Ж. Сбалансированная монета: диалектическая суть веры

Выходит, Агнос, что настоящая вера — диалектична, то есть она оказывается полем битвы между двумя противоположными силами. Она предполагает тонкий баланс между рационализмом и фидеизмом, логикой и доверием, доказательством и преданностью, головой и сердцем, логикой и аксиомой, фактом и ценностью. Этот баланс можно выразить разными путями. Можно утверждать, что мы. должны стараться быть и нежными и строгими. Надо избегать недуховного богословия и внебогословской преданности. Преданность без рассуждения — это фанатизм, тогда как рассуждение без преданности оказывается прекращением всякой деятельности. По выражению Канта: логика без веры пуста; вера без логики слепа.

У рационалиста отмечается такой невозможный стандарт доказательства: он почти ни во что не верит. Фидеист придерживается такого нестрогого стандарта доказательства, что он (логично) в состоянии поверить всему возможному. Посередине стоят те люди, которые держатся разумного стандарта доказательства. Они во что-то верят, то есть во что-то приемлемое!

Рационалист говорит: "Прокляты прыгуны (по вопросам веры)!". Фидеист говорит: "Блаженны прыгуны!". Я утверждаю: "Блаженны критические прыгуны!".

Утверждая это, я уверен, что впадаю в преобладающее течение христианского мышления. На протяжении двухтысячелетнего периода большинство христианских мыслителей считают, что вера и логика должны крепко держаться друг за друга, чтобы им не пропасть. В этом-то и заключалось основное понятие Клемента Александрийского, Августина Блаженного, Ансельма Кентерберийского, Фомы Аквинского и Жана Кальвина. Наш век увидел группу внушительных фидеистов: Барта, Бруннера, Тиллиха, Бультманна. Я лично считаю, что отделение у них веры от логики не устоит. Мне кажется, что христиане в своем большинстве всегда возвращаются к деликатному балансу, который я описал в этой главе и еще постараюсь выработать в этой книге.

Если вера состоит из диалектической двусторонности, из-за которой чувствуется постоянная тяга то в одну, то в другую сторону, то наша ответственность в проповедовании Слова Божьего из века в век может отличаться по тому пункту, что мы в Писании выделяем и подчеркиваем. Например, в те века, когда преобладает фидеизм, нам скорее всего надо показывать довольным людям, которые верят всему без особого критического отношения, что те вещи, в которые они верят, нуждаются в подтверждении, то есть что они принимаются верой и должны быть доказаны непрямыми методами. А в те времена, когда преобладают логика и дух сомнения в религиозных вопросах, нам надо провозглашать на кровлях, что вера не является слепым доверием, а приемлемым доверием, для которого существует достаточно убедительных доказательств. Значит, наука и логика не держат ключа к открытию всех тайн и всякий разумный человек может стать христианином, не распиная в себе интеллекта.

Если вера диалектична, то нам нужно избегать ошибки редукционизма, согласно которому утверждается, что данное явление сводится всего лишь к одному или другому. Богослов-рационалист может сказать, что религия — всего лишь догма или доктрина, когда фидеист может сказать, что она — всего лишь чувства. Сомневаюсь, что мы в силе доказать, что есть всего лишь одна какая-то "простая идея" или одно какое-то "простое чувство". Человеческая природа столь сложна, что свести ее только к одной определенной простой идее невозможно. Я сомневаюсь в том, что любая идея полностью отделена от чувства. Филип Уилврайт утверждает, что в каждой идее есть свой естественный "чувствительный элемент". В абстрактных идеях, как и в математических понятиях, этот чувствительный элемент оказывается довольно слабым, тогда как в этических понятиях, как и в вопросе справедливости, чувствительный элемент может быть весьма сильным. Когда мы думаем о справедливости, то нам приходят на мысль образы судебной справедливости, справедливого разделения товаров между людьми, соблюдения гражданских прав и т. д. Уилврайт говорит: "Когда такого чувствительного элемента недостает, то данная так называемая идея оказывается всего лишь тем чувством, которое высказывается словами в горле и воспринимается ухом". [Philip Wheelwright, The Way \of Philosophy (New York: Odyssey Press, 1954), стр. 412—413.]

Так вот, Бог является именно одной из таких идей, содержащих в себе сильный чувствительный элемент. Кто верит только в идею о Боге, тот в сущности в Него не верит.

З. Заключение

Агнос, остальная часть книги посвящена тому, чтобы убедить Вас в приемлемости христианской жизни по вере и в том, что она основана на убедительных, хотя непрямых, доказательствах. В конечном счете, христианская вера — это ответ всей нашей личности Богу во Христе. Вера — более, чем только наше умственное принятие некоторых доктрин о Христе; это наше "да", выраженное Христу всей личностью.

Когда мы говорим о вере, то она в своем значении различается по тому, к чему она относится: к фактам или к людям. В отношении к фактам вера несет значение сомнения, предположения или неуверенности. Например, когда кто-то заявляет: "Предполагаю, что сегодня пойдет снег", то этим он утверждает, что он не знает, пойдет ли снег или нет, но что это возможно или вероятно случится. [В английском оригинале автор буквально пишет: "Верю, что сегодня пойдет снег". На английском языке слово "верю" в таком случае вполне приемлемо и соответствует русским словам "предполагаю" или "допускаю" (прим. перев.). ] Однако, когда слово "вера" употребляется в отношении человека, то им выражается понятие доверия или уверенности. Если Вы услышали плохую информацию, скажем, об Иване, и говорите: "Ивану я верю", то Вы этим показываете Ваше доверие ему. Ваше заявление об Иване равносильно утверждению: "Что бы ни говорилось об Иване, я все равно доверяю ему самому".

Разумеется, есть какая-то связь между фактами, относящимися к жизни Ивана, и Вашим доверием ему. Вы стали доверять ему потому, что в' прошлом его поведение заслужило доверие. Большинство из нас не доверяет незнакомому лицу, которого мы только в первый раз увидели. Но раз мы нашли причины доверять данной личности, то считается неприличным нам без всякого сомнения согласиться с переданной нехорошей информацией о ней.

То же самое можно сказать в отношении Христа. Доверие или упование на Христа основано на надежных, действительных, объективных доказательствах, "о христианская вера — это что-то более, чем только объективные доказательства. Христианское богословие говорит об обоих видах веры, но, к сожалению, апологетика выделяет, главным образом, фактическую основу веры по той причине, что большинство неверующих считают, что для веры нет никаких объективных фактов. Как жалко, потому что апологет старается, в сущности, привести Вас к полной отдаче и посвящению себя Богу.

Агнос, когда станут известны все соответствующие факты, то Вам придется сделать окончательное решение. Сможете ли Вы выступить из света знания и перейти к более тусклому свету веры? — вот это будет по Вашему выбору. Эмерсон однажды написал Карлейлю: "Вера и любовь могут появляться порывисто в самых лучших умах. Люди живут на пороге тайн и созвучий, в которые не входят, а умирают снаружи, держась за ручку двери". [Цитата взята из письма Эмерсона Томасу Карлейлю, написанного 12 марта 1835 г.]

Надеюсь, милый друг, что Вы не умрете с наружной стороны духовной двери!

Проблема доказательства

Когда кто-либо берется что-то доказать, Агнос, то ему прежде всего нужно обсудить саму теорию доказательства. Как в любой игре есть соответствующие правила, так есть они и в игре доказательства. На вопрос: каким образом данное утверждение доказать? — простого ответа нет. Доказательство на судебном процессе может отличаться от доказательства в геометрии, и доказательство в науке может отличаться от доказательства в теологии. Многие мыслители говорят, что логичным противоречием является выражение "теологическое доказательство",,но так вообще говорят те люди, которые утверждают, что вера является слепым прыжком. Если вера является приемлемым прыжком, как мы утверждали в предыдущей главе, то моя обязанность в том, чтобы показать, что религия может пользоваться теми методами доказательства, которыми пользуются другие формы изучения. Давайте начнем с расследования самой уверенной формы доказательства, — дедукции.

А. Доказательство дедукцией

Если есть такое явление, как "совершенное доказательство", то оно вероятно находится в дедуктивных процессах. Совершенное доказательство имеет то значение, что Ваше утверждение, то есть Вами утверждаемый вывод, необходимо вытекает из Вами представленных причин (То есть предпосылок). Это значит, что нет никакого сомнения, — приемлемого или какого-либо другого, — в данном выводе.

Выражение "сделать вывод из чего-нибудь" связано с латинским словом deductio, означающим "выведение из чего-нибудь". В дедукции рассуждаешь, начиная с общего, и переходишь к специфичному, то есть в рассуждении начинаешь со всеобщего и переходишь к определенному, как показано в следующем силлогизме:

1) Все вороны — черного цвета.

2) Яков является вороной.

3) Следовательно, Яков — черного цвета.

Изучая этот образцовый силлогизм, Вы заметите три характерные черты дедукции, которые дают силлогизму "несомненные" его выводы:

1) Ваш вывод неизбежен, если предпосылки достоверны и если ' силлогизм правильно составлен (то есть если он состоятелен)

2) Ваш вывод заключен в предпосылках.

3) Никакое открытие в мире фактов не изменит достоверного состояния вывода, если предпосылки достоверны и силлогизм состоятелен.

Если принять первые две предпосылки нашего образцового силлогизма, то никак нельзя, без внутреннего противоречия, отрицать вывод, потому что вывод заключен в предпосылке. Надо только вытеснить и выявить ее. Дедукция — это упражнение тавтологии: определяешь необходимое значение предложений, вместе составленных по состоятельному образцу. Если бы Вы доказали, что "все вороны — черного цвета", то Вы подсчитали бы всех ворон, и если Яков, на самом деле, является вороной, то он был бы одним из подсчитанных Вами. Поэтому Вы знали бы, что он черного цвета без составления этого силлогизма. Почему, тогда, нужно составить силлогизм в доказательство того, что, как Вы сами знаете по непосредственному опыту, утверждаемое совсем достоверно? Дедукция основана на предпосылках, которые, — если они совсем достоверны, — казалось бы, делают дедукцию ненужным упражнением? Но дело в том, что полезность дедукции мы с соответствующей тонкостью поймем только после того, как пересмотрим другой метод, — метод индукции.

Не надо считаться с эмпирическим миром для того, чтобы пользоваться дедуктивным процессом. В. дедукции можно всю жизнь играть с символами и никогда не объяснить, что именно они собой представляют, но все-таки приходишь к каким-то неизбежным выводам. В математике, которая оказывается весьма дедуктивной, 2 + 2 = 4 независимо от условий в мире эмпирических фактов. Можешь закрыть глаза, прикрыть уши и нос, связать пальцы и язык клейкой лентой, притупить чувства, но все равно скажешь, что 2 + 2 =4. Это верный факт, независимо от предметов, с которыми имеешь дело. По этой причине в математике можно поместить решения проблем в конце книги; в дедуктивном процессе может быть только одно верное решение. Если Вы, скажем, пришли к решению, которое отличается от правильного решения, то проблемы Вы не поняли.

Агнос, теперь Вы готовы понять критическую разницу в логике, — разницу между состоятельностью и достоверностью. Люди свободно пользуются словом "состоятельный" со значением "верный" или "достоверный". Однако, в формальной логике слово имеет то значение, что силлогизм правилен в своем составлении или форме. Слово "состоятельный" не доказывает, что силлогизм в целостности своей достоверен. Например, обратите внимание на следующий силлогизм:

1) Неразумен всякий, кто ест морскую водоросль.

2) Все апологеты едят морскую водоросль.

3) Следовательно, все апологеты неразумны.

Этот силлогизм состоятелен, то есть вывод соответственно вытекает из предпосылок, и вывод был бы надежным, если бы предпосылки были достоверны. Однако, обе предпосылки неверны, поэтому вывод оказывается ненадежным, хотя силлогизм в своей целостности состоятелен. Чтобы проверить состоятельность силлогизма, надо всего лишь свести его к символам:

1) Все "С" равносильно "Ц".

2) Все "А" равносильно "С".

3) Следовательно, все "А" равносильно "Ц".

Как только сводишь силлогизм к символам для того, чтобы проверить его состоятельность, то. отделяешь дедуктивный процесс от мира подлинных фактов. Мы теперь видим, что восхваляемая несомненность дедукции обманчива. Эта присущая ей несомненность подобна пророчеству, которое само по себе исполняется. От начала знаешь, каковым будет вывод, потому что условия данной проблемы были заранее оформлены. Если 2х=10, то без всякого сомнения знаешь, что х=5, потому что по известному определению цифр "2" и "10" и по определению целых чисел, "х" может быть только "5". Если утверждать что-то иное, то противоречишь самому себе. Основой всякой разумной аргументации и коммуникации является закон противоречия.

Несомненность дедукции подобна заявлению, что "все хорошие люди являются людьми". В этом заявлении нет ничего, удивляющего нас, потому что сказуемое (предикат) содержано в подлежащем. Когда в предложении предикат содержан в подлежащем, то мы это называем "аналитическим утверждением". По определению, такие утверждения достоверны. Они целиком достоверны, но сами по себе никакой новой информации нам не дают. Много не узнаешь о мире, обращая внимание на такие лишние заявления как: "у холостяков жен нет"; "у вдов мужей нет"; "слепые не видят"; "глухие не слышат".

Во все периоды истории были люди (особенно рационалисты), которые считали, что доказать любую вещь можно только этим математически-дедуктивным методом. Однако, они не понимали того, что в вопросах, относящихся к фактам, дедукцией ничего, в сущности, не доказываешь. Как Бертран Рассел и Алфред Уайтхед заявляют в произведении "Principia Mathematica", настоящая математика достоверна лишь потому, что она является особенным видом дедуктивной логики. И логика и математика выходят из тавтологии, определяющих аксиом. Логика очень важна по той причине, что она придает форму содержанию реальности, однако невозможно пользоваться логикой для того, чтобы заранее доказать содержание реальности. Это правда, что если иметь надежные силлогизмы,' то также надо иметь и правильную форму, но предпосылки должны быть достоверны. Это приводит наше исследование к критическому вопросу: каким образом доказать достоверность предпосылок? \

Б. Доказательство индукцией

Доказать достоверность предпосылок можно индукцией. Это слово пришло к нам из латинского языка и означает "ведение к чему-нибудь". В индукции начинаешь рассуждать с определенного и переходишь к общему, с индивидуального идешь к универсальному. Спускаешься' на землю среди травинок и подсчитываешь все те сотни и тысячи подробных единиц, которые вместе составляют используемые дедукцией доводы в оформлении большой общей предпосылки, — такие как: "все люди смертны"; "все вороны — черного цвета".

В индукции предпосылки не являются всеобъемлющими обобщениями. Это дискретные, атомные единицы наблюдения. Допустим, что Вы хотели бы доказать достоверность предпосылки, используемой Вами в данном силлогизме ("все вороны — черного цвета"). Вам нужно было бы выступить в мир и посмотреть на отдельных ворон. Ваша запись наблюдений выглядела бы следующим образом:

1) Ворона № 1 — черного цвета.

2) Ворона № 2 — черного цвета.

3) Ворона № 3 — черного цвета... и так далее.

Другими словами, выходит, что каждая ворона, которую Вы встретили — черного цвета. Оправдано ли Ваше тогда заключение, что все вороны — черного цвета? Не забывайте, что есть большая разница между заявлениями "все вороны — черного цвета" и "все вороны, подсчитанные мной, — черного цвета". Перейти со второго заявления к первому — это называется "индуктивным прыжком", подобным прыжку веры. В любой день Вы никак не могли бы увидеть всех существующих ворон, не говоря уже о воронах, которые существовали в прошлом и еще будут существовать в будущем. Поэтому Вы не имеете права прийти к выводу, что "все вороны — черного } цвета". Вам можно выразить такую мысль, но только как личное убеждение. Дело в том, что Ваша предпосылка не вынуждает Вашего вывода. Поэтому в индукции:

1) Ваш вывод никогда не вынуждается предпосылкой.

2) Ваш вывод автоматически не содержан в предпосылке.

3) Новое открытие может изменить достоверность Вашего вывода (например, если бы Вы нашли белую ворону, то это уничтожило бы Ваш вывод).

Кажется, это заставляет нас прийти к несчастливому заключению, Агнос: индукция не может дать нам верных несомненных выводов. Дедукция дает нам некоторые выводы, но избегает дел, связанных с подлинным миром. Разумно было сказано, что "дедукция не имеет права на свои предпосылки, а индукция не имеет права на свои выводы". Как же тогда нам, людям, познать подлинные истины? Джордж Мередит написал такие строки: "Ах, какой туманный ответ получает душа, Когда в жизни горячо ищет уверенности".

В реальности же дело обстоит не так⁷ плохо, как нам кажется. Мы, все-таки, обходимся довольно благополучно, проживаем наши 70 лет и в этом процессе много узнаем о мире. Но мы это делаем, оставив фантастический идеал абсолютной дедуктивной истины. Мы выживаем благодаря тому, что учимся верить, совершать индуктивные прыжки, доверять реальности и людям. Если нужно было бы все доказать дедуктивным методом, то это закрыло бы все наши суды, уничтожило бы все наши газеты, прекратило бы всякую запись истории и всякую научно-исследовательскую работу. Мир действует на основании принципов вероятности и доверия, Агнос, не на основании принципа дедуктивной несомненности.

Агнос, выступая в защиту христианства, я буду пользоваться следующими принципами: истины о делах фактов в отношении эмпирического мира никогда логически не являются необходимыми, потому что логика не может полностью предопределить сущность реальности. Всегда можно представить противоположное фактам. Но сама логическая возможность ошибки не означает, что мы должны сомневаться в весьма вероятном эмпирическом утверждении. Если бы так, то в мире фактов мы никогда не могли бы аргументировано защитить никакое утверждение. Когда мы просим доказательств данного утверждения, относящихся к фактам, мы в сущности не желаем, чтобы была показана их логическая невозможность, но чтобы были представлены нам определенные доказательства, которые рассеют наши нормальные сомнения.

Итак, мой друг, Агнос, Вы ничем не повредили христианству, показав, что доказательства в защиту его не являются дедуктивными. Никакое дело, относящееся к фактам, не является дедуктивным, потому что в дедукции сравниваешь идеи с идеями (А=А; 2 + 2 = 4), а в индукции входишь в мир подлинных вещей: палок, камней, людей, кусков бараньего мяса. В этом мире вещи часто вызывают сомнения. Когда составляешь утверждения о мире, существующем за пределами нашего разума, то вместо того, чтобы отнести одну идею к другой, относишь идею к объекту. Отнести идею к объекту гораздо труднее, чем отнести идею к другой идее. Большинство наших споров касается объективного мира и того, как отнести идею к этому миру.