V. Шаг третий: соединяем места

Разве, басня «Черепаха и Заяц»[324]не напоминает сюжет сказки «Муравей и Заяц»? Один герой прыгает, бегает, скачет, спит, просыпается и делает кувырок,— и, конечно, он-то и выиграет гонку и отхватит приз. Но другой никогда не спит. Он потихоньку ползет и при этом непрерывно жует; не давая себе передышки, он без устали прокладывает крошечные галереи, стены которых — глина и слюна, и ползает по этим галереям туда и обратно. И все же, разве не справедливо сказать, что победит Муравей, к великому изумлению Зайца? Упрямо придерживаясь принципа плоского ландшафта и вставляя зажимы всякий раз, когда возникает соблазн принять трехмерные формы за само собой разумеющееся, мы замечаем такие типы связей, существование которых раньше не признавалось, хотя все чувствовали, что они должны быть. Разве мы, отказавшись перескакивать к контексту или держаться локального, или же занять промежуточную позицию, не регистрируем теперь в своих отчетах социальный пейзаж, который едва ли видели раньше? В главе I второй части мы установили, что резкие скачки между «микро» и «макро», актором и системой происходят не в силу сущностной специфики социологии, а из-за проецирования на общество тени политического тела. Поэтому дальше мы изобрели два способа противостоять побуждению, уводящему наблюдателя от локального взаимодействия к контексту или от структуры к локальной практике. В качестве первого шага мы разменяли глобальное, контекстуальное и структурное на мелочь локального; это позволяет нам определять, посредством каких двусторонних циркуляции эти места могут приобретать релевантность для других. В качестве второго шага мы трансформировали каждое место во временный конечный пункт других мест, распределенных во времени и пространстве; каждое место превратилось в результат действия на расстоянии какой-то другой силы. Как я неоднократно предупреждал читателя, только когда оба коррекционных шага делаются усердно, появляется третий феномен, единственно достойный тех усилий по абстрагированию, через которые нам пришлось пройти. Настала пора Муравью получить свой приз. Что происходит, когда мы совершаем эти два движения — локализуем глобальное и распределяем локальное — одновременно'? Каждый раз, когда надо установить связь, приходится прокладывать новый канал, и по нему должен передаваться новый тип сущности. То, что циркулирует, так сказать, «внутри» каналов,— это сами действия по приданию чему-то измерения. Всегда, когда одно место хочет воздействовать на другое место, оно должно пройти через определенную среду, перенося что-то на протяжении всего пути; чтобы продолжать действие, оно должно поддерживать более или менее продолжительное отношение. И наоборот, всякое место теперь является мишенью множества подобных активностей, перекрестком множества путей, временным хранилищем многочисленных средств передвижения. Места, теперь окончательно трансформированные в актор-сети, отодвигаются на задний план; на передний план выдвигаются связи, средства передвижения и соединения. Как только мы это сделаем, мы получаем суперпозицию каналов, таких разнообразных и запутанных, как те, что увидит анатом, если сможет одновременно раскрасить все нервные, кровеносные, лимфатические и гормональные пути, поддерживающие существование организма. «Удивительные сети» (retia mirabilia) — этим выражением воспользовались гистологи, чтобы обозначить некоторые из этих дивных конфигураций. Насколько удивительнее, чем тело, выглядит теперь социальное! Разве не может социология, как сказал Уайхед о философии, не только начинаться с удивления, но им и заканчиваться.

Надеюсь, ясно, что такое уплощение не означает, что мир самих акторов становится плоским. Совсем наоборот, акторы получают достаточное пространство, чтобы развернуть свои собственные противоречивые действия: масштабирование, увеличение, включение, «панорамирование», индивидуализи-, рование и т.д. Для ACT метафора плоского ландшафта была просто способом четко отделить свою работу от труда тех, кого мы видим вокруг. Если аналитик берет на себя заранее и априори обязанность определять масштаб, в который встроены все акторы, то большая часть их работы по установлению связей просто исчезнет из виду. Только если мы сделаем принцип плоского ландшафта исследовательской позицией по умолчанию, может быть обнаружена и зарегистрирована активность, необходимая для производства различий в размерах. Если географическую метафору мы уже несколько затаскали, то метафора из финансовой сферы нам тоже подойдет, хотя, возможно, я и ею пользовался уже слишком часто. Трансакционные издержки движения, связывания и сборки социального теперь могут быть оплачены до последнего цента, что позволяет нам сопротивляться соблазну получить масштабирование, включение одного в другое и увеличение просто так, без затраты энергии, без рекрутирования других сущностей, без установления дорогостоящих связей.

На какую из метафор нам бы ни захотелось опереться, они могут лишь помочь создать противовес социальной инерции. Они — часть нашего инфраязыка. И снова: все происходит так, как будто ACT располагает свою социальную теорию не на том же уровне, что социологи социального. То, что последние понимают под теорией,—это позитивное, субстанциалистское и синтетическое понимание компонентов, из которых скроено социальное, и такие объяснения часто бывают суггестивными и значительными. Мы в ACT подталкиваем теорию на один шаг дальше в абстракцию: именно негативная, пустая, релятивистская сеть координат позволяет нам не синтезировать компоненты социального вместо актора. Поскольку она совершенно несубстанциальна, в ней никогда нет властности, присущей объяснениям другого типа. Но в этом-то все и дело. Социальные объяснения в последнее время стали слишком дешевыми, слишком автоматическими; срок их годности истек, и критических объяснений тоже, даже в еще большей степени. Так много компонентов было упаковано в общество, индивида, познание, рынок, империю, структуру, взаимодействия лицом-к-лицу, что распаковать их уже так же невозможно, как прочитать сотню тысяч строк кода, образующего операционную систему, не говоря уже о том, чтобы попытаться переписать его. Вот почему мы должны быть уверены, что каждая из сущностей перетряхнута, перераспределена, развернута и «де-социализирована», чтобы можно было добросовестно выполнить задачу повторной их сборки. Переходя к ACT, мы напоминаем обленившихся водителей машин, снова перешедших к путешествиям пешком; нам нужно заново усвоить, что если мы хотим добраться до вершины горы, то должны все время шагать, то правой ногой, то левой, и нам нельзя ни прыгать, ни бежать — всю дорогу, до самого конца! В Заключении я покажу, почему это имеет такое значение не только для науки, но и для политики.

В нашей дискуссии теперь можно поставить три новых вопроса. Первый — найти тип соединителей (connectors), делающих возможным транспортировку сил на огромное расстояние, и понять, почему они так эффективны в форматировании социального. Второй — выяснить, какова природа так транспортируемых сил, и придать более точное значение понятию посредника, которым я уже пользовался. Наконец, если эта теория связей и соединителей верна, то должно быть возможным вплотную подойти к логическому следствию, о котором читатели должны были уже задуматься: что находится в промежутках между связями? Каковы размеры нашего незнания социального? Иными словами, так широка terra incognita, которую придется оставить белой на наших картах? После того как мы так часто в этой книге сокрушались, что социальное социологов плохо упаковано, что мы не можем произвести инспекцию его состава, пока не выясним степень его свежести, пришло время гораздо более положительно отнестись к работе, проделанной социальными науками для того, чтобы сделать социальное зримым.