Но это было давно. Всего лишь семь лет назад - но уже очень, очень давно. С тех пор были новые актеры и новые роли. У каждого члена Субуда нашего поколения своя роль.

 

И, возвращаясь назад на пять лет, я вижу свою роль - роль странствующего певца, одетого в свою духовную одежду, сшитую из лоскутков и обрезков, постоянно переезжающего из страны в страну, из группы в группу и рассказывающего истории об опыте Субуда и людях Субуда. Некоторые из этих историй все еще сохраняют для меня новизну и оставляют на языке привкус только что отчеканенных монет. На других от времени уже отложилась чернота. Некоторые истории я рассказывал снова и снова, часто одним и тем же слушателям. Но они никогда не надоедали ни мне, ни людям, их слушавшим, не потому, что я был очень хорошим рассказчиком, а, вероятно, по той причине, что по мере нашего взросления в Субуде постига-ются новые значения и появляются более глубокие связи.

 

Когда был написан "Репортер в Субуде", я думал, что рассказал все мои истории. Но я ошибался. У меня есть еще кое-что, о чем я расскажу в этой книге. Вероятно, это мое последнее выступление в роли рассказчика. Из опыта других членов Субуда я узнал, как важно понять свою роль, сыграть ее и затем быть готовым ее оставить. Нет зрелища более жалостного, чем актер, цепляющийся за свою роль после закрытия театра и декламирующий Гамлета в баре. В Субуде то же самое. Мы должны сдать наши костюмы и быть готовыми сыграть новую роль, если от нас это потребуется, даже если это будет лишь эпизодическая роль без слов.

 

Бапак указал мне, что теперь пришло время оставаться дома, хотя мой дом будет в другой стране. Когда будет написана последняя страница этой книги, моя роль изменится. И к тому времени, как будет опубликована эта книга, вы, постучав в мою дверь, возможно, обнаружите, что я дома.

Безопасность в количестве

На первых порах большинство из нас отчаянно стремились увеличить число членов в наших группах. Когда я получил контакт, я почувствовал себя так, словно выиграл на скачках и, будучи большим транжирой, стал бахвалиться и швырять выигранными деньгами направо и налево. Другой человек описал свою реакцию иначе. Он почувствовал, будто нашел гору золота, достаточно большую, чтобы удовлетворить потребности всех, и считал своим долгом поделиться этим секретом с каждым встречным. Группа мусульман на Цейлоне реагировала по-другому. Каждый год в течение нескольких лет они встречались с мусульманским “посланником”, как они его называли, который без объявления появлялся в джунглях на юге, чтобы сказать им о пришествии нового Мессии, и так же внезапно исчезал неизвестно куда. В тот год, когда на Цейлон пришел Субуд, этот посланник на своем обычном месте не появился. Они поняли это как знак того, что им необходимо передать его известие другим мусульманам. Но когда они были открыты в Субуде, то, к своему удивлению, обнаружили, что впервые в своей практике они могут говорить о духовных вопросах также с немусульманами.

 

Они передавали свое сообщение друзьям, знакомым, покупателям на базаре, и через неделю после того, как Субуд пришел на Цейлон, мусульмане, буддисты, христиане и индуисты различных профессий и с широким кругом интересов получили контакт. Один из ранних энтузиастов пытался убедить друга прийти в Субуд в переполненном автобусе. Друг дал решительный и очень громкий отпор. Но незнакомец, сидевший напротив, все слышал и на следующий день пришел открываться.

 

Некоторые из моих старых друзей стали бегать от меня и моей жены, как от чумы, так как мы из кожи лезли, чтобы разрекламировать Субуд. Мы с пафосом произносили речи, мы ругались, мы просили и умоляли, мы льстили и угрожали, мы спорили с пылающим огнем в глазах и ослепительными фразами. Кое-кто приходил только для того, чтобы мы успокоились. Например, мои родители слушали мои речи в молчании. Должно быть, они ломали голову над тем, что случилось с их обожаемым сыном, которого они всегда знали как одного из самых воинствующих атеистов их времени; их сын (который в 16 лет объявил себя агностиком, в 17 - атеистом, в 18 - нигилистом, между 19 и 24 годами - троцкистом), казалось, впервые в жизни, отдал чему-то предпочтение. Вероятно, это их сильно растрогало и развеселило. Через несколько дней я обнаружил своего отца в комнате для латихана, ожидающим открытия, и услышал, что моя мать пошла наверх с Мариани Арнольд, чтобы получить контакт. В тот вечер впервые после многих лет я смог заплакать. Я испытывал истинные угрызения совести и признательность за то, что мне было позволено в какой-то мере вознаградить родителей, которые выносили мои непостоянные увлечения с величайшим терпением и, возможно, с долей добродушного скептицизма. Мой отец пытался меня убедить, что прежде, чем начать изменять мир так, как я его себе представляю, мне нужно изменить свое представление о нем, но он продвинулся не очень далеко. Через несколько дней мой друг, Мохаммед Сиддик передал мне слова отца: “Я до сих пор ничего не знаю о Субуде, но я уверен, что уж если Субуд смог так глубоко проникнуть в Тарзи, с ним нужно считаться”.

 

Как мы поняли позже, наша рьяная вербовка имела более простые мотивы, чем мы в то время признавали. В количестве была безопасность. Большие организации дают маленьким людям ощущение могущества и надежности. Каждый из нас в отдельности мог подвергаться насмешкам и даже политическим преследованиям. Чем больше нас было, тем менее уязвимыми мы были, хотя душа при этом не становилась больше.

 

Однажды мы сидели кружком в гостиной дома Лесли (теперь Рональда) Джайятилеке в Коломбо и слушали, как Иксан Ахмад, первый из помощников Бапака, приехавший на Цейлон, давал объяснения о переживаниях в Субуде. Вдруг я вспомнил, что у меня назначена встреча с группой людей, которые могли бы укрепить нашу организацию, если не в духовном, то в материальном отношении, если бы их можно было либо убедить, либо заставить присоединиться к нам. Когда я стал пробираться к выходу, Иксан позвал: “Тарзи, куда ты уходишь?” Я рассказал о своей миссии. “Тебе лучше сесть, - сказал он. - Расслабься. Ты можешь встретиться с ними позже. Завтра или на следующей неделе”. Я рвался с поводка. “Нет необходимости так усердно работать для Субуда”, - добавил Иксан. Мой энтузиазм сник, я сел и надулся.

 

Вечером, когда мы сидели под деревьями в моем клубе, Иксан попросил нас немного побыть в состоянии латихана. Затем, когда мое внутреннее "я" освободилось от осадка разочарования, Иксан объяснил, почему нам не следует слишком стараться увеличивать число новых членов:

 

“Есть подходящее и неподходящее время для прихода в Субуд. Если вы приведете кого-нибудь в неподходящее для него время, он придет, чтобы увидеть чудеса, получить исцеление или посмотреть, как Иксан гипнотизирует дымом от курительной трубки "данхилл"! Затем, так как он не увидит ни чудес, ни исцелений, ни гипноза, уйдет и больше не вернется. Его внутренняя сущность была открыта, но растение остановилось в росте. Однажды для него наступит подходящее время для получения духовного дара. Теперь ему это нужно. Но он не идет в Субуд, так как говорит себе: “А, я уже знаю Субуд. Бесполезно. Поищу где-нибудь еще”. И вы теряете клиента”. Мы громко рассмеялись, осененные новым пониманием. Субудские вербовочные бригады перестали рыскать в поисках новых членов или, по крайней мере, умерили свой пыл.

 

Мы начали чувствовать, когда нам нужно говорить о Субуде и когда не следует этого делать. Бапак как-то говорил нам, что мы будем знать, когда и с кем говорить. “Никакой пропаганды, - говорил Бапак. - Пропаганда только для политики. Богу пропаганда не нужна”.