Энди: Мы только что приземлились. Скоро увидимся.

— Кловер, — позвала я ее умоляюще, когда она меня снова проигнорировала. Кловер почти всегда игнорировала меня, потому что ей было два года, и она была вечно занята собственными делами.

— Ты не сможешь меня найти, мама!

Её голос послышался из того самого шкафа, в котором я её только недавно нашла. В какой-то момент мне стало страшно за её будущее. Кловер немного приоткрыла дверь, чтобы внутрь попадал свет, и я засмеялась. Она не особо любила темноту, и я с удивлением заметила, что Кловер продержалась в этом шкафу довольно долго. При взгляде на свою дочку у меня сжалось сердце.

В тот миг, когда я узнала про свою беременность, я поняла, что нашла мой клевер. Наши с Рейфом отношения были не типичными, и любовь была безграничной. Мы дополняли друг друга своей непохожестью — что было большой редкостью, а Кловер была нашим доказательством. Когда я сообщила Рейфу, что он станет отцом, тот совершенно растерялся. Он довел себя до слез, выставляя себя на всеобщее обозрение, и в тот момент я поняла, что не смогу полюбить его сильнее. Он был мужем, который слепо меня обожал и всеми силами старался облегчить мою тяжелую беременность.

Во время наших долгих разговоров, начиная со дня знакомства, ни один из нас не затрагивал тему детей. Я понимала, что когда-нибудь захочу ребенка, и была уверена, что Рейф с его любовью к детям тоже захочет. В нашем союзе это была самая странная часть, но она была просто… данностью. Пока мы не заимели семью, ни один из нас не понимал, насколько же сильно мы стремились к ней.

Это был лучший день в нашей жизни.

На свет появилась Кловер, покрытая желтухой и протестующая в полный запас воздуха в легких. Рейф держал нашу желтенькую малышку и начал свою роль любящего родителя с того, что заявил, будто это я её описала.

Этот день тоже был лучшим днем в нашей жизни.

И такие дни случались снова и снова.

Например, тот, когда я отдраивала до блеска наш громадный одноэтажный дом на ранчо для нашей малышки и зациклено стремилась сделать его самым лучшим для своего мужа, который доверил мне всю свою оставшуюся жизнь. Я была, как никогда, настроена сохранить навсегда всё, что он мне так щедро давал.

Поэтому в тот день я собрала нашу малышку и, завершив полет, после небольшой паузы планировала отправиться в Калифорнию и устроить мужу сюрприз.

— На-на-го! — завопила Кловер, увидев на пороге рядом с Энди Голландку. Та протянула руки и, схватив свою правнучку, крепко прижала её к себе. По щеке Голландки скатилась одинокая слеза счастья.

Энди улыбнулся ей, подмигнул и обнял меня:

— Хорошая работа, куколка!

— Это все ты, Энди, — ответила я, возвращаясь к Голландке и Кловер.

Мы знали, что Голландка сделала большой прорыв: она впервые согласилась на поездку в Денвер. Собственно она вообще впервые куда-то путешествовала со дня смерти деда Рейфа. Вскоре после нашей помолвки Рейф признался, что Голландка была матерью его отдалившегося отца и что она тоже встала на сторону Рейфа после того, как ее сын предал своего сына. Сначала она потеряла сына, а потом и мужа. Голландка всегда была интровертом и под пристальным вниманием чувствовала себя неуютно. Поэтому Рейф и Энди защищали её от навязчивых СМИ и обращались с ней, как самым ярым своим фанатом, которым она оставалась и по сей день. Но любовь Голландки к своей правнучке сложно было с чем-то сравнить и, похоже, что это было для неё новым началом. С момента появления малышки на свет Голландка менялась прямо на глазах. Я никогда не осуждала Рейфа за то, что он умолчал правду о своей бабушке. Он всегда защищал тех, кого любил и кому безоговорочно доверял. И мне пришлось доказывать, что я достойна войти в круг этих людей. Похоже, предложение Голландки посмотреть с ней каждую игру, было тому поводом. По какой-то причине, которую она мне никогда так и не объяснила, она что-то во мне нашла, и я была ей за это безмерно благодарна.

Спустя несколько месяцев после свадьбы и нескольких поездок домой, я поняла, что Рейф был очень преданным, и эта преданность была одной из самых потрясающих его черт. У нас было не так много свободного времени за исключением зимних месяцев, когда не было игр, но мы старались приезжать в Чарльстон при первом появившемся окне в нашем графике. Для Рейфа Чарльстон всегда оставался домом, а для меня — местом, где я нашла свой дом. И мой муж старался наведываться в него почаще.

Мы ходили с Кловер на пляж и засыпали на песке. Мы могли наведаться в рыбный ресторан Peggy’s Fish Camp и пообедать со Сью или покопаться на заднем дворе Голландки. У нашей малышки были и корни, и крылья. А для нас это было очень важно. Мы делали всё возможное, чтобы стать теми родителями, которых отчаянно хотели иметь. Хотя мы с мамой полностью пересмотрели и наладили свои отношения, отец для Рейфа по-прежнему не существовал, как и мой для меня.

Наша новая жизнь в Денвере сильно отличалась от жизни в Чарльстоне, но Рейф оставался тем же мужчиной, в которого я влюбилась. Он был упрямым, верным, любящим, восхитительным, ненасытным… и дерзким.

В свои восемнадцать мой муж вместо славы и легких денег выбрал путь любви и верности, хотя вряд ли это тогда осознавал. И когда я размышляю о нашей нынешней жизни и силе его преданности, то прихожу к выводу, что эти сокровища он сберёг специально для нас, для своей семьи.

Выйдя из машины, Энди, Голландка, Кловер и я взялись за руки и отправились на стадион. Я была в полном восторге, потому что в день, когда мы нужны были Рейфу больше всего, мы были рядом.

Меня не переставало удивлять, насколько сильно отличались игры младшей и высшей лиги. Стадион был забит фанатами, и когда начали объявлять игроков, толпа забесновалась и оглушительно завопила. Рейфа я заметила в дагауте — с наших мест слева его было прекрасно видно. Я усадила Кловер себе на колени. Мой муж, совершенно не подозревая о нашем присутствии, снял кепку, бросил быстрый взгляд на внутренний шов и достал оттуда маленький клочок бумаги. Это была написанная мной записка. После свадьбы мы начали новую традицию. Иногда я писала разные факты о кино, иногда что-то романтичное, а иногда непристойное. В сегодняшней записке было написано:

Посмотри налево, папочка.

С любовью, Кловер.

Кловер уже заметила Рейфа и среди ревущей толпы неистово замахала ему и закричала: «Папочка!».

Рейф повернулся, увидел нас, и на его лице медленно появилась улыбка. Потом он скривил губы, и радостное выражение сменилось недоверием: прозвучало объявление, что первую подачу сделает его кумир. Рейф уставился на горку, а потом с трепетом взглянул на меня. Через несколько минут к нему подошел его кумир, и я, облегченно вздохнув, внимательно наблюдала за их разговором. Нолан точно рассказывал Рейфу, какой убедительной была его жена, уговаривая прийти на игру. Я увидела, как Рейф, дернув подбородком, громко рассмеялся, а потом быстро глянул в мою сторону и покачал головой. Когда они обменялись рукопожатиями, Рейф нашел глазами мой взгляд и прошептал: «Лучший день в моей жизни», и я ответила: «Каждый день».

Энди, Кловер, Голландка и я сидели на трибунах, а Рейф делал одну подачу за другой, воплощая в жизнь свою мечту об игре в высшей лиге и семье, которая поддерживала его, обожала и любила, не размениваясь на мелочи.

***КОНЕЦ***