Становление ислама в качестве государственной религии

В историографии прочно закрепился тезис о веротерпимости монголов, о равном отношении к представителям всех религий[66]. В Ясе Чингиз-хана есть такое установление: «Он (Чингиз-хан) запретил им (монголам) оказывать предпочтение какой-либо из сект...»[67]. Джувейни сообщает, что Бату был «государем, который не придерживался никакой веры и секты, он их считал только способом познания божества»[68]. Таким образом, мы видим, что на раннем этапе существования Орды, в ней не наблюдалось приверженности властей какой-либо религии. Стремление задобрить служителей культа всех известных монголам религий создавало у современников-монотеистов (мусульман и христиан) впечатление, будто завоеватели принадлежат «всем верам». Вследствие этого на огромном степном пространстве, завоёванном монголами, создалась обстановка, благоприятная для восприятия той или иной мировой религии - политеизм охотно допускал существование иных, даже монотеистичных религий. Трения между политеизмом и монотеизмом должны были начаться позже, когда монотеистичная религия начинала претендовать на всеохватность и статус единственно верного вероисповедания. Да и трения эти лишь прикрывались религиозными формами, на самом деле причины их были несколько иными – социальными, политическими или экономическими[69].

Интересно было бы сравнить этапы становления ислама со стадиями развития городов в Орде, которые выделил В.Л. Егоров[70]. Но каким образом развитие городов в Орде связано с историей распространения ислама? Этот вопрос следует рассмотреть в тесной связи со взаимоотношениями улусных правителей и центральной ханской администрации, поскольку мне видится в них проявление борьбы кочевых и оседлых тенденций в политической и экономической жизни Золотой Орды. Ислам не мог в данной ситуации выступать в роли какой-то посторонней «третьей силы». На наш взгляд, выбор очевиден – мусульмане в XIII-XIV вв. выступали однозначно на стороне центральной ханской администрации, той силы, которая стремилась к упорядочению государственной системы, установлению прямого порядка престолонаследия, к централизации государства.

Хотелось бы подчеркнуть роль мусульманского купечества в деле распространения ислама, поскольку мусульманизация Орды неразрывно связана с ростом городов. В.В. Бартольд писал, что главное отличие мусульманской торговли от современной европейской заключается в том, что успехи её не были связаны с политическими успехами государств. После распада халифата политические границы мусульманских государств были настолько изменчивы, что население должно было стараться устраивать свою культурную и экономическую жизнь независимо от этих перемен. Существовали торговые товарищества – «уртаки», связанные между собой; несмотря на отсутствие в то время крупных кредитных учреждений, по выдаваемому в одном месте документу можно было получить деньги в другом городе, находившемся под властью другого правительства. В сочинении историка XI века Абу Шуджа говорится, что по ассигновкам купцов было гораздо легче получить деньги, чем по ассигновкам правительства[71]. Кроме того, институт купеческого компаньонства зачастую связывал ханов и купцов[72]. Ханы входили в долю купеческих компаний, поэтому были лично заинтересованы в получении высоких доходов от торговли, проводя вследствие этого прокупеческую политику, направленную на развитие городов как баз караванной торговли. Купеческие компании не раз ссужали представителей администрации деньгами, демонстрируя таким образом, лояльность властям. Например, когда египетскому послу понадобились деньги в качестве выкупа за царевну Тулунбай, выдаваемую замуж за египетского султана, Узбек сказал ему: «Мы прикажем купцам ссудить тем, что (следует) внести, и приказал сделать это. Он (посол) занял двадцать тысяч динаров чистым золотом и внёс их»[73]. Отсюда видно, что купеческие компании и города в целом становятся залогом финансовой независимости ханской власти от кочевой аристократии.

Купечество, связанное в «транснациональные» компании и товарищества, постепенно освоило транзитный торговый путь через земли Золотой Орды и было заинтересовано в его сохранении. Оно стремилось к основанию торговых баз – городов, обеспечению безопасности торговых путей. Сделать это можно было лишь одним способом – влияя непосредственно на хана, стараясь сделать его политику более «предсказуемой». Поэтому мы связываем рост городов в Орде, стремление ханов к централизации и исламизацию государства в единый процесс.

На первом этапе становления государства монгольская улусная аристократия была оторвана от управления оседлыми территориями. Сбор налогов производился иноземными (монгольскими, китайскими и среднеазиатскими) откупщиками, а налоги шли в Каракорум[74]. Но Улус Джучи, экономически и политически оторванный от Каракорума, стремился освободиться от его власти, следуя в русле сепаратистских тенденций, характерных для всей державы монголов в первой половине XIII века. Разделение Монгольской империи произошло в результате стремления феодалов к быстрейшему конкретному оформлению своей политической власти в новых государственных образованиях. С ослаблением власти Великого Каана в Орде, управление оседлыми территориями переходит в руки непосредственных владельцев прилегающих к ним юртов, что стимулировало восстановление старых городских центров и основание новых, поскольку феодалы стремились получить выгоды от эксплуатации оседлого населения[75]. Многие города, такие как Солхат, Азак, Сарай, Сарайчик, Хаджи-Тархан, Укек, Бельджамен и многие другие были обязаны своим возникновением и особенно развитием транзитной торговле и ремеслу.

Именно города становятся центрами притяжения купцов различных вероисповеданий, в том числе и мусульман. Причём мусульмане уже в годы правления хана Бату проникают в окружение хана. Рубрук упоминает о том, что по приезду в ставку Бату они остановились у «одного Саррацина»[76]. Можно предположить, что хан, оказавшись в окружении мусульман, покорив Болгарию и Хорезм, то есть страны с развитой мусульманской культурой, начал привлекать к себе на службу людей, сведущих в государственном управлении, грамотных и образованных. Напомним, что по всей Монгольской империи начинает создаваться государственный чиновничий аппарат, который испытывал нужду в образованных людях. Первоначальная «веротерпимость» монголов, без предвзятости относившихся к представителям различных религий, позволила образованным людям – христианам, буддистам и мусульманам – проникнуть в различные сферы управления[77]. Вот, например, что пишет о положении мусульман Джузджани: «Он (Бату) был человек весьма справедливый и друг мусульман; под его покровительством мусульмане проводили жизнь привольно. В лагере и у племён его были устроены мечети с общиной молящихся, имамом и муэзином....». И далее прибавляет совсем невероятное: «Некоторые заслуживающие доверия люди рассказывали следующее: Бату втайне сделался мусульманином, но не обнаруживал (этого) и оказывал последователям ислама полное доверие»[78]. Разумеется, никаким мусульманином Бату не сделался – далее у Джузджани приводится описание похорон Бату по языческому обряду. Просто это свидетельство того, в каком благоприятном положении оказались мусульмане в Орде. (Не будем забывать – как и представители других религий.) После смерти Бату в Орде возникает спор о престолонаследии между двумя партиями – партией Берке и партией Сартака, сына Бату.

Сартак и его формальные наследники - Улагчи и Туда-Менгу не были поддержаны основной массой аристократии из-за того, что Сартак был сыном, а Улагчи и Туда-Менгу внуками Бату. Напротив, Берке, брат Бату, получил поддержку из-за того, что именно он остался старшим в роде после смерти «Саин-хана»[79]. Сила патриархальных обычаев была на стороне кочевой аристократии, улусных правителей, которые всячески старались сохранить «лествичную систему» наследования, позволявшую им считать хана всего лишь «первым среди равных» и иметь в отдалённой перспективе права на приближение к престолу.

По мнению М.Г. Сафаргалиева, победа Берке в значительной мере была облегчена благодаря поддержке его кандидатуры со стороны мусульманских купцов, привлечённых ещё при Бату золотоордынской администрацией в качестве откупщиков дани. Одновременно он нашёл поддержку мусульманского духовенства Хорезма и Булгара, желавшего видеть на троне не язычника, а магометанина[80]. Со вступлением на трон Берке мусульмане действительно получили доступ ко всем государственных учреждениям, а перед мусульманским духовенством открылось широкое поле для миссионерской деятельности. Вскоре после воцарения Берке начался массовый переход золотоордынской правящей аристократии в ислам.

Мусульманское купечество было заинтересовано в стабилизации внутриполитического положения в Орде. Прежде всего, вероятно, это должно было выразиться в закреплении административных единиц – улусов - внутри Орды за конкретными владельцами, что упростило бы отношения городской верхушки с улусбеками и позволило бы им стабильно развиваться. Кроме того, купечество было заинтересовано в уничтожении системы откупов, принадлежавших представителям Каракорума с тем, чтобы доходы от торгово-ремесленной деятельности оставались бы в Орде, а значит, в руках самих купцов-мусульман. Обеспечить проведение подобных мероприятий могла лишь сильная ханская власть. Отчего же мусульмане выступили в данном случае на стороне улусной аристократии и родового порядка занятия престола? Действительно, здесь можно согласиться с М.Г. Сафаргалиевым, что дело в данном случае в том, что Орда была первым монгольским государством, где представилась возможность занятия престола ханом-мусульманином. И, как показало время, расчет оказался верным. Берке остался единственным царевичем из рода Чингиз-хана, который отказался признать Великим Кааном Хубилая и стал действовать самостоятельно, порвав с ним связи, отказавшись чеканить его имя на монетах и начав чекан имени последнего халифа Насыр-ад-Дина, подчёркивая, что он признаёт над собой только верховную власть халифов[81].

Восточные авторы превозносят благочестие и приверженность Берке исламу. Джузджани приводит легенду о рождении хана: «Когда мать родила Берка-хана, отец его (Джучи) сказал: «Этого сына я сделаю мусульманином, добудьте ему мусульманскую кормилицу, чтобы она его пуповину обрезала по-мусульмански и чтобы он пил мусульманское молоко, ибо этот сын мой будет мусульманином.» … По достижению им срока обучения и наставления собрали несколько мусульманских имамов и выбрали одного из них для обучения его (Берка) Корану. … Обучение его Корану происходило в Ходженде, у одного из учёных благочестивцев этого города, … а по достижении им возмужалости в войско его были назначены все мусульмане, находившиеся в стане Туши-хана»[82]. Обращение Берке в ислам произошло ещё при жизни Бату, об этом говорят слова Сартака, обращённые к Берке: «Ты – мусульманин. Я же держусь веры хрестьянской; видеть лицо мусульманское (для меня) несчастье»[83].

Египтянин Эннувейри сообщает: «Этот Берке сделался мусульманином и ислам его был прекрасный. Он воздвиг маяк веры и установил обряды мусульманские, оказывал почёт правоведам, приблизил их к себе, держал их вблизи от себя, сдружился с ними, и построил в пределах своего государства мечети и школы.... Жена его … (также) сделалась мусульманкой; она устроила себе мечеть из шатров, которую возила с собою»[84]. «Берке был расположен к мусульманам... Он уважал учёных и почитал благочестивых, которым у него оказывался почёт... Мечети свои, состоящие из шатров, они возят с собою. Есть у них имамы и муэдзины, и совершаются у них все 5 молитв (мусульманских)»[85]. Разумеется, исламизация при Берке коснулась лишь верхушки общества, причём, далеко не всей – лишь ханской гвардии и аристократии, приближённой к хану. О том есть прямое свидетельство Рукнеддина Бейбарса: «В 661 году (1262/1263) прибыли (в Египет) послы Берке, царя татарского, а именно эмир Джелаледдин, сын Элькади, и шейх Нуреддин Али (обратим внимание на мусульманские имена послов Золотой Орды – Д.В.) с известием, что он принял ислам…»[86]. Далее следует поимённое перечисление неофитов, которое даёт нам понять, что ислам приняло пока ограниченное число сторонников Берке. Знаменательно, что мусульманство проникает в армию – опору ханской власти. «Десятитысячный отряд», приняв ислам, сразу отправляется в набег на Хорасан, завоёванный Хулагу. Иранские монголы, остававшиеся язычниками, являлись врагами мусульманского Египта, поэтому Берке даёт понять в своём письме султану, что он намерен воевать с хулагуидами как с неверными и вступить в союз с Египтом не просто по политическим соображениям, но в стремлении объединиться со своими братьями по вере против язычников[87]. Обоим государствам этот союз был выгоден. Одновременно с агрессией на Кавказе против Ирана Берке предпринял ряд операций по отношению к Византии, восстановленной только что Михаилом Палеологом. Начиная с 1262 года войска Берке опустошают владения Византии, союзницы Хулагу. В 1265 году Берке планировал захватить Константинополь, но эти планы не осуществились из-за смерти хана[88].

Выше мы не напрасно обратили внимание на имена послов хана Берке. Мусульмане действительно проникают со времён хана Бату на государственные должности и уже не оставляют их в течение всей истории Орды. Так, например, известно об ордынских дипломатах – мусульманах в годы правления Туда-Менгу («кыпчацкие правоведы» «Медждеддин Ата со своим спутником Нуреддином»[89]) и Тохты (послы в Египет «Алаэддин Али и товарищ его, сын Ахиабкара»[90]). Из сочинения Эльмуфаддаля мы узнаём о посольстве египетского султана в Орду: «Когда они приблизились (к орде), то их встретил визирь Шерефеддин Эльказвини, который разговаривал по-арабски и по-тюркски...»[91] Даже такая важная государственная должность, как должность визиря, была отдана мусульманину, судя по нисбе, выходцу из Багдадского халифата.

Многочисленные свидетельства о благочестии Берке исходят из источников, настроенных происламски. А скептически настроенный Рубрук намекает на неискренность Бату в своих убеждениях. Он говорит, что «Берка выдаёт себя за Саррацина (курсив мой – Д.В.) и не позволяет есть при своём дворе свиное сало...»[92] Разумеется, обычаи ислама не могли сразу заменить языческие порядки при дворе хана Золотой Орды. Египетских послов, прибывших ко двору Берке уведомили, «что им следует делать при входе к нему,... не прикасаться ногами к порогу шатра,... не есть снега и не мыть платья в орде, а если (уже) случится мыть его, то делать это тайком»[93].

Из вышесказанного видно, что периоды начала градостроительства при Бату и бурного роста городов при Берке, выделенные В.Л. Егоровым[94], совпадают с периодом проникновения в Золотую Орду мусульман и закрепления их на ключевых должностях в ханской администрации. В годы правления Берке золотоордынские города приобретают «восточный облик», застраиваясь по среднеазиатским канонам[95].

1266 годом датируется следующее сообщение Ипатьевской летописи: «Бысть мятеж велик в самех татарех. Избихася промеж собою бесчисленное множество, акь песок морскы»[96]. Дата события позволяет его связывать со смертью хана Берке. Возможная же причина может вытекать, по мнению В.Л. Егорова, из последовавшей за этим борьбой за сарайский престол (детей у Берке не было) и из раскола золотоордынской аристократии на два лагеря – сторонников и противников введения в Золотой Орде ислама[97]. Попытка проведения Берке промусульманской политики вызвала явное противодействие кочевой монгольской аристократии. Каких-либо подробных данных об этой смуте не сохранилось. Одна «партия» стояла на стороне усиления ханской власти, и в неё, скорее всего, входили те мусульмане, которые были обращены в ислам при Берке, которые желали сохранения своих привилегий и продолжения исламизаторской политики. Противниками их являлись представители языческой кочевой аристократии. Принятие ислама нарушило бы привычные нормы кочевнической жизни, в определённой степени подорвало бы авторитет и значение Ясы, охранявшей права аристократии, внесло бы изменения в судопроизводство и т.д. Кроме того, происламская политика Берке показала, что многие феодалы могут лишиться своих привычных постов в государстве, ибо хан предпочитал назначать на эти посты куда более образованных мусульман - людей, называемых в наше время «selfmademen» – «сами себя сделавшие», энергичных и умных, в отличие от занимавших высокое положение по праву рождения аристократов. Золотоордынские эмиры рассматривали введение ислама как покушение на их права и как укрепление власти хана. Таким образом, верхушка феодалов вступила в борьбу за власть и влияние с ханом, но только в завуалированной религиозной форме.

В этот раз «языческой» партии удалось одержать победу – на трон взошёл Менгу-Тимур, внук Бату, старший брат Туда-Менгу, оставшийся старшим в роде. К этому периоду В.Л. Егоров относит период замедленного роста городов[98]. Однако, ислам сохраняет свои позиции и даже потихоньку набирает силу, к тому же, нам неизвестны сообщения о казнях мусульман или о запрете на религию. Просто прекращается политика протекционизма по отношению к интересам мусульман, что и отразилось на темпах развития городской культуры.

Тем не менее, Менгу-Тимур продолжал политику своего предшественника по отношению к Каракоруму и Ирану, не разорвал связи с Египтом, в годы его правления окончательно оформилась независимость Золотой Орды от Великого Каана. После смерти Менгу-Тимура на престол встал его брат, Туда-Менгу, который также был мусульманином. Однако, обстоятельства его прихода к власти были несколько иными, поскольку он являлся ставленником эмира Ногая – первого могущественного временщика в истории Золотой Орды[99]. Ногай, потомок Бувала, седьмого сына Джучи, являлся чингизидом и имел определённые права на престол. Он был начальником правого крыла войска, то есть был сюзереном западной части Орды[100]. При Бату, Берке и Менгу-Тимуре он занимал высокие военные должности, командовал ордынскими войсками на Кавказе, затем участвовал в походе на Константинополь[101]. Именно с этого момента появляются сведения о владении Ногаем землями на западной границе государства.

С самого начала он начал проводить независимую от Сарая политику. Уже при Менгу-Тимуре он посылал послов в Египет от своего имени; он слыл хранителем всех древних монгольских обычаев и сам говорил, что Бату завещал ему следить за порядком в государстве. Он известил султана Египта о переходе в ислам[102] и получил поддержку и признание из-за границы[103]. Возможно, однако, что Ногай принял ислам несколько раньше. Эннувейри, описывая боевые действия в Закавказье при хане Берке, говорит, что хан поставил во главе войска «Ису Ногая»[104]. Возможно, что Ногай уже в то время перешёл в ислам, приняв мусульманское имя Иса. Думается, что провозглашение Ногая себя мусульманином во всеуслышание было лишь тактическим ходом, целью которого было привлечение им на свою сторону не только представителей старой родовой аристократии, но и «homo novus» из влиятельных мусульман-горожан и ханской свиты. Несмотря на то, что вокруг Ногая начинают группироваться силы, стремившиеся к сохранению старых степных «вольностей», то есть язычники, мы видим, что ислам стал реальной политической силой. Даже такой ревнитель «старых вольностей», как Ногай не смел уже сломать репутацию Золотой Орды на международной арене как государства ислама. Безвольный и слабый хан Туда-Менгу, который оказался в стороне от большой политики и потерял значение в качестве авторитета внутри страны, окружает себя «шейхами, факирами, посещал богомолов и благочестивцев». Вероятно, мусульмане, стремясь восстановить своё влияние на хана, и будучи недопущены ко двору Ногая, легко проникли в окружение мистически настроенного Туда-Менгу. Когда братья и сыновья Менгу-Тимура возмутились таким его поведением и устранением от дел, он отрёкся от престола в пользу своего племянника Туле-Буги[105]. Ибн-Халдун пишет, что Туда-Менгу «сделался отшельником»[106].

Туле-Буга не пожелал подчиниться власти Ногая. Ногай выдал Туле-Бугу и его сторонников на расправу их сопернику – царевичу Тохте[107]. Тохта поклялся никогда не перечить Ногаю, как старшему в роде (ака)[108]. После этого «Ногай вручил ему царство и утвердил его на нём»[109]. Снова, как мы видим, власть переходит по праву «лествичного» наследования – фактически у власти остаётся старший в роде, возводя на престол угодного ему человека. При хане Тохте, в начала 90-х годов XIII века, могущество Ногая достигло своего апогея. К этому времени относится отпадение западной части Золотой Орды от Сарая. Арабские и русские источники величают Ногая титулами «мелек» и «царь»[110]. Ногай давно преследовал двоякую цель – либо отделить западное крыло орды и провозгласить себя самовластным ханом, либо захватить власть в Орде в целом, уничтожив царевичей старших ветвей дома Бату. Поэтому, когда разгорелась борьба уже между Тохтой и Ногаем, потомки старших детей Бату приняли сторону Тохты. Благодаря их поддержке Тохта смог одержать победу и централизовать государственную власть[111]. Тохта объективно выступал как носитель централизаторской тенденции. Он нашёл поддержку не только среди мусульман поволжских городов, но и среди всех слоёв общества, в чём выразилось преимущество его политики. На его сторону переходят эмиры Ногая, его поддерживают мусульманские круги городов и купечество, заинтересованные в создании сильной централизованной власти[112]. И мероприятия Тохты целиком направлены на оправдание надежд поддерживавших его группировок. Крупнейшим централизаторским мероприятием Тохты является денежная реформа 710 г.х. (1310/1311 гг.), в ходе которой многочисленные местные чеканы были заменены сарайским и гюлистанским – мера, способствовавшая развитию ремесла и торговли, а значит, явно выгодная городам и их мусульманским верхам[113]. Позиции ислама в Орде в годы правления Тохты были прочны, и об этом свидетельствует появление на золотоордынских монетах с 1293 года рядом с именем Тохты титула «Насир лид-дин Аллах» (помощник веры и Аллаха)[114]. Официальное провозглашение своего отношения к исламу и мусульманам было одним из проявлений выбранного Тохтой направления государственного развития. Помимо денежной реформы развитию торговли в улусе Джучи способствовали меры ханской администрации по обеспечению безопасности торговых путей, введение систем безналичного учёта денег, участие самого хана в торговых операциях купеческих объединений. Акцент, сделанный ханом на развитии торговли, означал покровительственное отношение к развитию мусульманских городов Орды. Приведённые выше факты постепенного укрепления позиций мусульманства в Золотой Орде в XIII веке свидетельствуют о складывании предпосылок, приведших к принятию ислама в 1312 году. Феодальные отношения, развивавшиеся в Орде и разлагавшие родовую систему, уже превалировали в экономике. В политике полностью доминировало государство, не оставляя родовой аристократии возможностей для манёвра. Дело осталось за малым – за выбором идеологии для нового феодального общества.

Наследником Тохты был объявлен его сын Илбасмыш[115]. Лагерь сторонников Тохты, объединившихся вокруг него против произвола Ногая, вновь раскололся на две части, устремления представителей которых были описаны выше. Илбасмыш поддерживался, как ни странно, представителями степной аристократии – по смерти отца он оставался старшим в роду. Другая же часть феодальной аристократии – городская верхушка, придерживающаяся ислама и преимущественно связанная с торговыми элементами города, выдвинула кандидатуру царевича Узбека, двоюродного брата Илбасмыша, стоявшего на одну ступень ниже него по родовой лестнице[116]. Следует особо отметить тот факт, что Узбек был возведён на престол при огромном содействии эмира Кутлуг-Тимура, (выходца из Хорезма, мусульманина) и главы хорезмийского духовенства Имам-ад-Дина Эльмискари[117]. Предварительно, разумеется, Узбеком и эмирами были уничтожены влиятельные сторонники Илбасмыша.

Знаменательно, что на рубеже веков власть в Орде зависит от Хорезмийской мусульманской группировки, и, в частности, от беклярибека Кутлуг-Тимура, помогавшего Тохте взойти на престол и возведшего Узбека[118]. В Сарае существовало купеческое и ремесленное землячество выходцев из Хорезма[119]. Кутлуг–Тимур заставил царевича Узбека присягнуть, что в случае его возведения на трон, он начнёт открыто исповедовать и распространять ислам. Большую роль в перевороте сыграли братья Кутлуг-Тимура Сарайтемир и Мухаммедходжа, а также хатунь Баялунь, жена покойного Тогрулджи, отца Узбека. Она позже выговаривала Узбеку: «Я добыла тебе царство, да давала коней, одежды для того, кто требовал одежд, улаживала этим дела того, кто требовал моих услуг...»[120]. Кутлук-Тимур был в почёте у Узбеке в течение всех лет его царствования – занимал пост беклярибека, был затем улусбеком Хорезма и Крыма и всегда оставался влиятельной фигурой при дворе[121]. Хамдаллах Казвини сообщает, что на нём «держалось государство Узбека (мамлякат-и-Узбеки)»[122].

Кроме того, царевича Узбека поддержало мусульманское духовенство. Так, шейх Номан, имевший большое влияние при дворе, уверял царевича ещё при жизни Тохты, что «царство перейдёт к тебе и ты (будешь) царём после Токтая»[123]. «История Шейх-Увейса» описывает приход Узбека к власти в виде неожиданного государственного переворота. Якобы, Узбек, сговорившись с Кутлуг-Тимуром в Хорезме, отправился к наследнику Тохты Илбасмышу с выражением скорби и соболезнований и во время аудиенции убил Илбасмыша.[124] Эннувейри излагает свою версию событий и описывает их как религиозную войну. Смерть Тохты породила раздоры в правящей верхушке и ситуацию двоевластия. Противостояние между двумя «партиями» приводит к вооружённой борьбе между противниками и сторонниками ислама[125]. Представляется возможным и даже более, чем вероятным вооружённое столкновение Узбека с противниками ислама, но уже после захвата им власти.

И вот «благочестивый царевич Узбек, сын Тоглука, сына Токтая, сына Менгу-Тимура, обладающий божественною верою и царским блеском, лаптою права угнал мяч царства и теперь знамя ханства поднимает до горнего неба как хоругвь ислама»[126]. Узбеку было на тот момент 30 лет (1312 год), о нём писали, что он «отличался умом, красивой внешностью и фигурой», «это был юноша прекрасной наружности, прекрасного нрава, отличный мусульманин и храбрец»[127]. Утвердившись на престоле. Узбек повёл борьбу с шаманистами, «ламами и волшебниками», требуя от подданных обращения в ислам. Вероятно, к этому времени силы мусульман в Орде были настолько велики, что Узбек решился начать борьбу со своими противниками именно под религиозными лозунгами.

Имеются сведения, характеризующие настроения противников Узбека: «Ты ожидай от нас покорности и повиновения, а какое тебе дело до нашей веры и нашего исповедания, и каким образом мы покинем закон (тура) и устав (ясак) Чингис-хана и перейдём в веру арабов?»[128] Подавив выступления знати, Узбек в течение почти 30-ти лет правил страной жёстко, удерживая знать от бунтов. Несомненно, происламская политика Узбека имела двоякую цель – во-первых, мусульманизация населения Орды, во-вторых, подрыв влияния кочевой аристократии. Деятельность Узбека была, в какой-то мере, продолжением и логическим завершением мероприятий Тохты по части централизации власти и удаления от престола представителей «степной» партии. Именно на годы правления Узбека приходится начало второго взлёта городской культуры в Орде по В.Л. Егорову[129]. Первая половина XIV века знаменовалась строительством многочисленных монументальных культовых сооружений в городах Золотой Орды. Хотя первые мечети и медресе стали строиться в Орде ещё при хане Берке, массовое возведение их относится ко временам хана Узбека. К наиболее ярким образцам монументального зодчества этого времени следует отнести соборные мечети Селитренного и Водянского городищ, хорошо сохранившиеся остатки Большой и Малой Пятничных мечетей Верхнего Джулата, мечети Старого Орхея, Кучугурского городища, «медресе Узбека» и мечеть Куршун-Джами в Старом Крыму, мавзолей Тюрабек-ханым в Ургенче, а также несохранившуюся соборную мечеть и знаменитый 60-метровый минарет, перестроенный в годы правления в Хорезме Кутлуг-Тимура[130]. Ибн-Баттута писал о Сарае времён Узбека, что это один «из красивейших городов мира, достигший чрезвычайной величины, на ровной земле, переполненный людьми, с красивыми базарами и широкими улицами... В нём 13 мечетей для соборной службы, из них одна шафиитская. Кроме того, ещё чрезвычайно много других мечетей»[131].

Насаждение ислама в Орде продолжалось и после правления Узбека – при хане Джанибеке, его сыне. «Весь улус Узбека он обратил в ислам, разрушил все капища идолов, воздвиг и устроил много мечетей и медресе. Много людей превосходных и учёных из разных краёв и сторон государств ислама направились к его двору. … Все обычаи стран ислама ввёл в том государстве он»[132].

Административная реформа хана Узбека не только централизовала управление государством, но она явно вычленила основные противоборствующие силы в стране и временно удовлетворила их интересы, дав каждому из противников материальную базу. Кочевая аристократия получила вожделенные права на наследственное владение своими ленами[133]. В.Л. Егоров описывает следующую картину государственного устройства Орды во времена Узбека: в каждом из 70-ти улусов власть получили аристократы, принявшие ислам. Они являлись полными наследственными владельцами своих улусов, представляя там всю полноту судебной и исполнительной власти. Всё управление государством было разделено между 4-мя высшими чиновниками государства – улусбеками или улусными эмирами, одним из них был беклярибек. Религиозные и военные дела были сосредоточены в руках беклярибека. Вторым по значению чиновником в государстве был везир – «государственный секретарь»[134]. Эмиры, стоявшие во главе отдельных областей, стали послушным орудием в руках ханской администрации. Источники больше не сообщают о созыве курултаев. Вместо них теперь собираются совещания при хане, в которых участвуют его ближайшие родственники, жёны и влиятельные темники. Кроме «семейных совещаний» подобного рода, был создан совещательный орган при хане – диван – для решения дел государственной важности[135]. Судя по титулу – «диванный» – возглавлял его везир. Появляются совершенно неизвестные доселе в Орде государственные должности[136]. Мощный бюрократический аппарат, составляющий опору теократического государства, по типу мусульманских султанатов Средней и Малой Азии, Ближнего Востока, Сирии и Северной Африки, формируется с принятием ислама и в Улусе Джучи.

Поскольку в исламе отсутствует привычная для христиан иерархическая церковная организация, жёсткая догматика в обрядовой сфере, он был приемлем качестве государственной идеологии для недавних язычников, которые не потерпели бы иерархичного подчинения не только в административном, но и в духовном плане[137]. Однако, быстро наметилась тенденция врастания мусульманских духовных лиц и представителей мусульманского права в государственный аппарат. Жалованные грамоты золотоордынских ханов показывают, что в обозначении адресата сразу после обозначения представителей ханской власти на местах – даруг, называют мусульманских духовных лиц – кадий (судья), муфтий (законовед), шейх-мишайит (старец духовный), суфий (отшельник-аскет)[138]. В отличие от времён хана Берке, когда шейх Сейф ад-Дин Бахерзи писал по поводу вмешательства светской силы в дела религиозные: «Когда дворец становится минбаром (то есть кафедрой имама), то лучше, чтобы минбара не было совсем», при хане Узбеке мусульманские духовные лица и правоведы начинают активно участвовать в политической жизни страны[139]. Иначе и не могло быть, ведь это обусловлено именно государственным характером насаждения ислама в Золотой Орде. Особую роль в мусульманском аппарате управления начинают играть кади – религиозные судьи. В их обязанности входило не только судебное разбирательство по искам, но и вообще контроль над отправлением культа, ходом повседневной жизни с точки зрения закона Корана и сунны Пророка, истолкованного в фикхе. Появление института кади свидетельствует, что шариат, наряду с Ясой, начинает использоваться в судебной практике. О востребованности мусульманского права в Орде свидетельствует просьба Узбека к султану Египта в 1323 году о присылке книг по вопросам фикха[140]. Исполнение судебных решений кади подтверждалось канцелярией беклярибека, представлявшего высшую судебную власть в Орде, или канцеляриями наместников ханов и знатных эмиров. И в то же время, сами кади были государственными служащими, находившимися в непосредственном подчинении у хана, беклярибека или эмира[141]. Это ещё один пример срастания государственного аппарата со структурами, обеспечивающими жизнь мусульманской общины – уммы.

Как бы то ни было, но Золотая Орда получает международное признание в качестве исламского государства. Так, в годы правления Джанибека в Иране, во владениях Мелик-Ашрефа случились беспорядки, и многие шейхи и ходжи из Ирана отправились искать спасения в Сарае[142]. Это говорит о том, что в Орде имелась развитая структура существования мусульманской общины, в которой данные лица смогли найти себе место.

Крупные феодалы, управляя городами, расположенными на территории их улусов, превращали их в свои оплоты, выжимая максимальный для себя доход из городской и транзитной торговли, ремесленного производства и сбора общегосударственных налогов. Судя по тому, что сепаратистские настроения в годы «великой замятни» наиболее быстро проявились в урбанизированных регионах Орды, города стали представлять собой реальную экономическую силу, позволившую в 1361-1380 гг. отдельным феодалам бороться за отделение от Орды или за захват престола. Поэтому взлёт городской культуры в годы правления ханов Узбека и Джанибека можно объяснить следующими причинами – во-первых, закреплением улусов вместе с городами за определёнными владельцами и во-вторых, централизацией власти в Орде и прекращением внутренних неурядиц, что привело к обеспечению безопасности торговли.

В.В. Бартольд связывает успехи проникновения ислама в степь ещё в домонгольское время в первую очередь, с активной деятельностью суфийских орденов и с колоссальным культурным давлением мусульманизированных стран на степные регионы[143].

Как известно, на территории Орды существовало несколько течений ислама. Наиболее влиятельным из них был суннитский толк ханифитского мазхаба[144], который и поныне преобладает в Поволжье, Северном Причерноморье, Средней Азии и Казахстане. Помимо этого, существовали ещё в Орде шафиизм (по сообщению Ибн-Баттуты о шафиитской мечети в Сарае) и мутазилитство (в Хорезме)[145]. Известно также о маликитском мазхабе в Орде, проникшем туда из Египта и о шиизме, проникшем в Орду из Азербайджана[146].

Господствующее положение ханифитского мазхаба в Золотой Орде объясняется огромным значением, которое имели для этого государства среднеазиатские его области, а также Волжская Булгария для становления золотоордынской культуры в целом. В XIII-XIV веках происходит восстановление разрушенной монгольским нашествием культуры Хорезма. Здесь идёт создание множества религиозных учреждений, строятся величественные мечети, минареты, мазары над могилами мусульманских авторитетов, создаются суфийские общины и для них выделяются вакфы. Суфизм процветает и активно влияет на культуру и идеологию Золотой Орды.

«Суфизм» или «ат-тасаввуф» – это мистико-аскетическое течение в исламе. Название его происходит от слова «суф» – «шерсть», поскольку грубое шерстяное одеяние издавна считалось обычным атрибутом отшельника-аскета, «божьего человека», мистика.

Учение суфиев не было единым, оно распространялось в среде последователей различных способов постижения «божественной истины», которым их учили наставники – шейхи или