Б. Эстетический аргумент в доказательство существования Бога

Агнос, Вы помните, что аксиология, т. е. наука о ценностях, разделяется на две части: этику и эстетику. Если можно предложить Моральный аргумент в доказательство существования Бога, то и разумно считать, что также можно предложить Эстетический аргумент. Тот самый Бог, Который дает смысл вопросам морали, проливает свет на вопросы эстетики. Мы могли бы объединить эти два аргумента и назвать их аргументом Аксиологии. Нам не нужно входить в детали относительно этого аргумента, так как принципы те же самые, как и в аргументе Морали.

Как в аргументе Морали мы начали с моральных переживаний, то и в этом аргументе мы начинаем с факта эстетических переживаний. У всех людей есть "чувство красоты" и время от времени они делают эстетические оценки. Если не так, то перед нами удивительное совпадение, ибо миллионы людей соглашаются с тем, что некоторые вещи прекрасны, а другие безобразны. Например, было бы трудно найти человека, который серьезно утверждал бы, что Большой Каньон, Швейцарские Альпы или Английские озера безобразны. Было бы трудно найти человека, утверждающего, что Гомер, Данте, Шекспир и Гете писали чушь, и что Рембрандт, Рафаэль Санти и Ван Гог нарисовали безобразные картины, или что статуи Фидия, Микеланджело и Бернини ничуть не красивее кучи навоза.

Если бы Вы серьезно верили, что в объективном мире нет ничего, дающего значения слову "красота", то мы просто пришли бы к выводу, что Вы являетесь кретином по эстетике, что Вы лишены всякой способности увидеть красоту, которой обладает большинство людей. Это подобно тому, как кретин по моральным вопросам лишен способности ощущать давление морального кодекса. Мост Золотых Ворот не был бы ничуть красивее раздавленной баночки для пива; "Пиэта" Микеланджело не была бы красивее детского пирога, сделанного из грязи; Пятая симфония Бетховена не была бы мелодичнее радиопомех. Для большинства людей такие последствия показались бы тревожными.

Я должен признать, что искусство иногда представляется субъективным явлением; понятие красоты, казалось бы, зависит от моды, а мода постоянно меняется. Но это поверхностное представление искусства. Надо было бы только сравнить несколько историй искусства и Вы увидели бы, что есть немало удивляющего нас согласия по эстетической оценке. Неполной оказалась бы любая история западного искусства без упоминания Микеланджело, Рафаэля, Фидия, Рембрандта. Пока еще определяются принципы эстетической оценки в отношении современных произведений искусства. Современный художник, быть может, борется за всеобщее признание, но Рафаэлю этого уже не надо делать! По сравнению с вопросами морали, вообще требуется больше времени, чтобы установить принципБ1 эстетической оценки, но,. в конечном счете, трудно сдвинуть с пьедестала классические произведения старых мастеров. Выдающиеся произведения искусства прочнее многих научных теорий.

Мы никогда не достигнем полного согласия по вопросам эстетики, как и никогда не достигнем полного согласия по вопросам этики, но если наши эстетические переживания — чисто субъективного характера, то трудно объяснить большое согласие, достигнутое людьми по эстетическим вопросам. Если искусство всего лишь дело вкуса, то большая мера согласия в эстетической оценке оказывается почти что чудом совпадения.

Агнос, когда Вы по-настоящему оцениваете этику и эстетику, то видите недостатки эмпирической эпистемологии. Если бы разум человека был всего лишь tabula rasa, т. е. чистой страницей; то мы не имели бы никакого права предпочитать одно действие другому или назвать одну вещь красивой, а другую – безобразной. Если бы человек обладал пустым и пассивным разумом с механизмом ощущения, которым он собирал бы данные, то Вы не могли бы иметь философское основание для этики и эстетики. По сравнению с нами, людьми, у многих животных есть более острые чувства. Почему они не могут делать оценки об истине, этике и эстетике? Почему ласка не может наслаждаться музыкой Бетховена, исполняемой струнным квартетом? Если эстетика определяется чувствами, то в распоряжении ласки находятся все необходимые органы для оценки. Если способность делать эстетические оценки действительна, то человек, видимо, обладает тем, чего у ласки нет.

Эмпиризм, принимающий данные, основанные только на чувствах, не может ни для чего установить нормы, тем более для морали или красоты. Джордж Эдуард Мур прекрасно это отметил в произведении "Принципы этики" (1903), в котором он говорит о материалистической ошибке, о попытке выделить принципы того, что "нужно делать", из того, что "есть". Эпикур и Джон Стюарт Милль пытались составить этические системы на основании предположения, что люди действительно чего-то желают, поэтому и они должны того же желать. Однако, ценности не определяются путем эмпирических данных, так как такие данные говорят о том, что люди делают, а не о том, что они должны делать. Норма должна выйти из разума, иначе настоящей нормы не было бы.

Если красота является объективным явлением, то, как в аргументах Замысла и Морали, это снова приводит нас к некоторым метафизическим последствиям. Как только мы действительно понимаем, в чем заключается эстетическое, переживание, мы тут же вводим в дискуссию разум, чтобы объяснить такое переживание. Мы начинаем постигать и тонко ощущать художественные произведения людей, когда чувствуем, что мы "поняли" и "интерпретировали" цели художника. Чувствительные художники и поэты говорят одно и то же о природной красоте. В стихотворении "Тинтернский монастырь" Уильям Вордсворт пишет:

"Ибо я научился
На природу смотреть, не как в час
Бездумной молодости, но часто слыша
Тихую, печальную музыку человечества,
Ни резкую, ни скрипучую, хотя — такой силы,
Чтобы, наказать и покорить. И я чувствовал
Присутствие чего-то, волнующего меня радостью
Возвышенных мыслей, ощущение высокого,
Чего-то гораздо более перемешанного,
Чье присутствие является светом восходящих солнц
И обширный океан и живой воздух
И голубое небо, и в уме человека —
Движение и дух, побуждающие
Все мыслящие объекты, все мышление,
И проникающие во все".

Если Вселенная является творением Вечного Разума, — Разума, Который сотворил красоту в мире и способность во мне чувствовать ее, то мои эстетические чувства этим достаточно объяснены. Агнос, если теизм достоверен, то снова удовлетворено мое желание понять очень важный аспект моего личного опыта.

В. Человек – мыслитель

Аргумент здесь немало усложняется, Агнос, поэтому в этой части прошу Вас внимательно читать и обдумывать то, что будет сказано.

Мой тезис заключается в том, что. человеческая способность мышления удовлетворительно не объясняется материализмом. Как мораль нечто большее, чем только стимул или инстинкт, и красота нечто большее, чем только вкус и личное предпочтение, то мышление — это нечто большее, чем только неврология. Если считать человека всего лишь естественной материальной единицей, то никак не объяснишь человеческой логики.

Приведем пример. Посмотрим на разницу между планиметрией и стереометрией. Планиметрия относится к двум измерениям: длине и ширине. Стереометрия добавляет третье измерение: глубину или высоту. В планиметрии круг остается плоским; в стереометрии он становится шаром. Если отрицаешь состоятельность стереометрии, если считаешь, что можно смотреть на круг только по образцу планиметрии, то круги у тебя всегда будут плоскими. Ты не "поймешь уникальных свойств шара. Это верно, что ты мог бы смотреть на все геометрические фигуры только с точки зрения планиметрии, но этим ты не познакомился бы с третьим измерением. Если не обращаешь внимания на одну часть реальности, то всякая твоя оценка дефективна.

Что касается человека, то его можно воспринять с точки зрения материи, но этим его полностью не поймешь. Много из того, что он делает, оставалось бы непонятным. Согласно приведенной метафоре, человек оказался бы "плоским". Мы уже заметили, что мораль и эстетика, видимо, кажутся некоторым людям "онтологически особенными". Человеческое мышление в подобной мере особенно. Если вы желаете понять все эти особенные свойства у человека, то Вам нужно будет оставить редукционистическую позицию материализма и предположить еще другую сферу реальности, чтобы полностью объяснить человека.

Какие у меня доказательства, показывающие, что, как и в областях мора–, ли и эстетики, онтологической особенностью человека является также и мышление?

1) Я вижу затруднения материализма подтвердить свою позицию, сохраняя логическое мышление. Часто так выходит, что трудности одной теории становятся доказательствами для другой, и как раз это мы замечаем по отношению к материализму и теизму. Когда материалист старается подтвердить свое мировоззрение, то он не может сделать этого без противоречия самому себе. Всякое мировоззрение должно объяснить не только Вселенную в ее общем плане, но также само себя.. Вы помните пример собаки, заявляющей, что собаки не говорят. Материалист находится в таком же самом положении, так как он начинает мыслить, а затем выражает мировоззрение, по которому всякое мышление ставится под сомнение. Согласно его мировоззрению, все, — и тут же имеется в виду и разум, — исходит из физического, естественного, материального миров. Однако он должен пользоваться своим физическим разумом для того, чтобы защищать свое метафизическое понятие.

Но как же физический мозг может доказать превосходство своего соображения над соображениями другого физического мозга? Если разум составлен только из материи, то он как-то "выделяет" мысли подобно тому, как печень выделяет желчь или сердце посылает кровь через артерии. Как же можно доказать, что по содержанию истины один выделенный продукт лучше другого? Ваш разум выделяет материализм; мой разум выделяет теизм. Который из них достоверен? Не кажется ли Вам, что прилагательное "достоверен" здесь не по существу? Как же выделяемое может быть достоверным или ошибочным? К тому же, почему люди годами держат в тайне такие странные явления как материализм, пантеизм, теизм, рационализм, деизм? Что меняет выделяемое? Солнечные пятна? Космические лучи? Почему как-то внезапно материализм стал якобы достоверным современным выделяемым продуктом? Объяснять истину в терминах выделяемого продукта, быть может, кажется Вам странным подходом к рассматриваемому делу?

Эта неясность разъясняется тогда, когда утверждается, что существует другая сфера, в которой мышление, даже мышление о материализме, превосходит пределы неврологии. Поэтому та трудность, которую материализм испытывает в подтверждение своей позиции, становится свидетельством, поддерживающим мировоззрение, по которому признается действительность сверхъестественного. Если собака должна словами высказать, что "собаки не говорят", то этим-то и доказывается, что они фактически говорят.

2) Другое доказательство онтологической особенности мышления состоит в странном дуализме, который замечается в речи между словами, относящимися к предметам и идеям. [Смотрите Brand Blarishard, The Nature of Thought (London: George Allen and Unwin, 1939), стр. 336.] Наша речь показывает, что мы инстинктивно ощущаем основную разницу между сознанием и телесным действием. Давайте составим список слов, описывающих материальные предметы: толстый, тонкий, густой, твердый, сплошной, скользкий, липкий, быстрый, медленный. А теперь составим список слов, описывающих идеи: неоспоримый, остроумный, убедительный, резкий, понятный, правдоподобный, противоречивый.

Попробуйте только изменить материальные предметы, приписывая к ним слова, относящиеся к идеям, и наоборот, и Вы увидите, какие странные сочетания получаются. Обращайте внимание на следующие примеры. В какой мере быстра теория коммунизма? Какого цвета теория эволюции? Остроумно, ясно или неоспоримо ли движение маятника? Направляется ли материализм в северную или южную сторону? Какой густоты ошибка Составления? В какой мере скользка дедукция? Вы слышали о двух машинах, которые противоречат друг другу? Почему эти вопросы кажутся нам странными? Потому, что такие идеи как эволюция, коммунизм и материализм не проявляют свойства густоты, цвета или скорости. Но если действительность — материального характера и состава, то почему идеи не проявляют материальных качеств? Почему наша речь постоянно поляризует нас вокруг двух центров: мыслей и предметов? [Гегелевский диалектический принцип был искажен Карлом Марксом. Гегель был идеалистом, и в системе идеализма две вещи могут "противоречить" друг другу и составить из себя синтез. Однако Маркс утверждал, что все существующее является материей. Если возникает какое-то противоречие, то должно быть так, что противоречат друг другу две материальные единицы. Такое соображение очень странно!]

3) Третьим доказательством онтологической (особенности мышления является способность человека думать понятиями. Нет надобности теисту утверждать, что всякое мышление превосходит физическую неврологию, так как ясно, что у человека есть физический мозг и ясно, что этот мозг вполне активен в процессе мышления. Однако есть особая форма мышления, — составление понятий, которые не объясняются неврологическими механизмами. Изучающие это явление, в основном соглашаются с тем, что ключей к наблюдаемым различиям в поведении между человеком и животными является человеческая способность думать понятиями. Есть убедительное доказательство, показывающее, что для функционирования мышления понятиями требуется что-то нематериальное. [Смотрите М. Adler, Difference of Man, стр. 820—222; также смотрите ссылку № 42 в главе 12-ой, стр. 340—347.]

Когда разум составляет некое понятие, то в мире нет особенных эмпирических предметов, к которым непосредственно относится это понятие. Когда Вы. видите лошадь, то обычно не говорите: "Вот это лошадинность!", или:. "Вот это млекопитающее!". Вы вероятно указываете на предмет по его роду: лошадь, затем по имени собственному как, например, "Доббин". Названия предметов разделяются на две категории: 1) особенных или отдельных предметов, и 2) общих и абстрактных понятий. Мы пользуемся именами собственными по отношению к определенным узнаваемым нами индивидуумам. Но если тщательно рассмотрим все языки, то заметим целое количество терминов, не относящихся к никаким отдельным предметам, — таких терминов; как человечество, животное, растение, четвероногое, млекопитающее, плотоядное, позвоночное. Эти. названия или определения ни к одной отдельной единице не относятся, но лишь к главным свойствам определенного класса. Мы называем их "универсалиями". Одна из самых древних проблем философии заключается в вопросе: какой статус имеют универсалии?

Допустим, что я попросил Вас указать на уникального представителя слова "млекопитающее". Если бы вы указали на корову, то сделали бы ошибку, потому что корова разделяет некоторые свойства с тигром и китом. Вернее, Вы сказали бы: "Вот это один пример животного". Но отвечая таким образом, Вы показали бы, что слово "млекопитающий" относится к целому классу животных, разделяющих определенные свойства. Например, тигр одновременно — и млекопитающее, и четвероногое, и плотоядное и позвоночное, но мы редко упоминаем все эти, понятия, когда говорим об отдельном тигре. Только одна вещь может дать слову "млекопитающее" значение, — наше понятие, наше представление общего класса животных, выкармливающих детенышей молоком. Если бы разум не имел понятий, определяющих классы или роды, то мы никогда не могли бы использовать общие названия для определения класса, которому принадлежит данный индивидуум. Млекопитающее, как такое, не существует в мире, но понятие действительно существует в разуме.

Так что в разуме должно быть нечто, какой-то механизм, по которому разум смотрит на некоторые примеры данного класса и определяет их сущность. Это правда, что разум должен смотреть на отдельные примеры в мире для того, чтобы определить сущность данной группы, но раз понятие составлено, то оно не имеет представителя в мире так, как имеет однократное наблюдение данного примера. Его настоящий представитель существует только в разуме.

Если понятия находятся только в разуме, то они онтологически особенны; они, на самом деле, не существуют в эмпирическом мире. Мы теперь можем завершить наше утверждение категорическим силлогизмом:

1) Все понятия носят универсальный характер.

2) Нет ни одного физического предмета, носящего универсальный характер (т. е. каждый такой предмет носит свой особенный характер).

3) Поэтому понятия не являются физическими предметами.

Этот силлогизм состоятелен, потому что он удовлетворяет всем требованиям категорического силлогизма (три утверждения, распространенную среднюю часть и так далее). Если предпосылку можно доказать, то вывод⁴ состоятелен. В результате нашего соображения мы пока установили первую предпосылку: в намерении понятия должны носить универсальный характер, иначе они не могли бы помочь нам понять (как мы это понимаем), что такое млекопитающее или четвероногое?

Вторая предпосылка доказывается наблюдениями здравого смысла. Никто не утверждал бы, что собачьи ноги сами по себе составляют какую-то "универсальную собачность"; вернее, утверждалось бы, что собака — это один пример ее класса. Индивидуальные или отдельные вещи всегда ~ материального характера, и, наоборот, материальные вещи носят характер индивидуальности. Так как обе предпосылки являются эмпирическими обобщениями, то уничтожишь первую или вторую, если выдвинешь даже один отрицательный пример. Никто пока еще такого примера не нашел. М. Адлер комментирует: "Никто пока не предоставил существующего предмета, относящегося к общему опыту или к научному знанию, который в виде своего существования являлся бы одновременно — физического или материального и универсального характера (т. е. который являлся бы классом вещей, вместо отдельной вещи)". [Там же, стр. 222.]

Если наше утверждение состоятельно, то это показывает, что наши понятия — нематериального характера. Объяснить силу мышления понятиями, ссылаясь на физический мозг, — это показывало бы, что понятие — материального характера, поэтому оно также особенного характера. Этим объясняется, почему материалист встречает трудности, когда защищает свое мировоззрение посредством полностью физического мозга; ведь, материализм является громадным понятием, превосходящим миллионы индивидуальных представлений вещей.

Признаю, что это утверждение довольно абстрактно и сложно, и я знаю, что главное возражение, которое Вы возможно хотели бы выдвинуть против него, выходит из эмпирического исследования мозга. Вы, быть может, станете утверждать, что когда повреждается физический мозг, то это действует и на целый процесс мышления понятиями. Это доказывает, что мозг участвует в процессе мышления понятиями, как он также участвует в мышлении перцепцией. Если мозг чем-то поврежден или если даются индивидууму особые медикаменты, то мышление понятиями может исказиться. Не доказывает ли это, что всякое мышление только — физического характера? [Гипотеза, по которой утверждается, что разум всецело равносилен физическому мозгу, называется "гипотезой тождества". Она логически вытекает из материализма.]

Не обязательно. Доказать, что физический мозг участвует в мышлении понятиями, — это не то же самое, как доказать, что физический мозг является единственной причиной, вызывающей мышление понятиями. Многие сложные феномены вызываются причинами двух типов: 1) необходимой причиной, и 2) достаточной причиной. Необходимая причина — это все условия, которые должны присутствовать, чтобы вызвать данный результат. Достаточная причина — это то условие, которое присутствует в достаточной мере, чтобы вызвать данный результат, т. е. это, пожалуй, настоящая причина следствия. Необходимая причина — это те условия, без которых данный результат не осуществится, но которые, сами по себе, не вызывали бы данного результата (т. е. если не "А", то также и не "Б"). Достаточная причина — это то условие, с помощью которого данное следствие осуществится (если "А", то и "Б").

Например, если спросить: "Почему лампа горит?", то Вас вероятно не удовлетворит ответ: "Потому, что провода выходят из электрического источника и соединены с лампой". Все эти условия необходимы для того, чтобы лампа горела. Однако Вы в сущности хотите знать, кто включил свет? Объяснение горящей лампы остается неполным, пока не будет открыта Вам достаточная причина. Провода и лампы света не включают.

Физический мозг является необходимой причиной мышления понятиями, но не его достаточной причиной. Это объясняет, почему наркотики могут испортить мышление понятиями подобно тому, как лампа перестанет гореть, когда перережут провода. Если перерезать провода, соединенные с лампой, то этим не докажешь, что какой-то человек не мог бы быть достаточной причиной горящей лампы, т. е. при том условии, что провода в исправном состоянии. Подобно тому, не докажешь сущности нематериального характера мышления понятиями тем, что расстройство мозга действует на этот процесс. Доказать его нематериальный характер таким образом — этого как раз мы и ожидали бы", если бы физический мозг был необходимой причиной, но не достаточной причиной мышления понятиями.

Кстати, не кроится ли под этим возражением противоречие? Вы говорите, что химикалии могут испортить здравое мышление, но Вы также говорите, что мозг — это электрохимический организм. Разве не все химические реакции в одинаковой мере необходимы? Если некоторые химикалии портят мышление, то как же, пользуясь ими, можем мы гарантировать здравое мышление? Ведь это другой вид нашей прежней проблемы в утверждении, что по содержанию истины один выделяемый продукт может оказаться лучшим, чем другой.

4) Другой линией доказательства в пользу онтологической особенности человеческого мышления является человеческая память. Наука о механизмах памяти пока еще на первых ступенях знания, поэтому выводы здесь не могут быть окончательными. Но даже сейчас есть очень интересный материал о памяти, который подходит к нашему тезису.

Например, люди, исследующие вопрос памяти, показывают, что находишься одновременно в двух состояниях, когда припоминаешь пережитый случай. Можешь лежать на столе и говорить с доктором, который проводит анализ над тобой, и одновременно присутствовать на месте припоминаемого события. Ваш мозг функционирует, как магнитофон с высоким качеством воспроизведения; он обладает удивительной – способностью достоверного воспроизведения реальности. Он запоминает не только пережитые случаи, но также и чувства, тесно -связанные с пережитым происшествием. Когда Вы припоминаете пережитый случай, то Вы иногда снова испытываете те же самые чувства.

Научно-исследовательская работа по вопросу припоминания показывает, что центром памяти является кора головного мозга, но она не функционирует точно так, как функционирует запоминающее устройство в компьютере, где каждая единица информации сохранена в одной электронной клетке. Запечатленная информация, казалось бы, "распространена" по всему мозгу вместо того, чтобы быть сосредоточенной в одном месте. Хирурги могут вырезать большие части мозга, но это не уничтожает пропорционального количества запомненной информации. Это показывает, что каждый запомненный случай сохранен во всех частях мозга.

Есть еще интересный факт, — именно, нервные клетки не разделяются, поэтому в любом возрасте имеется лишь ограниченное количество клеток* способных сохранить заложенную информацию. Нервные клетки, которые начинают умирать приблизительно после достижения двадцатипятилетнего возраста человека, не заменяются новыми. Несмотря на это, наша способность интеллектуального соображения увеличивается и мы учимся новому материалу. Хотя физический мозг теряет клетки, это не содействует соответствующей потере в знании.

Прочность и долговечность мозга — это явление удивительное. Старик может забыть то, что было сказано ему пять минут спустя, но он помнит случай, пережитый им восемьдесят лет тому назад. Если память — чисто физическое явление, то можно было бы объяснить его долговечность, указывая только на какое-то необыкновенное химическое вещество. В прошлом исследователи считали, что белок является этим точным веществом, сохраняющим информацию, но это видимо не так потому что мозговой белок полностью заменяется каждые три недели. Химическое вещество, которое так часто заменяется, вряд ли может принимать и на протяжении долгого времени сохранять информацию. В последнее время некоторые предполагают, что сохраняет информацию молекула ДНК.

Многое из таких доказательств соглашается с нашей гипотезой, что, хотя физический мозг является необходимой причиной для человеческой способности мышления, он сам по себе не является достаточной причиной. Если было бы прямое, непосредственное отношение мозговых клеток к умственной способности, то как можно было бы объяснить 1) что вырезание некоторой части мозга не отнимает соответственного количества информации, или 2) что после достижения двадцатипятилетнего возраста количество мозговых клеток уменьшается, а умственная способность увеличивается и усложняется? [Смотрите W. Penfield, "Memory Mechanisms," А.М.А. Archives of Neurology and Psychiatry, 67 (1952): 178—198; Denis Alexander, Beyond Science (New York: A. J. Holman Company, 1972), стр. 36 и дальше.]

Все доказательства, представленные до сих пор: противоречие материализма, психическо-физический дуализм по отношению к нашей речи, мышление понятиями и таинственное функционирование памяти, — все это воедино сводится к убедительному утверждению, что человек в целом превосходит физический мир (он трансцендентен). Но понятие трансцендентности в науке и философии просто соответствует понятию сверхъестественных явлений в теологии, и если приходится ссылаться на сверхъестественное в объяснении человека, то антропологические понятия материализма оказываются неадекватными. Как в планиметрии, материализм оставляет человека "плоским".

Может быть, эмпирическая наука не замечает трансцендентных свойств у человека по той причине, что ученые постоянно смотрят на мир с помощью разума. Если слишком долго будешь смотреть на мир, то проявишь тенденцию забывать об уникальных свойствах инструмента, которым смотришь на мир. Эмерсон сказал, что если бы звезды выходили раз в столетие, то мы приложили бы усилия к тому, чтобы быть готовыми увидеть это зрелище, но ввиду того, что звезды выходят каждую ночь, то мы принимаем это, как вполне нормальное явление.

То же самое можно сказать о разуме. Мы принимаем его, как нормальное явление, потому что знаем о нем интуитивным и непосредственным путями.

Мы склонны считать, что атомы, молекулы и электроны — это что-то более, чем только первоначальная действительность, и мы говорим, что разум — "субъективное явление". Однако разум — это вещь, о которой мы наиболее уверенно знаем. Как утверждал Карл Юнг:

"На каком основании люди знают, что единственной' реальностью является физический атом, когда доказать это практически невозможно, кроме только с помощью психики. Если есть что-нибудь такое, что можно назвать первоначальным, то это должно быть психика, — ни в коем случае, это не может быть атом, который, как все остальное в нашем опыте, дается нам непосредственным образом, как образец или картина". [Процитировано в книге: Wood Krutch, The Measure of Man (New York: Grosset and Dunlap, 1968), стр. 122.] В минувшем столетии был некий ученый, который заявил, что он не верит в существование души, потому что не мог найти ее в пробирке. Ему не приходило в голову, что он не туда смотрит и с помощью не того инструмента. Дэвид Юм отрицал, что существует душа и утверждал, что наше "я" — всего лишь коллекция мимолетных проходящих образов. Если использовать аналогичный пример, он сказал, что разум похож на нить жемчуга без нити, связывающей отдельные жемчужины, иначе говоря, без нашего "я", связывающего целый ряд проходящих чувств. Но как иметь коллекцию без коллекционера? Если разум — всего лишь нить жемчуга, то которая жемчужина определяет, что "разум — только нить жемчуга"? Каким образом та одна жемчужина, увидевшая то, приобрела способность, так сказать, превзойти пределы своего состава и увидеть целый жемчуг? Значит, наше "я" должно быть трансцендентным для того, чтобы подтвердить, что оно не трансцендентное!

Агнос. может быть, Вам не нравится, когда люди говорят о душе, духе, сознании, нашем "я", личности, логическом мышлении, уме или о чем-то другом, которым пользуются люди, но эти слова служат определениями необходимого образца, которым мы пользуемся в понимании поведения человека. Образцы помогают нам понять рассматриваемый объект и его работу. Человек — очень сложное существо, и с доисторических времен самые выдающиеся люди занимаются анализом поведения человека. Через всю историю такие понятия, как дух и плоть, или разум и душа, служили средством для понимания некоторых таинственных явлений. Если Вы скажете, что надо покончить с идеей души, то надо представить новый образец, который мог бы занять ее место и в той самой мере объяснить сложность и онтологическую особенность, которую мы уже обсуждали. Я считаю, что невозможно представить лучшее понятие, чем понятие души; Все, что можно сделать, — это предложить какой-то синоним для этого слова.

Одно из самых интересных явлений в истории интеллектуального развития человечества в Европе касается того, как в психологии люди перестали пользоваться словом "душа", потому что она связана с теологией. А чем это слово заменили? Греческим термином, носящим значение души, — именно, это слово "психика"! Психики я не нахожу в пробирке. Почему психологи убеждены, что существует нечто такое? В своем старании объяснить человека они также виновны, как и теологи в предположении существования невидимых явлений или реальностей. Обратим внимание на понятия, использованные Зигмундом Фрейдом: ид, "я", сверх-"я", эдипов¹ комплекс. Разве найдешь все это в пробирке? Усердный материалист мог бы спросить у Фрейда: "В какое точное неврологическое состояние входит мозг, когда человек страдает от эдипова комплекса?". Как ответил бы Фрейд? Он мог бы всего лишь сказать, что это образец, средство для того, чтобы понять поведение человека. Никогда не видишь образца непосредственно подобно тому, как и не видишь самого ветра. Веришь, что он существует, потому что такое убеждение о нем объясняет то, что видно. [ Не без причины замечается то положение, что в языках мира слово "дух" и "ветер" одно и то же. Обе реальности нами невидимы и ^проявляют наглядные результаты. В беседе с другом, Людвигом Бинсвангером, З. Фрейд, — как утверждается, — сказал: "Да, дух — это все... От начала человечеству было известно, что оно имеет дух; мне нужно было показать, что есть также и инстинкты". Процитировано в книге: Leslie, Jesus and Logotherapy, стр. 22.]

Неверующие часто жалуются, что можно говорить о Боге только в символических, метафорических или аналогических терминах. Это правда, но разве не то же самое можно сказать в отношении разума? Неужели Фрейд дает нам понять, что существует настоящий цензор сна, который сторожит дверь, ведущую от ID кнашему "я"? Вряд ли. Тем не менее, слово "цензор" — весьма удобный, полезный и красочный термин в изображении того, что существует, и оно прекрасно отображает то, что совершается. Фрейд был вправе его использовать, если оно эффективно изображало действительность.

Денис Александер нам много помогает в представлении образцов для объяснения поведения человека. В книге "За пределами науки" он показывает, что наука никогда не представляет "настоящей истины" о мире, но скорее всего — образец, через который проявляется старание составить концепции о наблюдаемых феноменах подобно тому, как карта символизирует землю. Карта представляет нам действительность, но она не является действительностью, а также она не вызывает действительности, которую собой представляет. Качественная карта близко соответствует и изображает землю, но стопроцентно достоверной карты не найдешь. Чтобы достоверно изобразить такую простую вещь, как землю, необходимы карты, показывающие высоту, осадки, растительность, геологический состав и т. д. Если поместить всю эту информацию на одной карте, то она, оказалась бы столь усложненной, что прочитать ее было бы невозможно. Когда рассматриваемая вещь усложнена, то надо проанализировать ее несколько раз и каждый раз — сосредоточиваться только на одном свойстве. [Alexander, Beyond Science (Hdlman, 1977).]

В отношении человека феномен столь сложен, что необходимы карты с точки зрения биохимии, анатомии, антропологии, социологии, истории и, — если мои утверждения в этой главе убедительны, — теологии. То, что можно исследовать мое поведение, только в терминах биохимии, не доказывает, что человек составлен всего лишь из химических веществ подобно тому, как и картой не докажешь, что земля составлена всего лишь из растений.

Г. Реальность свободы

Утверждение о трансцендентности человека оказалось бы незавершенным без защиты понятия свободы. Казалось бы, что нет истины более приемлемой здравому смыслу человечества, чем свобода воли. Если отрицать ее, то большая часть нашего опыта теряет значение. Реальность свободы идет за пределы наших утверждений. 1) Человек обвиняет себя и ощущает вину, когда делает что-то не так, потому что он считает, что он мог бы выбрать какой-то лучший путь. 2) Суд очень строго осуждает подсудимого после того, как приходит к выводу, что он по свободной воле совершил преступление, в котором обвинен. 3) Почти во всех религиях мира и моральных кодексах найдешь закон судьбы, т. е. принцип возмездия, по которому считается, что "твои грехи найдут тебя" или "что посеешь, то и пожнешь". Если отрицать свободу, то это прекратило бы всякую деятельность коммерческих предприятий. Нужно было бы тогда изменить многие слова в нашей речи. Разумеется, то, что поддерживает немалую часть нашего опыта, не является иллюзией.

Все же, те, которые продолжают считать человека материальной единицей, отрицают свободу. Они утверждают, что человек управляем законом причины и следствия в такой мере, как и бильярдный шарик. Всякий раз, когда я слышу детерминиста, который защищает свой детерминизм, то это звучит для меня довольно странно. Если эта теория достоверна, то это имеет то значение, что мне суждено верить тому, во что верю, независимо от утверждений, которые мне предлагают. Может быть, детерминисту лучше было бы потрясти меня и увидеть, стану ли я детерминистом в результате трясения мозговых молекул или нет. Этого он не делает; он просто продолжает спорить со мной! Почему?

Хороший вопрос: почему мы спорим? Если спорить, то это мне показывает, что мой оппонент-детерминист предполагает, что я свободен выбрать для себя даже и его позицию, однако его детерминизм отрицает такую возможность. Э. Дж. Карнелл пишет: "Если человек оспаривает моральную свободу, то он просит слушателя оценить его утверждения о моральной свободе, поэтому его возражение, — подобно возражению того, кто критикует закон противоречия, — себя отрицает". [ Christian Commitment: An Apologetic (Grand Rapids: Eerdmans, 1948), стр. 115.]

Детерминисты жалуются, что вера в реальность свободы уничтожает принцип причинности в науке. Это неверно, потому что мы говорим о причинности иного типа, — о причинности, которая действует в духовной области. Свобода не означает, что человек не может унаследовать определенные условия и склонности, выходящие из его прошлого. Они свободы не аннулируют, а всего лишь обусловливают и определяют ее. Как в случае мышления понятиями, человек стоит выше природы и ее механизма. Как наше "я", знающее феномены, не является одним из известных нам феноменов, то так и наша воля, производящая любое действие, не была в