The complaint of a forsaken Indian Woman

 

ТWhen a Northern Indian, from sickness, is unable to continue his journey with his companions, he is left behind, covered over with deer-skins, and is supplied with water, food, and fuel, if the situation of the place with afford it. He is informed of the track which his companions intend to pursue, and if he be unable to follow, or overtake them, he perishes alone in the desert; unless he should have the good fortune to fall in with some other tribes of Indians. The females are equally, or still more, exposed to the same fate. See that very interesting work Heame's _Journey from Hudson's Bay to the Northern Ocean_. In the high northern latitudes, as the same writer informs us, when the northern lights vary their position in the air, they make a rustling and a crackling noise, as alluded to in the following poem.

 

 

I

 

Before I see another day,

Oh let my body die away!

In sleep I heard the northern gleams;

The stars, they were among my dreams;

In rustling conflict through the skies,

I heard, I saw the flashes drive,

And yet they are upon my eyes,

And yet I am alive;

Before I see another day,

Oh let my body die away!

 

II

 

My fire is dead: it knew no pain;

Yet is it dead, and I remain:

All stiff with ice the ashes lie;

And they are dead, and I will die.

When I was well, I wished to live,

For clothes, for warmth, for food, and fire;

But they to me no joy can give,

No pleasure now, and no desire.

Then here contented will I lie!

Alone, I cannot fear to die.

 

III

 

Alas! ye might have dragged me on

Another day, a single one!

Too soon I yielded to despair;

Why did ye listen to my prayer?

When ye were gone my limbs were stronger;

And oh, how grievously I rue,

That, afterwards, a little longer,

My friends, I did not follow you!

For strong and without pain I lay,

Dear friends, when ye were gone away.

 

IV

 

My Child! they gave thee to another,

A woman who was not thy mother.

When from my arms my Babe they took,

On me how strangely did he look!

Through his whole body something ran,

A most strange working did I see;

— As if he strove to be a man,

That he might pull the sledge for me:

And then he stretched his arms, how wild!

Oh mercy! like a helpless child.

 

V

 

My little joy! my little pride!

In two days more I must have died.

Then do not weep and grieve for me;

I feel I must have died with thee.

O wind, that o'er my head art flying

The way my friends their course did bend,

I should not feel the pain of dying,

Could I with thee a message send;

Too soon, my friends, ye went away;

For I had many things to say.

 

VI

 

I'll follow you across the snow;

Ye travel heavily and slow;

In spite of all my weary pain

I'll look upon your tents again.

— My fire is dead, and snowy white

The water which beside it stood:

The wolf has come to me to-night,

And he has stolen away my food.

For ever left alone am I;

Then wherefore should I fear to die?

 

VII

 

Young as I am, my course is run,

I shall not see another sun;

I cannot lift my limbs to know

If they have any life or no.

My poor forsaken Child, if I

For once could have thee close to me.

With happy heart I then would die,

And my last thought would happy be;

But thou, dear Babe, art far away,

Nor shall I see another day.

 

 

ЖАЛОБА ПОКИНУТОЙ ИНДИАНКИ [34]

 

На севере, если индеец, истощенный дорогой, не в силах следовать за своим племенем, товарищи накрывают его оленьими шкурами и, снабдив водой, пищей и, если возможно, топливом, оставляют одного. Ему говорят, каким путем они намерены следовать, и если он слишком слаб, чтобы их догнать, — он осужден на одинокую смерть в пустыне, разве что, по счастью, на него набредет другое племя. Женщины наравне с мужчинами, если не чаще, подвергаются этой участи. Смотри по этому поводу интереснейший труд Хирна "Путешествие от Гудзонова залива к Ледовитому океану". В северных широтах, сообщает тот же писатель, когда северное сияние меняет свое положение в небе, оно издает сухой треск, о котором и упоминается в этой поэме.

 

 

I

 

Ужель мне видеть утро снова?

Я умереть давно готова,

Нет, я не сплю и не во сне

Я вижу вспышки в вышине,

Сиянью северному внемлю,

Я слышу треск его огней, —

Пришла пора покинуть землю,

Пришла пора расстаться с ней.

Ужель мне видеть утро снова?

Я умереть давно готова.

 

II

 

Костер погас. И я погасну.

К чему же плакать понапрасну?

Зола покрылась коркой льда,

Потух огонь мой навсегда.

Я вспоминаю, как, бывало,

О крове, пище и огне

И я просила, я мечтала, —

Теперь к чему все это мне?

С огнем погаснут все желанья, —

Я встречу смерть без содроганья.

 

III

 

Быть может, день-другой за вами,

Друзья, неверными шагами

Смогла б еще тащиться я…

К чему вы слушали меня!

Я так жалею, что молила

Меня оставить умирать,

Ко мне опять вернулись силы,

Могла б я в путь идти опять.

Но вы дорогою далекой

Уже ушли от одинокой.

 

IV

 

Мое дитя! Тебя, качая,

Несет отныне мать чужая,

Ты от родных оторван рук.

В твоих глазах сквозил испуг,

Быть может, гнев мужчины ранний,

Ты не хотел покинуть мать,

Рванулся ты запрячь ей сани,

Чтоб вместе путь с ней продолжать.

Но так беспомощно ручонки

Ты протянул на плач мой громкий.

 

V

 

Ты моя радость, мой малютка,

Здесь умирать одной так жутко,

Зато ты жив — и не жалей

О бедной матери твоей.

Слова когда бы улетали

С порывом ветра вам вослед —

Я умерла бы без печали,

Ждала б услышать ваш ответ.

Хочу сказать еще так много,

Но вы ушли своей дорогой.

 

VI

 

Тяжел ваш путь сквозь мрак морозный,

И вас нагнать еще не поздно

И на шатры взглянуть хоть раз,

Увидеть их в предсмертный час.

Погас костер во мгле холодной,

Вода замерзла, нет огня.

Сегодня ночью волк голодный

Унес всю пищу от меня.

Одна, одна в пустыне снежной,

Одна со смертью неизбежной.

 

VII

 

Кровь застывает в моих жилах,

Я шевельнуть рукой не в силах,

Жизнь прожита, и для меня

Навеки скрылся отблеск дня.

Дитя мое, когда б могла я

Прижать тебя к груди своей,

Я б умерла, благословляя

Конец своих недолгих дней.

Но ты не слышишь, ты далеко,

Я умираю одиноко.