Кратократия – безаналоговое явление

Кратократия

Если люди будущего захотят разорвать цепи настоящего, они должны будут понять суть той силы, которая их выковала.
Баррингтон Мур

Пытаясь как-то разобраться в нашем, нынешнего положения социуме, ответить на вопрос: что его сделало таким, а не каким-то другим, кто сделал, какие социальные силы, мы привычно перебираем привычный набор различного рода клише от «партократизма» до «тоталитаризма» и иных в равной степени концептуально беспомощных понятий.

Так считает Андрей ФУРСОВ, занимающийся проблемами сравнительного анализа исторических систем и социальной природы обществ советского типа. Он полагает, что термин «кратократия», или «власть власти», «власть насилия», адекватнее передаёт то, что – не формировало даже, а формовало нас до состояния (как мы сегодня убеждаемся) почти необратимой искорёженности.

Феномен кратократии в миро-системном контексте автор исследует в серии статей, открывающейся в этом номере журнала. Делает он это основательно, предполагая аудиторию столь же основательную, не пасующую перед непопуляризированным чтением.

В начале 1926 года Георгий Пятаков, как заместитель председателя ВСНХ, совершал инспекционную поездку по шахтам Донбасса. На одной из шахт, как раз перед его приездом, сотрудники ОГПУ арестовали директора, возражавшего против того, что они, в связи с нехваткой шахтёров, насильственно загоняли в шахты крестьян.

Директор предполагал, что крестьяне, привыкшие к свежему воздуху, не выдержат в забое долго и умрут. Что это за рабочая сила – вполне рационально рассуждал он, подкрепляя свои слова примером столь же неразумных действий британских властей в XVIII веке по отношению к английским крестьянам. Вот за это сравнение социалистической России с капиталистической Англией (подумать только!) его и арестовали.

Работа на шахте остановилась. Пятаков распорядился освободить директора, но предупредил его, что, если через две недели шахта не начнёт давать продукцию, освобождённый вновь займёт своё место в камере. «Мы даже не знали, с каким диким народом мы сделали революцию, мы не знаем достаточно хорошо эту страну», – прокомментировал Пятаков ситуацию сопровождавшим его. С тех пор почти каждый генсек повторял: мы (то есть власть) плохо знаем свою страну. Об этом говорил Юрий Андропов, толковал Михаил Горбачёв. Это через 70 лет после революции и через 60 лет после откровений Пятакова!

Да что власть, наши обществоведы как казённые, так и противостоящие им (по крайней мере, формально), в большинстве своём никак не могут адекватно охарактеризовать социальную природу общества, просуществовавшего более семи десятков лет и ныне умирающего (вопрос лишь в том, относительно мирной или кровавой будет агония «коммунистического строя» и насколько долго она продлится).

К какой только терминологии не прибегали, чтобы определить суть этого общественного «строя» и обществ советского типа вообще! «Государственный капитализм», «партократия», «новый класс», «номенклатура» (даже «партия номенклатуры»), «возрождённые» феодализм или «азиатский» способ производства, «административная система», «бюрократическая система», «бюрократический капитал», «тоталитаризм» и даже «тоталитарная бюрократия» (sic!).

Похоже, из всех этих анемичных понятий очень многим и больше всего пришёлся по душе термин «тоталитаризм». И пошло-поехало. Дошло до того, что сталинскую Россию в качестве тоталитарного режима приравнивают к гитлеровской Германии. При этом поразительно, что почти никто не ставит вопросов ни об основных качественно определённых основах власти и собственности в обществах советского типа (тоталитаризм – и всё, какие тут особые основы!), ни об основных противоречиях этого общества (и так всё ясно!).

«Тоталитаризм» среди прочего оказался приемлемым потому, что он удобен в силу своей эмоциональной и ценностной негативности в политической борьбе. Короче, возник новый научный или околонаучный миф, новая идеологема.

Примечательно, что «советский тоталитаризм» рассматривается главным образом под углом зрения национальной специфики. При этом забывается, что даже антикапиталистические (коммунистические) элементы суть элементы капиталистической миро-системы и, следовательно, вопрос надо ставить в более широком политико-экономическом пространстве.

Именно – политико-экономическом, не сводя всю суть как тоталитаризма, так и советской системы к политике и идеологии, которые, кстати, никогда не существовали в советском обществе как самостоятельные и институционально обособленные формы и только сейчас начинают оформляться как таковые!

Общая анатомия кратократии

Говоря об обществе любого типа, необходимо естественным образом ставить вопрос о системо- или формационнообразующих отношениях власти и собственности. В связи с этим сразу скажу, что термин «бюрократия» не способен отражать социальную природу господствующего слоя (то есть системообразующего элемента) нашего общества. Ведь бюрократ – это представитель и носитель такой административно-управленческой структуры, которая отделилась от прочих форм власти и сфер общества – экономической, религиозной, идеологической. В этом смысле бюрократия существует только в капиталистическом обществе.

Всякий бюрократ – чиновник (управленец), но не всякий чиновник (управленец) бюрократ. Если же перед нами фигура, имеющая в своих руках в социально недифференцированном виде и экономическую, и политическую, и идеологическую власть одновременно, то она представляет собой что угодно, но только не бюрократа.

Я называю этот социальный тип (слой) «кратократия». Иначе говоря, «власть власти», «власть насилия», по сути неограниченная никакими другими сферами и формами власти. Ленин, прекрасно понимая суть этого явления, ещё в 1918 году писал, что большевистская диктатура – это такой тип власти, который основан на насилии и не ограничен никакими законами.

Рисунок: Г. Дроботун

Чтобы лучше понять, что такое кратократия, имеет смысл сначала уяснить, что она не есть. Итак, кратократия не бюрократия. Она не есть форма политического господства. Политика – это частная и специализированная, а не тотальная, всепроникающая форма регуляции общественной жизни.

Если политика охватывает общество в целом, становится макросоциальным регулятором, то она перестаёт быть политикой, оборачиваясь недифференцированной формой власти. По аналогичной причине кратократия не партия и не власть партии. Термин А. Авторханова «партократия» или (хуже) «тоталитарная партократия» (или, ещё хуже, «тоталитарная бюрократия») описателен и уводит от сути, улавливая лишь формальную сторону дела. Квалифицировать КПСС как партию (например, «партию номенклатуры») ошибочно. На самом деле кратократия есть отрицание партийности.

Кратократия не государство. И не только потому, что государство, охватывая гражданское общество в целом и уничтожая его, отмирает. (Сталин был прав, когда в «Вопросах ленинизма» писал, что в СССР государство отмирает не в результате ослабления его функций, как предполагали Маркс и Энгельс, а в результате его максимального усиления).

Вопреки тем, кто считает, что большевики укрепляли и укрепили государство, я полагаю, что большевизм (ленинизм, сталинизм, кратократия) – это один из первых примеров упадка государственности в современной миро-системе. Ведь государственность не была адекватной исторической формой организации власти для сохранения многонациональной миро-империи в начале XX в. (альтернатива – распад на национальные, то есть бюрократические государства, как это произошло с Австро-Венгерской и Османской империями).

Тогда, быть может, кратократия – это класс, «новый класс», как считал М. Джилас? Сомневаюсь в этом по двум причинам. В функционировании кратократии собственнические («классовые») функции не отделены от властных («государственных»). Это нечто отличное как от классовости, так и от государственности. С другой стороны, кратократическая собственность резко и принципиально отличается от собственности любого классового типа.

Кратократия не имеет собственности на предметно-вещественные факторы труда, но, тем не менее, распределяет их. Поэтому некоторые учёные и публицисты склонны считать, что в коммунистическом (то есть советского типа) обществе главное не собственность, а распределение, потребление и контроль над ними. Такая оценка – не более чем вульгарный материализм.

Отношения собственности во всех обществах суть системообразующий фактор, однако объекты собственности (и производительные силы в качестве таковых) не исчерпываются предметно-вещественными факторами. Помимо последних существуют также социальные и духовные, которые на практике чаще всего выступают и реализуются в совокупности (косвенно или впрямую) в соответствующих сферах жизни. Кратократия обладает собственностью именно на эти факторы производства.

В социальной сфере – посредством насилия, исторически утвердившегося прежде всего через инструменты страха и террора; в духовной – посредством идейной («идеологической») манипуляции (энтузиазм) и обработки (создание обстановки макросоциального невроза, чувства вины и так далее, которые «сострадательная» власть «облегчает»).

Отсюда ясно, что власть кратократии исторически наименее идеологизирована. Когда она становится одновременно целью, средством и ценностью, то есть по сути центральной идеей, когда идеология может быть единственно идеологией власти (и сохранения последней любой ценой – с нэпом или без него, с Брестом или без него, с союзом с Гитлером или без него и так далее), – идеология отмирает. То, что обычно, на западноцентричный манер многими фиксируется как господство идеологии, есть на самом деле господство определённого типа производственных отношений, объекты которых – именно духовные факторы производства.

При такого рода господстве у человека отчуждается прежде всего не его прибавочный труд и рабочее время (это здесь вторично), а воля. Но, в отличие от докапиталистических обществ, воля отчуждается не как средство присвоения природных факторов производства (включая самого человека как такового), а как средство присвоения человека в качестве социального существа. То есть присваивается его свободное время и часть необходимого продукта (плюс прибавочный продукт).

С этой точки зрения кратократия не класс, то есть не эксплуатирующая группа, а прежде всего отчуждающая группа. «Классовые» функции здесь вторичны по отношению к отчуждающим, и противоречие между ними и функциями отчуждения (как системообразующими) есть основное внутреннее противоречие кратократии.

Она очень похожа, с одной стороны, на тоталитарные структуры, с другой – на господствующие коллективы типа Gemeinwesen¹ в докапиталистических обществах. Это впечатление усиливается тем, что кратократия действительно воспроизводит докапиталистические – рабские (миллионы зэков, это по сути уклад или субуклад) или крепостнические (миллионы колхозников) формы общественного устройства. В обоих случаях, однако, сходство поверхностное.

Антикапиталистическая зона

Наконец, ещё одна, причём крайняя и негативная форма соотношения между функцией и содержанием капитала проявилась в полном отрыве первой от второго. Это обозначилось и в приобретении функцией самостоятельного бытия и динамики с последующим превращением её в содержание капитала, но уже с противоположным знаком.

Попросту говоря, произошёл выход за рамки капитализма в антикапитализм с погружением гражданского общества и государства в единообразное состояние, социально недифференцированную систему власти, со стиранием границ между экономической, социальной и духовной сферами и так далее. Вот она – тайна тайн кратократии, превращающей капитализм в Тень капитализма, в его энтропию, его антибытие, локализованное, однако, в пространстве и времени. Почему локализованное?

Если отрыв функциональных укладно-формационных аспектов в социальном бытии от содержательных возможен теоретически лишь при капитализме, то практически его реализация ещё более ограничена. Она возможна лишь в определённые периоды истории капиталистической миро-системы и её элементов – суверенных государств (неудача якобинцев не была случайной).

Прежде всего, капитализм должен находиться на своей промышленной стадии (на мануфактурной этот отрыв по ряду причин ещё невозможен, на энтээровской – уже невозможен, потому что острота противоречия между функциональным и содержательным аспектами капитала спадает). Есть и другое важное обстоятельство. «Антикапитализация» части капиталистической миро-системы способна произойти в период межгосударственной конкуренции и борьбы ряда держав за гегемонию. То есть во время, когда в мировой системе стран отсутствует государство-лидер (1914–1945 гг. – период борьбы за корону бывшего гегемона, Великобритании, между США и Германией).

Наконец, необходимо иметь в виду ещё одно. То, в результате чего возникает антикапиталистический (кратократический) мир, а именно коммунистическая революция, должно произойти на полупериферии и никак не в государстве центра, борющемся за гегемонию. Провал революции 1918 года в Германии не случайность: для «внутриформационной» революции типа 1848 года условий не было, а антикапиталистическая революция не имела адекватной основы. В результате союз коммунистов Германии и России остался только в символике молота и серпа.

Кратократия, как нетрудно видеть, не сваливается на бедное общество, в данном случае Россию, откуда-то извне. Отнюдь нет. Кратократия логически (но не исторически!) связана с российскими как формами организации власти (с социально однородной структурой власти экспериментировать начал ещё Иван Грозный), так и формами социальности (то, что Г. Федотов называл «московским русским человеком»). Эту своеобразную «эстафету» подхватило «мещанство-босячество» конца XIX – начала XX вв., выразившееся в творчестве и в самой личности М. Горького и прорвавшееся в неоязычестве (символ которого – похожий на ступенчатую пирамиду Джосера Мавзолей с мумией отца-основателя кратократии).

Приход большевиков к руководству страной создал систему, которая, будучи логическим продолжением тенденций нарастания социально однородной, нерасчленённой власти в самодержавной России, исторически означала полный разрыв с ней. Главное, однако, в том, что внутренние силы «обновления страны» стали адекватной основой отрицания капитала как содержания, посредством «оторванной» от него функции и создания на её основе мира тех, кто из «никого» стал «всем», а точнее «никем» с обратным знаком.

Обобщённо можно сказать, что кратократия есть организация типа Gemeinwesen (так сказать, коммуны), но возникающая нелокально и не на основе натуральных производительных сил, а на негативно-мировом уровне и на основе индустриальных производительных сил. Ещё раз выделим то, о чём уже говорилось в первом приближении: в кратократическом обществе нет экономики, политики, науки, искусства, но есть лишь ячейки кратократической власти, специализирующиеся на экономике, политике, науке, искусстве, то есть занимающие функциональные социальные ниши, эквивалентно сравнимые с содержательными нишами капиталистического общества.

Существование антикапиталистической зоны в эпоху промышленного капитала не только возможно в рамках капиталистической миро-системы, эта зона выполняет определённые стабилизирующие функции для этой системы. В связи с этим, очевидно, опять-таки не случайно, то, например, что известные ялтинские международные соглашения юридически оформили право на существование кратократического пространства в ограниченных «железным занавесом» локальных рамках.

Рисунок: И. Смирнов

Развёртывание НТР и упадок гегемонии США в современном мире стали первым поминальным звоном колокола по кратократии; ей нет места в «энтээровском» мире. В этих условиях она не может быть функциональным отрицанием капитализма, последнее было возможно лишь на национально-промышленной основе.

Во второй половине 60-х годов кратократия вступила в последнюю стадию своего развития, реализовав свой исторический потенциал, по сути, реализовав себя: ведь упадок и смерть той или иной социальной системы происходит в результате исчерпания её. В этом смысле Н. С. Хрущёв был прав, говоря в начале 60-х, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме (имелась в виду развитая его стадия или поздняя кратократия, представляющая собой этот коммунизм, правда, значительно отличающийся от того, что «прорицал» Хрущёв).

В 70-е годы начал умирать мир, отрицанием которого и была кратократия, которая должна умереть вместе с ним (или превратиться во что-то другое).

***

¹ Gemeinwesen (немец.) – коллектив, община как естественная совокупность людей, реализующая собственность на природные («невещественные») факторы производства.

Кратократия

Андрей Фурсов

(Продолжение. Начало см. в № 8, 91 год)

Семь Колец гномам пещерным –

для труда их горного,

Девять – людям Средиземья –

для служенья чёрного.

…………………………..

А Одно – всесильное –

Властелину Мордора,

Чтоб разъединить их всех,

чтоб лишить их воли

И объединить навек в их

земной юдоли

Под владычеством всесильным

Властелина Мордора.

Дж. Р. Р. Толкиен

Рисунок: А. Кукушкин

Социальные системы умирают по-разному. В древности стихийное бедствие или неудачная война могли физически истребить общество в целом, то есть народ и социальную систему, носителями которой он был. В XX веке войны несут «полномасштабную смерть» в большей степени социальным системам, нежели людям (смерть фашизма в Германии и Италии).

Однако чаще всего социальная система гибнет либо тогда, когда исчерпан её потенциал, полностью реализована её социогенетическая программа, либо когда острота социальных противоречий, их бремя и напряжение становятся невыносимыми. В последнем случае контрагенты противоречия или гибнут или взламывают систему (воспроизводя противоречия иным структурным способом) – в любом из этих случаев система умирает. Иногда бывает и так, что одновременно обостряются одни противоречия («негативное умирание») и исчезают (через взаимоисчерпание) другие («позитивное умирание»).

Скажите, CAM-то в каком настроении?

Нечто подобное начало происходить на рубеже 70–80-х годов с кратократией. Почему именно в это время? Ответить на этот вопрос невозможно без предварительного анализа основных исторических черт кратократии, характеризующихся:

1) противоречием между коллективным характером присвоения социальной воли, прибавочного и значительной части необходимого продукта, с одной стороны, и индивидуально-ранжированным (иерархически ранжированным индивидуальным) потреблением продукта – с другой;

2) сегментацией власти;

3) системной деградацией;

4) субъектной деградацией;

5) криминализацией общества, ведущей к институциализации патологических форм социальности;

6) неспособностью кратократии быть культурным гегемоном; официализацией китч-культуры теневого торгового сегмента кратократии, социально ослабляющей её;

7) нарастанием силы явления, выступающего внешне (в значительной степени) как национализм, но по сути представляющего специфическую форму антикратократической и внутрикратократической борьбы. Рассмотрим каждую из этих семи черт.

Кратократия

Всё будет как по маслу. Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замёрзнут трубы, потом лопнет котёл в паровом отоплении и так далее...

Пусть: раз социальная революция – не нужно топить Но я спрашиваю: почему, когда началась вся эта история, все стали ходить в грязных калошах и валенках по мраморной лестнице...

Почему пролетарий не может оставить свои калоши внизу, а пачкает мрамор?..

Это сделали вот эти самые певуны...

Если я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха.

Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнётся разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах.

М. А. Булгаков «Собачье сердце»

...По окончании первого класса мне подарили книгу о детстве «дедушки Ленина». Раскрыв её на одной из страниц, я стал рассматривать фото гимназического аттестата будущего организатора большевистской партии. Ожидая увидеть все «пятёрки», я был немало удивлён одной «четвёркой» – по логике.

Много лет спустя я понял, что именно недостатки логического мышления (наряду с отсутствием моральной щепетильности и др.) во многом способствовали успехам Ленина в борьбе за власть. Но успехам краткосрочным. Что же касается долгосрочных, то здесь ситуация сложнее.

Система, созданная Лениным, цепь, выкованная им, оказалась во многих отношениях непрочной (например, уже в 30-е годы его, Ленина, партия – «старые большевики» – была уничтожена). А причина во многом – всё те же логические ошибки.

Как известно, Ленин любил повторять фразу: найти решающее звено в цепи и, ухватившись за него, вытащить всю цепь. Эту фразу очень любили и руководители КПСС, и обществоведы. И неудивительно – ведь уже в 20-е годы преподавание логики было запрещено. Её во многом заменили ленинский авторитет и внешне меткий образ, очень соответствующий желанию одним махом решить все проблемы. Однако в том-то и дело, что решающего звена, за которое можно ухватиться, в цепи быть не может, подобная формулировка – логическая несуразица, цепь не может быть прочнее самого слабого из своих звеньев, представляющих собой нечто решающее только в том смысле, что его-то лучше и не трогать, – ясно, что будет, если схватиться и потянуть за него*. Тянуть надо за любое другое.

А если перед нами такая цепь, все звенья которой одинаково слабы? Это значит, что данную цепь практически нельзя использовать. Она может существовать только для себя, постепенно ржавея и разрушаясь. И здесь мы подходим к третьей черте кратократии – системной деградации.

Понять, почему больно, отбитой «понималкой», скорее всего, невозможно. Автор рисунка: К. Кириллов

Системная деградация

Третья черта кратократии – постоянная системная деградация. Поскольку для каждой ячейки власти главное – воспроизводство и сохранение данной властной структуры в целом, вообще, то все специализированные функции в экономике, образовании, науке, здравоохранении и других «ячейках» власти отходят в лучшем случае на второй план. Они – побочный результат и допускаются ровно настолько, насколько не мешают воспроизводству отструктуренной власти.

Если же они хотя бы минимально мешают отношениям власти и тем, кто их контролирует, то специфическим, содержательным аспектом жертвуют незамедлительно (достаточно вспомнить бесконечные в своей непрерывности факты о том, как в экономических ведомствах стопорится продвижение технических и технологических новшеств, как в здравоохранительных ведомствах блокируются внедрение новых лекарств, новых методик лечения и так далее; аналогичное происходит и по другим «департаментам», это закон системы, а не отклонение от него).

Напомню, что как генетически, так и сущностно кратократия функциональна и негативна. Вполне естественно, что главные цели и задачи различных ячеек власти носят функциональный характер, содержательные аспекты – вторичны: господствует тенденция к вытеснению содержания вообще. Так, у толкиеновских Чёрных Всадников Кольцо всевластья выедает лица, плоть, оставляя капюшон на пустоте. Поэтому-то многие ведомства в своём обычном нормальном функционировании и в его содержательных результатах становятся прямой противоположностью того, к чему они призваны по определению.

Здравоохранительные ведомства становятся ведомствами антиздоровья. Где вы ещё увидите медиков, занижающих нормы загрязнённости, радиации или заражающих людей СПИДом? Ведомства образования превращаются в ведомства необразованности – о школе написано столько, что даже примеры приводить не имеет смысла. А, скажем, торговля? Где, ответьте, возможна торговля, главная задача которой не реализовывать товары, а утаивать их? Содержательная активность имитируется, а имитация и есть реальное дело этой системы, приносящее разновеликим кратократам статус, престиж, поездки за границу, деньги и пр. Подобная имитация самодовлеюща и автодинамична.

С этой точки зрения практически все сферы кратократического общества делятся (хотя во многом пунктирно) на две зоны: зону концентрации преимущественно содержательной активности – социально не фиксируемой и незначимой и зону активности функциональной, имитативной – как раз-то и официальной и, следовательно, социально единственно значимой. В одной зоне – писатели и учёные, работающие в стол, инженеры кулибины, вечно что-то изобретающие и так далее.

В другой – кратократы, воплощающие процесс отчуждения внешних форм деятельности (в данном случае – функций) от её содержания. Тот процесс отрицания содержания, который, однако, никогда не может быть завершён, иначе исчез бы объект, по поводу содержания которого имитируется активность. Впрочем, возможно достижение точки так называемого несовпадающего насыщения, вслед за которым система в целом и отдельные её элементы не могут развиваться; эволюция сменяется инволюцией, то есть свёртыванием развития.

«Рыцарь революции» называется это. «Гвозди бы делать из этих людей»... Или наоборот

Весьма интересен социальный слой, оккупирующий полосу между зонами содержательной и функциональной активности социума. Это – своеобразная социальная полупериферия кратократического общества: полуофициальные учёные, художники, режиссёры, мелкие начальники «производственного типа». Именно «кратократическая полупериферия» производит из содержательной активности социума «функционально-содержательный» полуфабрикат. Именно она потому, что кратократия непосредственно присваивать и потреблять содержательные процессы, то есть превращать их в голофункциональные, не может ни социально, ни интеллектуально, ей нужны посредники или своеобразные «интеллектуальные протезы».

«Кратократическая полупериферия», или, другими словами, промежуточная группа в качестве предмета труда, имеет дело с реальным содержанием вещественных, социальных и духовных процессов. Однако в то же время её задача – в результате и посредством своей деятельности – резко уменьшить содержательный потенциал этого предмета, привести последний в состояние, готовое для сугубо функционального присвоения.

«Промежуточники» как специфические функциональные, («экспертные») органы кратократии, в ходе своего труда и социальной самореализации воспроизводят и содержательные стороны всех общественных процессов, тем самым сохраняя их. Но в то же время они воспроизводят их таким образом, что функциональные аспекты кратократического бытия максимально выходят на первый план. Причём в самом содержании социальных процессов вперёд резко выдвигаются его практически-утилитарные, «экспертные», технологические стороны.

Полупериферийные группы кратократического общества можно было бы назвать его «средним классом», если бы не одно обстоятельство – к реальному «среднему классу» они не имеют никакого отношения. Нельзя эти группы назвать и интеллигенцией: в кратократическом обществе могут быть интеллигенты, но не может быть интеллигенции как слоя.

Однако, как бы там ни было, им не дано существовать без и вне содержательных аспектов социальных процессов, это – основа их бытия. В то же время им не дано полностью и адекватно воспроизводить содержательную основу своего бытия. Более того, они должны модифицировать, деформировать эту основу на функциональный лад, изгоняя содержание таким образом, чтобы внешне, тем не менее в максимально возможной степени сохранялось впечатление содержательности.

Удел «экспертных групп» кратократического общества – постоянное отрицание или, в лучшем случае, искажение объективных основ своего существования, в результате чего противоречие между функциональными и содержательными аспектами, между функциональным бытием и социальным содержанием становится основным социальным и внутриличностным противоречием этого слоя.

В туберкулёзном детском санатории. Для «новостроя» годится, выражаясь языком марксистской классики, любой «человеческий материал». Тем более, когда тот «всегда готов»

В самом деле, поскольку бытие в кратократическом обществе выступает прежде всего функционально, содержательность полупериферийным группам приходится искать в сфере сознания, культуры, понятой узкоэстетически. Отсюда – характерное акцентирование значения непроизводственной сферы, «надстройки», упор на лёгкие жанры и формы, уход в себя. Но лёгкость нередко оборачивается пустотой, а уход в себя...

Как говорил Ежи Лец, «не уходи в себя, там тебя легче всего найти». Но ведь иные специально прячутся так, чтобы их было нетрудно найти. Отсюда, из этого не просто сизифова труда, но повседневного социального самоуничтожения проистекают надрывность, нецельность, раздвоенность в качестве личностной характеристики большинства из тех, кого именуют «советской интеллигенцией».

Полупериферийные группы реализуют одну из функций кратократии, исторически вынесенную за рамки самой кратократии, получившую внешне автономное существование и нарастившую на себя «социальную плоть». В этом смысле «промежуточные» группы представляют собой частичное (неполноценное) бытие кратократии, даровавшей им некоторые свои функции.

В частности – подавления объективно антикратократических элементов, то есть тех, кто в своём бытии стремится содержательные аспекты социальных процессов воспроизводить содержательно же, иначе говоря, – по-настоящему. Речь идёт о настоящих художниках, учёных, изобретателях, главными гонителями которых как раз и выступают полупериферийные группы. И дело здесь не только в задаче выполнения функции «превентивного подавления», возложенной извне. Есть и внутренняя экзистенциальная причина: реальное творчество в любой области – это смертельная yгроза имитации и имитаторам (нередко воспринимаемая как конкурентная активность, хотя это совсем не так). С этой точки зрения лучших охранителей кратократии и не надо.

«Социальный террор по отношению к антикратократическим элементам внутренне оправдывается по принципу «они бы тебя били сильнее». А это ещё более усиливает личностную раздвоенность представителей промежуточных групп, делает для них подобное состояние ещё более невыносимым.

Отсюда – масса специфически советских вывертов, «коленец» в поведении, внешне напоминающих русскую удаль и российский разгуляй, но не имеющих к ним никакого отношения по сути. Характерно, что такого рода личностная раздвоенность стимулирует стремление устранить частичность, неполноценность бытия. Способов устранения я насчитал несколько:

1) активное сопротивление, которое довольно быстро гасится;

2) сознательное перемещение из «полупериферии» на социальную «периферию», что с точки зрения системы – социальное самоубийство, иногда оканчивающееся физическим;

3) пассивное приспособление, поиски приспособленческой тождественности с системой (этот вариант характерен в основном для интеллектуалов, которых он, как правило, ведёт к моральной или, по крайней мере, творческой деградации. А. Белинков прекрасно показал это в книге «Юрий Олеша: история сдачи и гибели советского интеллигента». Мадрид. 1976).

Все три варианта, однако, не распространены широко. Стремление же устранить частичность, неполноценность промежуточного бытия путём карьеры, попадания в кратократию, хотя бы в низшие её эшелоны, «комплексы ячеек» – массово. Конкуренция, борьба за «место под солнцем» в рамках именно «полупериферийных» групп кратократического общества есть хотя и не единственный, но один из наиболее активных и очевидных факторов общей, системной деградации.

Кстати, драмы представителей «промежуточных» групп кратократического общества – их поиски идентичности с системой, попытки уклониться от неё, борьба друг с другом – хорошо показаны Ю. Трифоновым и В. Маканиным. Но какая дистанция между двумя подходами к проблеме. Шестидесятник Трифонов с большой симпатией смотрит на социальный мир своих героев изнутри, ему сладостны даже промахи и поражения его героев.

Свалили? Автор рисунка: А. Меринов

В. Маканин препарирует этот мир извне, а потому – более трезво, холодно и отстранённо – в лучшем случае с жалостью и без иллюзий. Перед нами две позиции, две формы преодоления кратократического сознания – иллюзорная и реальная. Позиция Маканина, уловившего социальную бесперспективность и во многом импотентность «промежуточных групп (даже если они получают свои шанс!), мне ближе.

Это борьба за попадание в кратократические структуры низшего уровня. Стремление же к внешне более содержательной социальной жизни (социальный статус, благосостояние) толкает значительную часть населения в остроконкурентную борьбу за место в кратократических ячейках высшего и среднего уровня, то есть за место в наиболее функциональных сегментах общества.

Иными словами, реализация содержательных, точнее псевдосодержательных, аспектов общественной жизни («жизненный успех») возможна здесь лишь на функциональной основе, посредством её постоянного укрепления за счёт и в ущерб содержательному аспекту. А это означает тенденцию к постоянно качественному ухудшению состояния всех социальных структур. В отличие от капиталистического социума, где конкуренция между индивидами и группами стимулирует технический прогресс и так далее, в кратократическом обществе конкуренция (по его законам) ведёт к деградации социальной системы, всё большему выхолащиванию из неё реального общественного содержания и значения.

Конкретно это проявляется в том, что, например, будучи монопольной системой однородной власти, кратократия исключает или сводит к минимуму неоднородные, то есть профессионально-специализированные формы конкуренции. Рост профессионального мастерства, профессионализма тех или иных индивидов в любом сегменте власти объективно нарушает её баланс не в пользу начальства и бездельников, грозит их социальным позициям.

Поэтому задача начальников (и задача системы в целом) – избавиться от профессионалов, вытеснить, маргинализовать их, в иных случаях – заставить служить себе. Со всем этим связано и развитие социального отбора в кратократическом обществе. Ясно, что на практике этот отбор даёт не что иное, как постоянное ухудшение, системную деградацию, совпадающую со сменой поколений и внутрипоколенческими сдвигами и передвижениями.

Повторю: источники системной деградации кратократического общества не исчерпываются социальной конкуренцией в промежуточной зоне, хотя здесь причины нарастающей социальной разрухи представлены в наиболее осязаемом и динамичном виде. Есть и общие, макросоциальные источники, которые менее бросаются в глаза именно ввиду их масштаба, трудно поддающегося полноохватному «взгляду с высоты» или извне.

Реализуя своё функциона<