Последовательные революционеры предлагали: попов — в Сибирь, иконы — в костер, храмы — под клубы.

Похоже на бред сумасшедшего? Нет! Это — извлечение из большевистских «десяти заповедей».

РЕВОЛЮЦИОННОЕ «ПРАВОСУДИЕ»

 

Известно, что только в 1922 году была создана советская прокуратура. И лишь в 1923 году принят уголовный и уголовно-процессуальный кодекс.

До этого времени советское «правосудие» опиралось не на закон, а на «революционное правосознание». Два послереволюционных года — период «революционных судов», которые в большинстве случаев заканчивались «вышкой», т. е. расстрелом. Термин «со всей строгостью революционного суда», который присутствовал почти в каждом таком «судебном» деле, означал не что иное, как расстрел.

Большевики в данном случае не были оригиналами. Они лишь с завидной последовательностью скопировали ситуацию французской революции, где главным орудием террора и являлся революционный суд. Он решал дела без лишних формальностей, ежемесячно приговаривая к смертной казни на гильотине, часто на основании одних лишь подозрений, сотни и тысячи таких «подозрительных».

Наиболее удачно, кажется, большевистский революционный суд (как, впрочем, и любой другой, революционный) характеризует одно слово — самосуд.

Вот этот самосуд и гулял по России несколько лет под штыком кого угодно: красногвардейцев, солдат всех родов, матросов, уголовников, имевших красный бант на картузе или в петлице.

В 1919 году эти самосуды перешли в руки членов Чрезвычайной Комиссии (Че-Ка, Чрезвычайка, как ее называли в народе); «мировой пожар», «мировой оркестр» все заметнее начинали приобретать пандемические черты.

Тот, кого миновал расстрел, — не мог избегнуть ареста. Любой бандит, имевший оружие, мог арестовать архиерея, священника, произвести обыск (часто без всяких ордеров и санкций), реквизировать («социализировать») их ценности, делать с ними все, что угодно.

Впрочем, это характерно и для последующих лет: в Уголовном розыске были всегда следователи, которым безразлично было кого сажать, за что сажать, зачем сажать, — лишь бы сажать...

«Псковская воля», орган социалистов-революционеров, сообщала об аресте в первый день Рождества 1918 года Псковского епископа Евсевия. В покои епископа явился наряд военно-революционного комитета, предъявивший ордер на арест «того священника, который за Литургией в день Рождества Христова произнес погромную речь». В это время в гостиной архиерея присутствовали двое священников и псаломщик, возвратившиеся из церкви.

— Кто из вас говорил погромную речь? — требовательно спросили солдаты.

— Проповедь в соборе говорил миссионер, — ответил епископ Евсевий.

— Где он?

— Его здесь нет.

— Ну, так где он живет? — Никто адреса не назвал.

— В таком случае мы арестуем вас, — обращаясь к архиерею заявили прибывшие.

— Я же архиерей, а не миссионер, — пытался убеждать их епископ Евсевий.

— Нам все равно...

— Как все равно? У вас и ордера на мой арест не имеется.

— Нечего дурака валять, собирайтесь, — решительно заявили посланцы комитета.

Во время препирательств один из присутствовавших священников сумел позвонить в главное управление милиции. Ему показался подозрительным ордер, подписанный 6 января, а арест налагался за проповедь в рождественскую литургию, т. е. 7 января.

Из милиции был командирован наряд, который арестовал солдат, но вместе с ними был арестован и епископ Евсевий...

В тревожной атмосфере жил Омск. На основании Декрета об отделении Церкви от государства местные большевики предъявили омскому епископу требование, чтобы все управление консистории, вместе со зданием, делами, инвентарем и имуществом он передал в их распоряжение. Потребовали также, чтобы он очистил свои покои для размещения большевистских учреждений.

В этот день в новом соборе совершалась торжественная служба. Протоиерей о. А. Соловьев с большим подъемом и чувством сказал проповедь о гонениях на Церковь. Сам плакал, плакали прихожане.

3 февраля, в субботу, около церкви стали собираться группы прихожан. Красногвардейцы эти группы разгоняли. На следующий день был устроен общий крестный ход. Возбуждение было сильное. Было прочитано послание Патриарха Тихона. Серьезных столкновений пока не произошло.

В ночь на 6 февраля к архиерейскому дому подошел вооруженный отряд матросов из карательного отряда и начал стучать в двери дома. В виду грабежей и насилий, чинимых в городе по ночам под видом обысков, прислуга дверей не открыла. Пришедшие стали грозить, что будут стрелять и взорвут двери, если им не откроют, и действительно начали ломиться.

Тогда по распоряжению эконома архиерейского дома на соборной колокольне ударили в набат. Отряд сбежал. Через некоторое время в архиерейский дом снова постучали. На вопрос: кто? послышался ответ: свои, прихожане. Келейник открыл двери. Это оказались красногвардейцы. Когда келейник попытался выпроводить непрошеных гостей за дверь, его выстрелом из револьвера убили на месте.

Преосвященного Сильвестра схватили, к виску приставили револьвер и, не дав возможности надеть теплую верхнюю одежду, по сибирскому морозу повели через весь город в «Дом республики» — помещение Совдепа.

Главарь отряда, перед уходом, выстрелом из револьвера, разрывной, вероятно, пулей снес череп эконому епископа Николаю Цикуре.

Во время пребывания в Совдепе Преосвященный испытывал издевательства и оскорбления. Его посадили в комнату грязную и душную от табака. Тут же в комнате оказались заключенными кафедральный протоиерей о. Александр Соловьев и ключарь собора о. Феодор Челюгин. Они были арестованы раньше. 5 февраля был арестован священник церкви Петропавловской больницы о. И. Чокой. За то, что не служил панихиду по красногвардейцам. Протокол председателя следственной комиссии, о. Чокой отказался подписать принципиально.¹

А вот донесение преосвященного Митрофана,архиепископа Донского.

„Долг имею донести Вашему Святейшеству, что 13 февраля, вслед за вступлением в город Новочеркасск большевистских отрядов..., я и преосвященный викарий вверенной мне епархии, епископ Аксайский Гермоген, были арестованы. Мой арест сопровождался такими обстоятельствами, что я считаю необходимым изложить об этом пред Вашим Святейшеством возможно подробнее...

На второй день входа большевиков в Новочеркасск, часов в 12 дня у меня послышался сильный топот ног в доме и громкий разговор нескольких голосов В двери зала ворвались четверо грязных матросов, в шапках, с папиросами в зубах, вооруженных винтовками, шашками и с револьверами в руках.

Увидев Артемьева, епархиального протоиерея-миссионера, они крикнули:

— Вот он.

Протоиерей Артемьев спросил, что им нужно.

— Вы Новочеркасский архиерей? >

— Нет.

— Где же архиерей? Давайте его сюда.

Я вышел к ворвавшимся ко мне людям и между нами произошел следующий разговор:

— Что вам угодно?

— Вы Новочеркасский архиерей? -Да.

— Мы пришли сделать у вас обыск.

— А удостоверение на право обыска вы имеете?

Один из матросов достал из кармана удостоверение своей личности, что он матрос Черноморского отряда и только. Я, прочитав удостоверение, сказал, что в нем нет полномочия на право производить обыск. Матросы ответили:

— Мы по этой бумаге везде обыскиваем.

Начался обыск. Матросы, в шапках, с папиросами, пошли по комнатам. Я просил их снять шапки, потому что в комнатах святые иконы, но они с грубостью, указывая на мой клобук, ответили:

— А ты что в шапке?

Во время обыска в доме с архиерейского двора были уведены красногвардейцами архиерейские лошади и лошадь преосвященного Гермогена.

Около трех часов пополудни ко мне ворвались человек пятнадцать других матросов, которые, как разбойники, перевернули всю обстановку, выбрасывали на пол из ящиков письменного стола бумаги, рвали их, грабили ценные вещи, как например, несколько очков в золотой оправе, серебряные ложки, ножи, вилки, белье, сапоги и пр.

Окончив свое разбойничье дело, они начали совещаться, арестовывать меня или нет. Одни говорили «арестовать», другие — «не надо». Решил проблему мальчишка лет семнадцати:

— Я без него не пойду. Я его арестовываю.

С этим согласились и другие и потребовали, чтобы я одевался и шел с ними. Одевшись, и выходя из комнаты, я стал молиться пред святыми иконами, а матросы, смеясь над этим, говорили:

— Молиться стал, думает Бог поможет ему: не поможет, и не молись. Какой там еще Бог...

О других бедствиях, постигших Донскую епархию и духовенство во главе со мною, будет донесено Вашему Святейшеству дополнительно».

Дополнительных сведений Донского епископа история нам не сохранила, но легко представить себе, что творилось здесь, на фоне общего разгула насилия и бандитизма, чинимого большевиками по всей России.

В Витебске 17 февраля в архиерейском доме состоялось весьма многочисленное религиозное собрание.

Когда большинство участников разошлось, в архиерейский дом ворвалось несколько красногвардейцев, которые после недолгого разговора открыли стрельбу.

Раненых, к счастью, не было, но разрывной пулей прострелены два стекла в зале архиерейского дома, в нескольких местах повреждена икона Спасителя.

В наступившую ночь красногвардейцы произвели обыск в квартирах эконома архиерейского дома протоиерея И. Овсянкина и ключаря Николаевского кафедрального собора протоиерея В. Томковида, допрашивали личного секретаря епископа, причем, допрашивавшие в течение всего допроса держали направленными на него револьверы. После обыска был арестован, отведен в революционный комитет и посажен в тюрьму протоиерей Овсянкин. Никакого обвинения ему предъявлено не было.

Под предлогом осмотра красногвардейцы ворвались в Крестовую церковь, которую обошли в шапках, с оружием в руках, хозяйничали в алтаре, поднимали пелену святого Престола.

Было арестовано еще несколько мирян, твердо отстаивавших церковные святыни.

20 марта были заключены в тюрьму заштатный священник Долговской церкви (Новгородская епархия), бывший благочиный о. Иоанн Боголюбов и 80-летняя вдова, теща священника о. Цвет-кова. Местный волостной исполнительный комитет предъявил им обвинение в агитации среди прихожан против советской власти.

14 марта открылся епархиальный съезд духовенства и мирян Орловской епархии. В помещение Петропавловского Братства, где проходил съезд, заявился товарищ председателя исполнительного комитета Совета Аронов с отрядом вооруженных матросов. Все собравшиеся были задержаны и подвергнуты обыску.

После обыска был произведен арест видных местных церковных деятелей. Были арестованы: прот. А. Оболенский, Комитет по управлению епархиальным свечным заводом в составе председателя прот. Н. Поликарпова, казначея свящ. С. Архангельского и делопроизводителя свящ. И. Рождественского, редактор «Епархиальных ведомостей» преподаватель Орловской духовной семинарии А. Успенский, делегат съезда престарелый заштатный священник С. Мерцалов.

«Утро России» описывало обстановку, в которой приходилось жить арестованному московскими большевиками епископу Камчатскому Нестору.

„Грязная узкая лестница в самом заднем углу монастырского (Ново-Спасского — В. Р.) двора ведет в келью епископа, похожую на дешевенький номер грязного постоялого двора. На обитой какой-то дерюгой двери сделана от руки «визитная карточка»: „Епископ Нестор Камчатский, заключенный большевиками.

В комнате из всей мебели только маленький кухонный столик, клеенчатый диван и в углу икона.

— Тяжело, тоскливо, — говорит епископ Нестор. — Тяжело то, что пришлось перенести, и не менее угнетает и то, что приходится переносить теперь: угнетает бездействие, лишение возможности работать. Пришлось оставить научные занятия, бросить на произвол судьбы коллекцию с Камчатки. Скучаю по соборной работе. Большое лишение для меня и то, что я не могу больше проповедовать. Уста замкнуты... Живого общения с верующими я лишен....

— Что вы считаете причиной ареста? — спросили епископа (обратите внимание на его ответ — В. Р.).

— Причин нет. Я не политик, а всего только церковник, болевший душой об уничтожении Церкви и не скрывавший этого. В Александровском училище, где я провел первые месяцы своего заключения, мне пришлось находиться в обществе явно враждебном. Спать пришлось на голом полу, подложив под голову полено. На вопрос «куда нас повезут?» нам отвечали: конечно, на расстрел".

На 125-м заседании Собора в донесении благочинного г. Переяславля было сообщено об аресте священников Владимира По-бединского и Сергия Красовского.

На следующем заседании Собора Комиссия для сношения с «народными комиссарами» (в 1918-м году еще существовала и такая) была обязана сделать соответствующее заявление об освобождении заключенных в местной тюрьме инспектора Костромской духовной семинарии П. Иустинова и священника Боровского.

В начале мая в Москве произошло событие, увы, слишком обычное в то время, но чрезвычайно знаменательное, как показатель народного настроения — арест мужественного пастыря, священника Казанской (на Калужской площади) церкви о. Авенира Полозова.

Представитель советской власти явился на квартиру о. Полозова в сопровождении вооруженных матросов и красногвардейцев для его ареста.

Полозов потребовал ордер на арест, но вместо ордера матрос показал удостоверение, что он матрос с броненосца «Тангут» Карл Иванович Мейер...

Тем не менее, о. Полозов был арестован, связан и увезен на автомобиле для допроса на Лубянку, а затем заключен в тюрьму на Таганке...

В праздник святителя Николая в Казанском храме раздавались листки с опровержением клеветы на о. Полозова.

«Православные христиане! Прихожане храма Казанского! Да будет на вас благословение Божие за ту святую ревность, с какою вы недавно отстаивали достояние церковное и защищали вашего любимого пастыря о. Авенира, готовые положить душу свою за Церковь Православную. Подвиг веры вашей не пройдет напрасно. Весть о нем пролетит по всему лицу несчастной Родины нашей, побудит и других к подражанию вам и ускорит срок избавления ее от несказуемых бедствий настоящего времени. Но вы уже знаете, что на днях сделана попытка смутить твердость вашего духа путем расклейки воззвания, оправдывающего неправое и злое дело и пытающегося очернить грязью клеветы светлый образ страдальца за веру и правду, пастыря нашего. Воззвание обвиняет его в том, что он не сдал церковную школу по требованию властей. Но он не мог и не должен был этого делать.

Власти нужно повиноваться лишь тогда, когда она не требует ничего противного учению Церкви Православной. Если же она потребует этого, то тогда православным христианам нужно исполнить завет апостольский:„Богу нужно повиноваться больше, чем людям" и не исполнять незаконных требований, хотя бы за это грозила тюрьма или самая смерть. И вот от пастыря вашего потребовали того, что он не мог сделать, потребовали, чтобы он отдал не принадлежащую ему школу, — вашу школу, содержимую на ваши средства и назначенную для просвещения детей ваших чистым светом учения Христова.

Воззвание говорит, что совет не пытался захватить церковное имущество. А разве церковно-приходская школа, построенная на церковные средства и руководимая священником не есть церковное имущество? И ваш мужественный пастырь поступил по долгу совести, не страшившись ни тюрьмы, ни даже смертной опасности, чтобы спасти достояние Божие. Так именно поступали и святые исповедники и мученики в первые века христианства, подвергаясь тюрьме, мучениям и смерти, но не выдавая имущества церковного языческой власти. Но ведь и нынешняя власть не признает истинности учения Христова и есть не- христианская власть, языческая. Не мог ваш пастырь исполнить этого требования и потому, что оно прямо противоречило предписаниям высшей власти церковной — Священного Собора и Великого Господина и отца нашего Святейшего Патриарха Тихона о защите церковного имущества, а также постановлениям Совета объединенных московских приходов. Советская власть, низвергнувшая Временное Правительство, испугавшись народа, вставшего на защиту своего пастыря, пытается прикрыться именем этого же низвергнутого ею правительства и ссылается на его постановление о церковно-приходских школах. Но прежде всего, и Временное Правительство много злого сделало Церкви Православной, за что Господь, Праведный Судья, уже покарал его, как покарает во время свое, да во многих местах уже карает, и нынешних гонителей Церкви; а потом неправду говорит воззвание, будто Временное Правительство велело отобрать все церковные школы. Нет, оно велело отобрать только школы, построенные или содержимые на средства казны, а вы сами знаете, что ваша школа построена не на казенные средства, а на ваши пожертвования и от казны никаких денег не получает, а следовательно, и отбирать ее у вас никто не имел права.

Неправду говорит воззвание и про вашего пастыря. Вы сами его давно и хорошо знаете и легко поймете, что то, в чем его обвиняют, сделать он не мог. Очевидцы недавних печальных событий единогласно говорят, что он вовсе не говорил, будто не признает советской власти, а говорил лишь, что он, признавая эту власть, не признает правильными ее распоряжения, вредящие Церкви Православной. Но ведь эти распоряжения не признает и вся власть церковная и открыто осуждает Святейший Патриарх в своих посланиях, читавшихся по всем церквам. Явная клевета, будто в набат ударили по его распоряжению. Вы сами знаете, что окруженный милиционерами о. Авенир не имел никакой возможности это сделать, если бы даже и хотел. В набат звонили сами прихожане без всякого распоряжения, так как существует постановление приходских советов — звонить в набат, когда подвергается опасности имущество церковное. Звонили и на другой день, когда уже увезли в автомобиле на допрос и в тюрьму измученного и больного вашего пастыря, звонили, выломав окно в колокольне. Причем же тут о. Авенир? Еще более возмутительна клевета, будто о. Авенир старался возбудить толпу против советской власти и евреев, вследствие чего подвергся избиению один из членов совета. Только испугом власти можно объяснить попытку оклеветать пастыря, когда тысячи свидетелей, слышавших его речь, знают, что именно он-то и убеждал прихожан не прибегать к позорящим имя христианское насилиям и что, если бы не его одушевленные слова, народный гнев мог бы обрушиться не на одного, а и на всех представителей власти. Но обязанные ему своим спасением, только что избавившись от опасности, — платят ему теперь тюрьмой, судом и черной клеветой.

Воззвание заявляет в конце, что власть не потерпит таких представителей Церкви, пытающихся использовать религиозное чувство верующих для возбуждения погромного антиеврейского настроения. Но вы сами постоянно слышали о. Авенира и знаете, что всегда слышали от него слова мира и любви и никогда не слыхали от него призыва к погромам. Да разве могут призывать к погромам служители Христа, учившего любить даже врагов своих! Нет, не священники вызывают погромы и другие бесчисленные бедствия на земле нашей, — а вызывают их те, кто проповедует классовую борьбу, кто проповедует людям ненависть к другим, кто кричит — «бей буржуев», ибо ведь почти нет евреев крестьян и работников, и контрреволюционное настроение возбуждают не священники, а сами же представители власти своими посягательствами на святое святых души народной.

Сегодня, в праздник великого угодника Божия, святителя Николая, пленников освободителя и в темницах сущих отрады и утешения, помолимся об утешении и скором освобождении невинного страдальца за правду, пастыря нашего, отца Авенира...»

«Православная Волынь» сообщала об избиении и аресте двух священников, ехавших на благочиннический съезд в село Красно-селки. Их схватили вооруженные солдаты, начали избивать, а потом арестовали и под конвоем препроводили в село Трощу, где заперли в какую-то смрадную конуру и приставили караул...

В Калуге арестованы члены кладбищенского комитета — шесть человек: 4 священника и 2 мирянина. Они были препровождены под конвоем в «Дворец Свободы».

«Новгородское Вече» передавало об аресте священника с. Высокое Новгородского уезда, о. Добромыслова. Солдаты и красногвардейцы объявили священника арестованным и «предложили» отправиться с ними в Петроград. Священник отказался. Его прижали в угол, наставили четыре нагана.

— Стреляйте, но не пойду, — заявил священник.

Но что он мог сделать против грубого насилия? Священника и двоих его сыновей (студент и офицер) увезли в петроградскую тюрьму.

Из уездов Смоленской губернии также поступали сведения об арестах священников. Арестовывали за отказ совершать церковный брак над разведенными «народным» трибуналом, арестовывали за прочтение в церквах послания Патриарха Тихона.

Представители Перелучского волостного совета Ореховской волости избили прикладами и кнутовищем священника села Орехова о. Иоанна Попова, а затем заключили его под стражу в Перелучах. Лицо его было сплошной раной.

Из г. Старицы Тверской губернии сообщали, что смотритель духовного училища о. Некрасов, городской голова и прочие лица были арестованы и посажены в такое темное и грязное помещение, где ни лечь, ни сесть было нельзя. Весь город вышел на защиту уважаемых людей. Не помогло.

Арестован член Всероссийского Православного Церковного Собора прот. Спасский.

В. Виноградов, председатель Московского епархиального совета при Патриархе Тихоне, вспоминает:„Ни один член патриаршего управления, идя утром в управление, не мог быть уверен, что он не будет там арестован за участие в нелегальном учреждении или что он не найдет патриаршее помещение уже запечатанным