Следование за Христом (8:18-22).

¹⁸ Увидев же Иисус вокруг Себя множество народа, велел [ученикам] отплыть на другую сторону. ¹⁹ Тогда один книжник, подойдя, сказал Ему: Учитель! я пойду за Тобою, куда бы Ты ни пошел. ²⁰ И говорит ему Иисус: лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову. ²¹ Другой же из учеников Его сказал Ему: Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. ²² Но Иисус сказал ему: иди за Мною, и предоставь мертвым погребать своих мертвецов.

Обращает на себя внимание, что евангелист Матфей завершает первые чудеса исцелений (очищение прокаженного, исцеление слуги сотника, тещи Петровой и многих больных и бесноватых; Мф 8:2-16) цитатой из пророчества Исаии, из так называемой Песни Отрока (или Раба) Господня: «Когда же настал вечер, к Нему привели многих бесноватых, и Он изгнал духов словом и исцелил всех больных, да исполнится реченное через пророка Исаию, который говорит:

“Он взял на Себя наши немощи

и понес болезни” (Ис 53:4) ».

Ведь Иисус был для Матфея не только чудотворцем, который приводил в порядок расстроенный частный мирок отдельного человека. Нет, Он был тем Рабом Божиим, о Котором пророчествовал Исаия, и Который с самого начала своей жизни – а не только на Кресте – возложил на Себя страдания и скорби всех, потому что с самого начала Его задача – искупление и спасение не только отдельных людей, но всего народа Израиля. Вспомним благовещение Ангела Господня Иосифу-обручнику: «Иосиф, сын Давидов! не бойся принять Марию, жену твою, ибо родившееся в Ней есть от Духа Святого; родит же Сына, и наречешь Ему имя Иисус, ибо Он спасет людей Своих от грехов их» (Мф 1:20-21).

Так что не случайно, что Матфей уже теперь, после столь значимых встреч Иисуса со «множество народа», находит необходимым говорить о следовании этого народа за своим Искупителем Иисусом (Мф 8:18-22). И здесь, в вопросе следования за Иисусом, возникает несколько проблем, кратко отраженных в следующих диалогах.

Звучит мотив пути, ухода. Иисус готов отправиться в путь: «Увидев же вокруг Себя народ, Иисус повелел переправиться на другую сторону» (8:18). Народ, окружающий Иисуса, готов следовать за Ним. Эти люди воплощают Церковь, идущую сквозь историю за своим Предводителем. Поэтому следующие диалоги можно понимать как условия для последователей Иисуса Христа в церковном обществе. А общество это многообразно, оттого и условия следования за Иисусом различны.

Вот первая история: некий книжник, то есть знаток Закона Моисея, желая следовать за Иисусом, объявляет о своей безусловной готовности следовать за Учителем: «я пойду за Тобою, куда бы Ты ни пошел». Но несмотря на эти полные энтузиазма слова, Иисус принимает книжника без особого восторга (если вообще принимает его). Кто хочет быть Его последователем, должен знать, в какие житейские трудности он себя вовлекает. Он советует книжнику взвесить все следствия такого решения, указывая ему на суровые условия существования Сына Человеческого: нет ни родного дома, ни приюта, ни защиты, ни безопасности…. Он – странник Божий, Который постоянно находится в пути. Иисус выражает это, прибегая к простым поэтическим метафорам: «Лисицы имеют норы, и птицы небесные – гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (8:20). – Эти слова ставят перед каждым из нас вопрос: чувствуем ли мы, что принадлежность к Церкви Христовой предполагает столь жёсткие требования, пусть и не буквально те же самые, на которые указывал Иисус Христос?

Хотя встреча с Иисусом дает человеку шанс исцеления и спасения, следовать за Ним вовсе не так просто, потому что каждый, кто соединяет себя с Ним, фактически уходит из «ветхого» мира и вступает в новый мир. И «плата» такого перехода велика! Вспомним слова апостола Павла: «мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним» (Рим 6:8); «я умер для закона, чтобы жить для Бога. Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал 2:19-20). Следование за Христом в новый мир Его Царствия «оплачивается» потерей своей привычной безопасности в привычном мире, так сказать «смертью» для прежней жизни! И кто думает, что он может просто вернуться назад, стоит ему только захотеть, тот заблуждается. Именно об этом предупреждает Христос. Но, слушая Его слова, слышим ли мы их?

Затем евангелист Матфей иллюстрирует эту диалектику жизни и смерти второй историей. И этот второй диалог звучит для наших ушей как гром среди ясного неба. Один из учеников тоже хочет последовать за Иисусом. Он подходит к Иисусу перед Его уходом и обращается к нему с просьбой. Его просьба проста и понятна: прежде чем пойти вослед Христу он желает похоронить своего отца, то есть выполнить сыновний долг, который в иудействе считался абсолютно необходимым: погребение родственников в то время считалось выше всех прочих заповедей Закона Моисея. НоИисус отвечает ему решительным отказом в промедлении: «Иди за Мною, и предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Мф 8:21-22). И если этот ответ Иисуса звучит как гром среди ясного неба для наших ушей, то можно себе представить, каким скандальным шоком он звучал для людей, окружавших Иисуса! Отказать в погребении родного отца? Мыслимо ли это?

Святые отцы пытались как-то объяснить это. Например, блаженный Августин по этому поводу выразился чрезвычайно красиво и даже поэтично: «Amandus est generator, sed praeponendus est Creator» (нужно любить производителя, но предпочитать Создателя)[125]. Нам остается лишь спросить Августина: а сам-то он понимал, что конкретно означала его красивая фраза? И при чем здесь похороны?

С глубокой древности читателей Евангелий тревожил вопрос: Как мог произнести такие слова Иисус, Который столь ясно выражал Свое уважение к заповеди почитания родителей (Мк 7:9-13)? Здесь же Он, напротив, говорит о разрыве с семьей ради Царства Божия. Да и не только в этом месте. Вспомним такие места Евангелий:

«И пришли Матерь и братья Его и, стоя вне дома, послали к Нему звать Его. Около Него сидел народ. И сказали Ему: вот, Матерь Твоя и братья Твои и сестры Твои, вне дома, спрашивают Тебя. И отвечал им: кто матерь Моя и братья Мои? И обозрев сидящих вокруг Себя, говорит: вот матерь Моя и братья Мои; ибо кто будет исполнять волю Божию, тот Мне брат, и сестра, и матерь» (Мк 3:31-35).

«Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лк 14:26).

«И начал Петр говорить Ему: вот, мы оставили всё и последовали за Тобою. Иисус сказал в ответ: истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной» (Мк 10:28-30).

«Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку – домашние его» (Мф 10:34-36).

Нет, эти требования, предъявляемые последователям Иисуса, вряд ли соединимы с заповедью любви. Они – выражение бездонной противоположности между Царством Божием, которое возвещает Иисус, и привычным этим миром. Все это крайне серьезно, радикально, бескомпромиссно и… страшно! Разве не так?

Множество церковных толкований пытались всячески обойти эту радикальную серьезность, всячески смягчить слова Иисуса. Говорилось, например, о том, что здесь мы имеем, мол, неправильный перевод арамейских слов Иисуса Христа на греческий язык. Иисус, якобы, сказал, что человек может предоставить погребение своего отца специальным могильщикам, которые, мол, неправильно переведены как «мёртвые». Пусть, мол, могильщики занимаются похоронами, а ты иди за Мной!

Говорилось также, что всё надо понимать в некотором переносном, «духовном» смысле. Мол, «мертвые» – это не просто мертвецы, а духовно мертвые люди. Это все неверующие, грешники и язычники, с которыми не следует общаться и иметь с ними никаких дел[126]. Пусть, мол, неверующие грешники хоронят друг друга, а ты – следуй за Мной! Фома Аквинский говорил: «Между верующими и неверующими семейная любовь прекращается» [127]. Ибо мир – это «царство мертвых», с которым не стоит иметь никаких дел. Во всех этих внешне благочестивых, хотя по сути далеких от Евангелия толкованиях с их ненавистью к миру слова Иисуса Христа понимались как иносказание, как метафора, как некая загадка с сокрытым смыслом. И смысл этот оказывался полностью противоположным заповеди Иисуса: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа» (Мф 28:19).

В Древней Церкви бытовали и другие, так сказать, более сентиментальные и прямо-таки сладостные толкования слов Господа. Вот, например, как их объясняет святой Иоанн Златоуст[128]: «Конечно, Иисус запретил ему не потому, чтобы повелевал не воздавать почтения родителям, но с целью показать, что ничто не должно быть для нас необходимее небесного, и что с великим тщанием должно стараться о небесных благах и не забывать о них даже на самый краткий срок, хотя бы отвлекали от того самые нужные и неминуемые дела. В самом деле, что может быть необходимее погребения отца и что легче? На это потребно было немного времени. Если же и на это малое время не безопасно оставлять духовные предметы, то представь, чего будем достойны мы, которые всегда оставляем дела христианские и самое маловажное предпочитаем необходимому, и без всякого побуждения предаемся нерадению.

Далее, мудрости учения Спасителя должно удивляться и потому, что Он … освободил его от бесчисленного множества зол, как-то: от рыданий, плача и всего отсюда происходящего. Действительно, после погребения нужно было рассматривать завещания, заниматься разделом наследства и всем прочим, что происходит в таких случаях, – и, таким образом, волна за волной, унося его все дальше, весьма далеко увлекли бы от пристанища истины. … Если же ты еще удивляешься и смущаешься тем, что ему не было дозволено находиться при погребении отца, то вообрази, что многие не извещают малодушных о смерти их ближних и не допускают быть при гробе, хотя бы умер отец, или мать, или сын, или другой кто-либо из родственников, и мы за это не обвиняем их в жестокости и бесчеловечии – и весьма справедливо. Напротив, допускать малодушных предаваться плачу – было бы делом жестокости». – Итак, следуя мысли Иоанна Златоуста, слова Иисуса были не суровыми, а, напротив, полные милости и жалости. Господь, мол, просто не хотел, чтобы сын, огорченный смертью отца, страдал еще больше, присутствуя на его похоронах. Вот если этот ученик последует за Иисусом, то все эти печали – если и не забудутся – то, по меньшей мере, не будут приносить больших страданий. При этом, правда, Златоуст как бы забыл только что сказанное Господом, что человек, который пойдет за Ним, должен будет разделить с Ним все скорби отсутствия родного дома, отсутствия защиты, безопасности вплоть до несения Креста на Голгофу, которая у каждого своя!

А в 19-м веке господствовали другие, более рациональные объяснения, которые как бы облегчали душу читателя и снимали камень с его совести. Мол, вот оказывается все как просто! А мы-то испугались! А мы-то думали… Оказывается, что мы, якобы, понимаем жестокие слова Иисуса не совсем правильно. И до сих пор множество толкователей придерживается мнения, что речь идет вовсе не об умершем отце, в погребении которого отказывает Иисус Своему ученику. Нет, отец был не просто жив, но мог быть даже здоровёхонек и весьма далек от смерти. «Позволь мне прежде похоронить моего отца» на языке той среды и того времени, якобы, означало, да и сейчас у семитских народов означает: «Хорошо, я пойду за Тобой, но только после смерти моего отца, чтó может случиться очень нескоро. Ну а пока я позабочусь о последних годах его жизни, как то и повелевает Закон и обычаи». А Иисус как бы говорит ученику: «Нет! Иди за мной сейчас же! Об отце позаботятся твои родственники, которые «духовно мертвые», в то время как ты уже духовно ожил». Что ж, такое объяснение чуть-чуть утешает. Но разве что «чуть-чуть», ибо ведь даже такой ответ Иисуса противоречил Закону Моисея, который требует именно от сына «почитать» родителей, то есть не оставлять их без помощи в дни их старости. То есть Иисус и в этом случае порывает с Законом, с общепринятыми обычаями и нормальными гуманными чувствами человека, когда речь идет о радикальном призыве Бога в Его Царство из царства земного.

Нет, все эти толкования, – сколь бы благочестивыми или утешительными они ни казались, – принципиально ложные с экзегетической точки зрения. Они не учитывают одного очевидного, лежащего на поверхности факта: изречение Иисуса Христа – не загадочная метафора со скрытым смыслом, а не столь уж редко встречающийся в Его речах пророческий окси́морон, цель которого не увлечь людей загадкой о таинственном смысле слов «мертвые, мертвецы», а шокировать их и – в данном конкретном случае – прямо-таки отпугнуть.

Напомню, что окси́морон (от греческого ovxu,mwron – «заостренная нелепость, умная глупость») – это такая стилистическая фигура речи, которая содержит сочетание слов с несовместимыми значениями. Цель оксиморона – встряхнуть мысль, заострить внимание на чем-то особенно важном и необычном. С таким стилистическим приемом в речи Иисуса Христа мы уже встречались – там, где Он говорил о «бревне в глазу». Ну а в современной жизни, литературе, искусстве можно напомнить о таких известных оксиморонах как «живой труп», «мертвые души», «Старый Новый год», «бесконечный тупик», «конец вечности»… Или вот названия фильмов: «Обыкновенное чудо», «С широко закрытыми глазами», «Правдивая ложь», «Назад в будущее» и так далее.

Совершенно очевидно, что все смягчающие попытки толкователей придать словам Иисуса характер общеприемлемой заповеди, проваливаются перед их необычным, шокирующим характером некоего пророческого знака, символа. – Слова Иисуса «предоставь мертвым погребать своих мертвецов» напоминают некоторые места из апокалиптичекских пророчеств великих сынов Израиля. Например, пророк Иеремия (Иер 16) говорит, что во дни эсхатологического пришествия Божия теряют свое значение обычные земные законы, обычаи и всё, связанное с грешным человечеством. Всё это рушится перед Богом, даже власть смерти, ибо «Бог не есть Бог мертвых, но живых» (Лк 20,38). Это в царстве земном люди умирают, их хоронят и оплакивают. Более того, в этом царстве все люди – потенциальные мертвецы. В Царстве Божием не умирают, там никто не женится и не выходит замуж, никто никого не оплакивает, и все живы вечной жизнью. Перед эсхатологической реальностью Царствия Божия теряют всякое спасительное значение обряды, связанные со смертью и погребением, теряет смысл даже их естественная основа – человеческие гуманные чувства и привязанности.

Писание неоднократно говорит нам, что оставление дома, родины, семьи, исход из социальных связей и обязательств – все это может быть свидетельством решительного следования призыву Божию и надежды на пришествие Его Царствия. Но это – не есть удел всех и каждого. Вспомним великие библейские уходы и исходы: Авраама, навсегда покинувшего родину и родственников (Быт 12,1), вспомним уведенных в Вавилонский плен евреев, за плечами которых рухнула вся их прежняя жизнь, и остались только развалины и пепелища, вспомним братьев Иакова и Иоанна, по одному только слову Иисуса Христа покинувших своего отца Зеведея (Мк 1,20), вспомним Савла, ушедшего по зову Воскресшего Христа из своей прежней жизни, которая тоже обратилась в руины, в прах, в ничто…

Уже в самом начале Евангельских повествований громко звучит особенная тема властного призыва: «Оставьте всё! Уходите отсюда! Следуйте за Мной!». Заметим, что этот призыв направлен к людям, которых избирает Сам Иисус, а не к тем, которые сами избирают себе Иисуса. Это призыв к избранникам: к апостолам, вестникам Царствия. Это они – Андрей и Симон, Иаков и Иоанн, Савл – оставляют всё. «Следуйте за Мной!» – эти слова не предполагают ни возражения, ни обсуждения. Так Иисус призывал Своих первых учеников и апостолов. Именно это движение вперед и означало для Иисуса Христа новое «покаяние»: «приблизилось Царствие Божие: покайтесь и веруйте в [это] Евангелие» (Мк 1,15). Покаяние, то есть обращение, поворот, для Него означало не как у Иоанна Крестителя «обращение назад», к законной праведности отцов и праотцев, но обращение вперед, движение по пути Самого Христа к Царству Божию. И непригоден для Царствия Божия тот, кто, взявшись за плуг, то есть становясь пророком Царствия, оглядывается назад.

Вот и в нашем случае евангелист Матфей снова говорит об «уходе, отплытии вдаль, на другую сторону». Поэтому здесь снова звучат суровые слова об оставлении всей прежней жизни с ее законами, привычками и заботами. Но звучат они не для всех и каждого, а для избранных, для тех немногих «делателей», которым предстоит идти в мир, чтобы собирать большую жатву.

Слова Иисуса Христа, тем не менее, оставляют много вопросов. Хотя ясно, что жестокий оксиморон – не всеобщая заповедь, которая несет в себе общую истину, и хотя ясно, что речь идет о своего рода пророчестве, предназначенном для ушей избранных последователей Иисуса, – всё равно слова Иисуса заставляют нас с беспокойством о них задумываться. Не несут ли они некий важный смысл и для нас, простых христиан?

Вспомним, сколь часто бывало в истории Церкви, и как это происходит в наше время, что христиане ищут в своей церковной жизни, которую они называют «христианской», стабильности, утешительного уюта, неколебимых традиционных устоев и структур (религиозных, культовых, политических, семейных). И это так понятно, так человечно, ибо конечно же безопасная стабильность всегда удобнее, чем какой-то там «уход», грозящий неопределенностью, а то и – страшно подумать – бедностью или бездомностью… Иначе говоря, христиане уподобляются Аврааму, который спокойненько вернулся бы в привычный родной дом; Израилю, вернувшемуся к своим египетским котлам с сытной пищей; рыбакам, которые продолжали бы закидывать свои сети, да при этом еще и много рыбы наловили бы; Савлу, который продолжал бы исполнять приказы своего уважаемого «праведного» начальства и воевать против «еретиков».

Да, слова Иисуса часто бывают удивляющими, вызывающими, провоцирующими. Ведь Он говорит о предельных вещах. В них звучит нечто запредельное обыденному, привычному, земному. И это бывает страшно: ведь человеку так трудно вырваться из своего окружения, часто духовно бесплодного и жалкого, чтобы последовать голосу свыше. Но… упусти он эту возможность взлететь, и он может уже никогда не вырваться из земных пут. Нет, Иисус совсем не хотел вызвать страх у слушателей, оттолкнуть их. Но Он стремился пробудить дремлющие в глубине их духа мысли и чувства, встряхнуть их.

И вот евангелист Матфей уже в начале своего Евангелия напоминает своей Церкви: Кто вступил на путь Иисуса Христа, тот должен осознать, что он оставил многое позади себя! Но может быть, он многое обрёл? Скажем, мир, безопасность или стабильность? Отнюдь нет! – Тот, кто следует за Иисусом попадает в бурю, о чем Матфей тотчас же и напоминает (Мф 8:23-27), и о чем мы будем говорить в следующей Беседе.

 

Беседа № 33.

 

Прошлая Беседа была посвящена вопросу следования за Иисусом Христом. Его путь ведет через Крест в Царство Небесное. К этому Царству Он призывает и готовит всех людей. Но путь куда-то предполагает уход откуда-то. Неслучайно евангелист Матфей соединяет вместе с мотивом пути мотив трудностей следования за Христом, трудностей расставания с прошлым и неведомых трудностей на пути в будущее.

Рассказ Матфея об «уходе» Христа и о трудностях следования за Ним определенно носит знаковый, символический характер. Это становится очевидным, если мы сравним то, что написано в Евангелии от Матфея с тем, что написано о том же у евангелиста Марка. Сравнивая эти два текста, мы увидим значительную разницу в описаниях одного и того же события. Но при этом мы заметим, что Матфея гораздо меньше Марка интересуют бытовые и исторические детали и подробности. Он сокращает рассказы Марка иногда чуть не в два раза, избегая того, что ему кажется отвлекающим от основного, от того, что ему представляется существенным смыслом события. Это подобно тому, как если бы Марк давал нам живописное, портретное или фотографическое изображение события, а Матфей, отметая случайное, оставлял и даже подчеркивал существенное, предлагая нам не живописное полотно, а икону.

Итак, мы читали о том, что Иисус готов отправиться в путь: «Увидев же вокруг Себя народ, Иисус повелел переправиться на другую сторону» (Мф 8:18). Народ, окружающий Иисуса, готов следовать за Ним. Этот народ для евангелиста Матфея как бы символизирует будущую Церковь. А в Церкви – самые разные люди. И условия вступления на путь Христов у них разные. Одни, увлеченные чудотворной деятельностью Иисуса готовы были бежать за Ним, куда бы Он ни пошел. Иисус не очень одобрительно относится к таким энтузиастам и указывает им на те трудности, которые ожидают их на пути. Нет, пусть они не думают, что встретят только радости чудесных исцелений и чудесных насыщений. Вполне возможно, что они должны будут разделить с Иисусом трудности Его пути, ибо «лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Мф 8:20). Все эти люди призываются в Царствие, но далеко не все они рискнут своим привычным благополучием и войдут в него.

Но есть другие, названные «учениками», которые удостаиваются избрания Самим Иисусом. Это те, которым Он беспрекословно, с Божественной властью говорит «Следуйте за Мной!». Таких совсем немного. В основном, это будущие апостолы. Здесь уместно вспомнить слова Иисуса: «много званых, а мало избранных» (Мф 20:16; Лк 14:24). Эти «избранные» оставляют свою прежнюю жизнь, как бы умирают для нее, и вступают на путь неопределенности, отсутствия привычных гарантий и стабильности. Ими движет только вера и «сверх надежды надежда» (Рим 4:18), которая не обманывает. И это утверждает следующий рассказ об усмирении бури на море (Мф 8:23-27).

Усмирение бури (8:23-27).

 

²³ И когда вошел Он в лодку, за Ним последовали ученики Его. ²⁴ И вот, сделалось великое волнение на море, так что лодка покрывалась волнами; а Он спал. ²⁵ Тогда ученики Его, подойдя к Нему, разбудили Его и сказали: «Господи! спаси нас, погибаем». ²⁶ И говорит им: «Что вы так боязливы, маловерные?» Потом, встав, запретил ветрам и морю, и сделалась великая тишина. ²⁷ Люди же, удивляясь, говорили: «Кто это, что и ветры и море повинуются Ему?»

Мы уже неоднократно видели, что Матфей пишет о словах и деяниях Иисуса, ориентируясь на своею церковь, в которой он живет и действует. Он заинтересован в ее поучении в конкретной ситуации. Именно поэтому он – в меньшей степени историк, чем, скажем, Марк или, тем более, профессиональный историк Лука. Он гораздо меньше этих евангелистов проявляет интерес к «исторической» точности слов и деяний Иисуса. Предания, дошедшие до него, он старательно редактирует, приспосабливая их к своему времени, к своим богословским, миссионерским и пастырским задачам. Матфей – творец, писатель, редактор. Но все эти человеческие качества у него пронизаны вдохновением Святого Духа, отчего мы и говорим, что его Евангелие, как и другие писания Нового Завета, богдухновенны.

Творческая манера Матфея была нам очевидна в его великолепной Нагорной проповеди. Для внимательного взора заметна она и в разбираемых нами текстах о последовании Иисусу Христу. – Проделаем небольшую аналитическую работу с этими текстами. Сначала вспомним то место, о котором шла речь в прошлой беседе. Там была произнесена суровая фраза «предоставь мертвым погребать своих мертвецов». В Евангелии от Луки (Лк 9:59-60) Иисус сказал одному человеку из толпы, которая шла за Ним: «Следуй за Мною!». В ответ этот человек просит: «Позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего». Иначе говоря: «Да, я пойду за Тобой, но не сейчас. Позволь мне прежде сделать то-то и то-то ».

Для евангелиста Матфея такая ситуация призвания и избрания первых учеников была уже не актуальной. Это всё было в прошлом, примерно полстолетия назад. Ведь церковь, в которой живет и действует евангелист, состоит из христиан далеко не первого поколения. Они уже давно и призваны и избраны. И поэтому в его Евангелии звучит – понятная, впрочем, – просьба не какого-то «другого человека из толпы» (как у Луки), а просьба ученика, который уже в Церкви, в его, Матфея, Христовой церкви. Этот ученик уже следует за Иисусом, но теперь хочет – пусть и на короткое время – снова вернуться в свой «ветхий мир». И это к нему, к христианину, а не к человеку из иудейской толпы, обращено строгое увещание, высказанное в столь парадоксальной форме. Так историческое сообщение из прошлого превращается у евангелиста Матфея в современную проповедь, в наставление христианам его времени и его церкви. Если ты следуешь за Христом в царство свободы, то не оглядывайся назад, в царство несвободы и рабства! Так увещевал и апостол Павел: «Как возвращаетесь вы снова к немощным и бедным стихиям, которым опять и снова хотите отдаться в рабство?» (Гал 4:9)[129].

Теперь взглянем на нашу историю об усмирении бури. Впервые эта история была рассказана евангелистом Марком (Мк 4:35-41). Матфей явно использует ее, но в своей манере перерабатывает ее из простого исторического сообщения о чуде в проповедь для Церкви, для христиан как последователей Иисуса. Редакция Матфея тонкая, почти незаметная для простого читателя. Но для исследователя текста, для ученого, работа Матфея очевидна, важна и интересна. Вот в чем дело: У евангелиста Марка спутники Иисуса Христа первыми входят в лодку, чтобы переправиться на другой берег Галилейского моря, и потом они «взяли Иисуса с собою» (Мк 4:36), то есть описана простая бытовая ситуация: народ заполняет лодку и затем помогает войти в нее Иисусу. В Евангелии от Матфея не так, но история приобретает символический характер. Иисус Христос, чтобы переправиться через море к другому берегу, первым «вошел в лодку», а уже потом «за Ним последовали ученики Его» (Мф 8:23). Иисус спокоен, он уснул. Тут поднялась буря. У евангелиста Марка страшно перепуганные пассажиры лодки будят Его и с некоторым раздражением от страха вопят: «Учитель! неужели Тебе нужды нет, что мы погибаем?» (Мк 4:38). В Евангелии от Матфея всё не так: ученики, которых взял с Собою Иисус, разбудив Его, не злятся и не кричат на Него, а смиренно произносят литургическую церковную молитву наподобие привычной нам «Господи, помилуй!». Они молят: «Господи! спаси, погибаем» (Мф 8:25).Заметьте: они обращаются к Иисусу не «Учитель!», а «Господи»! (Такое обращение к Иисусу возникло уже в Церкви, а не тогда, когда он странствовал по дорогам Галилеи и Иудеи). И далее: в Евангелии от Марка Иисус сначала творит чудо: Он усмиряет ветер и море, и только потом, когда «ветер утих, и сделалась великая тишина» (Мк 4:39), Он обращается к ученикам, говоря им, что у них отсутствует вера: «Что вы так боязливы? как у вас нет веры?» (Мк 4:40). А в Евангелии от Матфея Иисус сначала произносит поучение ученикам, в котором Он указывает им на их «мало верие»: «Что вы так боязливы, маловерные?» (Мф 8:26), и только после этого усмиряет бурю. И, наконец, в Евангелии от Марка (Мк 4:41) спутники Иисуса «убоялись страхом великим и говорили между собою: кто же Сей, что и ветер и море повинуются Ему?». Матфей не пишет о великом страхе учеников. Нет, у него некие неопределенные «люди, удивляясь, говорили: кто это, что и ветры и море повинуются Ему?» (Мф 8:27). Да, окружавшая и следовавшая за Иисусом в Галилее толпа, когда видела Его чудеса, могла и поражаться, и удивляться, и даже бояться. Ведь у этих людей еще «не было веры». Но христиане церкви Матфея прекрасно знали о силе и власти Иисуса, их Господа, и вера у них была, да только вот иногда ее было маловато, на что и обращает внимание евангелист Матфей, называя их «маловерными». Так евангелист превращает историю о чуде усмирения бури в поучительную проповедь для укрепления веры своих единоверцев.

Обращает на себя внимание и символика евангелиста Матфея. Лодка (или корабль) для него уже не просто судно, в которое набивается народ, а символ Церкви Христовой. Кроме того для описания бури Матфей использует необычные слова: seismo.j me,gaj evge,neto evn th/| qala,ssh| («в море произошло великое трясение») (Мф 8:24). Слово seismo,j хорошо известно читателю: сейсмология, сейсмический прогноз и так далее. То есть буквально seismo,j – трясение, потрясение. Вот как бывает земле-трясение, так здесь «произошло великое море-трясение». У Марка ведь сказано всё проще: kai. gi,netai lai/lay mega,lh avne,mou (буквально: «и происходит большая буря ветра») (Мк 4:37). Матфей выбирает необычное слово «потрясение» неслучайно: ведь оно постоянно используется для описания катастроф последних времен, среди которых немалое место занимает и хорошо знакомое христианам его времени преследование Церкви (Мф 24:7; 27:54; 28:2; Откр 6:12; 8:5; 11:13.19; 16:18).

Море здесь, как и вообще в Библии, выступает как стихия хаоса, как та бездна вод, над которою «носился Дух Божий» (Быт 1:2). Только один Бог властен над морем (вспомним историю Исхода или историю Ионы). В нашем же случае Иисус «запретил ветрам и морю», как если бы ветры и море были какие-то живые демонические существа. Дело в том, что глагол «запрещать» используется в Евангелиях при изгнании нечистых духов. – Ученики Христовы не должны испытывать страх перед гонениями, катастрофами и скорбями, которые неизбежно будут встречаться на их пути. Им нечего бояться, потому что с ними Христос! – Разумеется, смысл рассказа в Евангелии от Матфея гораздо шире, чем усмирение конкретной бури на Галилейском море. Смысл в том, что там, где присутствует Господь Иисус, там утихает всякая буря – буря искушений и страстей, скорбей и страданий, которые сопровождают плавание любого человека по жизненному морю.

 

Изгнание бесов (8:28-34).

 

²⁸ И когда Он прибыл на другой берег в страну Гергесинскую [130], Его встретили два бесноватые, вышедшие из гробов, весьма свирепые, так что никто не смел проходить тем путем. ²⁹ И вот, они закричали: «Что Тебе до нас, Иисус, Сын Божий? пришел Ты сюда прежде времени мучить нас». ³⁰ Вдали же от них паслось большое стадо свиней. ³¹ И бесы просили Его: «Если выгонишь нас, то пошли нас в стадо свиней». ³² И Он сказал им: «Идите». И они, выйдя, пошли в стадо свиное. И вот, всё стадо свиней бросилось с крутизны в море и погибло в воде. ³³ Пастухи же побежали и, придя в город, рассказали обо всем, и о том, что было с бесноватыми. ³⁴ И вот, весь город вышел навстречу Иисусу; и, увидев Его, просили, чтобы Он отошел от пределов их.

 

Иисус, переплывший на другой берег, по ту сторону Святой земли, попадает в страну язычников. В рукописном предании существуют разночтения. В одних рукописях говорится о жителях Гадары, в других – о жителях другого известного в те времена города Герасы. Но все это не столь уж важно. Важно то, что речь идет о стране, где в основном жили язычники. Оба эти города входили в состав Десятиградия, то есть союза десяти греческих городов в римской провинции Сирия. С точки зрения иудеев, язычники – существа нечистые, они одержимы бесами, которым они и служат. И вот первые, кого встречает Иисус «на другом берегу» – два бесноватых. – И снова мы видим редакционную работу Матфея, еще более существенную, чем в прежних случаях. Евангелист опять проявляет мало интереса к истории как таковой. Нет, разумеется, он ни минуты не сомневался в историчности события, о котором он знал из предания, в частности, из Евангелия от Марка. Но его не занимают случайные исторические детали. Он снова и снова выделяет лишь самое основное в чудесной истории об изгнании бесов, преображая ее в богословскую проповедь о последовании Иисусу Христу.

Сразу бросается в глаза, как сильно Матфей сокращает историю, рассказанную Марком (Мк 5:1-20) и довольно точно воспроизведенную исторически заинтересованным Лукой (Лк 8:26-39). Если рассказ Марка содержит 324 слова, то Матфей сокращает его до 135 слов, то есть в два с половиной раза. Что же он опускает из предания Марка? Много чего. Например, драматическое описание устрашающего поведения бесноватых (у Марка и Луки, кстати, только один бесноватый, а у Матфея их двое). Марк описывает: «И когда вышел Он из лодки, тотчас встретил Его вышедший из гробов человек, одержимый нечистым духом, он имел жилище в гробах, и никто не мог его связать даже цепями, потому что многократно был он скован оковами и цепями, но разрывал цепи и разбивал оковы, и никто не в силах был укротить его; всегда, ночью и днем, в горах и гробах, кричал он и бился о камни» (Мк 5:2-5). Матфей все это сокращает до одного предложения: «Его встретили два бесноватые, вышедшие из гробов, весьма свирепые» (Мф 8:28). Кстати, евангелист Матфей и в некоторых других случаях одного заменяет двумя, как, например, в случае исцеления от слепоты, где один слепой заменяется двумя (Мф 9:27; 20:30). По всей видимости, такая замена одного двумя важна для Матфея. «Один» может быть случайным индивидуумом, а «двое» уже составляют символ некого общества. Таким легким изменением предания Матфей достигает некоторого обобщения ситуации.

Исключает Матфей и диалог между Иисусом и бесами по поводу имени: у Марка Иисус спрашивает одержимого: «Как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много» (Мк 5:9). Ничего этого у Матфея нет. Дело в том, что «легион» означает римское войсковое подразделение в 6.000 человек, и в древнем предании о «легионе» демонов, рассказанном в Евангелии от Марка, ощущается намек на римскую оккупацию Палестины. Римляне (легион) владели страной и не собирались покидать ее, а тем более отправляться в бездну. Лучше уж жить хотя бы в нечистых свиньях. Но все равно они вместе со свиньями исчезают в бездне. Конечно, это было приятно слышать иудейским слушателям. – Евангелие от Матфея написано много лет спустя, в другой ситуации, когда всё это (оккупация, легион римлян, радость по поводу их изгнания в бездну) – всё это уже не было актуальным. Евангелист опускает эту историческую деталь, ибо она будет уже непонятна его читателям.

Матфей сокращает или даже исключает из предания еще многое. В частности, он не приводит ни единого слова из разговора между исцеленным бесноватым и Иисусом Христом. У Марка: «И когда Он [Иисус] вошел в лодку, бесновавшийся просил Его, чтобы быть с Ним. Но Иисус не дозволил ему, а сказал: “Иди домой к своим и расскажи им, что сотворил с тобою Господь и как помиловал тебя”. И пошел и начал проповедывать в Десятиградии, что сотворил с ним Иисус; и все дивились» (Мк 5:18-20). Ничего этого у Матфея нет.

Но зато кое-что и добавлено. Например, если у Марка бесноватый, а точнее «легион» демонов из бесноватого кричит: «Что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? заклинаю Тебя Богом, не мучь меня!» (Мк 5:7), то у Матфея – несколько иначе: «И вот, они закричали: “Что Тебе до нас, Иисус, Сын Божий? пришел Ты сюда прежде времени мучить нас”» (Мф 8:29). Что значит «прежде времени» (а если переводить точнее, то «до срока», «досрочно»)? Какой «срок» имеется в виду? Разумеется, День последнего Суда. Тем самым евангелист Матфей утверждает, что с пришествием Иисуса Христа пришел и конец времен, или, как это будет сказ<