Борьба за контроль сбыта угля

Фирмы-посредники

       С появлением рыночных отношений обнаружилось: что, с одной стороны, шахты: получив самостоятельность не готовы: чтобы одновременно и производить уголь и держать руку на пульсе мирового рынка для оптимальной его продажи, а с другой стороны, торговля углем в первой половине 1990-х годов была столь выгодным делом, что не могла не привлечь тех, кто хотел делать большие деньги, не занимаясь грязным и сложным производством. Сразу же после предоставления шахтам права самостоятельного выхода на рынок со своим углем появились многочисленные фирмы-посредники между шахтами и потребителями.

       Исторически первой фирмой-посредником для шахт Воркуты стал отдел сбыта объединения “Воркутауголь”. Правда, в ходе перехода от административных к рыночным методам работы он был вынужден приспосабливаться к новой для него среде. Однако в отличие от шахт объединение имело более или менее подготовленный аппарат специалистов. Можно, конечно, спорить относительно того, насколько специалисты в области административного распределения эффективны в условиях рынка, но из имевшихся они были наиболее подготовленными. Поэтому не удивительно, что шахты, даже получив право самостоятельного выхода на внутренний и внешний рынок часто, пометавшись в свободном плавании, возвращались к посредникам из объединения.

       Параллельно к сбыту угля стали подключаться новые субъекты - порождение эпохи перехода к рынку. Они отличались не только непривычной энергичностью и гибкостью, которые подпитывались большим личным материальным интересом. Эти фирмы очень быстро оказались под контролем или в руках теневых силовых групп, опиравшихся в борьбе за рынок на угрозу применения силы в качестве последнего аргумента. Эти фирмы стали ставить под контроль рыночные связи как шахт, так и объединения.

       В основе феномена фирм-посредников лежал целый комплекс тесно взаимосвязанных факторов. Во-первых, шахты, получив рыночную самостоятельность, не имели ни квалифицированных кадров, ни опыта, ни связей, ни информации, необходимых для выгодной продажи угля на внутреннем и мировом рынках. Во-вторых, передача этого дела в руки неопытных дилетантов могла дорого стоить самой шахте, поскольку содержание коммерсантов-новичков давало мизерный эффект. В-третьих, фирмы-посредники часто предлагали условия не очень выгодные шахте, но выгодные лично их руководителям, то есть умело разводили коллективный и личный интерес. В-третьих, на руководителей давили не только с помощью материального соблазна личного обогащения, но и силовыми аргументами, угрозами, о которых знали лишь руководители шахт. Отсюда, видимо, нелепость многих договоров, бросавшаяся в глаза всем, кто имел к ним доступ.

       Коммерческий опыт шахт и внешнее давление порою переплетались, поэтому не всегда можно развести причину и следствие. В одних случаях шахты пытались торговать сами, но сделки оказались неудачными, поэтому пришлось обратиться к посредникам. Но в некоторых интервью проскальзывало упоминание и таких случаев, когда шахтам помогали быстрее прийти к этому выводу. Так, одна из шахт в обход посредников направила уголь на внешний рынок, однако в порту кто-то заботливо смешал его с углем низшего сорта, сведя эффективность сделки к нулю: нарушение договора, падение цены и т.д. Во многих случаях уголь, добытый в Воркуте, проходил через руки целого ряда посредников, каждый из которых делал на нем свою прибыль, часто существенно превосходившую прибыль производителей. Это видели все, а иногда открыто говорили.

       Судить о реальной доле посредников трудно. Формально по договорам ряда шахт 1992-93 гг. при цене 1 тонны угля в 46 долл. Посреднические фирмы получали 2 долл.(4,3%), при закупке для шахт товаров ширпотреба в ряде договоров того времени встречается упоминание комиссионных в 3%. Однако источники реальных доходов лежали скорее всего не в этих открытых цифрах, а в манипулировании ценами, что давало теневой, не учитываемый в бухгалтерской отчетности доход.

       Юрий Лобес, став генеральным директором объединения “Воркутауголь”, на встрече с профсоюзным активом в ноябре 1994 г. вскользь признал это: “Есть большое отвлечение средств на оплату малым предприятиям, коммерсантам. Надо ставить заслон, останавливать руководителей. Есть надуманные объемы работ, услуг, которые пока лучше оставить и выплачивать зарплату коллективам”.

       По мере приближения себестоимости воркутинского угля к цене мирового рынка прибыльность торговли углем неуклонно падала, а соответственно снижалась и привлекательность этого бизнеса для фирм-посредников. Однако, несмотря на то, что во второй половине 1990-х годов себестоимость уже вплотную приблизилась к мировой цене, фирмы-посредники не исчезли.

       Так, во время забастовки на шахте “Воргашорская” в 1997 г. профком НПРУП стремился внедрить новую систему контроля на предприятии: одной из целей которого было “избавиться от многочисленных фирм-паразитов, присосавшихся к шахте” (Кошелев 10.05.97). А в протоколе совещания у первого заместителя председателя правительства Российской Федерации А.Чубайса 4 июня 1997 г. констатировалось: что в Воркуте “допускаются многочисленные факты перепродажи угля через посредников в ущерб непосредственным производителям” (Чубайс 11.06.97).

Теневые силовые структуры

       Эта тема для России вообще, а для Воркуты особенно, является одним из ключей к пониманию стоящих проблем. Однако она не относится к разряду тех, информация о которых лежит на поверхности. Как верно отметила журналистка Людмила Прошак, “есть в Воркуте тема, которую окружает заговор молчания. Все, чего можно добиться, - только один стереотипный ответ: “Воркутянину об этом говорить не следует...”... Молчаливость воркутинцев можно понять: пули свистели и в самом городе, и настигали свои живые мишени в Москве” (Прошак 16.10.97). Репортаж по стилистике смахивает на начало очерка о жизни Сицилии.

       Во время моих многочисленных интервью в Воркуте меня также удивляло, что шахтеры и их лидеры, безбоязненно говорившие всю правду-матку о генеральном директоре, директоре шахте и правительстве России, вдруг как-то сразу переходили на витиеватый язык советской эпохи, когда речь заходила о теневых структурах, оказывающих огромное влияние на работу угольной промышленности города, да и жизнь города в целом.