Флек о «реакции Вассермана» — методе выявления сифилиса

В своей пионерской книге основатель социологии науки дает гораздо более примечательное описание «генезиса» научного факта, что обычно признается всеми, кто читает его через «призму» Канта или Куна:

Адекватное описание истории какой-либо области знания—вещь исключительно сложная, если вообще возможная. В это описание должны войти многие сталкивающиеся между собой и взаимопроникающие течения мысли. Все они должны быть представлены, во-первых, как линии непрерывного развития и, во-вторых, как взаимосвязанные линии. В-третьих, следовало бы основное направление развития, которое является идеализированной равнодействующей этих линий, рассматривать и вместе с другими, и отдельно от них. Это подобно тому, как если бы мы описывали естественный ход оживленной беседы многих участников. Все они говорят одновременно, беспорядочно, и все же в беседе вырисовывается некая общая мысль [158].

Но его понимание социального явно позитивное, а не негативное, то есть чем больше социального, тем больше реализма:

Любая теория познания, не принимающая во внимание этой социальной обусловленности всякого познавательного действия, не более чем тривиальна. В тоже время те, кто считает социальную обусловленность malum neccesarim [159] или признаком человеческого несовершенства, который можно преодолеть, не замечает того, что вне социальной обусловленности познание вообще было бы невозможно, а также того, что само слово «познание» имеет смысл только в связи с каким-либо мыслительным коллективом (68).

Вот это и заставляет его быть не в ладах с социологами дюркгеймовского типа:

Все эти мыслители, чье образование складывалось под влиянием социологии и классической гуманистики, как бы ни были прогрессивны их идеи, тем не менее совершают характерную ошибку. Они слишком высоко оценивают естественно-научные факты, прямо-таки поклоняются им (72).

Но двусмысленное понятие «мыслительного коллектива» ни в коем случае не сродни традиционно понимаемому социальному влиянию:

Если определить «мыслительный коллектив» как сообщество людей, взаимно обменивающихся идеями или поддерживающих интеллектуальное взаимодействие, то он станет в наших глазах единицей развития какой-либо сферы мышления, определенного уровня знания и культуры. Это и есть то, что мы называем стилем мышления. Мыслительный коллектив—это недостающий член искомого отношения в гносеологии (64). Мыслительный коллектив не обусловливает и не ограничивает производства фактов,— это то, что дает возможность факту возникнуть:

Вот как возникает факт: вначале сигнал сопротивления в первоначально хаотичном мышлении, затем определенное мыслительное ограничение и, наконец, форма, которая воспринимается непосредственно. Факт — это всегда определенное событие в контексте истории мысли и всегда является результатом определенного стиля мышления (117).

Такое реалистическое отношение к социальному позволяет Флеку совершить переход от понятия коллективной практики к понятию события:

Теперь уже можно сделать некоторые гносеологические выводы о связи реакции Вассермана и сифилиса. Открытие (или изобретение) реакции Вассермана было уникальным историческим процессом, который не может быть обоснован ни логически, ни экспериментально. Реакция была разработана, несмотря на множество ошибок и благодаря социально-психологической мотивации, опираясь на коллективный опыт. С этой точки зрения связь между реакцией Вассермана и сифилисом—несомненный факт—становится уникальным событием в истории мышления (120).

Понятие события становится способом преодоления симметричных ограничений мышления социологов и эпистемологов:

В развитии идей путь от примитивных протоидей часто ведет к современным научным понятиям. Поскольку исторические ходы мысли часто переплетаются и всегда связаны со всем объемом знаний, которым располагает мыслительный коллектив, каждое конкретное их выражение обретает черты уникального исторического события. Например, можно проследить развитие понятия какого-либо инфекционного заболевания от примитивной веры в демона, далее через стадию представлений о миазмах болезни — к науке о болезнетворных возбудителях. Эта наука, как я сказал ранее, близка к исчерпанию своих потенций. Но пока она еще сильна, только одно-единственное решение каждой конкретной проблемы может соответствовать стилю мышления. Такое решение, соответствующее стилю мышления, единственное решение, называется истиной. Это не «относительная» или даже не «субъективная» истина в обычном значении этого слова. Она всегда или почти всегда детерминирована каким-то стилем мышления. Нельзя сказать, что одна и та же мысль для А истинна, а для В—ложна. Если А и В относятся к одному и тому же мыслительному коллективу, то мысль для обоих либо истинна, либо ложна. Если же они относятся к разным мыслительным коллективам, то это не одна и та же мысль: для одного из них она либо неясна, либо иначе понимается. Но истина также и не конвенция: скорее, (1) в исторической перспективе—событие в истории мысли, (2) в современном контексте — мыслительное ограничение со стороны стиля (122).

ACT стремится не только вызволить человеческих акторов из тюрьмы социального, но и предоставить природным объектам возможность бежать из тесной клетки, которую первый эмпиризм отвел фактам[160]. Именно это я всегда считаю освежающим дуновением в исследованиях науки: до сих пор ее развитие, диалог между философами, социологами и политологами о правильном разделении «Природы» и «Общества» всегда иллюстрировались скучными, рутинными фактами тысячелетней давности — камнями, коврами, кружками и молотками, то есть главным образом такими вещами, которыми могли пользоваться уже неандертальцы. Это вполне почтенные объекты, но, как мы видели в предыдущей главе, они уже не оставляют следа и потому никак не могут явиться снова как посредники[161].

В обсуждении намечается прогресс, когда речь заходит не о фактических реалиях, а о том, что я теперь называю дискуссионными реалиями. Эти реальные, объективные, атипичные и, кроме всего прочего, интересные силы, хотя и в высшей степени неопределенные, составляющие предмет оживленных дискуссий, рассматриваются не как объект в строгом смысле, а скорее как скопления [162]. С методом Монте-Карло вы не можете вести себя как с кружками; с геномодифицированными организмами не можете поступать как с ковриками; с кватернионами не можете обращаться так же, как с черными лебедями[163]. Именно из этого и вырастает четвертая неопределенность: картография научных разногласий по поводу дискуссионных реалий должна дать нам возможность обновить сверху донизу саму сцену эмпиризма и, следовательно, разделение на «природное» и «социальное». Природный мир, составленный из фактических реалий, выглядит не совсем так, как мир, состоящий из реалий дискуссионных, и потому его нельзя с такой легкостью использовать как фон для «символико-челове-ческо-интенционального» социального порядка. Вот почему то, что можно было бы назвать вторым эмпиризмом, выглядит совсем не похоже на первый: его наука, его политика, его эстетика, его мораль совершенно другие. Он по-прежнему реалистичен и объективен, но живее, коммуникабельнее, активнее, плюралистичнее и опосредованнее, чем первый.

В переходе от первого ко второму эмпиризму, однако, нет ничего радикального или революционного. Переход от одного мира к другому не потребовал от создателей ACT великой изобретательности, храбрости и оригинальности. Ученые и инженеры в,своих лабораториях каждый день делают производство фактов более зримым, более рискованным, более дорогостоящим, более спорным, более интересным и более публично значимым, что с легкостью показывает даже беглый просмотр любого технического журнала. Факты могут хранить молчание, позволять просто отталкивать себя и отбрасывать, но нам не убежать от данных, связанных с дискуссионными реалиями, поскольку их следы сейчас обнаруживаются повсюду. Если и есть что-то обескураживающее социологов ассоциаций, то не глубокое молчание немой «природы», которое бы сделало их исследования невозможными и заставило бы цепляться за «символическую» человеческую сферу, а прозрачный поток информации о множестве модусов существования дискуссионных реалий в современном мире. Как нам оказаться на высоте задачи и воздать должное этой растущей массе очевидности?