Революционный «правопорядок»

 

Почта приносила известия о новых и новых насилиях против Церкви, священнослужителей и верующих, о надругательствах над храмами и монастырями. Список пострадавших пастырей и обителей рос по мере того, как усиливалось общее разложение государства. В каждом номере епархиальных органов того времени можно было найти эту печальную и позорную для всякого народа хронику.

Всю вторую половину января длились скорбные события в Александро-Невской Лавре в Петрограде. Начались они 13 января 1918 года, когда по приказу комиссара призрения А. Коллонтай, Лавра была занята красногвардейцами и матросами.

17 января в Петрограде, в зале Общества распространения религиозно-нравственного просвещения, на Стремянной, состоялось многолюдное собрание духовенства и представителей приходов. Громадный зал не мог вместить всех, желавших туда попасть. Попытка красногвардейцев захватить Лавру глубоко взволновала Петроград.

Первым говорил митрополит Петроградский Вениамин. Он сообщил о посещении его чиновником комиссариата призрения Иловайским, который сказал, что с этого дня Лавра переходит в ведение «народа». Для жительства митрополиту отводилось небольшое помещение.

Настоятель Казанского собора прот. Ф. Орнатский предложил в ближайшее воскресенье из всех храмов столицы устроить крестный ход к Александро-Невской Лавре. Собрание единодушно приняло это предложение, а также резолюцию протеста против попытки захватить Лавру и предполагаемого захвата духовно-учебных заведений.

Было принято также предложение отправить к Патриарху делегацию с просьбой восстановить митрополита Вениамина в правах настоятеля Лавры и одновременно ознакомить его с положением церковных дел. Выступивший в заключение с горячей речью священник Никитин обрисовал трагическое положение петроградского духовенства.

Около часу дня 19 января, по распоряжению уже упоминавшейся Коллонтай, в Лавру прибыл отряд матросов и красногвардейцев во главе с комиссаром Иловайским. Иловайский прошел к митрополиту и потребовал очистить митрополичьи покои. Между прочим, он спросил митрополита, знает ли тот, что такое комиссар, и тут же пояснил, что комиссар — это лицо, которое имеет право распоряжаться лаврским имуществом, имеет право выселить каждого, кого найдет нужным.

В ответ на это митрополит сказал, что он может протестовать против посягательств на права Православной Церкви только христианскими мерами. Во всяком случае, он, будучи избранным на митрополичью кафедру народом, считает своим долгом охранять лаврское имущество, принадлежащее петроградскому обществу православных людей.

Если лаврские помещения нужны для благотворительных целей, то это не является достаточным основанием для реквизиции всего лаврского имущества.

Иловайский повторил свое требование и заявил, что если оно не будет выполнено, он применит силу.

Затем комиссар в сопровождении красногвардейцев направился в собрание Духовного собора Лавры, где в то время находился наместник Лавры Преосвященный Прокопий, и потребовал от епископа сдать ему все лаврское имущество: вещи, капиталы, помещения.

Епископ Прокопий категорически отказался выполнить это разбойничье требование. Его объявили арестованным и отвели в келью. Духовный собор Лавры в полном составе тоже был арестован, и к нему приставили караул из красногвардейцев.

Во время этих событий с лаврской колокольни раздался набат. Оказалось, что находившиеся в лаврском дворе богомольцы, узнав о появлении красногвардейцев, бросились на колокольню и забили тревогу.

К Лавре стали быстро стекаться толпы народа. Слышались крики:„Православные, спасайте церкви!" К толпе вышел Иловайский в окружении нескольких матросов. Матросы были вооружены винтовками, а сам комиссар все время угрожал толпе револьвером.

По адресу комиссара из толпы послышались угрозы. Его окружили со всех сторон. Затем толпа обезоружила матросов, а комиссара сбили с ног и отобрали револьвер.

Дело грозило окончиться самосудом. Только авторитет монахов, усмиривших ярость толпы, спас комиссара и иже с ним от неминуемой смерти.

Тем временем, к красногвардейцам прибыла подмога. На грузовиках привезли два пулемета и установили их на лаврском дворе возле церкви Святого Духа. По звонарям дали несколько предупредительных очередей. Богомольцев энергично выгоняли с лаврского двора. В результате беспорядочной стрельбы был тяжело ранен в бедро книгопродавец Усов.

Находившийся в это время на лаврском дворе протоиерей Скорбященской церкви (за Невской заставой) Петр Скипетров обратился к красногвардейцам с увещанием не производить насилий над верующими, не издеваться над святынями. От этих слов большевики как будто озверели, и один из них выстрелил прямо в отца протоиерея. Пуля попала в рот, раздробила челюсть и засела в шее. На другой день протоиерей Скипетров скончался.

20 января митрополита Вениамина посетила делегация от рабочих стеклянного и фарфорового заводов и выразила готовность защищать имущество Лавры. Позже явилась депутация от рабочих экспедиции заготовки государственных бумаг, которая просила разрешить ей участвовать в охране святынь Лавры. Многие прихожане круглые сутки проводили в Лавре, готовые в любую минуту встать на защиту лаврских святынь.

20 января, в субботу, почти во всех петроградских газетах было напечатано сообщение, что СНК запретил крестные ходы, которые по многочисленным просьбам верующих, возмущенных налетами на Лавру, предполагалось устроить в воскресенье. Не ограничиваясь первым официальным сообщением относительно событий, разыгравшихся в Лавре, СНК опубликовал второе — об убийстве о. Петра Скипетрова, коренным образом извратив обстоятельства убийства.

„...Не успели забыть мученика о. Кочурова, — писал в «Церковных ведомостях» проф. А. Борзов, — как перед нами новый мученик... Он погиб в стенах столичной Лавры, где, по-видимому, меньше всего было бы ожидать торжества грубого насилия. Но и сюда оно проникло с улицы, — сюда, в место покоя, молитвы, уединения."

Орган социал-революционеров «Воля страны» в те дни писал: „Теперь, при диктатуре большевизма, в церквах появляются вооруженные отряды с пулеметами. Ими фабрикуются новые святые, они создают мучеников на почве религиозной так же, как создают они их во всех других областях русской жизни. Борьба, предпринятая Смольным для проведения в жизнь своих декретов, в той форме, в которую она вылилась в Лавре, ничего, кроме взрыва ненависти, не может вызвать. Убийство несчастного свящ. Скипетрова так же отвратительно, как расстрел манифестации 5 января (см. выше — В. Р.) и убийство Шингарева и Кокошкина (министров старого правительства — В. Р.). Большевики возвращают Россию к Средневековью. Ко всем ужасам войны классовой, национальной, партийной, областной и внешней они прибавляют еще войну религиозную, быть может самую страшную и самую нелепую из всех".

Несмотря на запугивание со стороны СНК, 21 января 1918 года, в виде протеста против беззаконных и варварских действий большевиков, был устроен из петроградских церквей в Лавру крестный ход. Шествие было грандиозным, как по числу в нем участвовавших, так и по воодушевлению. Присутствие же в нем интеллигенции свидетельствовало, что не только простолюдины были оскорблены в своих лучших чувствах.

Ежедневная пресса отозвалась на лаврские события с редким единодушием. Газеты всех направлений, исключая, конечно, большевистские, сурово осуждали насильников, посягнувших на святое святых народной души.

Д. Философов в «Нашем веке» писал о «новом фронте» — фронте физической борьбы с Церковью:

„Я еще не знаю всех подробностей событий в Лавре, но уже в народных массах ходят слухи не только о кощунствах, но и о предстоящей реквизиции самих храмов, прекращении богослужений.

Слухи эти падают на очень благоприятную почву. И кто знает, какие плоды на ней вырастут? Те самые массы, которые в вопросах материальной жизни настроены очень большевистски, могут «разделиться на ся» и начать воистину братоубийственную войну. В данном случае авторитетным судьей является недавно избранный митрополит Петроградский Вениамин. Он хорошо осведомлен о настроении паствы. На днях он обратился к властям с официальным письмом, в котором очень скромно и незлобно предупредил о нежелательности резких мер, оскорбляющих религиозное чувство народа. С этим указанием необходимо считаться.

В конце концов, для Церкви, как таковой, никакие гонения не опасны. Всякие гонения очищают Церковь, укрепляют ее моральный авторитет. История дает нам неопровержимые тому доказательства.

Но в настоящие трагические дни, когда не только Петроград, но вся Россия представляет собой настоящий вулкан, всякие грубые эксперименты в этой сложной психологической области чреваты очень серьезными последствиями. Большевики хвалятся пониманием психологии масс. Но в области религиозной они совершенные слепцы. Вот уж воистину — не ведают, что творят.

Достаточно несчастна Россия, достаточно замучена она непланомерной и случайной «гражданской войной», чтобы равнодушно относиться к новой ее форме.

Если нельзя «управлять», потакая темным инстинктам масс, то совершенно также нельзя «управлять», возбуждая инстинкты ненависти. Это ведет к окончательному разложению всякого общежития, всякого управления.

И не случайно, как раз в тот день, когда начались продовольственные обыски, другими словами, тот самый день, когда официально подтвержден голод, началось и физическое гонение на Церковь, которая так или иначе в течение веков утоляла духовный голод русского народа. Как бы ни были велеречивы программы наших властей, ни того ни другого голода они пока не удовлетворили, да вряд ли удовлетворят".

«Оренбургский церковно-общественный вестник» писал о событиях в Воронеже. 20 января в Митрофаниевский монастырь явился представитель комитета совета депутатов и потребовал от настоятеля очистить корпус, где прежде находился госпиталь, казначейский корпус, две квартиры — архиерейского секретаря и фельдшера, дом, где помещались послушники, и странноприимный дом, где жили в то время беженцы, семинаристы, дети беднейших родителей и бесприютные старцы (этот дом вообще служил приютом для бедных людей).

Правление монастыря обратилось к большевикам с письменным протестом против этой реквизиции, но, естественно, протест ни к чему не привел.

По сообщению «Петроградского эха», 3 февраля в часовне Александро-Свирского подворья (по Разъезжей улице) происходило богослужение, во время которого в часовню ворвалась группа солдат и потребовала от иеромонаха, совершавшего богослужение, прекратить службу и закрыть часовню. Иеромонах отказался (иначе и не должен был вести себя священнослужитель! — В. Р.). Тогда бандиты выволокли иеромонаха из часовни силой и сняли с него облачение. Другие стали тушить свечи и вставлять в подсвечники окурки папирос (примитивное, но весьма распространенная в то время форма издевательства безбожников над религиозным чувством верующих - В. Р.).

В донесении Собору архиепископа Тверского Серафима говорится о новых насилиях над Церковью, ее служителями и достоянием.

Председатель Никулинского волостного комитета Сергей Журавлев, человек порочный, бывший осужденный за воровство и убивший человека при реквизиции хлеба (впрочем, порочный ли с большевистской точки зрения? — В. Р.), угрожал, что закроет все церкви в своей волости. По его распоряжению уже были отобраны церкви в селах Гнездово, Ерзовка и Покровское-Новостанское.

27 марта к священнику с. Гнездова явились комендант местной (Никулинской) красной гвардии, два вооруженных красногвардейца, письмоводитель, два члена волостного комитета, т. е. вся большевистская «власть», и предъявили распоряжение Журавлева (см. выше) о производстве описи имущества церкви. В опись включили все имущество из серебра, меди и ризницу. Захватили из церкви 92 рубля 58 копеек (храм бедный, деревянный, недавно построенный, доходов нет) и скрылись.

Тверскими большевиками был захвачен «для нужд совета рабочих и солдатских депутатов» загородный архиерейский дом в Трехсвятском, где по почину архиепископа Серафима в продолжение всей войны содержался на средства епархии госпиталь. Тверской комиссар «по вероисповедным делам» Синицын, 20-летний юнец, отдал распоряжение распродать все имущество архиерейского дома и в трехдневный срок выселить живущих в нем монахов, а сам поселился в архиерейских покоях.⁾ Архиепископу Серафиму приказано немедленно покинуть Тверь, в случае сопротивления большевики грозили ему заключением под стражу на военную гауптвахту."