экономической системы, но и распростра­нению высших форм монополистических объединений - трестов и концер­нов. Однако общая структура национального промышленного и финансово­го капитала оставалась недостаточно развитой. Это создавало предпосылки для широкого государственного вмешательства в развитие экономики. Госу­дарство выступало не только крупнейшим инвестором, но и основным инициатором структурных преобразований. Большую роль в развитии ин­дустриальной базы стран «второго эшелона» играл и зарубежный капитал, в первую очередь французский и английский.

Ускоренный экономический рывок позволил странам «второго эшело­на» уже к началу XX в. приблизиться по уровню развития к лидирующим
державам Запада, включиться в процесс складывания мирового торгового и
финансового пространства, принять участие в борьбе за перераспределение
сфер колониального влияния, выдержать гонку вооружений, развернувшу­юся в преддверии Первой мировой войны. Особенно заметными были
успехи Германии. К 1913 г. она вышла на второе место по уровню промышленного производства (16 %). Среднегодовые темпы роста за период 1870-1913 гг. составили 2,9 % (США - 4,3 %; Великобритании – 2,2 %). Уникаль­ный рывок в экономическом и социальном развитии совершили на рубеже ХIХ-ХХ вв. Россия и Япония.

Успешные реформы в странах «второго эшелона» значительно измени­ли соотношение сил на мировой арене. Но одновременно происходил и быстрый рост внутренних противоречий в социально-экономической системе этих стран. Причиной стала несбалансированность модернизационных про­цессов, их форсированный характер, который не отвечал объективному уров­ню развития общества. Все более очевидным становился разрыв между темпами роста производства и покупательной способности населения. По­требительский рынок стремительно терял емкость. Отрасли, ориентирован­ные на личное потребление (легкая, пищевая, текстильная), испытывали большие трудности со сбытом. К тому же они оставались почти не охвачены процессом монополизации. Отставание в концентрации производства приво­дило и к замедлению темпов технологического обновления этих отраслей, сохранению в них архаичных форм трудовых отношений. В целом, в эконо­мике стран «второго эшелона» сложилось причудливое сочетание элементов производственной культуры и предпринимательства, свойственных разным стадиям развития индустриальной экономической модели.

Особенно специфические формы в странах «второго эшелона» приня­ла модернизация сельскохозяйственной сферы. Ее основой стало не столько качественное обновление технической и технологической базы производ­ства, сколько социально-экономическая дифференциация сельского населе­ния, выделение зажиточной крестьянской верхушки, способной вести рен­табельное хозяйство, и обезземеливание остальной части крестьянства. При отсутствии притока инвестиционных средств (в силу неразвитости системы кредита), сохранении децентрализованной патриархальной структуры сбы­та сельскохозяйственной продукции основным источником прибавочного продукта становился труд батраков, наемных сезонных рабочих. Это способствовало консервации сложившейся деформированной модели сельскохозяйственного производства, а также сокращало приток рабочей силы в городскую промышленность. Еще одной особенностью сельскохозяйственной производственной структуры стало сохранение латифундий, а также остатков сословных привилегий крупных земельных собственников. В Рос­сии, Италии. Австро-Венгрии аграрные регионы превратились в своего рода «внутреннюю периферию», все более отстающую по темпам развития.

Недостаточно сбалансированная отраслевая структура, незначитель­ная емкость внутреннего потребительского рынка и острая конкуренция на  мировом рынке, незавершенность складывания финансовой инфраструкту­ры делали экономику стран «второго эшелона» чрезвычайно зависимой от государственного патернализма. Причем наращивание темпов экономичес­кого роста не снижало, а наоборот лишь увеличивало роль этого фактора. Государство по-прежнему несло бремя огромных финансовых расходов на развитие транспортной инфраструктуры, инвестиционную поддержку стратегически важных отраслей, в том числе военно-промышленного комплек­са, проведение аграрных преобразований. Происходило все более очевид­ное сращивание системы частного предпринимательства, финансово-бан­ковского сектора со структурами государственного управления.

Результаты Первой мировой войны еще более осложнили процесс ускоренной модернизации. Страны «второго эшелона» понесли наиболь­шие потери, усугубившиеся репрессивными решениями Парижской мирной конференции. Распад империй Гогенцоллернов, Габсбургов и Романовых, радикальная перестройка политической карты Центральной Европы, волна революций подорвали исторически сложившуюся систему экономических

связей. Приход к власти в России в 1917 г. партии большевиков положил начало строительству принципиально новой общественной системы и на длительное время изолировал страну от участия в развитии мирового рынка. Объявленная виновницей войны Германия была поставлена услови­ями Версальского договора на грань экономического краха. В еще более бедственном положении оказалась Австрия, превращенная решениями Па­рижской конференции в небольшое государство, лишенное всех связей с другими частями прежней империи Габсбургов. Немногим лучше было положение Италии, формально вошедшей в число победителей. Ее потери в годы войны составили примерно 1/3 национального богатства.

В 1920-е гг. в странах «второго эшелона» произошла постепенная стабилизация социально-экономического положения. Однако характер этого процесса значительно отличался от ситуации в странах «первого эшелона». Требовался значительно больший объем восстановительных работ. Необходимо было фактически заново создавать систему коммуникаций и всю ры­ночную инфраструктуру. Огромной проблемой стала инфляция, принявшая в 1919-1922 гг. гипертрофированные формы. Позиции национального капитала оказались подорваны, и на протяжении всего послевоенного периода сохранялась решающая роль государства в экономическом развитии. После подписания Женевских протоколов 1922 г. и принятия «плана Дауэса» в 1924 г. в экономике Австрии и Германии чрезвычайно усилились позиции иностранного капитала. Во второй половине 1920-х гг., несмотря на относительно высокие темпы развития, в этих странах не наблюдалось улучшения социаль­ного положения основной части населения.

Итак, в результате растянувшегося на несколько десятилетий процес­са ускоренной модернизации в странах «второго эшелона» произошла глубокая структурная перестройка всей экономической системы. Однако в ходе этого форсированного, во многом искусственного рывка сложилась деформированная экономическая модель. Ко всем противоречиям, прису­щим монополистической экономике, добавились отраслевая и региональная несбалансированность, инвестиционный «голод», отсутствие платежеспособного внутреннего спроса, недостаточная мобильность рабочей силы растущие социальные проблемы. Все более активное вмешательство госу­дарства в экономические процессы отражало не только специфику «догоня­ющего развития», но и разрушительные изменения в массовом сознании. В тех странах, где ускоренная модернизация приобрела масштабный харак­тер, где реформы радикально меняли устои и традиции жизни, происходила массовая маргинализация общества. Росло число людей, уже утративших традиционные социальные связи и моральные ценности, но не адаптировав­шихся к новым реалиям. Маргинальная масса требовала стабильности, порядка, спокойствия. Постепенно на основе изломанной социальной пси­хологии формировалось агрессивное протестное движение масс. Появились экстремистские партии, выдвигавшие лозунги создания «нового», «револю­ционного» порядка. В России, Италии, чуть позже - в Германии, Австрии, Японии, Испании. Португалии эскалация политического насилия привела к созданию тоталитарных режимов.

«Новые индустриальные страны» как модель «догоняющего разви тия». При всей специфике модернизационных процессов в странах «первого» и «второго» «эшелонов» они имели важную общую черту - модернизация воспринималась как своего рода «проект», исторический вызов, движение по пути прогресса, выполнение некоей «исторической миссии» или, по крайней мере, защита собственной исторической самобытности. Даже в условиях органической модернизации, развивавшейся естествен­ным и эволюционным образом, происходившие в обществе перемены получали ярко выраженное идеологическое, мировоззренческое осмысле­ние, существенно меняли самоидентификацию человека и всю систему социализации личности. Однако существовала возможность проведения экономических преобразований и без подобного социокультурного подтекста, без непосредственной связи с идеологическими, конфессиональными, этническими факторами. В таких случаях речь шла не столько о целостной модернизации общества, сколько о целенаправленном и праг­матичном формировании индустриального сектора экономики. Естественно, что полностью изолировать экономические и социокультурные процессы невозможно. Однако в условиях складывания в XX в. мировой экономической системы в некоторых странах появилась возможность использовать внешнеэкономические факторы для ускоренной индустриа­лизации, асинхронной по отношению к внутреннему политическому и культурному развитию. Так сложился феномен «новых индустриальных стран» (НИС), к числу которых принято относить два региона - страны Латинской Америки и Юго-Восточной Азии.

В латиноамериканских странах переход на стадию индустриально-агарного развития осуществлялся на протяжении почти всего XX в. Этот процесс не приобрел таких драматических форм, как в Восточной Европе, поскольку, за исключением Кубы, осуществлялся без экспансии коммунистической идеологии и без существенного отхода от рыночных принципов. Не сложились в этих странах и предпосылки фашизации общества, по­скольку индустриализация на протяжении длительного времени оставалась локальным явлением, не затрагивающим большую часть населения. Социа­лизация личности, базовые «координаты» мировосприятия по-прежнему строились на основе принадлежности человека к закрытым социальным группам (этносам, конфессиям, общине, церковному приходу, клану и т.п.). Самосознание человека оставалось корпоративным, основанным на солидаристских, коммунитарных принципах. В большинстве случаев индустриа­лизация не нарушала традиционные основы социальной культуры и не провоцировала массовую маргинализацию общества.

Решающее значение для развертывания индустриализации в странах Латинской Америки имела благоприятная внешнеэкономическая конъюнктура. Оставаясь нейтральными в годы Второй мировой войны и обладая большой ресурсной базой, латиноамериканские страны получили возмож­ность активно включиться в систему мировой торговли. Модель индустриа­лизации, сформировавшаяся в таких условиях, получила название «импор­тозамещающей». Ее особенностью стало создание предприятий обрабаты­вающей индустрии по мере постепенного вытеснения с местных рынков импортных изделий, которые ранее оплачивались выручкой от сырьевого и продовольственного экспорта.

Первая фаза реформ, включающая создание предприятий текстиль­ной, швейной, кожевенной, обувной, деревообрабатывающей, мебельной и ряда других отраслей, производящих потребительские товары кратко- и среднесрочного пользования, охватила 1940-1950-е гг. Но потенциал импортозамещающей индустриализации оказался очень незначительным. В ходе ее развивалось производство, основанное на простых трудоинтенсивных технологиях, не требующее сложной системы смежных производств по выпуску исходных и вспомогательных материалов. Производство же основной массы потребительских и производственных товаров долговременного пользования а также необходимой для их изготовления промежуточной продукции, с развитием которых связывались надежды на достижение промышленного самообеспечения, было затруднено. Для него не хватало ни инвестиционной, ни технологической базы. Низким оставался и объем реального платежеспособного спроса.

Возникновение хозяйственных диспропорций заставило большинство латиноамериканских стран встать в 1960-х гг. на путь «внешнеориентированного» экономического развития. Ставка была сделана на международ­ную промышленную специализацию и кооперацию, в условиях которых можно было рассчитывать на ускоренное развитие специализированных экспортных отраслей и за счет доходов от него - на насыщение и структури­рование внутреннего рынка. С учетом экспортных задач началась и актив­ная модернизация аграрной сферы. Правда уже в 1970-х гг. стала очевидной опасность такой политики. Экспортная ориентация сельского хозяйства оказалась не способной обеспечить сбалансированную модернизацию всей этой сферы. А эффективность промышленности, в основном ориентирован­ной на узкий внутренний рынок, оставалась небольшой. Эта индустрия развивалась главным образом экстенсивным путем - за счет вовлечения новых сырьевых и трудовых ресурсов. Производительность труда и капита­ла росли еще медленнее, чем объемы производства. Катализатором эконо­мических проблем стала стремительно нарастающая инфляция. Внешний долг региона возрос с 42,5 млрд. долл. в 1975 г. до 176,4 млрд. долл. в 1982 г. В предчувствии дефолта латиноамериканских стран началось массовое бегство капитала из Латинской Америки. В это тяжелейшее время в боль­шинстве латиноамериканских стран началась серия радикальных реформ, получивших название «креольского неолиберализма».

Новая модель модернизации предполагала становление экспортоориентированной экономики, ведущая роль в которой от государства переходит к частному сектору. Основными направлениями реформ стали жесткая антиинфляционная политика, ликвидация дисбаланса во внешней торговле путем протекционистских мер, стимулирование экспорта, особенно нетра­диционно! о, налоговые реформы, приватизация, модернизация рынка рабо­чей силы. Несмотря на большие финансовые проблемы, сохранявшиеся на протяжении 1980-1990-х гг., успех экспортоориентированного экономичес­кого курса оказался очевидным.

Еще одна группировка «новых индустриальных стран» сложилась в Юго-Восточной Азии в 1960-1970-х гг. Первыми азиатскими НИСами ста­ли «маленькие драконы» - Гонконг, Сингапур, Тайвань и Республика Корея. В 1980-х гг. к этому уровню развития приблизились и «маленькие тигры» - Малайзия, Индонезия, Таиланд и Филиппины. Модель индус­триализации, апробированная в этих странах, изначально была «экспортоориентированной». Получив приток иностранных инвестиций и новейшие технологии, азиатские страны начали экспортировать на мировой рынок дешевую и достаточно качественную продукцию. При­чем ставка была сделана на производство или хотя бы сборку предме­тов длительного пользования (оборудование, автомобили, бытовая элек­тронная техника). Экспортная выручка направлялась на модернизацию производства и, по примеру Японии, на развитие новых секторов экономики. Одновременно на внутреннем рынке действовала политика импортозамещения: местные потребители могли рассчитывать только на товары местного производства.

Успех «креольского неолиберализма» в странах Латинской Америки и настоящий триумф азиатских «маленьких тигров» оказался особенно показательным на фоне экономических трудностей, переживаемых ведущими за­падными странами в 1970-х гг. Однако в дальнейшем ситуация разительно изменилась. В середине 1980-х гг. началось стремительное падение индекса торговой активности развивающихся стран. Причиной стал глобальный кри­зис неплатежей. Цены на традиционные продукты экспорта из регионов Африки, Латинской Америки, Азии значительно снизились. Сложилась ситу­ация, когда выплаты этих стран по внешним долгам начали превышать доходы от экспорта. В августе 1982 г. Мексика оказалась не в состоянии выплачивать свою задолженность иностранным коммерческим банкам. Вслед за этим кризис внешней задолженности стремительно распространился по латиноамериканскому региону, а затем превратился и в мировой. Несмотря на значительные усилия международных финансовых институтов, остановить рост внешнего долга развивающихся стран не удалось. Только за пять лет с 1987 по 1993 г. он увеличился на 50 % и составил 1,5 трлн. долл. В эти годы значительный прогресс был достигнут только в отношении финансовых обязательств латиноамериканских стран, но это не решало проблему в целом (особенно с учетом того, что в 1990-х гг. группа стран-должников пополни­лась государствами СНГ). В свою очередь, глобальный кризис внешней задолженности стимулировал переориентацию внешних экономических свя­зей ведущих стран Запада - если в первой половине XX в. до 60-70 % экспорта их промышленной продукции приходилось на колониальные и зависимые страны, то к началу 1960-х гг. этот показатель составлял лишь 40 %, а к началу 1990-х гг. - менее 30 %.

Вплоть до середины 1990-х гг. более или менее прочным оставалось положение азиатских НИСов. В этот период по динамике экспорта (11 % прироста в год) они превзошли страны Европейского Союза и Северной Америки (6 % прироста в год). В целом доля азиатских стран в мировой торговле достигла в 1997-1998 гг. 42-44%, тогда как доля стран ЕС сократилась до 36-40 %. Но основную роль в этом рывке сыграли крупнейшие азиатские страны Китай и Индия. Азиатские НИСы вслед за Японией, напротив, втягивались в полосу кризиса. Развязка наступила в октябре 1997 г. после финансового кризиса, начавшегося в странах АТР и ставшего мировым. Но если западные страны вышли из него достаточно быстро и относительно безболезненно, то для НИСов и Азии, и Латинской Америки финансовый крах имел самые фатальные последствия. Уязвимой оказалась сама экономическая модель, созданная в НИСах. По мере укрепления национальной промышленности в этих странах роль государства в экономи­ке начала снижаться. Смягчались таможенные пошлины, отменялись нета­рифные ограничения во внешней торговле. Однако отход правительства от контроля над финансовыми рынками и банковской системой, использование методов монетаризма в кредитно-денежной сфере вели к росту спекуля­ций в сфере недвижимости и на финансовых рынках. Открытость экономи­ки обернулась крайней зависимостью от мирового финансового рынка с его спекулятивными тенденциями. Сказались и собственные традиции клано­вых, корпоративных отношений в сфере бизнеса, высокий уровень корруп­ции и недостаточная эффективность государственного регулирования. Быс­тро начала снижаться и рентабельность рабочей силы. Рост квалификации рабочих, увеличение уровня заработной платы способствовали повышению себестоимости товаров. С другой стороны, современное производство все больше нуждается в работнике нового типа, для которого высокая трудовая дисциплина и доведенные до автоматизма производственные навыки уже не могут быть основой квалификации.

Сложившаяся ситуация в мировой экономике вызывает самые различ­ные прогнозы и оценки - от самых пессимистических до умеренно-конструктивных. В любом случае становится очевидно, что процесс глобализа­ции уже перестает быть экспортом определенных экономических моделей. Прямой перенос тех или иных рецептов финансовой или инвестиционной политики, заимствование тех или иных принципов менеджмента и марке­тинга не приносит гарантированного успеха. Человечество начинает пре­одолевать синдром ускоренной модернизации, унаследованный от XX сто­летия. Экономическое развитие оказывается все теснее связано с полити­ческими, социокультурными, демографическими, информационными про­цессами. Одновременно происходит радикальная перестройка самой моде­ли экономического роста - складывание инновационной экономики инфор­мационного общества.