Но можно ли угодить Господу тысячами овнов

или неисчетными потоками елея? …

О, человек! сказано тебе, чтó – добро

и чего требует от тебя Господь:

действовать справедливо, любить дела милосердия…» (Мих 6:6-8).

 

Конечно, фарисеи знали все эти пророческие слова. Но знание не означает жизненного усвоения. Поэтому «пойдите, научитесь!». Как Учитель, Иисус дает словам Писания полное новизны и свежести толкование. И Он демонстрирует это новое в Его среде толкование Своими поступками. Толкование состоит в том, что Бог ждет от людей не столько жертвоприношений, сколько милосердия по отношению друг ко другу и прощения. Именно в этом весь «Закон и пророки». Прощая грешников, принимая их, касаясь нечистых прокаженных, Иисус показывает, сколь обильна любовь Божия ко всем людям, в том числе к тем, кого праведные ханжи считают недостойными никакого прощения и милосердия, ибо они не заслужили его тщательным исполнением дел Закона и жертвоприношениями. Бог в лице Иисуса Христа дарит любовь, а не продает ее за жертвы и прочие заслуги. Это и называется благодатью.

В Церкви слова «милости хочу, а не жертвы» понимались двояко. Одно толкование усматривало здесь абсолютную антитезу: полное отвержение «жертвы». В этом случае предполагалось, что пророк Осия как бы предвозвестил конец ветхозаветного культа (и даже культа вообще) в Новом Завете. В этом направлении двигалась мысль святого Иоанна Златоуста, который пишет: «Он одно представляет излишним, а другое необходимым. Он не сказал: милости хочу и жертвы, но – “ милости хочу, а не жертвы ”: одно одобрил, а другое отверг, и тем показал, что обращение с грешниками, за которое Его обвиняли, не только не воспрещено, но еще предписано Законом, и даже предпочитается жертвам» [133]. Другое толкование, более считающееся с реальностью, усматривало в словах пророка Осии (и Иисуса Христа) не полное отрицание жертвы в пользу милости, а просто сравнение одного с другим в смысле: «Я больше милости хочу, чем жертвы». Пожалуй, такое толкование лучше отвечает и самому евангелисту Матфею, который не отвергал культовые предписания, но отводил им скромное место после заповеди любви. Вспомним некоторые места этого Евангелия, где Иисус говорит: «Если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой» (Мф 5:23-24), или: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять» (Мф 23:23).

«Я пришел призвать не праведников, но грешников», – завершает свою речь Иисус. Синодальный перевод, гармонизируя этот текст с Евангелием от Луки (Лк 5:32), добавляет «призвать не праведников, но грешников к покаянию». Хотя в самых древних рукописях этой добавки нет, она появилась довольно рано. Во всяком случае, святой Иоанн Златоуст ее знает и поясняет таким образом: «Он как бы так говорил: “Я не только не гнушаюсь грешников, но для них одних и пришел”. А чтобы не сделать их беспечными, сказав: “ Я пришел призвать не праведников, но грешников ”, не остановился на этих словах, но присовокупил: “ к покаянию ”, – то есть “Я пришел не для того, чтобы грешники остались грешниками, но чтобы они переменились и сделались лучшими”» [134].

Грешники откликнулись на Его призыв, а праведники так и не простили Ему, что Он прощал тех, кого они простить принципиально не хотели. Для фарисеев и законников и учение, и поведение Иисуса представлялось возмутительным и опасным, разрушающим понятие о справедливости и вообще принижающим всё, чем они жили. Учение Иисуса казалось им сплошным вызовом «здравому смыслу». Как писал знаменитый исследователь Нового Завета Иоахим Иеремиас, – «С точки зрения здравого смысла все Евангелие – это один сплошной парадокс, когда возвещают о Боге, Который призывает грешников, а не праведников (Мк 2:17), Который молитву нечестивца слышит, а благочестивого – нет (Лк 18,14а), Который об одном готовом покаяться грешнике радуется больше, чем о 99 праведниках (Лк 15,7). То, что здравому смыслу представляется абсурдом, для учеников Иисуса – реальность, которой они живут» [135].

Прочитанный рассказ был всегда актуален и для христиан, среди которых во все времена было много людей фарисейского настроя. Дело в том, что в Церкви, как в свое время в синагоге, установились некие нормы, нарушать которые считается опасно. Эти нормы накладывают ограничение на общение с людьми «внешними», посторонними, чуждыми христианскому образу жизни. Такое общение действительно может быть опасным в разных отношениях. Но изоляция от чуждого окружения грозит превратить Церковь в некую субкультуру, воспринимаемую миром как нечто музейное или фольклорное. Получается так, будто «врачи» избегают «больных», боясь заразиться или оскверниться. На самом деле это трудная задача – найти золотую середину между двумя крайностями: погруженностью в мир и изоляцией от мира.

 

Беседа № 35.

 

В предыдущей беседе мы обсуждали вопрос о Божественной милости. Поскольку для Бога, как Его знает и понимает Иисус Христос, милосердие важнее приносимых Ему жертв и того почитания, которое Ему оказывается, Он передал в руки людей Свое право прощать грехи. Просто прощать, не требуя ни мольбы, ни жертвенных приношений. И это новое и необычное для законников учение и поведение евангелист Матфей иллюстрирует следующей дискуссией, которая была вызвана странным для благочестивых иудеев фактом: ученики Иисуса не постились!

 

Вопрос о посте (9:14-17).

 

¹⁴ Тогда приходят к Нему ученики Иоанновы и говорят: почему мы и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся? ¹⁵ И сказал им Иисус: могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених? Но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься. ¹⁶ И никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из небеленой ткани, ибо вновь пришитое отдерет от старого, и дыра будет еще хуже. ¹⁷ Не вливают также вина молодого в мехи ветхие; а иначе прорываются мехи, и вино вытекает, и мехи пропадают, но вино молодое вливают в новые мехи, и сберегается то и другое.

 

Помимо общения учеников Иисуса с грешниками законников неприятно поражало и то, что ученики Христа вели довольно беззаботный образ жизни, не больно-то обращая внимания на всякие правила религиозности и благочестия. Сам Иисус заповедал: «Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться» (Мф 6,25). Но иудеи не могли принять такой беззаботности. Они тщательно соблюдали систему своих религиозных обрядов. Немалое значение для них имело соблюдение поста.

Пост в жизни иудеев имел долгую традицию и имел ясное обоснование. Самым естественным был пост в случае какого-нибудь несчастья или траура, когда у человека, так сказать, «пропадал аппетит», «в рот ничего не лезло». Практиковался пост и в дни общественного траура. Это как сейчас в большинстве государств мира в скорбные дни приспускаются флаги, отменяются развлечения. И тот, кто не соблюдает этих правил, выглядит, мягко говоря, странно, если не враждебно.

Пост мог также выражать раскаяние перед Богом о свершившемся преступлении Закона – в надежде, что Бог откажется от заслуженного отмщения. Именно таково происхождение великого ветхозаветного дня Йом киппур, Дня примирения и очищения, когда постился весь народ.

Постились также те, кто желал утончить свой внутренний слух к голосу Божию и понять Его волю. Таковы сорокадневные посты Моисея или Иисуса Христа.

Итак, помимо естественного траура, было две основные причины, которые придавали посту большую ценность. Во-первых, пост выражал печаль о совершенных грехах отдельного человека или всего народа. Во-вторых, пост считался путем к более серьезному и углубленному отношению с Богом.

Кроме того благочестивые иудеи дополнительно постились два дня в неделю – в понедельник и в четверг. Мы уже обсуждали проблему поста, когда изучали Нагорную проповедь Евангелия от Матфея. И мы видели, что пост часто из духовной потребности превращался в нечто регулярное, привычно рутинное. То есть пост становился ритуалом и к тому же ритуалом напоказ.

При этом надо заметить, что вот эти еженедельные посты были не обязательные, а добровольные – знаки подчеркнутой религиозности. Разумеется, когда ученики Крестителя и фарисеи осуждали учеников Иисуса, что те не постятся, речь шла не об обязательных для всех постах, а именно о таких добровольных постах. Мол, если уж Иисус – большой Учитель, то от Него и от Его учеников ожидали набожности, которая не меньше благочестия фарисеев или учеников строгого и даже грозного пророка Иоанна. Поэтому тот факт, что Иисус Христос не призывал Своих учеников к посту, казался, мягко говоря, странным. Разве Его ученики совсем лишены чувства своей греховности? Разве в их жизни не было ничего такого, в чем они должны были каяться, чтобы их простил Бог? Ни ученики Иоанна, ни фарисеи так и не поняли слов Иисуса: «Пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы?» (Мф 9:13). Они так и не поняли, что «Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи» (Мф 9:6) и тем самым давать людям радость исцеления.

Разумеется, Иисус не имел ровным счетом ничего против поста. Люди не меняются, и поэтому им нужен пост! Изменились не люди, но времена! Когда Иисус в ответ ученикам Иоанна Предтечи говорит: «могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених?», Он тем самым намекает на то, что вместе с Ним пришло исполнение пророчества Исаии:

«Как юноша сочетается с девою,

так сочетаются с Тобою сыновья Твои;

и как жених радуется о невесте,

так будет радоваться о тебе Бог Твой» (62,5).

Это удивительное сравнение: В Иисусе к Израилю пришел Бог в библейском образе жениха. Именно поэтому Его ученики не могут печалиться. Если бы они печалились и налагали на себя добровольный пост, они поступали бы не по времени! Ведь настали дни свадьбы!

А иудейская свадьба длилась целую неделю. Двери дома держались открытыми. Это было самое радостное время жизни. Всяк мог входить и уходить, когда ему заблагорассудится, и все пировали и веселились. Существовало правило: «Все присутствующие на брачном пире освобождаются от соблюдения всех тех религиозных обязанностей, которые уменьшают радость и веселье». Были и особые приглашения для близких друзей жениха и подруг невесты. Эти избранные гости назывались по-библейски «сынами брачного чертога». Это для русского читателя необычно звучащее выражение характерно для древнего еврейского языка. Чтобы прочувствовать это выражение, требуется краткое пояснение. Дело в том, что слово «сын (или дочь)» могло быть просто приставкой, обозначающей относительные понятия. В любом языке есть понятия абсолютные и относительные. Абсолютные – это такие понятия, которые логически не обязательно влекут за собою какое-то другое понятие. Абсолютное понятие понятно само по себе. Например, понятие «стол». Стол – он и есть стол без всяких пояснений. А вот относительные понятия логически немыслимы без привлечения других понятий. Так, в русском языке, например, относительными являются понятия родственных отношений. Если я говорю «отец», то невозможно мыслить отца без сына или без дочери. Жену невозможно мыслить без мужа, и наоборот; тещу без зятя и наоборот и так далее. Иначе говоря, относительные понятия всегда указывают на какую-то существенную связь или на происхождение. В еврейском языке область относительных понятий гораздо шире, чем в русском языке. Например, мы скажем по-русски «стрела», а в еврейском стрела называется «сын колчана». Мы говорим «эхо», а по-еврейски эхо – «дочь голоса» (бат кол), так как логически невозможно представить себе эхо без голоса (или звука), который эхо вызвал. Вот и в нашем случае «гости на свадьбе» – «сыны чертога брачного». Такова специфика языка. Иисус сравнил сопровождавших Его учеников с избранными гостями на брачном пиру. Вместе с Иисусом приблизилось Царствие Божие, настало праздничное время, исцеляющее от печалей и скорбей царства земного. Было бы абсурдно печалиться и поститься во время пира.

Но увы, придет и время печали, когда пост станет вполне уместен и даже необходим. Для учеников Иоанна Крестителя такое время печали уже настало, потому что Иоанн уже был посажен в темницу, а для учеников Иисуса это время печали еще впереди. И притча о свадебной радости заканчивается мрачным предзнаменованием Иисуса Христа: «Придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься». В этом «отнимется» звучит намек на Его арест, неправедный суд и страшную казнь на Кресте. Вот тогда и настанет время траура, когда Его ученики тоже будут печалиться и поститься. Надо полагать, что вряд ли кто-то из присутствовавших понял, что означают Его слова об «отнятии» жениха. Но Сам-то Иисус уже тогда предвидел в конце Своего земного пути Крест. Ведь тучи непонимания и ненависти уже сгущались вокруг Него. Так что смерть не застала Его врасплох, и несмотря на это Он последовательно шел Своим путем.

Далее Иисус приводит две всем понятные притчи о старом и новом. Старый мир с его религиозными формами обветшал: он просто не способен сочетаться с тем новым, что принесло Евангелие Царствия. Такое соединение не принесет пользы ни старому, ни новому, ибо они – разной природы. Новая ткань не может быть заплатой, латающей ветхую одежду. Новая ткань, пришитая к ветхой одежде, разорвет её! – Кстати, этот образ разорванной старой ткани, не выдерживающей натиска нового, повторится в Евангелии еще дважды: когда первосвященник разорвет на себе одежду (Мф 26:65), и когда в момент крестной смерти Иисуса Христа разорвется завеса в Иерусалимском храме (Мф 27:51). – Из новой ткани надо шить новую одежду. Новое молодое вино слишком полно жизни, чтобы вливать его в изношенные старые мехи. Нужны новые, прочные мехи, чтобы удержать живую бродящую жидкость. Иисус хорошо понимал, что принесенная Им Весть является поразительно новой, и что Его образ жизни отличается от образа жизни традиционных учителей Израиля. Его поведение не умещается в старые правила (ветхую одежду и ветхие мехи). И дыра на ветхой одежде будет еще хуже, и новое вино вытечет, и старые мехи пропадут. Настаёт время, когда уже невозможно латать и ремонтировать – нужно делать все заново!

Теперь еще всмотримся чуть более пристально в текст Евангелиста Матфея, чтобы прочувствовать его специфику по сравнению с другими Евангелиями. Ведь этот эпизод о посте находится во всех синоптических Евангелиях (Мк 2:18-22; Лк 5:33-39). Изначальным источником в таких случаях считается рассказ Евангелия от Марка, так как исследования показывают, что Матфей и Лука редактируют текст Марка, а обратный процесс логически исключен. Так вот, если мы сравним прочитанный нами текст Матфея с текстом Марка, то внимательное наблюдение покажет небольшие, но существенные изменения, которые Матфей внес в первоначальное предание Марка.

На уровне словесном: у Марка Иисус решительно говорит: «Могут ли поститься сыны чертога брачного, когда с ними жених? Доколе с ними жених, не могут поститься!» (Мк 2:19). У Матфея сказано гораздо сдержаннее: «Могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених?» (Мф 9:15). И всё. Нет никакого принципиального отрицания поста: мол, «не могут поститься!». Да нет, мы же читали в Нагорной проповеди заповедь Иисуса о посте: «Когда поститесь, не будьте унылы как лицемеры… Когда постишься, помажь голову твою и умой лицо твое, чтобы явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцом твоим…» (Мф 6:16-18). Пост – хорошая вещь, но пост правильный, скромный, не горделивый, не напоказ.

Но еще важнее для Матфея вторая часть речи Иисуса Христа, в которой говорится о несовместимости старого и нового. Здесь тоже заметна небольшая, но существенная разница с Марком. В Евангелии от Марка, если следовать критическому тексту, Иисус говорит определенно, кратко и резко: «Новое вино – в новые мехи!» (Мк 2:22). Да, конечно, это так. Но для Матфея важно следствие (богословское и практическое), которого нет у Марка: «Новое вино вливают в новые мехи, и сберегается то и другое» (Мф 9:17). Вот что важно: сберечь, сохранить «новое, или молодое вино». А для этого требуются «новые мехи». Это означает: То новое, что пришло с Иисусом Христом, только тогда не пропадет, не погибнет, если это «новое» воплотится в «новом» образе жизни – тех людей, которые не только выучили, но и жизненно усвоили: «Пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы?» (Мф 9:13). Иначе говоря «новое» в людях – это любовь, милость и дарованное им Богом право и даже обязанность прощать на земле грехи друг друга. Разумеется, Матфей подчеркнуто добавляет эти слова к древнему преданию Марка с целью поддержать в своей церкви дух новизны, принесенной заповедями Иисуса Христа. Ведь в христианских церквах не только во второй половине I века, когда писалось Евангелие от Матфея, но и гораздо раньше, в церквах, основанных апостолом Павлом, то и дело возникали колебания: а не слишком ли радикальны новые евангельские заповеди? Не опасны ли они? Ведь жил же Израиль столетиями без них, накопив огромный религиозный опыт. И то здесь, то там появлялись опасливые оглядки назад: а не правильнее ли было бы соединить Евангелие с иудейством, а иногда и с язычеством? – Нет, такое соединение невозможно и даже опасно. Об этом с присущей ему энергией учил апостол Павел в Послании к Галатам: даже робкие попытки вернуться к прошлому и Евангелие извратят и новую свободу жизни во Христе вернут к рабству существования в цепях Закона.

Вообще говоря, в этом отрывке о посте, о старом и новом, мы видим, сколь революционными были взгляды Иисуса Христа на тысячелетиями устоявшиеся религиозные представления людей. Иисус изменил все ветхие, – будь то иудейские, будь то языческие, – представления о религии. Но в области религиозных традиций люди как-то особенно привязаны к прошлому и чуждаются новизны. Этот страх перед новым привел Иисуса Христа на Крест. Тот же страх новизны и стремление всё законсервировать постоянно чувствовался и в христианстве. Более того, в Церкви чувство неприятия нового приобрело хронический характер. История дает нам тому множество примеров, иногда прямо-таки устрашающих. И не только история. Мы далеко не уверены, что и сегодня новозаветные взгляды на религию, выраженные Иисусом Христом и богословски осмысленные Апостолом Павлом, полностью усвоены христианами. Хуже, скорее мы на каждом шагу убеждаемся в обратном. Конечно, проблема консерватизма и новаторства стара как мир. Логически она не разрешается, но разрешается только жизнью во Христе и в Святом Духе. Только не надо путать жизнь во Христе с тем, что у нас принято называть «церковностью», с регламентированной жизнью в законсервированных традициях. Вот именно это и есть ветхая одежда или ветхие мехи. Не надо также путать жизнь во Христе и с жизнью, отвергающей все традиции и легкомысленно хватающейся за все «новое».

В реальной и трудной жизни этого мира человек постоянно стоит перед нелегким выбором между старым и новым, между той или иной формой поведения. И собственной мудрости сделать правильный выбор человеку часто недостаёт. Иными словами, человек постоянно сталкивается с проблемой кризиса: как поступить? в какую сторону двигаться? И это состояние предвидел Иисус Христос, когда Он обещал верующим в Него послать от Отца Утешителя, Духа истины, Который наставит сомневающегося на верный путь (Ин 14:26; 15:26) и поможет сделать правильный и богоугодный выбор. Поэтому жизнь во Христе и в Святом Духе – это не жизнь, которую мы сами себе выбираем, чаще всего ошибаясь, а жизнь в той мудрости, которая и дается Самим Христом и Его Духом, Который свободен и «дышит, гд е хочет» и к а к хочет. Это жизнь не по правилам старых или новых законов, а жизнь по дарованной нам благодати.

 

И все-таки, – возвращаясь к контексту евангельского рассказа и к историческому контексту реальной жизни церкви евангелиста Матфея, – всегда оставался вопрос: Где, в чём ученики Иисуса и ранние христиане брали уверенность и силы противостоять мощному действию общественного мнения, основанному на привычных традициях? – Вот все вокруг такие благочестивые, постящиеся, избегают общения с грешниками, – а ученики, окружавшие Иисуса, не постятся, пируют с грешниками, то есть ведут себя «неподобающим» образом, вызывая косые взгляды и даже осуждение… На этот вопрос евангелист Матфей отвечает несколькими рассказами о чудесных деяниях Иисуса Христа, придавая им предельно символический характер. И особенно важными представляются две первых чудесных истории о воскрешении. В одной из них к общественной жизни возвращается некая женщина, по причине своей якобы нечистоты исключенная из израильского общества, как бы мертвая для всех. В другой истории к действительной жизни возвращается реально умершая девушка.