Неприличный секрет № 2: целеустремленность

Этот неприличный секрет высокопоставленные лица корпоративной Америки выдавали мне лишь шепотом: когда они пересылают работу за рубеж, они не только экономят 75 % на зарплатах, они получают 100% роста производительности. Отчасти это объяснимо. Если вы закрываете низкооплачиваемое и непрестижное рабочее место в Америке — к примеру, место оператора колл–центра, — и открываете его в Индии, где оно престижно и хорошо оплачивается, вы получаете работника с большей мотивацией за меньшие деньги. «Наш неприличный секрет в том, что аутсорсинг не просто дешевле и эффективнее, — сказал мне американец, возглавляющий ТНК, которая базируется в Лондоне, — он дает огромный прирост в качестве и производительности». Один переподготовленный человек в Бангалоре, даже если не учитывать его низкую ставку, будет выполнять работу двух или трех европейцев — не говоря о том, что бангалорцы не требуют шестинедельного отпуска. «Пока вы думаете, что все дело в зарплате, — добавил он, — вы можете продолжать тешить свое самолюбие. Осознание того факта, что они просто лучше работают, станет для вас настоящим ударом».

Как–то спустя короткое время после моего индийского паломничества в аэропорту ко мне подошел молодой человек, который хотел обсудить мои колонки, написанные из Бангалора. Мы мило побеседовали, я попросил его визитку, и впоследствии у нас завязалась дружба по переписке. Зовут его Майк Аргелло, он живет в Сан–Антонио и работает архитектором компьютерных систем. Занимаясь высококлассным компьютерным проектированием, он может не опасаться иностранной конкуренции. Вдобавок, как оказалось, он еще и преподает информатику. В одном письме я спросил, что, по его мнению, нам, американцам, следует сделать, чтобы вернуть свои преимущества. В ответ он прислал следующее электронное сообщение:

Когда я преподавал в местном университете, меня обескураживало отношение к учебе многих студентов. Из всех, кто прошел через мои руки за шесть семестров, я бы смог нанять к себе на работу максимум двух. У остальных не было ни творческой жилки, ни умения решать проблемы, ни элементарного учебного энтузиазма. Как вы прекрасно знаете, главное преимущество индийцев перед китайцами и русскими — это знание английского. Но неправильно думать, что лучшие индийские разработчики превосходят американских. Они берут количеством человеческой массы, которую могут бросить на решение одной задачи. Те индийцы, с которыми я работаю, это лучшие из лучших. Они получали образование в индийских аналогах МТИ, и таких, как они, очень много. Если бы вы поприсутствовали на моих ежедневных совещаниях, вы бы быстро убедились, что огромную часть моего времени занимает общение с индийцами. Начальство в своей массе до сих пор считает, что индийцы занимаются только низкоквалифицированной доводкой компьютерных программ — тем, что называется «программной сборкой». Но, имея Linux и прочие технологии того же ряда, они начинают браться и за более дорогостоящее системное проектирование, а это считалось раньше прерогативой американцев. У них появилась возможность забраться повыше в технологической пищевой цепочке, уравнять свои шансы с нашими. При таком раскладе дело уже сводится исключительно к конкуренции мозгов, и здесь им есть чем похвастаться. С технологической точки зрения, мир уже стал плоским и продолжает делаться еще более плоским (если это вообще возможно). Две единственных сферы, где индийцы мне еще не встречались, это сетевая архитектура и системная архитектура, но это лишь вопрос времени. Индийцы очень умны, и, находясь в постоянном взаимодействии с нашими системными архитекторами, они быстро схватывают, как части IT–головоломки складываются в единое целое… Если бы Конгресс принял закон, запрещающий ввоз индийских кадров, у нас на руках остались бы крупные программные системы без единого человека, который бы понимал в них что к чему. Жаль, что в руководстве компьютерной отрасли так много технически неграмотных людей, они даже не догадываются, как себя подставляют… Я эксперт по информационным системам, а не экономист, но я знаю, что высокооплачиваемую позицию должен занимать тот, кто производит большую стоимость. Экономика создает места и в низкостоимостном, и в высокостоимостном сегменте, но у нас все больше высокостоимостных позиций становятся недосягаемыми для многих. Низкий уровень образования равняется низкому уровню жизни, вот и вся наука, и американцы сегодня все чаще узнают ее на себе. Многие никак не поймут, что для высокой зарплаты у них слишком низкий потолок. Я называю это синдромом «американского идола»: вы когда–нибудь видели реакцию участников, когда ведущий Саймон Кауэлл сообщает, что они бездарны, — они смотрят на него ошарашенно и просто не могут поверить своим ушам. Очень надеюсь, что мне никогда не придется пережить такое же разочарование.

Зимой 2004 года мы беседовали в Токио за чашкой чая с Ричардом Ч. Ку, главным экономистом Исследовательского института Номура. Я испробовал на нем свою гипотезу «плоскостного коэффициента» — о том, что чем более плоской является страна, то есть чем меньше у нее природных ресурсов, тем большего благополучия она добьется в плоском мире. Идеальная страна в плоском мире — это страна, у которой вообще нет природных ресурсов, потому что таким странам, как правило, приходится копать внутрь себя. Вместо того чтобы бурить скважины, они вынуждены черпать богатство из энергии, предприимчивости, творческих и умственных способностей своего населения. Тайвань — голый кусок суши посреди моря, которое постоянно бороздят тайфуны, его полезные ресурсы исчерпываются активностью, честолюбием и одаренностью островитян — и сегодня он уже обладает третьими по величине в мире финансовыми запасами. Успех Гонконга, Японии, Южной Кореи и юго–восточного Китая вполне объясняется тем же самым плоскостным коэффициентом.

«Я американец тайваньского происхождения, мой отец из Тайваня, а мать японка, — сказал Ку. — Я родился в Японии и ходил в японскую начальную школу, потом мы переехали в США. В Китае есть поговорка «Что оказалось в твоей голове или в твоей утробе, никто у тебя больше не отнимет». В этом регионе такое отношение к жизни закреплено на уровне генов. Ты должен учиться не жалея сил и двигаться вперед. Мои учителя говорили мне с самого детства: «Мы никогда не сможем жить, как живут люди в Америке и Канаде, у нас нет ресурсов. Мы должны упорно учиться, упорно работать и упорно экспортировать»»

Несколько недель спустя я завтракал в Вашингтоне с главой «24/7 Кастомер», П. В. Каннаном. В том, что касается плоского мира, сказал он, у него есть только один вопрос: «Готова ли Америка? Нет, не готова… Вы стали несколько самодовольны и медлительны, в то время как люди, впервые выходящие на глобальное поле (в результате тройного слияния), по–настоящему ненасытны. Иммигрант всегда голоден — ведь у него нет запасного плана».

Еще какое–то время спустя я прочитал колонку экономического обозревателя «Вашингтон пост» Стивена Перлстайна, озаглавленную «Капиталистический занавес над Европой». 23 июля 2004 года из польского города Вроцлава Перлстайн писал: «Европу снова перегородил занавес. На одной его стороне надежда, оптимизм, раскрепощение и перспектива лучшей жизни. На другой — страх, пессимизм, удавка правительственных ограничений и чувство, что все лучшее осталось в прошлом». Этот новый занавес, утверждал Перлстайн, обозначил границу, разделившую Восточную Европу, которая встречает капитализм с распростертыми объятиями, и Западную, которая отчаянно стремится поскорее его спровадить.

«Как бы то ни было, похоже, что на этот раз Восток возьмет верх, — продолжал он. — Человеческая энергия и ощущение Открывшихся возможностей здесь настолько реальны, что, кажется, их даже можно потрогать… Деньги и компании идут сюда широким потоком — и не только престижные марки вроде «Бомбардье», «Сименс», «Уирпул», «Тойота», «Вольво», но и вся армия поставщиков, которая неизбежно подтянется какое–то время спустя. Поначалу большинство новых рабочих мест открывалось в среднеквалифицированном сегменте рынка. Теперь сюда пришла и конструкторско–инженерная работа, она имеет серьезную подпитку в крупнейшей концентрации выпускников вузов, которая существует в Восточной Европе… Секрет этого прогресса не только в низких зарплатах. Он связан еще и с настроем людей, которые не гнушаются никакой работой и делают все необходимое, чтобы преуспеть: будь то производство компонентов для иностранных заказчиков, или работа по выходным, или отказ от привычного времени отпуска — все, что в Западной Европе почти неизбежно привело бы к затяжным трудовым спорам и переговорам с работодателем. «Люди у меня на родине не имеют ни малейшего понятия, как радикально им нужно изменить свои привычки, если они хотят сохранить то, что имеют, — сказал Хосе Угарте, баск, возглавляющий отдел производства бытовых приборов испанского промышленного гиганта «Мондрагон». — Им угрожает серьезнейшая опасность. Они не понимают, как стремительно меняется обстановка»… Здесь, во Вроцлаве, людьми движет не столько мечта разбогатеть, сколько твердое намерение сделать все необходимое, пожертвовать всем, чем нужно, реформировать все, что нужно, чтобы ликвидировать отставание от Запада. Именно сознание собственной правоты и целеустремленность, сказал мэр Вроцлава Рафал Дуткевич, являются главными факторами, делающими восточноевропейцев такой серьезной угрозой для «общества праздного времяпрепровождения по другую сторону занавеса»».

Та же тема часто всплывала и в моих разговорах с чиновниками, ответственными за выдачу виз в американском посольстве в Пекине. Один из них сказал мне следующее: «Я полагаю, американцы все еще не открыли глаза на всю грандиозность произошедших перемен. Любой, кто приезжает сюда ко мне из Америки, испытывает настоящий шок. Среднестатистический ребенок в США растет в богатой стране со множеством перспектив, часто он сын образованных и обеспеченных родителей и оттого воспринимает свои привилегии как само собой разумеющиеся. Грубая реальность, о которой он пока не подозревает, заключается в том, что через пятнадцать лет человек по фамилии By будет его начальником, а человек по фамилии Чжу — врачом, у которого он лечится. Настоящая конкуренция сегодня только вызревает, а большинство подростков подходит к двадцатилетнему рубежу, не имея об этом ни малейшего представления».

Когда я спросил Билла Гейтса, что он думает о часто упоминаемом образовательном превосходстве американцев — о том, что наш подход делает акцент не на механическом зазубривании, а на творческой самореализации, — он был на редкость категоричен. По его словам, те, кто считает, что «механическая» система Китая или Японии якобы не способна производить конкурентоспособных творцов, не знают, что говорят:«Я никогда не встречал программиста, который не знал бы таблицы умножения… У кого самые новаторские видеоигры? У японцев! В этой области я не видел ни одного так называемого «зубрилы». Японцы среди моих лучших разработчике. Вообще, чтобы делать что–то новое, необходимо знать что–то старое».

1 В который раз подчеркну: молодые китайцы, индийцы и поляки гонят нас не по нисходящей, а по восходящей. Они не Хотят на нас работать, они даже не хотят быть нами. Они хотят доминировать — в данном случае это значит создавать передовые компании, на которые люди всего мира будут смотреть с завистью и работать на которые будут стремиться. Они никоим образом не удовлетворены достигнутым. Я разговаривал с одним американским китайцем из «Майкрософта», который сопровождает Билла Гейтса в его поездках в Китай. Он сказал, что куда бы тот ни приехал, повсюду в Китае его ждут. Молодежь скупает билеты у спекулянтов и забивает залы выступлений битком — с единственной целью услышать Гейтса. То же самое происходит с Джерри Йенгом, основателем Yahoo!.

В современном Китае Билл Гейтс — это Бритни Спирс. В современной Америке Бритни Спирс — это Бритни Спирс. Вот в чем наша проблема.

 

НЕПРИЛИЧНЫЙ СЕКРЕТ № 3: ОБРАЗОВАНИЕ

Все сказанное помогает понять и третий неприличный секрет: многие рабочие места, которые сегодня утекают за границу, это Места в высокостоимостном секторе экономики. И не только потому, что специалисты там дешевле, но и потому, что многие из них образованы не хуже американцев, а иногда и лучше. В Китае, где живет 1,3 млрд человек и где университеты начинают пробиваться в верхние строчки мировых рейтингов, борьба за вакансии самая беспощадная. Косяк математическо—естественно—научной молоди, который сегодня плывет вверх по течению в Китае к нерестовым стоянкам в виде ведущих университетов или крупных иностранных компаний, состоит из весьма неглупой и пробивной рыбешки. В «Майкрософт», говоря о своем исследовательском центре в Пекине, одном из самых лакомых мест для тамошних научно–инженерных кадров, любят повторять: «Не забывайте, в Китае, если ты — один на миллион, у тебя как минимум 1300 конкурентов».

Так что любой специалист, которому удалось добраться до исследовательского центра «Майкрософт» в Пекине, доказал свою исключительность уже самим этим фактом.

Возьмите Международную ярмарку вакансий в научно–инженерной сфере, проводимую ежегодно компанией «Интел». В ней принимают участие порядка сорока стран, которые выдвигают своих кандидатов через местные филиалы или связанные с «Интел» структуры. Согласно данным самой компании, в 2004 году через ярмарку прошло около 65 000 американских подростков. Что говорят данные по Китаю? Будучи в Пекине, я задал этот вопрос Ви Тэн Тану, президенту «Интел Чайна». В Китае, ответил он, существует аналогичная национальная ярмарка, которая работает как селекционное подразделение ярмарки «Интел». «Почти каждая провинция присылает своих студентов на этот смотр, — сказал Тан. — В нашем соревновании задействовано шесть миллионов подростков, хотя, следует уточнить, не все из них претендуют на самые высокие позиции… Знаете, в любом случае они относятся к этому чрезвычайно серьезно. Тех, кого отбирают для поездки на международную ярмарку, автоматически освобождают от вступительных экзаменов в вуз». К тому же они могут выбрать для обучения практически любой университет в Китае. На Международной научной ярмарке 2004 года Китай взял тридцать пять наград — больше, чем любая другая азиатская страна, — в том числе одну из трех главных.

У «Майкрософт» есть три исследовательских центра: в английском Кембридже, в Редмонде, штат Вашингтон (штаб–квартира), и в Пекине. Билл Гейтс рассказал мне, что через пару лет после своего открытия в 1998 году «Майкрософт ри–СрчЭйша» — под таким именем известен пекинский центр — сделался самым производительным исследовательским филиалом корпорации «в плане качества идей, которые они предлагают. Это что–то невероятное».

Кай–Фу Ли — должностное лицо компании, которому Гейтс поручил открыть пекинский центр, — на мой первый «опрос: «Как вам удалось набрать персонал?» рассказал, что его команда объездила университеты по всему Китаю и про его устроила отбор среди аспирантов и докторов с помощью есгов: на математику, интеллектуальный уровень и программирование.

«В первый год у нас было порядка 2000 человек, прошедщих тестирование», — сказал он. Из 2000 с помощью дополнительных тестов они отсеяли 400 кандидатов, затем 150, и «в конце концов наняли двадцать человек». С каждым подписали двухлетний контракт и сообщили, что по его истечении в Зависимости от качества работы с ними заключат долгосрочный контракт или присудят последокторскую степень. Да–да, никакой ошибки: китайское правительство дало «Майкрософт рисеч Эйша» право присуждать научные степени. Из первых двадцати сотрудников до последней ступени добрались двенадцать. На следующий год тестирование проводилось уже среди 4000 человек. «После этого, — сказал Ли, — мы отказались от практики тестирования. К тому времени нас уже знали как работодателя номер один, у нас хотели работать все китайские компьютерщики и математики… Мы лично знали Всех аспирантов и профессоров. Профессора посылали нам своих лучших учеников с сознанием, что если те не подойдут 50, нашим параметрам, это отразится на их собственной репутации. Теперь у нас все налажено: лучшие профессора лучших университетов рекомендуют нам своих лучших студентов. Многие из них собираются получать степень в Стэнфорде или МТИ, но сперва хотят провести пару лет на стажировке в «Майкрософт», чтобы на выходе иметь рекомендательное Письмо, гарантирующее, что МТИ может их брать, не задумываясь». Сегодня в китайской лаборатории «Майкрософт» постоянно работает больше двухсот молодых исследователей и еще четыреста выполняют разовые проекты — это своеобразный трудовой резерв компании.

«Они воспринимают свое место как шанс обеспечить материальное благополучие, который выпадает раз в жизни, — сказал Ли о сотрудниках «Майкрософт рисеч Эйша». — Их родители собственными глазами видели культурную революцию. Максимум чего каждый из них мог добиться, это стать профессором, иметь небольшой приработок на стороне — потому что китайские профессора получают мизерные деньги — и, может быть, опубликовать одну чахлую статью в научном журнале. Здесь же они не занимаются ничем, кроме научной работы, и имеют в своем распоряжении прекрасную технику и огромные ресурсы. Администрирование их не касается — для этого мы нанимаем специальных людей. Знаете, они просто не могут поверить свалившемуся на них счастью: по собственной воле трудятся по пятнадцать–восемнадцать часов в день и еще приходят в выходные. Они работают в праздники, потому что попасть в «Майкрософт» было их мечтой». Ли, который служил в других высокотехнологических компаниях перед тем как перейти в «Майкрософт», признался, что до «Майкрософт рисеч Эйша» он еще не видел исследовательской лаборатории, которая бы работала с энтузиазмом вновь открывшейся компании.

«Если приходите к нам в центр в два часа ночи, в нем полно людей, приходите в восемь утра — та же картина», — сказал он.

По мнению Ли, «Майкрософт» как американская компания только повышает свои ставки, привлекая всех этих людей. «Теперь у нас на двести блестящих специалистов больше — на двести авторов патентов и творцов интеллектуальной собственности. Эти двести человек не отнимают места у двухсот американцев в Редмонде. Они занимаются оригинальными исследованиями, результаты которых применимы в глобальном масштабе».

«Майкрософт рисеч Эйша» уже заработал себе международную репутацию поставщика ведущих специалистов на наиболее важные научные конференции и передовых статей в наиболее важные научные журналы. «Эта культура, которая достроила Великую стену, — добавил Ли. — Упорство и целеустремленность — ее отличительные признаки». У Китая, пояснил он, одновременно развиты комплекс превосходства и комплекс неполноценности, и именно поэтому гонка, в которую он вступил с американцами, это гонка к вершинам, а не наоборот. Среди китайцев широко распространено представление, что их родина была когда–то великой страной, что она не успевала в прошлом, но в настоящий момент серьезно отстает и вынуждена догонять вырвавшихся вперед. «Поэтому Здесь есть и патриотический импульс, — сказал он. — Если Каша лаборатория будет не хуже редмондской, это подстегнет национальную гордость».

Подобная установка на завоевание командных высот в Научно–техническом образовании — то, что совершенно отсутствует сегодня в Соединенных Штатах.

Процитирую руководителя «Интел» Крейга Баррета: «США Обеспечат себе завтрашнее технологическое лидерство, инновации и рабочие места только под гарантии сегодняшней приверженности финансированию фундаментальных исследован». Согласно докладу, опубликованному в 2004 году промышленно–образовательной коалицией «Рабочая группа по перспективам американских инноваций», фундаментальные исследования, проведенные в ведущих университетах США, — в области химии, физики, нанотехнологии, геномики и полупроводниковой технологии — породили 4000 вновь образованных компаний, в которых работало 1,1 млн человек и совокупный объем продаж которых составил 232 млрд долларов. Но чтобы обеспечить дальнейший прогресс, говорилось в докладе, требуется ежегодное 10–12–процентное увеличение бюджета ключевых финансовых агентств в сфере науки: Национального института науки и техники, Национального научного фонда, Управления науки Министерства энергетики и исследовательских институтов Министерства обороны.

К сожалению, констатировала рабочая группа, федеральные ассигнования на физико–математические и инженерные науки, в долях от ВВП, были урезаны за период между 1970 и 2000 годами на 37%. Таким образом, в период, когда нам нужно удваивать инвестиции в фундаментальные исследования, чтобы компенсировать недостаточную целеустремленность и понижающийся образовательный уровень, мы, наоборот, их сокращаем.

Когда администрация Буша и республиканский Конгресс приняли решение урезать финансирование Национального научного фонда на 2005 год, конгрессмен–республиканец от Миссури Берн Элерс возвысил свой одинокий голос, чтобы заявить: «Я понимаю, что в свете фискальных ограничений часто необходимо принимать непростые решения. Но я не понимаю, какой расчет стоит за решением вывести науку из числа наших приоритетов. Тем же актом, который сокращает бюджет Национального научного фонда, мы увеличиваем расходную часть национального бюджета на финансовый 2005 год — таким образом очевидно, что и в условиях строгой фискальной политики мы могли бы изыскать дополнительные средства на фундаментальные исследования. Но мы не только не пытаемся нейтрализовать инфляционный рост, мы фактически уменьшаем долю фундаментальных исследований в совокупном бюджете. Это решение демонстрирует опасное безразличие к будущему нации, и меня одновременно тревожит и удивляет, как мы могли пойти на этот шаг в то время, когда другие страны продолжают превосходить нас в математико–научном образовании и выделяют все больше средств на фундаментальные исследования. Нельзя надеяться выиграть битву за рабочие места у наших иностранных конкурентов, если мы не будем иметь хорошо подготовленного и обученного трудоспособного населения».

Да, такие надежды напрасны, и последствия губительного подхода уже начинают сказываться. Согласно данным Национального научного совета, с 1992 года доля всех научных статей, написанных американцами, сократилась на 10%. Доля американских статей, опубликованных в ведущем органе физической науки, журнале «Физикал ревю», с 1983 года упала с 61 до 29%. Мы становимся свидетелями целой волны патентов, регистрируемых азиатскими странами. С 1980 по 2003 год доля Японии среди промышленных патентов выросла с 12 до 21 %, Тайваня — с 0 до 3 %. Доля США за период с 1980 года наоборот упала с 60 до 50%.

Любой непредвзятый анализ проблемы должен учесть и мнение скептиков в данном вопросе: небеса не рушатся, говорят они, ученые и представители технологических отраслей скорее всего раздувают масштабы проблемы, чтобы обеспечить неоскудевающий приток наличности. В статье от 10 мая 2004 года «Сан–Франциско кроникл» привела слова Дэниела С. Гринберга, бывшего редактора отдела новостей журнала «Сайенс» и автора книги «Наука, деньги и политика»: «Вашингтонская наука (в лице лоббистов) всегда отличалась своей ненасытностью. Вы удваиваете бюджет Национального института здравоохранения раз в пять лет (в очередной раз это случилось совсем недавно), и они (все равно) продолжают кричать на всех углах: «Нам не хватает денег»». Одновременно Гринберг выразил сомнения в том, что лоббисты от науки корректно подают публике некоторые статистические данные, в той же статье «Кроникл» Гринберг говорил: «Чтобы увидеть тенденции научного мира в соответствующем контексте, иногда достаточно вместо голых цифр процентов взять реальное число опубликованных работ. Новость, что число китайских научных публикаций увеличилось вчетверо между 1986 и 1999 годами, сперва потрясает нас. Но мы несколько оправляемся от шока, когда узнаем, что реальное число публикаций выросло с 2911 до 11 675. На фоне этого американцы опубликовали почти треть научных статей во всем мире — 163 526 из 528 643. Другими словами, государство с населением, почти вчетверо превосходящим население США, опубликовало 4»1999 году лишь четырнадцатую часть того, что опубликовали.

Я считаю, что определенная доза скепсиса никогда не помешает. Но я также считаю, что скептикам следует внимательнее присмотреться к выравниванию мира и осознать, что текущие тенденции могут измениться очень скоро. Поэтому я отдаю предпочтение подходу Ширли Энн Джексон: сегодня небеса не рушатся, но это может случиться через пятнадцать двадцать лет, если мы не изменим себя, и одновременно все свидетельствует о том, что пока мы не собираемся этого делать, особенно в вопросах всеобщего образования — здесь пока надеяться не на что. Американская общеобразовательная система попросту не способствует появлению достаточного количества будущих математиков, ученых, инженеров. Моя жена, которая преподает первоклассникам чтение в местной школе, получает «Эдьюкейшн уик» — всеамериканский учительский журнал. Однажды она показала мне статью от 28 июля 2004 года, озаглавленную «Дети иммигрантов занимают первые места на математических и научных олимпиадах».

В ней говорилось следующее: «Согласно исследованию Национального фонда американской политики, 60% учеников с наилучшими показателями в научных дисциплинах и 65% с наилучшими показателями в математических дисциплинах являются детьми недавних иммигрантов… Данные были получены на основе анализа результатов трех крупных школьных состязаний: ярмарки научных талантов под эгидой компании «Интел», отборочного конкурса в команду США на Международной математической олимпиаде, и отборочного конкурса в команду США по физике». Автор исследования объясняет успех детей иммигрантов «в том числе заботой их родителей о рациональном использовании учебного времени», писал «Эдьюкейшн уик». «Многие родители–иммигранты поощряют увлечение своих детей математическими и научными интересами, считая, что развитие соответствующих навыков способно обеспечить им солидные карьерные перспективы и обезопасить их от предвзятого отношения и отсутствия связей на рабочем месте… Оказалось, что у достаточно большого процента охваченных исследованием школьников родители находятся в США по визе Н–1 В, предназначенной для профессионалов. Высшие должностные лица США, которые поддерживают избыточно ограничительные меры в отношении иммиграции, должны понимать, что они рискуют перекрыть канал стабильного поступления на наш рынок квалифицированного технического и научного персонала», — сказал автор исследования и исполнительный директор фонда Стюарт Андерсон. В статье рассказывалось о восемнадцатилетнем Андрее Мунтяну, финалисте конкурса «Интел» в 2004 году, чьи родители переехали в США из Румынии пятью годами раньше. После переезда Мунтяну пошел в седьмой класс американской школы и обнаружил несоответствие материала с тем, который им преподавали в румынской: «На математике, физике, химии мы проходили то же самое, что я проходил в Румынии в четвертом классе».

Соединенные Штаты все еще удерживают первое место в последипломном научно–техническом образовании и в исследованиях, которые проводятся на базе университетов. Но при той скорости, с которой в Китае увеличивается приток выпускников вузов, при том, что качество самих вузов растет год от года, «они выйдут на наш уровень где–то в пределах десятилетия, — сказал Крейг Баррет. — Мы не готовим нужного объема кадров, мы не удерживаем свое лидерство ни в инфраструктуре, ни в новых идеях, и мы либо оставляем на том же уровне инвестиции в науку, либо, с учетом инфляции, даже сокращаем их».

Каждые четыре года США участвуют в исследовании «Международные тенденции в математике и науке», которое оценивает показатели учеников, закончивших четвертый и Йосьмой классы. Последнее такое исследование (2004) охватило около полумиллиона школьников из сорока одной страды, говорящих на тридцати языках, — став самым масштабным в истории международным исследовательским проектом в области образования.

Результаты этого исследования (сами тесты проводились в 2003 году) продемонстрировали, что американские школьники лишь незначительно улучшили свои показатели по сравнению с 2000 годом: тогда учащиеся Америки обнаружили свою абсолютную слабость по сравнению с учащимися других развитых стран. «Ассошиейтед пресс» 4 декабря 2004 года сообщило, что американские восьмиклассники улучшили свои оценки по математике и наукам с 1995 года (тогда исследование проводилось в первый раз), но в основном это улучшение пришлось на период 1995–1999 гг., а не на последние годы.

Лучшие оценки восьмиклассников по сравнению с 1999 годом вывели США на более высокое место по сравнению с другими странами. Однако оценки американских четвероклассников остались на том же уровне с 1995 года, и это не может не тревожить, так как по сравнению с другими странами, которые улучшили эти показатели, мы откатились на более низкое место, «Азиатские страны задают темп в научно–математическом просвещении молодежи, — сказала «Ассошиейтед пресс» Айна Миллз, один из директоров Международного исследовательского центра при Бостонском колледже, который проводит эти тесты. — В частности, высшие результаты в математике показали 44% сингапурских восьмиклассников и 38% тайваньских. Для США аналогичный показатель составил только 7%». В том же декабре 2004 года были опубликованы результаты другого международного исследования — «Программы международной оценки школьников», и, согласно им, пятнадцатилетние американцы не дотягивают даже до среднего уровня в том, что касается применения математических навыков для решения жизненных задач.

После этого не удивляет история, рассказанная мне президентом Университета Джонса Хопкинса Биллом Броди: «Больше 60% наших аспирантов — из–за границы, в основном из Азии. В какой–то момент четыре года назад оказалось, что все наши аспиранты–математики — из КНР. Я узнал об этом только потому, что мы используем аспирантов как ассистентов преподавателей, а многие из этих китайцев, как выяснилось, слишком плохо владели английским, чтобы преподавать» — родители одного из студентов написали Броди, что их сын не понимает своего преподавателя из–за его сильного китайского акцента и плохого английского.

Не удивляет и то, что все до единой крупные компании, с руководством которых я беседовал, готовя эту книгу, вкладывают значительные средства в развитие НИОКР за рубежом. Это не «иди туда, где деньги» — это «иди туда, где мозги».

«Наука и математика — это всемирный язык техники, — сказала Трейси Кун, директор «Интел» по корпоративным делам, ответственная за политику компании в вопросах совершенствования научного образования. — Они тащат за собой технический прогресс, и вместе с ним — наше благосостояние. Если наши дети будут вырастать без знания этого языка, им нечем будет конкурировать. Мы не занимаемся производством где–то в другом месте. Наша компания была основана здесь, а у нас всего два вида сырья — песок, которого у нас достаточно, и таланты, которых не то чтобы очень».

«Мы видели две вещи, — продолжила она. — Мы видели, что в интересующих нашу отрасль дисциплинах число американских студентов и аспирантов уменьшалось и в абсолютных цифрах, и относительно других стран. В нашей системе среднего образования мы справлялись с ситуацией на уровне четвертого класса, мы были середнячками на уровне восьмого, на уровне же двенадцатого мы были почти на самом дне списка — если судить по международным математическим тестам. То есть чем дольше дети оставались в школе, тем они были невежественнее… Часто школьники теряют интерес из–за плохих учителей. Знаете, как в том старом анекдоте, где футбольный тренер учит детей математике, — у множества людей просто отсутствует необходимая подготовка, они не могут сделать свой предмет доступным и интересным». Одна из проблем с исправлением этой ситуации, сказала Кун, в том, что образование в Америке носит относительно децентрализованный и разрозненный характер. Если «Интел» приходит в Индию, Китай или Иорданию с программой повышения квалификации, которая должна усилить интерес к преподаванию наук, в нашем распоряжении все без исключения Школы страны. В Америке государственные школы находятся вод надзором правительств пятидесяти штатов. «Интел» спонсирует университетские исследования, ориентируясь на выгоду для развития своих собственных продуктов, и все больше и больше присматривается к состоянию дел в базовой образовательной системе — откуда и университеты, и рынок труда вообще черпают свое пополнение.

«Что–нибудь здесь изменилось? Нет, никаких особенных Изменений не видно», — констатировала Кун. Поэтому «Интел» лоббирует в Службе иммиграции и натурализации увеличение квоты рабочих виз на иностранных высококвалифицированных инженеров. «Если посмотреть, кого мы нанимаем — я имею в виду инженеров с магистерскими и докторскими степенями в стекловолоконной оптике и высокосложной компьютерной архитектуре, — видно, что чем выше по цепочке от бакалавра до доктора, тем больше выпускников главных вузов в этих областях являются иностранцами. А что еще делать? Годами Америка могла рассчитывать на то, что у нее по–прежнему лучшая в мире система высшего образования. Просчеты в среднем образовании мы компенсировали за счет привлечения лучших студентов из–за границы. Но теперь и прибывающих не так много, и остающихся тоже… У нас нет монополии на них, и мало–помалу мы утратим право отбирать лучших из лучших. Выпускники вузов, если они специализируются в высокотехнологических дисциплинах, которые принципиально важны для нашей отрасли, должны получать грин–карту прямо с дипломом».

По всей видимости, число молодых людей, желавших стать адвокатами, стало перевешивать число тех, кто собирался стать учеными и инженерами, где–то в 1970–х — начале 1980–х. Затем, в 1990–е, времена интернет–бума, будущие ученые и юристы уступили новой волне — студентам бизнес–школ и охотникам за МВА. Можно лишь надеяться, что образовательный рынок откликнется на текущий дефицит инженеров и ученых и в который раз изменит приоритеты молодежи.

«Компания «Интел» вынуждена идти туда, где есть интеллект, — сказала Кун. — Не забывайте, наши микросхемы делаются из двух материалов: песка и мозгов, и сегодня мозги стали нашей основной проблемой… Нам будет нужна более эффективная и разрешительная иммиграционная политика, если мы хотим нанимать людей, которые пожелают остаться. В ином случае мы просто уйдем туда, куда уйдут они, — у нас нет выбора. Я не говорю об обработчиках данных, о тех, кто приходит к нам с бакалавриатом по информатике. Я говорю о высококлассных специалистах. Мы только что открыли целый инженерный филиал в России — каких еще вам нужно доказательств «недоспециализации»! Мы элементарно добираем штат — нам больше ничего не остается!»

Постойте, разве немы выиграли «холодную войну»? Если одна из главных высокотехнологических компаний Америки оказывается вынуждена пополнять свой штат инженеров в бывшем Советском Союзе, где единственной уцелевшей вещью, кажется, является старая математико–научная школа, это значит, мы сейчас в самом разгаре тихого кризиса. В который раз подчеркну: в плоском мире границы знаний раздвигаются все шире и шире, все быстрее и быстрее. А поэтому компаниям нужны мозги: не только для того, чтобы удерживаться на передовых рубежах, но и для того, чтобы двигать их дальше в будущее. Только так рождаются новые революционные лекарства, новые компьютерные программы, новая техника. Америке необходимо либо выращивать свой интеллектуальный потенциал самостоятельно, либо ввозить его из–за рубежа — в идеале и то и другое, — чтобы сохранить в XXI веке мировое лидерство, завоеванное ею в XX веке. А этого как раз и не происходит.

«Меня сегодня беспокоят две вещи, — сказал Ричард А. Рашид, начальник исследовательского подразделен