II. Начало религиозных конфликтов в галичине на рубеже 1980-90-х годов и возобновление автокефалистского раскола на Украине

 

Возрождение автокефалистского раскола, которое началось на Украине именно в западных областях, было спровоцировано, главным образом, всплеском националистических настроений в этом регионе. С самого начала этот процесс носил откровенно политический характер, являясь перенесением на церковную почву сепаратистских тенденций, присущих галицкой ментальности.

 

Первыми на Западной Украине эти настроения выразили греко-католики. Уже в 1988-1989 годах они выходят из подполья [58; 80; 137; 148, с.416-417]. Проведенные в Галичине в 1990 году Институтом социологии АН СССР исследования установили, что мотивы симпатий населения к униатству являются исключительно политическими по своему характеру. Положительное отношение к легализации Украинской греко-католической церкви (УГКЦ) 31% опрошенных опрошенных объяснил сочувствием к ней как жертве сталинских репрессий, 20% сослались на то, что это явится исполнением на практике декларированной Конституцией СССР свободы совести, 17% желали легализовать УГКЦ как «единственную хранительницу национальных традиций, культуры и языка в условиях русификации», 24% объявили униатство национальным исповеданием украинского народа. И только лишь 10 % опрошенных утверждали, что УГКЦ «наиболее последовательно выражает учение Христа» [89].

 

В Галичине появляется возглавляемый диссидентом-националистом Иваном Гелем так называемый «Комитет защиты Украинской католической церкви (УКЦ, позже переименована в УГКЦ Украинскую греко-католическую церковь)», который стал устраивать шумные манифестации.

 

Иван Гель, бывший политзаключенный, получивший срок за националистическую пропаганду, известен тем, что и в мордовских лагерях продолжал действовать в том же духе. Он подвергался там порицанию и бойкотированию со стороны заключенных за насилие над украинскими диссидентами, дружившими с русскими и евреями. В числе пострадавших от Геля был и православный священник-правозащитник Василий Романюк, будущий лже-патриарх раскольников-автокефалистов Владимир [148, с.418]. Выйдя на свободу, Гель продолжал свою экстремистскую деятельность. Его «Комитет защиты Украинской католической церкви» превратился в скором времени в «комитет нападения». Во второй половине 1989 года, представители этой организации переходят к прямой агрессии, начиная насильственные захваты православных храмов. Но первоначально происходило усиленное созидание образа «церкви-мученицы», пострадавшей от коммунистического режима [158]. Последний в проуниатской пропагандистской шумихе все более начинают лицемерно отождествлять с Русским Православием. На волне национализма УГКЦ всячески представляет себя национально-патриотической конфессией, и стремительно набирает размах. Канцлер главы УГКЦ кардинала Мирослава-Ивана Любачивского отец-доктор Иван Дацько заявил, что причиной гонений коммунистов на УГКЦ было то, что она являлась «по-христиански патриотичной» [57]. Ее приверженцами на рубеже 1980-90-х годов становятся наиболее политизированные и националистически настроенные слои западно-украинского населения. Православие все чаще подвергается шельмованию, будучи обвиняемо в пособничестве советскому режиму и органам госбезопасности. Собственно религиозный фактор во всей создавшейся ситуации практически отсутствовал. Выражение симпатий в адрес УГКЦ стало нормой в оппозиционно и националистически настроенных кругах. На фоне этого численный рост УГКЦ становится особенно интенсивным. Из гонимой она весьма скоро становится гонительницей по отношению к политически-проигрышному в глазах галичан Православию. С осени 1989 года начинаются массовые захваты православных храмов. Первой жертвой униатов 29 октября стал Преображенский собор во Львове. Выбор цели не был случаен: некогда настоятелем храма являлся один из инициаторов Львовского Собора 1946 года протопресвитер Гавриил Костельник, убитый бандеровцами на пороге своего храма [76].

 

Руководит реанимированной в Галичине УГКЦ в это время архиерей весьма сомнительной каноничности Володимир Стернюк. Но тогда, в период триумфального шествия униатства по западно-украинским областям, это обстоятельство мало кого смущало. Стернюк выдвинул экстремистский лозунг: вернуть УГКЦ все храмы и имущество по состоянию на 1939 год. Это еще более обострило ситуацию с перераспределением церковных зданий между православными и униатами. Конфликты на почве совместного использования храмов стали привычным явлением. В «Комитете защиты УГКЦ» ведущую роль играли члены Украинской Хельсинкской группы организации националистически настроенных диссидентов. Вскоре они составили основу «Руха», а впоследствии Украинской республиканской партии (УРП), одной из наиболее влиятельных «национально-демократических» (то есть право-националистических) партий современной Украины. Политические требования «Комитета защиты УГКЦ» явно преобладали над религиозными. Характерно, что до начала «перестройки» украинское диссидентство отличалось пренебрежением к вопросам веры, никак не защищая украинцев, пострадавших по религиозным мотивам (то есть, в основном, тех же униатов). Теперь же, когда это стало выгодно, уния превращалась в руках бывших диссидентов в знамя галицкого с прицелом на общеукраинский сепаратизма [58].

 

К исходу 1989 года УГКЦ получила законный статус, чему не мало содействовало дипломатическое вмешательство Ватикана и достижение договоренности по данному вопросу между Иоанном-Павлом II и М. С. Горбачевым 1 декабря 1989 года [77; 137]. После этого вновь продолжались захваты храмов «комитетчиками». Наиболее резко конфликт между православными и униатами в это время обозначился при захвате Воскресенского кафедрального собора в Ивано-Франковске. «Комитет защиты УКГЦ» стал призывать к насильственному переводу в католичество православного населения Галичины [159]. В начале 1990 года в результате победы на выборах в местные советы к власти в западных областях Украины пришли национал-демократы. Благодаря этому униаты отныне получали практически неограниченную поддержку властей, и гонения на все русское и православное достигли апогея [64].

 

О средствах, которые употребляли экстремисты наиболее красноречиво свидетельствуют меры, предпринятые для устрашения настоятеля единственного оставшегося в юрисдикции Московского Патриархата прихода в городе Тернополе отца Анатолия. Ему неоднократно звонили по телефону, высказывая угрозы в адрес его лично и его семьи. Затем прокололи шины автомобиля. Когда же все это не подействовало, совершили страшное злодеяние: малолетенему сыну священнника шилом проткнули язык и горло [89].

 

Появление третьей генерации автокефалистов также было связано со взрывом националистических настроений на Западной Украине и совпало по времени с возрождением униатства. Зачинатели нового раскола часто в те годы объясняли свои действия необходимостью поставить заслон греко-католикам. Идея автокефалии, по их словам, лишала униатство наиболее веского аргумента в свою пользу характера «национальной» украинской церкви. Однако, очень скоро стало ясно, что и уния, и автокефалия это порождение одного и того же явления украинского сепаратизма. Правда, ориентированы они оказались на разные слои населения. И те, кто традиционно воспринимал имеющее на Западе Украины трехвековую историю униатство, как свою национальную религию, и те, кто считал верой отцов Православие, в итоге оказались общими заложниками национализма, но никак не догматических, богословских, вероучительных или даже обрядовых споров и несогласий. Поскольку вчерашних диссидентов, ставших политиками, не интересовало униатство как таковое, воспринимаемое ими только как возможная форма протеста против Москвы, вскоре наравне с унией они заговорили и об идее автокефалии. Известный украинский правозащитник Евген Сверстюк в своем выступлении на съезде национал-демократического Руха выразил общую позицию националистически настроенных кругов интеллигенции: «Ныне нам нужен храм для науки мудрости. Не та казенная церковь, которая повторяет стиль и даже жаргон партийно-бюрократического аппарата. Народу нужна настоящая Церковь Христова, украинская и православная, и католическая, и протестантская. Нужен священник-подвижник, хороший учитель, священник-патриот, народный воспитатель и лидер» [103]. Как всегда, интеллигенция не выдержала неофитского искушения. Но кроме обычного соблазна перестраивать Церковь изнутри в соответствии со своими рационально-морализаторскими принципами, украинские диссиденты стали пытаться привнести в Церковь и свою националистическую идеологию, абсолютно с ней несовместимую. В этом устремлении изначально была запрограммирована трагедия церковной жизни Украины послеперестроечного периода.

 

В этой связи важно отметить, что программа Народного Руха Украины имела специальный религиозный раздел, в котором были слова о необходимости борьбы «за нормализацию правового статуса разрушенных сталинщиной Украинской католической церкви (имелась в виду УГКЦ, называвшаяся так в 1989-90 годах) и УАПЦ» [92]. Причем, перспектива возрождения УАПЦ многим политикам Галичины представлялась еще более заманчивой, чем реанимация унии: можно было ожидать потенциального экспорта автокефалистского раскола на Восток Украины, где население традиционно было исключительно православным, и униатство заметного отклика не могло найти.

 

Именно галицийское церковно-сепаратистское движение, тесно связанное с правыми политиками, реанимировало идею автокефалии Православной церкви на Украине. Новый раскол начался под своебразными девизами «Рим нам не отец, но и Москва не мать» или «Самостийной державе самостийную церковь». Парадоксальным образом духовенство Западной Украины стало стремиться к отделению от той самой Русской Церкви, в клире которой выходцы из Галичины имели столь значительный вес.

 

С 15 февраля 1989 при активной поддержке того же «Руха» в Киеве стал действовать инициативный комитет по восстановлению УАПЦ, подтвердивший преемственную связь с УАПЦ, возникшей на соборе 1921 года и призвавший украинские приходы выходить из юрисдикции Патриарха Московского, поминая вместо него на литургии Вселенского Патриарха Димитрия [103]. Это было сделано без ведома последнего. Возглавил самочинный комитет священник из Рижской епархии Богдан Михайлечко, бывший настоятель Успенского храма в Елгаве [80; 177, с.24]. Активно поддержали сторонников автокефалии «Народный Рух Украины», общество «Мемориал», другие национал-демократические организации. Стали подаваться документы на регистрацию первых общин УАПЦ, однако регистрировать их и предоставлять пустующие храмы власти в это время пока еще отказывались [80].

 

Раскол стал набирать силу только после того, как 19 августа 1989 года о своем выходе из юрисдикции РПЦ вместе с своим приходом объявил протоиерей Владимир Ярема, настоятель львовского храма Петра и Павла. Первоначально Ярема объявил о том, что его приход перешел под омофор Константинопольского патриарха. Это было вызвано тем, что раскольники надеялись получить от него каноническую автокефалию. В Петропавловской церкви даже некоторое время за богослужением поминали патриарха Димитрия Константинопольского, а Ярема уверял всех, что получил от него антиминс [177, с.24]. Тем не менее, ответа раскольникам из Стамбула не последовало. Тогда они решили действовать в двух направлениях: искать архиерея-перебежчика среди епископата Русской Церкви и одновременно завязывать контакты с эмигрантскими кругами и сохранившейся заграницей «церковью» поликарповцев, возглавляемой лже-митрополитом Мстиславом Скрипником. Доцент Харьковского университета Ю. Исиченко (ныне «епископ» Харьковский и Полтавский УАПЦ Игорь) утверждает, что примеру Яремы на Львовщине осенью 1989 года последовали еще несколько десятков общин [80]. Едва ли это обстояло именно так. Исход 1989 года время активного восстановления УГКЦ. Идея же автокефалии в первое время не пользовалась большой популярностью в Галичине. Фрондирующие галичане первоначально считали униатство более пригодным для выражения своих сепаратистских настроений, чем автокефалистский раскол.

 

Так что особого сотрудничества между «двумя ветвями Церкви святого Владимира», как зачастую украинские националисты именовали УАПЦ и УГКЦ [187], не получилось. УГКЦ первоначально крайне негативно отнеслась к автокефалистскому расколу, видя в нем конкурента своей монополии на националистическую идею. Поэтому исходивший с конца XIX в. из униатской Галиции украинский сепаратизм требовал, чтобы логически вышедшая из него автокефалия вернулась «в отчий дом» греко-католичество. Причем униаты боялись, что автокефалистский раскол окажется потенциально более перспективным, ибо мог найти себе приверженцев и на православном Востоке Украины, что для греко-католиков было сделать весьма затруднительно. Перебранка в печати между униатами и автокефалистами на рубеже 1989-1990 годов была достаточно острой. Так, в обращении раскольничьего «Львовского епархиального совета УАПЦ» от 29 декабря 1989 года говорилось о «кампании реставрации католицизма» и «втором окатоличивании Галиции» как «выражении групповых интересов людей, издавна открыто или скрыто ориентировавшихся на Польшу», о предательстве национальных интересов [72]. Едва ли с этим можно было согласиться. Справеливости ради надо отметить, что уния давно превратилась в своебразную национальную идеологию галичан, с чем Польша наоборот всегда боролась, действительно стремясь (и зачастую небезуспешно) латинизировать униатов [137].

 

Не могли при этом раскольники удержаться и от того, чтобы высказаться в адрес Москвы, которой, по их словам, выгодно разделение украинцев по конфессиональному признаку. Парадоксально, но автокефалисты таким образом инкриминировали униатам пособничество Москве! Состоявшаяся 17 февраля 1990 года учредительная конференция Львовского краевого братства обвинила в разделе украинцев по конфессиональному признаку «чуждые религии силы, ведущие свои политические игры», а именно «две церковные империи» Ватикан и Московскую Патриархию [80].

 

В свою очередь, греко-католики не оставались в долгу, поливая грязью УАПЦ и ее вожаков. Их обвиняли в том, что автокефалистская затея будто бы инспирирована КГБ, а сами раскольники дискредитируют идею «национальной украинской церкви» [96].

 

Интересно отметить, что имели место в Галичине и повторные захваты храмов: уже отбитую раскольниками-автокефалистами у православных церковь иногда с боем занимали греко-католики. Бывали и вовсе удивительные ситуации. Так, уже несколько позже, в 1990-1991 годах церковь Рождества Пресвятой Богородицы в городе Самбор Львовской области от униатов совместными усилиями обороняли две общины, поочередно служившие в храме одна, принадлежавшая к канонической УПЦ, и другая раскольничья. Вместе они избрали общим настоятелем храма отца Александра Швеца, священника из юрисдикции канонической УПЦ [89].

 

В сентябре 1989 года раскольники обрели свой печатный орган газету «Наша вiра Православ'я» (позднее «Наша вiра»), редактором которой стал бывший правозащитник-диссидент Евген Сверстюк [80]. Через это издание раскольники принялись «воцерковлять» националистическую идею и нести ее в массы. Ориентирована газета была, главным образом, на сочувствующие политике «Руха» слои интеллигенции.

 

Для поднятия своего авторитета раскольникам был крайне необходим архиерей. Без него просто невозможно было создать хотя бы видимость каноничности и расширять свои ряды. В итоге такой архиерей-ренегат был найден в лице почисленного за штат бывшего епископа Житомирского и Овручского Иоанна (Боднарчука), который был весьма обижен на Московский Патриархат. Это обусловило его согласие на предложение Яремы и его соратников примкнуть к расколу. 20 октября во Львове состоялся «собор» раскольников, который послал Боднарчуку официальное предложение возглавить иерархию автокефалистов [80].

 

Иоанн (Боднарчук) (1929-1994), уроженец села Иване-Пусте Борщевского района Тернопольской области, происходил из униатской семьи. В полной мере испытал на себе все, что принес на Западную Украину сталинский режим: был депортирован в Казахстан. Здесь он находился в 1949-1953 годах. Затем поступил в Ленинградскую Духовную Семинарию. Закончил также и Духовную Академию в Ленинграде, после чего служил приходским священником в курортном городке Трускавец, что во Львовской епархии. В 1977 году был рукоположен во епископа Житомирского и Овручского, пополнив ряды галичан среди высшего духовенства Московского Патриархата [14, с.544]. Страдавший болезнью почек Боднарчук неоднократно посылал в Священный Синод, лично патриарху Пимену и митрополиту Киевскому Филарету (Денисенко) прошения о переводе его на Запад Украины, где в городе Дрогобыче он имел собственный дом. Иоанну указывали на то, что вакантных кафедр там нет, но он продолжал свои домогательства, аргументируя их необходимостью поравить совершенно расстроенное здоровье. Тогда определением Священного Синода от 13 сентября 1989 года он был уволен от управления Житомирской епархией и отправлен за штат с персональной пенсией и обещанием вернуть его на кафедру в случае выздоровления. Вскоре Иоанн передумал и отправил в Синод медицинское заключение о своей работоспособности. Однако дело с его возвращением в число епископов Русской Православной Церкви затянулось. В результате Боднарчук счел себя несправедливо обиженным. Это и обусловило его уход к раскольникам [177, с.24-25].

 

22 октября 1989 года уже в качестве «первоиерарха» раскольников Боднарчук служил «архиерейскую литургию» в Петропавловском храме Львова и даже совершил диаконскую хиротонию Юрия Бойко [104], грубо поправ при этом каноны Православия, воспрещающие архиерею подобные действия в чужой епархии: 14 правило Св. Апостол, 8 правило III Вселенского Собора [87, с.13, 48-49].

 

Дали результат и действия раскольников в направлении поиска контактов с Мстиславом Скрипником. И вскоре галицкие автокефалисты настояли на том, чтобы Боднарчук обратился к престарелому главе американских раскольников и признал его первоиерархом УАПЦ. «Митрополит» Мстислав Скрипник, племянник Симона Петлюры и его бывший адъютант, был известен как политик-националист с более, чем полувековым стажем. Он стал «епископом» в «церкви» Поликарпа (Сикорского) еще в годы Великой Отечественной войны и к концу 1980-х был последним остававшимся в живых из плеяды «иерархов» УАПЦ 1942 года [14, с.441, 178]. Мстислав был необходим церковным сепаратистам как живое знамя самостийности и преемственности в движении за автокефалию. Преклонные годы Скрипника также гарантировали минимум вмешательства «первоиерарха» в сложную цепь раскольничьих интриг на Украине. К тому же, мстиславовская «церковь», хотя и не была официально признана Вселенским Патриархом, но пользовалась некоторым вниманием с его стороны. Уже в несколько более позднее время журнал мстиславовых приходов в США «Украiнське православне слово», поместил, в частности, в 7-8 номере за 1992 год факсимиле послания патриарха Константинопольского Варфоломея Мстиславу, в котором Святейший Патриарх называл последнего «возлюбленным братом и сослужителем» [179, с.22-29].

 

Что касается бывшего епископа Житомирского, то он отнюдь не стал центральной фигурой украинского раскола. Автокефалистам был нужен только авторитет его сана для придания видимости каноничности своим действиям. Церковный совет УАПЦ продолжал возглавлять Ярема [80]. К тому же, Боднарчук был тяжело болен [80; 177, с.25]. 30 октября 1989 года Мстислав был официально провозглашен «первоиерархом» УАПЦ. Он возвел Боднарчука в сан «архиепископа»[14, с.544; 80] и поручил ему управлять раскольниками на Украине, тогда как сам по-прежнему находился в США.

 

31 октября церковный совет УАПЦ во главе с Яремой объявил правила, согласно которым должен был осуществляться переход в УАПЦ приходов из других юрисдикций. Декларировались следующие основные требования:

 

1) признание принципов соборноправности и независимости УАПЦ (то есть тех самых, которые сформулировал пресловутый Киевский «собор» самосвятов 1921 года);

2) осуждение акта 1686 года, то есть перехода Киевской митрополии из юрисдикции Константинопольского Патриархата в лоно Московского по обоюдному согласию;

3) осуждение тотального уничтожения УАПЦ 1921 года в СССР в 1930-х годах;

4) признание канонического главенства «митрополита» Мстислава Скрипника как «первоиерарха» УАПЦ [104].

Таким образом, признавая пунктами 1 и 3 свое преемство от «самосвятской церкви» лже-митрополита Липкивского УАПЦ 1921 года и соединяясь иерархически (пунктом 4) с поликарповской УАПЦ 1942 года, УАПЦ новой генерации с самого начала декларировала полное антиканоническое тождество с прошлыми расколами и правопреемство по отношению к своим предшественницам.

 

1 ноября Боднарчук телеграммой объявил о своем выходе из состава епископата Русской Церкви. С ним велись переговоры: епископы Московского Патриархата, в том числе и архиепископ Львовский и Дрогобычский Ириней, священники и монахи Почаевской лавры уговаривали раскольника одуматься и принести покаяние. Однако это не возымело действия [177, с.25]. Иоанн приглашался на заседание Священного Синода РПЦ 13 ноября 1989 года, но он дважды телеграфировал о своем отказе прибыть в Москву на рассмотрение своего дела. После этого за свои раскольничьи действия Иоанн определением Священного Синода Русской Православной Церкви был лишен архиерейского сана и монашества в соответствии с 31 правилом апостольским (извержение из сана клирика, молившегося вместе с изверженным) и 15 правилом Двукратного собора (лишение сана за отступничество от своего патриарха и учинение раскола) [87, с.16, 261]. При этом Иоанну вменялось в вину общение с раскольниками из поликарповской УАПЦ 1942 года, осужденной архиерейским собором РПЦ 28 марта 1942 года. Определением Синода все священнодействия Боднарчука признавались недействительными, хиротонии безблагодатными, церковные распоряжения незаконными. Клирики, вступающие в общение с бывшим епископом Иоанном объявлялись запрещенными в служении [8; 120,].

 

Тем не менее, Боднарчук никак не реагировал на прещения и продолжал участвовать в расколе наряду с Яремой и прочими автокефалистскими лидерами. Автокефалисты, уже успевшие зарекомендовать себя столь же яростными поборниками национальной идеи, как и униаты, постепенно начинают завоевывать популярность среди галичан. Это позволяет раскольникам в скором времени перейти к той же практике насильственного захвата храмов Русской Православной Церкви, которую уже отработали греко-католики.

 

Автокефалистская авантюра расширялась: вслед за Петропавловской церковью от Московского Патриархата отпала и знаменитая Успенская церковь Ставропигийского Львовского братства, бывшая в XVI-XVII веках оплотом Православия в борьбе с унией. В раскол ушел и еще целый ряд львовских приходов. Переход к раскольникам пользовавшегося во Львове большим авторитетом протоиерея Виталия Политыло, настоятеля Успенской церкви, весьма усилил ряды автокефалистов.

 

В то же самое время на Западе Украины были и такие села, где прихожане просто не могли разобраться в своей конфессиональной принадлежености. Большинство об этом просто не задумывалось, ходя по привычке в родной храм. Осознать себя католиком или православным иные просто были не в состоянии в силу полной богословской безграмотности. В результате даже стали иногда появляться приходы, которые перерегистрировались как независимые, без указания конфессиональной принадлежности. В таких храмах за богослужением иногда могли поминать «всех Православных Патриархов» и никого конкретно [89].

 

Уврачевание раскола, однако, требовало мер не только внешних. В появившемся в конце октября 1989 года заявлении епископов Киевского Экзархата фактически признавалось, что на Украине отмечались все характерные для всей Русской Церкви 60-80-х годов явления стагнации приходской и епархиальной жизни, что, в свою очередь, явилось следствием давления со стороны государства. Но полученной Церковью свободой, которая может и должна быть использована для нормализации церковной жизни, попытались воспользоваться в союзе с националистическими силами церковные сепаратисты, превратившиеся в «самочинное сборище» и внесшие раскол в живое тело Церкви [113].

 

По всей Украине с этого момента в текст богослужения вносились моления о «вразумлении уклонившихся в раскол и о возвращении их в лоно Матери-Церкви». На 23 ноября 1989 года был назначен общеукраинский пост и усиленная молитва об уврачевании раскола.

 

Таким образом, Русской Православной Церковью была подтверждена верность решениям Архиерейского Собора 28 марта 1942 года, осудившего автокефалистский раскол Поликарпа (Сикорского), на роль прееемников которого претендовали автокефалисты новой генерации.

 

Архиерейский Собор Русской Церкви, проходивший в Москве 30-31 января 1990 года, уделил значительное внимание проблеме межконфессионального противостояния на Западе Украины. Собор направил в адрес Председателя Верховного Совета СССР М. С. Горбачева телеграмму с призывом «способствовать немедленному прекращению актов насилия и беззакония» со стороны униатских и раскольничьих экстремистских кругов [8]. Собор дал расколу наряду с унией однозначную оценку, как явлению не религиозного, а политического порядка. В Обращении Архиерейского Собора подчеркивалось, что «в церковную ограду проникают далекие от веры Христовой и Церкви лица, вносящие в нее раздоры на национальной почве и создающие угрозу ее единству. Нередко они находят приверженцев и среди нестойкого духовенства, идущего на раскол с Матерью-Церковью...» [8].

 

Во исполнение решений Собора предпринят целый ряд мер, которые способствовали оживлению церковной жизни. Так, в Киеве стала выходить газета «Украинский православный вестник». Открывались новые храмы и монастыри. Всего за 1990-1991 гг. на Украине было открыто около трех тысяч новых приходов.

 

Важно отметить, что наряду с откровенными приверженцами украинского национализма в западно-украинских епархиях было немало клириков, которые, будучи искренними в своем Православии, тем не менее полагали, что предоставление Украинскому Экзархату Русской Церкви канонической автокефалии сможет предотвратить наступление униатства и раскола на Украине. Сказывались снова-таки издержки веками внушаемых в сознание галичан католических ориентиров шел поиск максимально легкого и удобного пути преодоления церковной смуты. О подвиге стояния в вере почти никто не задумывался.

 

В адрес Святейшего Патриарха Пимена и тогдашнего митрополита Киевского, Патриаршего Экзарха Украины Филарета (Денисенко) стали поступать многочисленные послания от клириков из западно-украинских епархий с призывами даровать автокефалию Экзархату [177, с.26]. Ответом на это стало предоставление Архиерейским Собором РПЦ 30-31 января 1990 года Украинскому и Белорусскому Экзархатам более широкой автономии и права именоваться Украинской и Белорусской Православными Церквами (УПЦ и БПЦ соответственно) [8].

 

Новое положение об Экзархатах давало им весьма значительную автономию в пределах Русской Православной Церкви, частью которой они продолжали оставаться. Экзархаты получили помимо нового наименования право иметь собственный Синод, которому принадлежала бы высшая судебная, законодательная и исполнительная церковная власть. Положенние подчеркивало, что Синоды Украинской и Белорусской Православных Церквей должны собираться не реже четырех раз в год, а функции их в пределах своих Экзархатов аналогичны функциям Священного Синода Русской Православной Церкви. Экзархам предписывалось возглавлять управление Экзархатами, созывать сессии Синодов, председательствовать на них и представлять Экзархаты в Священном Синоде Русской Церкви. Экзархаты получили также огромную финансовую самостоятельность, что было весьма важно в условиях, когда раскольники постоянно утверждали, что средства украинских приходов изымаются Москвой. По сути, Экзархаты становились автономными церквами в пределах Патриархата, о чем, кстати, свидетельствовало возношение имен Экзархов за богослужением во всех храмах Экзархатов [8].

 

Синод дал поручение председателю ОВЦС архиепископу (ныне митрополит) Смоленскому и Калининградскому Кириллу (Гундяеву) составить проект нового положения об Экзархатах 16 октября 1989 года. Однако, к январю 1990 года раскол уже приобрел настолько широкий размах, что, как отмечает Д. В. Поспеловский [148, с.423], эта мера была уже весьма запоздалой и выглядела не более, чем вынужденной уступкой. «Дальнейшие события на Украине: рост количества приходов и епархий «автокефалистов», отмечает Поспеловский, особенно в наиболее националистических западных областях Украины, поддержка их «Рухом» в традиционно-православных районах страны все это показало запоздалость, недостаточность мер патриархии, а, может быть, в еще большей степени неудовлетворенность значительной части духовенства и мирян на Украине митрополитом Киевским Филаретом» [148, с.423].

 

Данную оценку положения об экзархатах как запоздалого нельзя признать до конца справедливой. Конечно, трудно характеризовать его однозначно. Для националистически настроеного населения Западной Украины эта уступка ничего не значила и вряд ли могла уже изменить положение к лучшему. Более того, исходя из особенностей галицкой ментальности, можно думать, что появись подобное положение даже на десять-двадцать лет раньше, оно не смогло бы предотвратить той волны религиозного экстремизма, которая поднялась на рубеже 1980-90-х годов слишком прочный след в сознании оставило наследие унии и габсбургского националистического воспитания. Тем не менее, в таких областях, как Волынская, Ровенская, отчасти Хмельницкая, Винницкая и Черновицкая, где через некоторое время автокефалисты сумели приобрести также немалое число приверженцев, психологический субстрат заметно отличался от галицкого. В этих регионах автономизация Украинской Церкви позволила поставить определенный заслон расколу.

 

И все же можно думать, что предоставление нового статуса Украинской Церкви имело отчасти и негативные последствия для Украинского Православия. Связано это, в первую очередь, с тем, что Экзархат возглавлял в то время митрополит Филарет (Денисенко), личность откровенно коррумпированная и безнравственная. Ни для кого на Украине не было секретом, что митрополит открыто попирал монашеский обет безбрачия, сожительствуя с некоей Евгенией Родионовой [3]. Одиозная личность Экзарха Украины немало способствовала дискредитации Русской Православной Церкви и ее Украинского Экзархата. Митрополит Филарет, управлявший Киевской митрополией грубо и деспотично стал причиной ухода из юрисдикции Московского Патриархата множества клириков и мирян, не желавших более испытывать на себе произвол Первоиерарха Украинской Церкви. Автономизация Киевской митрополии привела к тому, что Филарет стал управлять Экзархатом практически бесконтрольно, не будучи более зависимым в своих действиях от Святейшего Патриарха и Синода Русской Церкви.

 

Между тем, религиозная война в Галичине разгоралась все более остро. В Тернополе к середине 1990 года в юрисдикции Русской Православной Церкви уже не оставалось ни одного храма: большинство было в руках униатов (в том числе и церковь, построенная в 1540 году, задолго до Брестской унии), а кафедральный Рождественский собор после измены его настоятеля священника Валерия Кудрякова (ныне раскольничий «епископ» Мефодий) захватили автокефалисты [111]. Архиепископ Тернопольский и Кременецкий Лазарь (Швец), сторонник предоставления канонической автокефалии Украинской Церкви, тем не менее, не смог противостоять разгрому епархии. Юрисдикцию Московского Патриархата сохранили здесь, главным образом, приходы Кременецкого района (до 1918 года это был пограничный уезд Российской империи с целиком православным населением, после Великой Отечественной войны этот район Волыни искусственно был включен в состав Тернопольской области, бывшей до 1918 года частью Австро-Венгрии).

 

В Ивано-Франковске из семи православных церквей к половине 1990 года также не осталось ни одного прихода канонической Украинской Православной Церкви: шесть в руках униатов, один занят раскольниками. Православным же предоставлено только помещение детского садика вместимостью 150-200 молящихся [111; 148, с.418-419]. И все же несмотря на захваты храмов и откровенную поддержку властями как раскола, так и унии, даже в ультранационалистической Галичине в 1990 году еще оставалось значительное число приходов канонической Украинской Православной Церкви. По итогам опроса населения трех областей Западной Украины, проведенного Институтом социологии Академии наук СССР в марте-апреле 1990 года, конфессиональная принадлежность галичан представлялась следующим образом [148, с.419]:

 

Львовская область: православные (УПЦ) – 28; униаты (УГКЦ) – 28; автокефалисты (УАПЦ) – 15.

Ивано-Франковская область: православные (УПЦ) – 29; униаты (УГКЦ) – 22; автокефалисты (УАПЦ) – 20.

Тернопольская область: православные (УПЦ) – 45; униаты (УГКЦ) – 12; автокефалисты (УАПЦ) – 9.

 

Иную картину пытались представить члены Руха, распространившие результаты своего исследования по Львовской области: 65 % униатов, 12 % православных и 8 % автокефалистов.

 

Однако, в июне Институтом социологии было проведено повторное исследование по Львовской области. Оно выявило, что доля униатов осталась почти на том же уровне 27 %, православных сократилась до 25 % (на 2 %), а автокефалистов увеличилась с 15 до 19 %%, что во многом было следствием политики захвата храмов раскольниками и пропагандистской шумихи вокруг «национальной церкви» [148, с.419-420].

 

Мифом униатской пропаганды оказалось утверждение о том, что подавляющее большинство галичан после легализации УГКЦ и прекращения ее преследования вернулось в униатство. Однако, приведенная статистика уже очень скоро вследствие непрекращающихся насильственных захватов православных храмов сменилась цифрами, которые подтверждали, что до стабилизации ситуации в Галичине еще очень далеко.

 

К началу 1990 года в УАПЦ перешло около 200 галицийских приходов. В 20-х числах января были даже проведены «соборы» в Галиче и Тернополе [80]. В Центральной же и Южной Украине у УАПЦ насчитывались единичные общины, причем только в городах, где их создание проходило при активной поддержке националистически настроенных представителей интеллигенции. На Востоке у автокефалистов вообще не было ни одного прихода, что легко объясняется географией распространения украинского национализма, никогда не встречавшего особого понимания на Левобережье.

 

Количество захваченных раскольниками храмов росло, новые приходы УАПЦ необходимо было как-то структурировать, а между тем препятствием к созданию «епархий» УАПЦ было то, что Иоанн (Боднарчук) оставался единственным «архиереем» среди автокефалистов и потому не мог рукоположить новых «епископов». Мстислав явно не торопился с приездом на Украину. Необходимо было искать какой-то выход. Срочно необходим был второй «архиерей», дабы возможно было совершать «хиротонии». После непродолжительных поисков Боднарчук нашел его в лице «Викентия» Чекалина, якобы епископа катакомбной церкви. Вместе с Иоанном они успели «нарукополагать» множество «иерархов». Будущий «владыка» Игорь Исиченко в своем апологетическом очерке об автокефалии в 1993 году (то есть спустя три года после события, когда уже стало известным, кем был Чекалин на самом деле), не моргнув глазом, написал об этих «хиротониях»: «При участии русского иерарха архиепископ Иоанн хиротонисал нескольких иеромонахов во епископы Тернопольщины, Прикарпатья, Буковины, Закарпатья, Волыни, Подолья, Черниговщины и Сумщи