Диковинные звери пещеры Кесслерлох

Имя этой небольшой пещере дали странствующие медники и другие сомнительные личности, устраивавшиеся в ней на ночлег. Однако открытия, сделанные в пещерах соседней Франции, вселяли надежду на то, что во времена значительно более древние у них могли быть предшественники. Эта мысль осенила учителя Конрада Мерка из близрасположенного селения Тейнген, который забрел туда случайно в 1873 г. во время своей ботанической экскурсии по окрестностям. В духе того времени, когда раскопки мог вести каждый, кто мог держать в руках лопату, Мерк, решив проверить свои предположения, еще осенью произвел пробное обследование пещеры вместе с учителем Венфом и с помощью двух старших учеников.

В метре от поверхности они наткнулись на первые кремневые отщепы, кости и рога северного оленя. В январе 1874 г. Венф отвез находки в Цюрих, чтобы показать их палеонтологу Шоффату из тамошнего колледжа. Воодушевленный доцент в тот же день отправился в Тейнген; день спустя силами двух нанятых рабочих зондаж был продолжен. Среди находок этой короткой, но успешной экспедиции были костяные гарпуны, типичные для мадленской культуры охотников за северным оленем самого конца палеолита, и просверленный кусок оленьего рога с насечками. Когда в Цюрихе его как следует отмыли, открылся прекрасный пасущийся олень — наиболее знаменитое из всех до сих пор найденных изображение этого животного, фигурирующее, вероятно, в наше время во всех книгах об искусстве палеолита.

Геолог профессор Гейм, другой участник упомянутой акции, собственноручно перерисовал оленя и выгравировал на литографском камне, дабы не вкралось малейшей неточности, и уже в апреле 1874 г. опубликовал его в своей статье, где писалось о том, что в швейцарских пещерах можно ожидать новых поразительных находок времени «пещерного человека».

 

Гравюра северного оленя из Кесслерлоха принадлежит к числу прекраснейших памятников искусства древнего каменного века

 

Мерк арендовал у владельца пещеры право на ведение работ и сразу же, в феврале 1874 г., приступил к планомерным раскопкам. Был откопан целый воз костей животных и множество каменных орудий. Работу Мерка оценили видные специалисты, поспешившие приехать на нее взглянуть. Наконец, Мерк подготовил и публикацию, которую Ф. Келлер, знаменитый открыватель швейцарских свайных построек и почетный президент Цюрихского общества любителей древностей, рекомендовал издать в отчетах общества за 1875 г., а в качестве приложения — целый ряд литографий.

Тут-то и произошло любопытное событие, на которое позднее мало кто обращал внимание. В описание плейстоценовых животных, сделанное на основе раскопок в пещере Кесслерлох, в корректуре был вставлен коротенький отрывок: «Сразу же после составления этого списка при обследовании отвалов были найдены два обломка кости, принадлежащих бизону и носорогу. На первом из них нанесено изображение лисицы, на втором — медведя. Оба зверя изображены в сидячем положении и по своей натуралистической концепции близки здешним гравюрам оленя и лошади. Способ нанесения рисунка, однако, выдает менее опытного мастера, ибо эти изображения уступают в тонкости и точности, которые подобным рисункам обычно бывают присущи».

Почему этот абзац был вставлен туда, куда он не подходил по смыслу? Почему отсутствовало упоминание о том, кто и как последние гравюры нашел? Почему обе они, пририсованные на свободном месте одной из литографированных таблиц, так отличаются по стилю от остальных? Как это ни странно, однако ничто не возбудило подозрений. Еще в 1875 г. изображения были перепечатаны известным палеонтологом и специалистом по свайным постройкам Рютимейером из Базеля: он поместил их в своей работе тоже в качестве приложения. О медведе написал, что это изображение, «хотя и малоискусное, но зато более натуральное и даже не без юмора».

Осложнения начались тогда, когда в дело вмешался Людвиг Линденшмидт. Старый и заслуженный археолог из Мангейма до тех пор вообще принципиально отказывался признать существование палеолитического искусства (вернее, малых форм, так как о настенной живописи тогда просто никто еще не подозревал). Короче говоря, перед седьмым общим собранием Немецкого антропологического и этнографического общества, которое должно было состояться в Йене, в 1876 г., в журнале «Архив антропологии» появилась статья Линденшмидта «О рисунках животных на костях из тейнгенской пещеры». И тут обнаружилась вещь прямо-таки сенсационная: медведь и лисица оказались скопированными из детской книги X. Лотманна о зоологических садах, зверинцах и их обитателях, изданной в 1868 г. Следовательно, с палеолитом они не могли иметь ничего общего. Легко корректируя цитаты, Линденшмидт сумел, кроме того, представить Мерка аферистом.

Кесслерлох к тому времени приобрел известность, и этот вопрос был поставлен на повестку дня в Йене. Профессор Фраас предложил провести заседание в следующем году в городке Констанце, откуда было рукой подать до Тейнгена, а также потому, что Розгартен — музей в Констанце — владел большой частью находок из Кесслерлоха.

Мерк, разумеется, защищался в научной печати, но спор решило расследование, проведенное полицией кантона Шаффхаузен. Выяснилось, что тейнгенский учитель во всей этой истории оказался «без вины виноватым». В мае 1875 г. упомянутые гравюры ему прислал Рютимейер с вопросом: «Подлинные ли они?» (по-видимому, ему показалось странным, что один из рабочих, участников тейнгенских раскопок, некто Мартин Штамм, принес их непосредственно ему, а не Мерку, утверждая, разумеется, что они были найдены уже после окончания исследований). Рютимейер, однако, в конце концов поверил в их подлинность, хотя Мерк ответил, что он в этом не убежден: не могли ли они попасть в руки Штамма каким-то нечестным путем? И отказался включить их в свою работу. Тому, что они все-таки там оказались, содействовал не кто иной, как президент Келлер, который их включил в работу Мерка и не счел нужным сказать об этом простому сельскому учителю.

Съезд в Констанце в 1877 г., на котором должно было развернуться сражение между сторонниками и противниками палеолитического искусства, таким образом, пришел к решению спора раньше, чем тот состоялся. Мирная тактика председательствовавшего профессора Вирхова и устроителя съезда Лейнера воспрепятствовала проявлению воинственного духа, и съезд закончился так же, как начался, — в исключительно доброжелательной атмосфере.

Подробности этого знаменитого дела стали известны позднее. Они показали, какую роль играет случай в судьбе научных открытий и полемик.

Мартин Штамм не заслуживает однозначного приговора, ибо вообще-то был человеком порядочным, но, потеряв работу по специальности (был он искусным ткачом), добывал средства к жизни чем придется, иногда и в качестве землекопа в пещере Кесслерлох. А там постоянно говорилось о северных оленях и других редких гравюрах, тут-то у него и зародилась идея поправить свои дела. На пасху 1875 г. он попросил ученика реального училища в Шаффхаузене и сына своего родственника Конрада Боллингена, чтобы тот на кусках ископаемой кости, принесенных с раскопа, выгравировал каких-нибудь животных; Конрад отыскал подходящие образцы и с помощью карманного ножа и вязальной спицы перенес их на кости столь искусно, как умел.

Кто знает, когда бы еще все это выяснилось, если бы в дело не вмешался невероятный случай. Год спустя другой мальчуган, Людвиг Линденшмидт-младший, будущий археолог, как и его отец, случайно увидел в журнале «Глобус» популярную статью о находках в Кесслерлохе, иллюстрации в этой статье показались ему чем-то знакомыми. Он перелистал свою книжку о животных, а поскольку это была та же самая книга Лотманна, которой пользовался Конрад Боллингер, отыскать медведя и лисицу оказалось несложно. Рассказывают, что он с гордостью, не произнеся ни слова, показал статью и книжку отцу в благом неведении того, какую научную бурю он тем самым разжигает.

Случай на самом деле беспрецедентный: фальсификатором и открывателем подделки было «невинное дитя», не понимающее взаимосвязи и последствий своего деяния.

Конрад вышел из этой истории чистым, но археологию он покинул, и это не может нас слишком удивлять. Пещера Кесслерлох осталась, однако, для него прекрасным воспоминанием. Еще около 1900 г., когда он учительствовал в школе для девочек в Базеле, его ученицы знали отлично действовавший способ избежать опасности на уроках математики: какая-нибудь из них спрашивала, что же на самом деле нашли в пещере. Как говорят, у пожилого господина всегда начинали сверкать глаза, и он снова и снова принимался рассказывать, однако о мошеннической афере никогда не произносил ни слова.

А что же случилось с предметами, вызвавшими целую бурю? Летом 1875 г. Келлера посетил сэр А. У. Фрэнкс, ведавший археологическими коллекциями Британского музея в Лондоне, увидел гравюры медведя и лисицы и, не колеблясь, признал их фальсификатом (подделкой). Интересно, как он поступил дальше: заплатив из своего кармана, он купил обе за 80 франков, а затем в своем музее присовокупил их к коллекции французского палеолита, собранной Кристи, в качестве наглядного образчика преднамеренной подделки. Напротив, пасущийся олень (подлинный!) и по сей день является самым ценным экземпляром в коллекции музея в Констанце.

Подобных, хотя, может быть, и не столь занимательных, историй мы могли бы привести и больше, будь на то место и время. Случалось иногда, что предметы, первоначально казавшиеся подозрительными, в конце концов оказывались подлинными, как это было с гравюрами мамонтов на обеих сторонах костяной пластины, извлеченной в 1865 или 1864 г. Э. Ларте в пещере поблизости от городка Лез Ейзи во Франции. Мортилье, с подозрением относившийся к проявлению духа у палеолитических людей, считал странные загнутые концы хоботов ошибкой современного фальсификатора, но аналогичная деталь была позднее открыта на настенной гравюре в пещере Ле Комбарель, а в августе 1924 г. — по остаткам сохранившегося в вечной мерзлоте мамонта, найденного на реке Колыме в Сибири. Ясно, что никакой мошенник во времена Ларте не мог этого предугадать.

Фальсификации, однако, касались не только натуралистических изображений, но и абстрактных фигур. Если вам когда-нибудь приходилось читать о замечательных прекрасно расписанных валунах, которые около 1889 г. были открыты Э. Пьеттом в большой туннелеподобной пещере Мас д’Азиль во французской провинции Арьеж (когда-то о них говорили как о возможных первых свидетельствах зарождения письменности), вам будет небезынтересно узнать, что 18 % образцов из коллекции Пьетта в наше время признаны фальсификатами.

Не менее любопытны и случаи фальсификаторских афер вокруг настенных росписей и гравюр в пещерах. Подделать такого размера картину по многим причинам сложнее, потому, наверное, большинство споров о подлинности такого рода произведений искусства доисторического времени, вызывавших подозрения, в конце концов разрешалось также в их пользу.

 

 

Война мамонтов

Вслед за этими довольно старыми историями следует вспомнить и самый свежий случай, тем более что «руффиньякская битва», или «война мамонтов», у нас почти не известна.

Название было придумано французскими газетчиками (которые в этой битве приняли прямо-таки творческое участие, дабы она не закончилась чересчур скоро), ее стоило бы именовать «войной с мамонтами»: речь шла о 137 мамонтах, а кроме них, о 24 бизонах, 14 конях, 11 козерогах, трех человеческих фигурах и 11 шатровидных знаках на стенах пещеры, именуемой Кро де Клузо, или Кро де Гранвиль, или Грот де Мирмон. Эта удивительная пещера расположена вблизи селения Руффиньяк в округе Лез Ейзи и была известна уже в XV и XVI вв. Позднее о ней как-то забыли, и даже великое наступление на французские пещеры с середины XIX в. ее минуло, несмотря на то что проглядеть ее из-за гигантских размеров было невозможно: воды, просачивающиеся с поверхности в глубины карстовой равнины, промыли в известняковом массиве большую систему подземных речных тоннелей, причем на трех уровнях, самый значительный из них — первый с семикилометровым коридором. Люди обитали там со времени среднего палеолита, но только в привходовой части.

Ни одно из открытий, спорадически там случавшихся, не могло, однако, сравниться с тем, которое сделали Луи-Рэне Нужье и Ромэн Робер 26 июня 1957 г.: они обнаружили настенные рисунки, несомненно, палеолитического возраста, крупные, многочисленные, притом до тех пор совершенно не известные. Целый месяц они таили свое открытие, в том числе и от С. Бланка, археолога, которому был поручен надзор за этой областью (именно это позднее, и совершенно справедливо, ставилось им в упрек), огласив его 20 июля на съезде Французского доисторического общества в Пуатье. При этом умышленно не сообщили, о какой пещере идет речь, но один из репортеров шел по их следам и скоро докопался до истины.

Замысел открывателей, разумеется, удался, полностью, изумление было полным. Но при этом родилась и иная реакция, не менее горячая, которую они в расчет не приняли. Посудите сами: не удивительно ли, что во французских пещерах, где уже 150 лет все кому не лень гонялись за палеолитическими находками и половину этого времени разыскивали настенную живопись, происходит такое сенсационное открытие, причем не в пещере, сокрытой от человеческих глаз со времен палеолита, как это было в случае с открытием в пещере Ляско в 1941 г., а, напротив, в месте, которое уже в течение целого столетия открыто для посещения туристов, и никто до сих пор не обратил внимания на 215 рисунков, выглядевших к тому же «совершенно новехонькими».

В доказательство правомерности своего недоверия скептики стали отыскивать странности. Первый план пещеры составил в 1759 г. Габриэль Букье, при этом он должен был подробно ознакомиться с пещерой, однако никаких свидетельств такого рода он не оставил. Местные землемеры в 1824 г. подготовили другой план. С той же целью в 1893 г. излазил всю пещеру Э. Мартель с сотрудниками. Описание пещеры было сделано для книги «Неизвестная Франция» в 1930 г. И нигде ни одного упоминания.

В 1949 г. аббат Глори, ученик знаменитого основателя науки о палеолитическом искусстве Анри Брейля, искал на стенах пещеры следы медвежьих когтей — и ничего не заметил (наконец, в 1915 г. сам Брейль провел там целый день в поисках пещерных насекомых и увидел не более остальных).

Первые сообщения о такого рода сомнениях дошли до общественности, и печать ухватилась за случай в Руффиньяке как за первоклассную сенсацию. В газетах стали публиковаться регулярные сообщения под шапкой: «С театра войны в Дордони!» Журналисты из парижских «Монд» и «Фигаро» и других газет предприняли поиски на свой собственный страх и риск. Одни искали доказательств того, что рисунки создали от нечего делать члены групп маки (французской организации Сопротивления во время второй мировой войны), у которых в глубине пещерных лабиринтов какое-то время был госпиталь. Другие отказывали рисункам в признании даже такого возраста и утверждали, что их нарисовали обгорелым фитилем лампы спелеологи; нашлось, наконец, несколько молодых спелеологов, которые то ли ради приобретения популярности, то ли желая позабавиться, сами заявляли об этом.

Открыватели устроили пресс-конференцию в Музее человека в Париже и защищались в газетных выступлениях. Они искали доказательств, на сей раз давнего существования настенных росписей в Руффиньякской пещере!

 

Два мамонта. Изображение на потолке пещеры Руффиньяк

 

Развернулись научные дискуссии, главную роль в которых играли мамонты: в пещерах, известных до той поры, их изображения попадались лишь в единичных случаях, здесь же они неожиданно оказались самым представительным видом животных. В сентябре 1956 г. была организована специальная археологическая комиссия, которая после изучения настенных росписей в Руффиньяке большинством голосов приняла решение считать их подлинными. Главную роль в этом сыграл Анри Брейль, отметивший, что рисунки стилистически вполне соответствуют искусству древнего мадлена. Любое суждение о художественно-стилистической классификации палеолитических рисунков и гравюр в определенной мере субъективно, и на самом деле совершенно однозначных фактов, доказывающих возраст руффиньякских рисунков, представлено не было. Поэтому, хотя сегодня почти все исследователи признают палеолитическое происхождение рисунков и пещера в Руффиньяке стала крупным туристическим объектом (к росписям, удаленным от входа на несколько сот метров, посетителей возят по узкоколейке), сопротивление противников все еще окончательно не сломлено.

Мы не станем говорить о пещерных фальсификатах и фальсификаторах. Вернемся еще ненадолго в мир ошибочных теорий. Из больших «рас» позднего палеолита, которые зародились в связи с пещерами и которые наука затем отправила на склад отживших идей, нам осталась еще одна, а именно «гримальдийская раса».

 

«Гримальдийская раса»

 

С названием Гримальди дело обстоит не так-то просто. Первоначально это было родовое имя владетельных князей Монако или, точнее, патрицианской семьи из Генуи, получившей в X в. во владение Монако от императора Оттона I за то, что изгнала оттуда сарацинов.

В XIX в. кто-то, желая подогреть интерес владельцев миниатюрного государства к археологическому исследованию группы пещер на морском побережье вблизи Монако, назвал их Гримальдийскими пещерами. Однако при этом не было забыто и их нынешнее название, которое существовало параллельно, а в новейшее время стало преобладающим. Так как эти пещеры находятся на самой границе Франции и Италии (между французским городом Ментона и итальянской Вентимильей), то фактически уже на территории Италии. Действительное их итальянское наименование — Бальци-Росси (Красные скалы), переведенное французами соответственно, как Рош руж. Однако с прошлого столетия используется, как правило, местное диалектное название, транскрибируемое, как Баоуссе Руссе. В XIX в., кроме того, пещеры стали именовать и Ментонскими, но последнее название очень быстро вышло из употребления.

При всех сложностях с названием само это место, несомненно, удивительно живописно. Более 100 лет назад при начале исследований это был глухой заброшенный край, но его положение на границе французской и итальянской Ривьеры способствовало в XX в. коренным переменам. Подножия высоких известняковых утесов, к которым когда-то почти у самого морского прибоя лепилась торговая дорога римлян, сегодня окаймлены пляжами, застроены отелями, перед войной тут было сооружено и казино. Римскую торговую дорогу заменила железная дорога, которая пробила главную из Красных скал коротким туннелем и прошла совсем рядом с входами в пещеры, которые в наше время располагаются примерно в 20 м над современным уровней моря. Вершины утесов огибает международное шоссе с таможней именно над главной скалой. Счастье еще, что железо и человеческий «вкус» не столь долговечны, как камень; иначе главную скалу, кроме всего прочего, до сих пор закрывала бы безобразная стальная конструкция, которую соорудили в 1923 г. для того, чтобы соединить шоссе с пляжами и казино, и которую разобрали лишь в 1972 г.

Сегодня это действительно весьма трудная задача — мысленно отрешиться от всех достижений цивилизации и увидеть некогда пустынные скальные утесы с пещерами, откуда здесь и там поднимались дымы очагов их палеолитических обитателей. Это должна была быть весьма своеобразная картина уже потому, что сами пещеры необыкновенны. Входы в них, обращенные к югу, формой напоминают окна готических соборов: они высокие, узкие и заканчиваются как бы суженной стрельчатой аркой.

Это даже не пещеры, а отвесные расщелины, несколько расширенные водными потоками. Не простираются они и сколько-нибудь глубоко в недра Красных скал: самая глубокая из них едва ли достигает в длину 30 м, по большей части речь идет о скальных навесах. И все же их палеолитические богатства были таковы, что обеспечили им навсегда место в истории археологии.

Прежде чем рассказывать об этих находках более подробно, следует познакомиться с топографией и названиями пещер. Первоначально их было известно девять; кроме названий, они имеют и порядковый номер, причем нумерация идет от Франции в сторону Италии, поскольку им их присваивал еще 100 лет назад французский археолог Эмиль Ривьер де Прекур. Однако в общепринятом обозначении до сих пор используются классические французские названия.

Первой, если начать с запада, с того места, где Пропасть Святого Людовика образует границу между двумя странами, является пещера под названием Грот детей, наиболее интересная (а потому мы оставляем ее на конец); вторая именуется Абри Лоренци, по имени Ф. Лоренци, служителя музея в Монако около 1900 г. Третьей стоит пещера Грот Флорестана. Четвертая — Грот дю Кавийон (по-итальянски — Гротта ди Кавийоне, или ди Кавиччио). Заполняющие эту пещеру осадки были раскопаны еще в 1870 г. до самого скального основания, и в ее разрезе было установлено пять культурных слоев со следами древних очагов и различными каменными орудиями. Пятая — Большая пещера (Барма-Гранде, называвшаяся когда-то также Грот аббо). К ней мы еще тоже возвратимся. Шестая — Бауоссо Торре — уже не существует. Каменный карьер, который в конце прошлого столетия разрушил главный утес, привел к тому, что подошва скалы, ранее падавшей прямо в море и служившей естественной границей между Францией и Италией, находится ныне в нескольких метрах от воды. А именно в разрушенной части находилась упомянутая пещера, в которой при ее обследовании в 1873 г. были найдены палеолитические скелеты двух взрослых индивидуумов и ребенка.

 

Из 16 пещер и скальных навесов в скалах Бальци-Росси вблизи города Ментона на плане обозначены только самые известные: 1 — Грот детей; 2 — навес Лоренца; 3 — Флорестанова пещера; 4 — Грот Кавийон; 5 — Барма-Гранде; 6 — Бауссо да Торре (ныне не существует); 7 — Пещера принца; Z — железная дорога; S — шоссе над скалами; т — музей

 

Седьмая пещера, находящаяся уже с противоположной стороны большой скалы, носит имя Принца (Гротта дель Принсипе). Ее название связано с одним из владетелей Монако Альбертом I, который эту пещеру купил и около 1902 г. финансировал ее исследование; для сохранения вещественных результатов этого исследования он даже организовал в старом правительственном замке на монакской скале Музей доисторической антропологии, в двух залах прекрасного современного здания которого (оно было выстроено в 50-х гг. нашего столетия) мы еще и сегодня видим много интересного (разумеется, находится этот музей уже в Монте-Карло рядом с Экзотическим садом над синей гладью Средиземного моря).

Пещера Принца — самая большая из девяти и содержит самые древние осадки. От имени князя Альберта ее изучал каноник Вильнев; второй раз работы в ней велись около 1970 г., когда директор музея в Монако доктор Луи Барраль нашел действительно редкостные вещи: ручное рубило палеолитической культуры ашель и грубые галечные орудия. Обнаружен там был и скелет, принадлежавший человеку преднеандертальской стадии (следовательно, намного более древнего, чем все пятнадцать скелетов, до тех пор найденных в этих пещерах, — преимущественно кроманьонских — Гомо сапиенс). Кости из Пещеры Принца — это, по-видимому, единственные останки тех, кто изготавливал и использовал ашельские ручные рубила.

Под следующими номерами идут другие, как правило, уже небольшие скальные навесы, без крупных находок.

А теперь обратимся к наиболее значимым находкам. Великая эпоха открытий в пещерах Гримальди настала в 1872 г., когда строительство железной дороги от Марселя и Ниццы до Вентимильи и Генуи привело к разрушению природного ландшафта вблизи входов в пещеры и уничтожению насыпных конусов перед ними. Тогда-то там совершенно случайно, однако как раз вовремя, появился Э. Ривьер, имя которого навсегда осталось связанным с пещерами.

Наиболее важным из того, чем пещеры Гримальди послужили научному познанию, стали останки людей эпохи позднего палеолита. Их там оказалось большое количество, и хорошо сохранившиеся скелеты дали множество ранее неизвестных сведений о физическом облике наших предков.

 

 

«Мужчина из Ментоны»

Первым крупным открытием стал «ментонский человек», или «мужчина из Ментоны». Долгие тысячелетия он почивал на глубине 6,5 м в пещере Кавийон, лежа в удобном положении на левом боку, он словно бы спал, подогнув колени и сложив руки у головы, прежде чем под лопатами рабочих, нанятых господином Ривьером, 26 марта 1872 г. появились кости его ноги. Рядом с хорошо сохранившимся скелетом Ривьер нашел режущие каменные орудия, каменные отщепы, кости животных и множество разных просверленных раковин морских моллюсков; 700 из них, очевидно, составляли украшение какого-то головного убора, на который они были нашиты. Ткань (или кожа) давно истлела, остались лишь раковинки, лежащие как свидетельство палеолитической моды в определенном порядке на черепе.

Доложив в том же году о своем открытии на международном конгрессе археологов и антропологов в Брюсселе, Ривьер произвел огромную сенсацию. Текст статьи, помещенной в сборнике трудов конгресса, он сопроводил фотолитографией размером во всю страницу первоначального положения найденного погребения. В то время еще оставался важным сбор доказательств одновременного существования человека и вымерших плейстоценовых животных. Находка в Гроте Кавийон принадлежала к числу таких доказательств: в том же слое, поблизости от скелета, были найдены кости мамонта, шерстистого носорога, пещерного льва. Все плейстоценовое напластование в целом было перекрыто ненарушенной синтровой коркой. Поэтому делювиальный возраст скелета не вызывал сомнения ни у Ривьера, ни у Лайеля, ни у большинства других ученых.

 

«Мужчина из Ментоны»

 

Знаменитый скелет был извлечен целиком, вместе с почвой, на которой он лежал, на большой повозке перевезен в Париж и выставлен в Ботаническом саду, традиционном центре французской палеонтологии. Там его исследовали отечественные и иностранные ученые; среди последних, конечно, англичане — Даукинс, а затем Пенгелли, автор статьи «Пещерный человек из Ментоны» (1873). Затем скелет разделил судьбу большинства выдающихся палеолитических находок из французских пещер: он стал экспонатом этнографического музея, созданного во дворце Трокадеро, оставшемся в Париже от Всемирной выставки 1878 г. Когда же дворец отслужил свой век, на его месте выросло огромное современное здание, опять-таки для всемирной выставки (1937), превратившееся через год во всемирно известный Музей человека. Здесь «мужчина из Ментоны» находится и сегодня в обществе черепов из Кро-Маньона и остальных памятников ледникового периода, но далеко не со всеми человеческими останками из пещер Гримальди: Парижу пришлось поделиться ими с Монако и небольшим музеем вблизи самих пещер.

За «ментонским человеком» последовали и другие люди, называть их по имени ближайшего города не было надобности, ибо сами пещеры приобрели всеобщую известность. К тому же, хотя число находок росло, они уже не возбуждали такого интереса, как та, первая. Три скелета, выкопанных в Баоуссо да Торре в 1873 г., остались в тени его славы. Для того чтобы снова обрести общественное признание, троглодиты из пещер Гримальди должны были бы оказаться в чем-то более интересными, нежели предшественники. Общественный интерес к ним снова вспыхнул после открытия в Гроте детей. Эта пещера совсем невелика, но оказалась чрезвычайно богатой на редкостные находки. Ривьер нашел там два позднепалеолитических детских скелета, положенных, видимо, одновременно один подле другого на тогдашнем полу пещеры. Одежда детей, так же как и головной убор «ментонского мужчины», была расшита множеством мелких раковин.

Дети, как ни странно, оказались не единственной парой, погребенной в этой пещере. Заполняющие ее осадки местами достигали десятиметровой мощности, и к началу нашего столетия еще 2–3 м оставались не раскопанными. Во время последующих научных работ в слое, обозначенном латинской буквой N, был найден скелет кроманьонца, переданный затем музею в Монако. Когда же в 1901 г. были раскопаны три самых нижних слоя на глубину около 8,5 м от поверхности, произошло самое интересное открытие.

На месте потухшего очага в странной позе лежали два хорошо сохранившихся скелета: 15–17-летний юноша, украшенный ожерельем из морских раковин, слегка скорченный, лежал на правом боку и держал на коленях и в объятиях старую женщину, чей скелет был согнут так сильно, что можно предполагать, первоначально руки женщины должны были быть связаны с ногами. Около черепов располагалось простое покрытие из четырех больших камней. Казалось, что умершая старуха была связана, положена лицом к земле и «заключена в объятия» мужчиной в знак выражения страха перед ней членов семьи умершей. Может быть, оба они и умерли вместе? Было ли это случайностью или произошло преднамеренно? Может быть, юноша был принесен в жертву во время погребальной церемонии? Очевидно, здесь перед нами снова одна из трагедий древности, порожденная законами родового общества либо культовыми предписаниями — насколько толкование это верно, — и погребены мужчина и старуха одновременно.

 

Своеобразное положение скелетов юноши и старухи — представителей «негроидной гримальдийской расы» из Грота детей (по Р. Верно)

 

Однако то была не единственная загадка, поставленная перед наукой этой удивительной парой. Вторая проблема оказалась намного серьезнее, именно ради нее мы, собственно говоря, и отправились в пещеры Гримальди.