Как побудить кого-то что-то делать

Если мы решим признать этот второй источник неопределенности, то социология становится дисциплиной, признающей, что самому депанцю так, чтобы кто-то что-то сделал, обязательно присуще перемещение. В большинстве теорий действия такое перемещение не признается, потому что второй элемент предзадан первым: «Дайте мне причину, и у меня будет следствие». Но это не так в случае, когда оба элемента рассматриваются как посредники. Когда речь идет о проводниках, нет никакой тайны, поскольку то, что на входе, полностью предзадает то, что на выходе, и следствие не будет включать в себя ничего такого, чего бы уже не содержалось в причине. Но с подобным наукообразным стилем речи всегда возникают проблемы. Если бы в самом деле речь шла о случае, когда вход предопределяет выход, то было бы лучше отвлечься от следствий и направить все внимание на причины, где уже и произошло все интересное — по крайней мере, потенциально. С посредниками же ситуация другая: из причин невозможно вывести следствия так, как будто первые просто создают для вторых поводы, обстоятельства и прецеденты. В результате между ними может промелькнуть множество неожиданных чужестранцев [64].

Это различие оказывает влияние на все силы, выглядит ли их фигурация «абстрактной» (например, «состояние производительных сил») или «конкретной («моя подруга Жюли»). Пока силы рассматриваются как причины, просто транспортируемые проводниками, ничто не будет добавлено тем средством передачи, которое было выбрано для переноса их эффектов. Причины в этой странной и очень архаичной теологии творят вещи ex nihilo. Но если средства передачи рассматриваются как посредники, приводящие в действие других посредников, то тогда последует множество новых и непредсказуемых ситуаций (посредники заставляют вещи делать что-то другое, не то, что ожидалось). Возможно, это опять покажется расщеплением волосков, но различия в типе картографии огромны. Первый подход рисует карты мира, где действуют несколько сил, оставляющих следы следствий, которые всегда лишь эффекты, выражения или отражения чего-то другого. Второй подход, предпочитаемый ACT, изображает мир, состоящий из цепочек посредников, и о каждом звене можно сказать, что оно полностью действует[65]. Итак, ключевой для социальной теории вопрос в том, чтобы решить, старается ли она вывести из нескольких причин столько же следствий, содержащихся в них «потенциально», или же стремится заменить как можно больше причин последовательностями акторов — таков технический смысл, который в дальнейшем приобретет выражение «сеть».

Это очень сложный момент, но теперь его можно упростить с помощью краткой иллюстрации. Социологов часто обвиняют в том, что они рассматривают акторов как марионеток, которые приводятся в действие социальными силами. Но, по-видимому, у кукловодов, как у певиц, совершенно другие представления о том, что именно заставляет их кукол делать то или это. Хотя нам кажется, что марионетки — это предельный случай непосредственной причинности (простое следование движению нити), кукловоды редко ведут себя так, как если бы они полностью контролировали своих кукол. Они говорят странные вещи, типа «наши марионетки предлагают нам делать такое, о чем мы и не думали никогда, что это возможно»[66]. Когда одна сила манипулирует другой, это не обязательно значит, что причина вызывает следствия. Это может быть случай, когда в действие вступают другие вещи. Рука (hand), таящаяся в латинской этимологии слова «манипулировать»,— ясный знак и абсолютного контроля, и его нехватки. Так кто же дергает за ниточки? Да, сами куклы вместе с кукловодами. Это не значит, что куклы контролируют своих повелителей, что было бы просто переворачиванием порядка причинности, и, конечно, диалектика тут тоже ни при чем. Это только означает, что самое интересное тут не решать, кто и как действует, а совершить переход от определенности действия к неопределенности действия, но при этом решать, что и как действует. И лишь только мы заново развернем весь ряд неопределенностей относительно сил, мы вновь обретем мощную интуицию, лежащую в истоке социальных наук. Итак, когда социологов обвиняют в том, что они относятся к акторам как к марионеткам, это следует принимать как комплимент, позволяющий увеличить число ниточек и допускать неожиданности, связанные с действием, управлением и манипуляцией. «Взгляд на людей как на марионеток» превращается в ругательство только тогда, когда обилие посредников преобразуется в единую силу—социальное, результат действия которого просто передается без искажения по цепи проводников. Тогда первоначальная интуиция потеряна навсегда.

Особенно важно иметь это в виду потому, что социология сбита с толку — у нас будет много случаев засвидетельствовать это во второй части — предрассудком, что в социальной сфере есть некое привилегированное место, где действие «конкретно»: «речь» более конкретна, чем «язык»; «событие», чем «структура»; «микро», чем «макро»; «индивид», чем «массы»; «взаимодействие», чем «общество»; или, напротив, «классы» более конкретны, чем «индивид»; «смысл», чем «сила»; «практика», чем «теория»; «корпоративные структуры», чем «личности», и так далее. Но если действие постоянно перемещается, то оно не связано ни с каким конкретным местом. Оно распределяется, становится разнообразным, множится, перемещается и остается загадкой и для исследователей, и для акторов[67]. Этот момент поможет не смешивать ACT с каким-нибудь из множества критических направлений, апеллирующих к «конкретности» человеческой индивидуальности с ее значимым, интерактивным и интенциональным действием и выступающих против холодных анонимных и абстрактных следствий «детерминированности социальными структурами», или же пренебрежения полным значения жизненным миром человеческих индивидуальностей в пользу «холодного анонимного технического манипулирования». Чаще всего вдохновляемые феноменологией, эти реформистские направления унаследовали все ее недостатки: они неспособны представить себе такую метафизику, в которой существовали бы реальные виды активности, не связанные с человеческой интенциональностью, или еще хуже: они противопоставляют человеческое действие простому «материальному эффекту» природных объектов, у которых, как они говорят, «нет активности, есть только поведение»[68]. Но «интерпретативная социология» — это всего лишь такая же социология социального, как и любая из «объективистских» или «позитивистских» версий, которые она стремится заменить. Ее представители считают, что определенные типы сил — личности, интенция, чувство, работа, межличностное взаимодействие,— автоматически несут в себе жизнь, богатство и «человечность».

Такая вера в «жизненный мир» — хороший пример «неуместной конкретности», пользуясь термином Уайтхеда: отчет, полный индивидов, может быть абстрактнее, чем тот, который состоит только из коллективных акторов. Бильярдный шар, ударяющий другой такой же шар на зеленом фетре стола, может быть столь же активным, что и «личность», устремляющая «взгляд» на «богатый внутренний мир» другого «значимого лица» в прокуренном помещении пивной, где установлены столы для бильярда. Так не могли бы сказать феноменологи и социологи социального, но послушаем, что говорят сами игроки о своем «поведении» и непредсказуемом «действии» своих бильярдных шаров. Похоже, они в изобилии творят ту самую путаницу, которая строго запрещена теорией, утверждающей, что нужно проводить радикальное различие между «активностью» и «поведением».[69]Опять же, социологи слишком часто

путают свою роль исследователя с политическим призывом к дисциплине и эмансипации.

Именно в этой точке следует принять решение, если мы хотим идти по следу социальных связей новыми и интересными путями: мы должны либо составить компанию исследователям, у которых только одна вполне разработанная метафизика, либо «следовать за самими акторами», которые управляются более чем с одной. Конкретность проистекает не от выбора, осуществляемого на месте акторов, одной какой-то фигурации взамен других. Она приходит, когда в объяснениях возрастает относительная доля посредников по сравнению с проводниками. Да послужит это намеком на то, что такое хорошее исследование с точки зрения ACT. В силу всех этих причин если есть такая вещь, которую нельзя устанавливать с самого начала, то это выбор привилегированного места, о котором говорится, что оно богаче действием. «Конкретное» и «абстрактное» не обозначают особые типы характера—обычные подозрения критической социологии. Единственно важные различия, которых надо сейчас придерживаться, следующие: Какие силы упоминаются? Какими фигурациями их наделяют? В действии какого типа они участвуют? Говорим ли мы о причинах и их проводниках, или о цепочке посредников? ACT — это просто социальная теория, принявшая решение идти за местными обитателями, и неважно, в какие метафизические дебри они нас заведут,— а, как мы сейчас увидим, они сделают это без промедления!