Zinka Milanov,Leonard Warren - Fausto Cleva

грозный критик "Нью-Йорк Тайме" Олен Дон назвал меня "Tenor of Tenors" - "тенором из теноров". В другой раз зрители балкона развернули транспарант метров на тридцать с надписью по-итальянски; "Виват Марио Дель Монако, король теноров!"

Ежегодно я проводил в Нью-Йорке много ме­сяцев. Бывало, охваченный ностальгией, я отправ­лялся в места, где бывали итальянцы, заходил е кафе "Феррара", "Литтл Итали" поболтать с земляками либо шел смотреть какой-нибудь итальянский фильм, покупал в лавках итальян­ские сладости. В свое время в кафе "Феррара" заходил и Карузо, а меня в ту пору чрезвычайно интересовал его жизненный путь. Мне хотелось пройти в Нью-Йорке по его следам, побывать там, где он бывал в начале века. Я обнаружил, что Карузо умер от гемоптизиса — легочного крово­течения, вызванного какими-то каплями, кото­рыми ему приходилось подлечивать голосовые связки. Он был вынужден зачастую петь по три спектакля в неделю и без помощи капель не мог полностью восстановить голос. Однако содержав­шиеся в них масла за много лет употребления лекарства привели к хроническому заболеванию легких.

О Мафальде Фаверо, Джине Чинья, Зинке Милановой и Ренате Тебальди я уже упо­минал. Однако вместе со мной в разное время выступали и другие примадонны. Так, Мария Канилья была моей главной партнершей по сцене в "Тоске", когда мы выступали в пармезанском театре "Реджо". Я всегда с большой симпатией вспоминал об этой милой неаполитанке, урожен­ке Абруцци, которая никогда не затевала мелких дрязг, не устраивала сцен ревности, но все схва­тывала на лету и радовала своей приятной внеш­ностью. Она даже физически помогала мне в высоких нотах, крепко поддерживая меня за спину.

Зато Лина Бруна Раза обладала самым ярким чувственным голосом, который мне когда-либо доводилось слышать. Эта невероятно привлека­тельная падуанка являлась питомицей Масканьи. Я полагаю, подобной ей Сантуццы на свете не бы­ло. Вспоминаю и Джульетту Симионато, мец­цо-сопрано, с которой я особенно часто выступал на протяжении по меньшей мере двадцати лет. Миниатюрная, но вместе с тем энергичная и неу­томимая женщина, обладавшая огромной силой воли, она выступала с великолепным репертуа­ром, включавшим в себя одновременно и Верди, и Россини, и Моцарта. При этом она отличалась наимягчайшим характером. Ни разу я не слы­шал из ее уст порицания или критики в адрес коллеги.

Затем, словно ураган, в оперный мир ворва­лась новая примадонна - Мария Каллас. Ее карьера началась еще до войны одновременно с моей, но поначалу ничто не предвещало ей судьбы опер­ной звезды такого уровня, чтобы соперничать с Ренатой Тебальди — величайшей звездой, восхо­дившей в те годы. Я познакомился с Каллас б Риме, вскоре после ее прибытия из Америки, в доме маэстро Серафима, и помню, что она спе­ла там несколько отрывков из "Турандот". Впе­чатление у меня сложилось не самое лучшее. Ра­зумеется, Каллас легко справлялась со всеми во­кальными трудностями, но гамма ее не произво­дила впечатления однородной. Середина и низы были гортанными, а крайние верхи вибриро­вали.

Однако с годами Мария Каллас сумела прев­ратить свои недостатки в достоинства. Они ста­ли составной частью ее артистической личности и в каком-то смысле повысили исполнительскую оригинальность. Мария Каллас сумела утвердить свой собственный стиль. Впервые я пел с ней в августе 1948 года в генуэзском театре "Карло Феличе", исполняя "Турандот" под управлением Куэсты, а год спустя мы вместе с ней, а также с Росси-Лемени и маэстро Серафимом отправи­лись в Буэнос-Айрес.

Для Марии эта поездка оказалась неудачной. Еще в пути на борту трансатлантического лайне­ра, слушая ее вокализы, я понял, что она не понравится аргентинской публике. Рина согласи­лась с моими опасениями. Зрители театра "Ко­лон" любят "итальянские" голоса, поэтому уже первая опера, "Турандот", требующая значитель­ной вокальной мощи, стала для Каллас неуда­чей. Певица сделалась объектом всеобщих жесто­ких нападок и наотрез отказалась появляться на людях, вплоть до репетиций "Нормы". Однако маэстро Серафин, ее большой поклонник, сумел помочь ей преодолеть самый трудный перелом­ный момент. "Норма" прошла гораздо лучше. Все же критики обошлись без гимнов. Они признали виртуозные и артистические достоинства Каллас, но не приняли ее голос, назвав его "неровным".

К счастью, Мария обладала выдающейся си­лой духа. Вернувшись в Италию, она подписала с "Ла Скала" контракт на "Аиду", но и у милан­цев на вызвала большого энтузиазма. Столь ги­бельный сезон сломил бы кого угодно, только не Марию Каллас. Ее воля могла сравниться с ее талантом. Помню, например, как, будучи сильно близорукой, она спускалась по лестнице в "Туран­дот", нащупывая ступени ногой столь естествен­но, что никто и никогда не догадался бы о ее недостатке. При любых обстоятельствах она дер­жала себя так, будто вела схватку со всеми окру­жающими.

Как-то февральским вечером 1951 года, сидя в кафе "Биффи-Скала" после спектакля "Аида" под управлением Де Сабаты и при участии моей партнерши Константины Араухо, мы разговари­вали с директором "Ла Скала" Гирингелли и ге­неральным секретарем театра Ольдани о том, какой оперой лучше всего открыть следующий сезон. Гирингелли, всегда безукоризненно оде­тый, с белоснежной копной волос, не очень-то вступал в доверительные отношения с артиста­ми, но в тот вечер он смягчился. Директор понял, что я - тот певец, который ему нужен, и даже поинтересовался моим мнением, когда Де Сабата предложил "Норму".

Гирингелли спросил, считаю ли я "Норму" подходящей для открытин сезона, и Я ответил утвердительно. Но Де Сабата все никак не решал­ся выбрать исполнительницу главной женской партии. Он был художественным руководите­лем "Ла Скала", творя хорошую и дурную по­году в миланской опере. Суровый по характе­ру, Де Сабата, так же как Гирингелли, избегал доверительных отношений с певцами. Все же он повернулся ко мне с вопросительным выраже­нием лица.

"Мария Каллас", - не колеблясь ответил я. Де Сабата, помрачнев, напомнил о неуспехе Ма­рии в "Аиде". Однако я стоял на своем, говоря, что в "Норме" Каллас станет подлинным откры­тием. Я помнил, как она победила неприязнь пу­блики театра "Колон", отыгравшись за свою не­удачу в "Турандот". Де Сабата согласился. Види­мо, кто-то другой уже называл ему имя Каллас, и мое мнение оказалось решающим.

Сезон решено было открыть также "Сици­лийской вечерней", где я не участвовал, посколь­ку она непригодна для моего голоса. В тот же год феномен Марии Менегини-Каллас вспыхнул но­вой звездой на мировом оперном небосводе. Сценический талант, певческая изобретатель­ность, необычайное актерское дарование - все это самой природой было даровано Каллас, и она сделалась ярчайшей величиной. Мария встала на путь соперничества с молодой и столь же агрес­сивной звездой - Ренатой Тебальди.

1953 год положил начало этому соперниче­ству, продлившемуся целое десятилетие и разде­лившему оперный мир на два лагеря. Тридцати­летняя Каллас уже шесть лет выступала на сцене. Тебальди было 31 год, и она имела восьмилетний оперный стаж. Необъявленное сражение началось в декабре на сцене театра "Ла Скала". Первой оперой в афише была объявлена "Валли" Каталани с Тебальди в главной роли; второй оперой шла "Медея", главная роль - у Каллас.

В "Валли" на открытии сезона Рената Тебальди снискала успех, однако критика совер­шенно несправедливо выдвинула некоторые за­мечания относительно интерпретации, которая, на мой взгляд, в точности соответствовала сильному и замкнутому характеру ее нордической героини. Величественная фигура Тебальди придавала всей опере "Валли" нужный масштаб.