Как Гуансюя возводили на престол

 

Наиболее обобщенно из всех известных мне авторов эту историю передает Юй Жунлин: «Когда в 1874 году Тунчжи умер, не оставив наследника, ему, согласно обычаю, должны были выбрать преемника, вдову Тунчжи сде­лать Великой императрицей, а Цыань и Цыси отправить на покой в звании Величайших императриц. Но Цыси предпочитала реальную власть, поэтому она объявила своего племянника Цзай Тяня наследником не Тунчжи, а предшествующего императора (Сяньфэна), дала ему девиз правления Гуансюй (Продолжение блеска), сохранила за собой и Цыань титул Великих императриц и продолжала „царствовать из-за опущенной за­навески"».

В других источниках уточняется, как именно проис­ходило это событие: перед смертью Тунчжи Цыси при­звала к себе сановников и со слезами (!) сказала, что положение императора безнадежно, надо выбирать на­следника. Кто-то предложил принца Пу Луня, как стар­шего, но князь Чунь, очевидно уже получивший инструк­ции от Цыси (ведь именно Пу Луня, по одной из вер­сий, хотел сделать своим преемником сам Тунчжи), за­явил, что он принадлежит к слишком далекой родне. Цыси добавила, что из рода Пу вообще никто не го­дится, и выдвинула в наследники старшего сына князя Чуня и своей младшей сестры. Князь был потрясен и упал в обморок. Остальные придворные тоже были по­трясены, но не посмели перечить.

Да, Чунь и его жена не хотели, чтобы их сын стал императором. Европейскому читателю это может пока­заться странным либо даже притворным, но на самом деле тут нет ничего удивительного. Зная печальную судьбу многих ставленников вдовствующей императрицы, князь и княгиня боялись, что она рано или поздно погу­бит и их сына. Так и произошло впоследствии: Цыси использовала Гуансюя в своих целях, а потом еще на­смеялась над ним. Когда будущего императора «впер­вые доставили во дворец, он был болезненным четырех­летним ребенком. Целыми днями он плакал, вспоминая свою мать, и просился домой».

Некоторые авторы, основываясь на записях начала XX века, считают, что матерью Гуансюя была не княги­ня Чунь, а сама Цыси, родившая ребенка от некоего приказчика фруктовой лавки. Его будто бы приводил во дворец Ли Ляньин. Разрешившись от бремени, вдов­ствующая императрица отдала сына на воспитание сестре, а любовника на всякий случай убила. Если это так, то здесь почти повторилась история с Тунчжи.

Другие полулегендарные записи рассказывают о ки­парисе, который рос во дворе князя Чуня и якобы сулил его владельцу корону. Узнав об этом, Цыси притвори­лась, будто ей нужно хорошее дерево для дворцовых балок, и велела срубить кипарис. Но когда он свалился, из него неожиданно выползло множество змей. Пере­пуганная Цыси тотчас уехала и несколько дней не появлялась на аудиенциях. Князь Чунь тоже слег от страха, а впоследствии, возможно, был отравлен вдовствующей императрицей.

Свою сестру, княгиню Чунь, Цыси использовала только для того, чтобы с помощью ее подлинного или мнимого сына удержаться у власти, а на самом деле гносилась к ней хуже, чем, например, к сестре Ли Гяньина, так называемой Большой барышне, которой она даже разрешала сидеть в своем присутствии. Княгиня не могла этого снести и при любом удобном случае сказывалась больной, чтобы не ходить во дворец. Иногда между сестрами «вспыхивали ссоры; во время одной из них Цыси сказала княгине Чунь: „Тебе надо поучиться церемониям!", а та, взбешенная, ответила: „Хотя в дворцовых церемониях я понимаю меньше тебя, я все-таки настоящая княгиня". Этим она намекнула, что Цыси была наложницей, а не женой императора Сяньфэна. Разъяренная Цыси удалила сестру из дворца. Княгиня вернулась домой, заболела нервным расстройством и вскоре умерла». Как видим, князь и княгиня Чунь не зря беспокоились, когда их отпрыска назначили императором.

Между тем в некоторых западных работах это произвольное назначение преподносится сочувственно, лишь как свидетельство храбрости Цыси. «Желая удержать престол за своей семьей, — пишет, например, Брандт, — она со свойственною ей энергиею немедленно приняла решительные меры: не дожидаясь окончания прений о престолонаследии, она отправилась к зятю, взяла у него мальчика и перенесла его во дворец, где он был провоз­глашен императором». Кольдр с гораздо большим осно­ванием трактует выбор Гуансюя наследником как своеобразный переворот, но оговаривает: «В противоположность предыдущему, этот государственный переворот совершился без всякого кровопролития», хотя справед­ливости ради следовало бы добавить, что так произо­шло не из-за мягкосердечия Цыси, а из-за того, что к тому времени она уже обладала большой силой.

К сожалению, эти сочувственные оттенки (правда, в сочетании с иными) проникли и в некоторые русские работы: «Несколько евнухов бегут во дворец принца Чуэна за царственным младенцем, которого приносят в тронную залу при звуке труб, литавр и пушечной пальбы. Обе императрицы стоят по сторонам трона, на кото­рый усаживают испуганного, плачущего ребенка... Этот дворцовый переворот, совершенный умелою рукою, до­казывает находчивость и смелость императрицы. Он предоставляет ей фактическую власть еще на четыр­надцать лет».

Вот последнее замечание, констатирующее, сколько времени осталось монарху до свадьбы и самостоятель­ности, очень метко; вместе с первым, ироническим аб­зацем оно раскрывает подлинный смысл очередного шага Цыеи.

ОТРАВЛЕННЫЕ ПИРОЖНЫЕ

 

Итак, Цыси вновь стала регентшей — на этот раз уже не при сыне, а при племяннике. Но перед ней оставалось еще одно препятствие, которое давным-давно мешало ей: вдовствую­щая императрица Цыань, главная жена по­койного Сяньфэна. Не исключена возмож­ность, что Цыси хотела убить ее еще в конце 60-х годов, поэтому она и послала Ань Дэхая на юг, для связи с могущественными наместниками, но тогда ничего не по­лучилось. Более того, Цыань участвовала в казни Ань Дэхая, затем выбрала невесту императору Тунчжи (в то время как кандидатура, предложенная самой Цыси, была фактически отвергнута), причем невестой этой оказа­лась строптивая Алутэ. Цыань, видимо, знала о любов­ной связи Цыси с Ли Ляньином и даже обвинила ее в непристойном возвышении этого «евнуха». Вероятно, она была осведомлена и об аналогичной роли Жун Лу и постаралась убрать его от сорегентши. Все это год от года усиливало неприязнь Цыси к Цыань, хотя та вела себя на редкость гуманно для китайского двора.

Главная же причина неприязни упоминалась выше: тайный указ, оставленный Сяньфэном жене и дающий ей право казнить Цыси, если она узурпирует власть. Сюй Сяотянь считает, что Цыси почти с самого начала знала об этом указе — иначе она злодействовала бы еще смелее. По-другому изображает ту же ситуацию Чжоу Тяньбэй: Цыси узнает об опасном указе от Ань Дэхая и несколько раз меняется в лице — то от страха, то от гнева, то от радости. Она рада тому, что указ хранится не у князя Гуна, а у Цыань, которая отдаст ей все, что угодно.

В той же пьесе Цыси открыто похваляется своим влиянием на сорегентшу и уподобляет ее царю обезьян Сунь Укуну, который в китайском романе XVI века «Путешествие на Запад» никак не мог спрыгнуть с ладони будды. Не умея оценить мягкость Цыань, некоторые авторы называют ее глупой и неспособной управлять. В действительности же она была просто добра. Кроме того, если учесть консерватизм Цыси, то вполне возможно, что многие европеизированные нововведения, предпринятые в Китае 60—70-х годов прошлого века, осуществлены Цыань, а не ее сорегентшей.

С апреля 1880 года, во время болезни Цыси, Цыань почти целый год была единственной регентшей. Но в начале следующего года она вдруг умерла — настолько неожиданно, что читатели императорского указа, изданного по этому поводу, решили, что в указ вкралась ошибка и что умерла больная Цыси, а вовсе не благо­получно здравствовавшая Цыань.

Тут уже ни один автор не пытается отрицать вину Цыси. Правда, Юй Жунлин не говорит о противоестественной гибели Цыань, но до этого показывает известные разногласия между регентшами, которых для Цыси было вполне достаточно. К ним следует добавить злосчастный указ Сяньфэна. Цыань не воспользовалась этим указом и погибла из-за своей доброты.

Как писатели, так и историки рассказывают, что однажды Цыань серьезно заболела. Выздоровев, она увидела, что рука Цыси забинтована. «С вами что-нибудь случилось?» — обеспокоенно спросила Цыань. Тогда Цыси как ни в чем не бывало ответила, будто она вылечила ее куском собственной плоти. Цыань была так восхищена и растрогана, что подарила сорегентше опасный указ.

По другим данным, во время упомянутой болезни самой Цыси все думали, что у нее поднялось кровяное давление, однако врач, который ее осматривал, позднее признался, что это была, несомненно, послеродовая горячка. Цыань тоже проведала о похождениях Цыси, попыталась урезонить ее, затем показала ей предсмертный указ Сяньфэна и демонстративно сожгла его на свече, как уже ненужный. В душе Цыси смешались стыд и ярость, но она притворилась раскаивающейся.

Вскоре после этого Цыань неожиданно оказалась в покоях сорегентши и увидела там нечто ужасное: то ли незаконного ребенка, то ли мужские сапоги, то ли моло­дого актера. И хотя Цыань снова проявила благород­ство, Цыси решила убрать ее. Когда Цыань беспечно стояла в своем саду и любовалась золотыми рыбками, к ней вошел евнух с расписной лаковой коробкой и, пре­клонив колени, сказал, что императрица Западного дворца (так называли Цыси в отличие от Цыань — им­ператрицы главного, Восточного дворца) посылает ей в подарок вкусные молочные пирожные, которые она не смеет есть одна. Благодарная Цыань проглотила кусо­чек, сразу изменилась в лице и послала за придворным врачом, но он уже не успел ничего сделать.

Эти пирожные особенно красочно описывает Сюй Сяотянь: одни из них были в форме журавлей, которые благодаря своим длинным шеям и ногам олицетворяют у китайцев долголетие; другие — в форме оленей, сим­волизирующих преуспеяние, поскольку оба слова, «олень» и «преуспеяние», звучат по-китайски одинаково (лу); остальные — в форме восьми даосских бессмерт­ных. Заметим, как трогательно здесь выражена забота о долголетии отравляемой! Потом Цыси «удивляется» внезапной смерти Цыань и горько плачет. Нельзя от­казать в изобретательности и Коллису, который рисует, как Цыси нарочно задержала завтрак Цыань, напоив ее повара, а затем послала ей пирожные. Уже заподозрив, что она отравлена, Цыань бросает одно пирожное своей болонке, но умная собачка отворачивается.

Цыси, которая до этого несколько месяцев числи­лась больной и не ходила на аудиенции, созвала Госу­дарственный совет и, придя на него совершенно здо­ровой, даже порозовевшей, объявила, что Цыань скон­чалась. Тело покойной никому осмотреть не дали, род­ственников на похороны не пустили, траур продолжался меньше месяца, причем траурной одежды не носили ни Цыси, ни сановники. Пожалуй, еще никогда в Китае так не хоронили императрицу, тем более вдовствующую, обычно окруженную особым почетом!

И все же, как и после гибели многих других жертв Цыси, нашлись люди, которые пробовали вывести пра­вительницу на чистую воду. Например, брат императ­рицы Цыань стоял у ворот дворца и громко кричал, требуя справедливого расследования гибели сестры. Цыси и ее министры часто проходили через эти ворота, но не осмеливались заставить его замолчать, потому что «взывание к справедливости у ворот» было тради­цией, освященной конфуцианством. Однако ответа кня­зю тоже никто не дал. В конце концов он сошел с ума.

УСТРАНЕНИЕ КНЯЗЯ ГУНА

 

Кроме Цыань у Цыси был еще один давниш­ний соперник — князь Гун, шестой сын им­ператора Даогуана и младший брат импера­тора Сяньфэна. Гун обладал гораздо большими способностями, чем Сяньфэн, так что Даогуан вначале даже собирался сделать его престолонаследником. Помешала этому почти случай­ность. Рассказывают, что однажды весной братья от­правились на охоту, Гун набил много дичи, а Сяньфэн возвращался с пустыми руками. Тогда наставник посове­товал ему сказать отцу, будто он пожалел зверей, увлеченных любовной игрой. Император поразился бла­городству сына и изменил свое решение. Так Сяньфэн стал монархом, однако Гун по-прежнему сохранял при дворе очень большое влияние.

Неудивительно, что отношения с Гуном складыва­лись у Цыси сложнее, чем со многими другими сопер­никами. По данным Хасси, она впервые встретила князя на одном из пикников, которые устраивались в Парке радости и света (летнем дворце Юаньминюань) для им­ператора Сяньфэна и его друзей. Гун «был всего на два года старше ее и вскоре очень привязался к ней». Затем князь помог ей разделаться с триумвиратом, но сам не отошел от власти. Фактически, как показывает Юй Жунлин, он «стал главным регентом, а императри­цы — только „правящими из-за опущенной занавески", причем с неравными правами: ведь Цыси была лишь наложницей Сяньфэна. По обычаю, наложницы и конкубины должны были каждое утро „желать спокойствия" императрице. Цыси приходилось исполнять этот унизи­тельный ритуал, хотя после смерти Сяньфэна она и Цыань получили титулы Великих императриц.

Считая себя равной с Цыань, Цыси пренебрегала своими обязанностями. Тогда Цыань пожаловалась кня­зю Гуну и тот посоветовал Цыси быть почтительнее ко вдовствующей императрице. Цыси страшно рассерди­лась, однако не посмела обнаружить своего гнева». Ве­роятно, это было ее первое столкновение с князем Гу­ном.

Второе столкновение произошло во время казни Ань Дэхая, которую организовали князь, Цыань и юный император Тунчжи. Но и на этот раз Цыси не решилась отомстить Гуну, а он продолжал вести себя весьма не­зависимо. Например, князь противился трате средств на восстановление Парка радости и света, разрушенного англо-французскими интервентами в ходе второй «опи­умной» войны. Этой реставрации хотели и Цыси, любившая развлечения, и Тунчжи, мечтавший таким способом изолировать свою мать от политики. Разъяренный по­ведением Гуна, он даже написал указ о его казни, кото­рая только порадовала бы Цыси, но добросердечная Цыань удержала императора.

Будучи главой Государственного совета, занимавше­гося внутренними делами страны, и одновременно Па­латы внешних сношений, князь Гун сосредоточил в сво­их руках значительную власть и, пожалуй, больше, чем кто-либо из маньчжурской родовой знати, понимал необ­ходимость учиться у буржуазных государств. Так, он писал о преимуществах поднимающейся Японии, осно­вал в Пекине первую школу иностранных языков, по­лемизировал с реакционным президентом академии Лес кистей, который продолжал считать всех иноземцев варварами. Поэтому борьба против Гуна ясно свиде­тельствует о лицемерии Цыси, притворявшейся, будто она поддерживает сторонников хотя бы частичной евро­пеизации.

Внешне отношение Цыси к князю иногда выглядит почти идиллическим, но на самом деле она боялась Гуна и незаметно добилась его исключения из числа реген­тов. Одним из выражений ее ненависти к Гуну явилось то, что наследником Тунчжи она выбрала сына князя Чуня, а не Гуна. Основная же месть последовала только через пятнадцать лет после казни Ань Дэхая, во время франко-китайской войны 1884—1885 годов, когда Китай утратил свои мнимые права на Вьетнам. Эта «потеря Аннама была использована вдовствующей импе­ратрицей для устранения сторонников ее покойной соперницы. Князя Гуна, Ли Хунцзао и Вэн Тунхэ сместили с должностей»,— пишет Вэнь Цзин. Между тем реальные причины поражения Китая были совсем други­ми: отсталость, разложение, невежество и т. д. Харак­терно, что в Палате внешних сношений не нашлось даже карты Аннама, который Китай собрался защищать.

Еще глубже раскрывает смысл этой кампании С. Л. Тихвинский:

«Цыси зорко следила за тем, чтобы в правительстве не вошел в силу кто-нибудь из маньчжурских князей или китайских сановников; едва она замечала, что растет влияние того или иного из царедворцев и он может в дальнейшем чем-нибудь помешать ей в ее безграничном стремлении к власти, она тут же начинала готовить контрудар и всегда искусно добивалась устранения неугодного ей лица. Так, например, в 1884 году, во время франко-китайской войны, использовав в качестве предлога поражение китайского флота в устье реки Минь в провинции Фуцзянь, Цыси одним декретом отстранила от участия в верховном императорском совете его старейших членов — князя Гуна, Бао Юня, Ли Хунцзао, главу военного приказа Цзинь Ляня и главу приказа Общественных работ Вэн Тунхэ».

На сей раз дело обошлось без отравления или отсечения головы, и Юй Жунлин объясняет причины это­го: во-первых, князь Гун был слишком влиятелен, а во-вторых, Цыси привязалась к его дочке. Но романист Шай Дунфань дает еще одну, весьма правдоподобную мотивировку — князь вступил в сговор с могущественным Ли Ляньином, которому была выгодна смерть Ань Дэхая. Думается, что пример Гуна лишний раз свиде­тельствует о разнообразии приемов Цыси (иногда она тем или иным причинам отдаляла казнь неугодного человека либо заменяла ее другим наказанием), а также о запутанности и низменном характере тех моти­вов, которые действовали при маньчжурском дворе.