Множественное расстройство самоидентификации

Множественные ипостаси, которые требуют сортировки, возникают не только у компаний и сообществ — отдельные люди тоже не избегнут этой участи. В плоском мире противоречия между нашими ролями потребителя, работника, гражданина, налогоплательщика и акционера со временем будут становиться только острее.

«В XIX веке, — сказал бизнес–консультант Майкл Хаммер, — главный конфликт разыгрывался между трудом и капиталом. Сегодня две его стороны — это работник и потребитель, и компания оказывается в положении посредника. Потребитель обращается к ней и требует: «Хочу большего за меньшие деньги». После чего компания обращается к работнику и говорит: «Если мы не дадим ему большего за меньшие деньги, нас ждут тяжелые времена. Никто не гарантирует тебе работу — ни я, ни профсоюз, — ее гарантирует только потребитель»».

Как сообщала в выпуске от 1 ноября 2004 газета «Нью–Йорк тайме», в 2003 году «Уолл–Март» потратил всего лишь порядка 1,3 млрд. долларов из своего 256–миллиардного дохода на медицинское страхование 537 000 своих работников, то есть 45% от их общей численности. В то же время его крупнейший конкурент — «Костко хоулсейл» — застраховал 96% полностью или частично занятых на своих предприятиях, имеющих право на получение этого вида льгот. Такое право работники «Костко» получают после трехмесячного испытательного срока для полностью занятых, и шестимесячного — для занятых частично. В «Уолл–Март» большинство работающих полное время должны ждать шесть месяцев для оформления страховки от работодателя, а остальные — в лучшем случае два года. Согласно информации «Тайме», в «Уолл–Март» полностью занятые имеют средний месячный оклад 1200 долларов (8 долларов в час), и компания требует от работников 33–процентного возмещения стоимости предоставляемых льгот, хотя и планирует снизить эту долю до 30%. В медицинских страховых программах, спонсируемых «Уолл–Март», месячные дополнительные взносы на семейную страховку доходят до 264 долларов, а за непокрываемые услуги его работникам иногда приходилось выкладывать из собственного кармана до 13 000 долларов. Подобные траты на медицинское обслуживание делают его недоступным даже для тех в «Уолл–Март», кто обладаем правом на страховку, сообщала «Таймс».

Но в той же самой статье дальше говорилось: «Если есть на свете место, где внутренняя политика «Уолл–Март» находит поддержку, это Уолл–стрит. Биржевые аналитики не раз пеняли Костко» на ее непомерно высокие трудовые затраты». «Уолл–Март» пожертвовал большим слоем подкожного жира, чем «Костко», которая сохранила значительную его часть, потому что он обладает иным представлением об обязательствах перед своими работниками. Соответственно, за отчетный год прибыль «Костко» до налоговых вычетов составила лишь 2,7% от дохода, меньше половины аналогичного показателя «Уолл–Март» (5,5%).

Покупателю «Уолл–Март» внутри нас хочется минимальных цен, ему не нужны затраты на посредников, человеческую амортизацию, и т. д. Акционеру «Уолл–Март» внутри нас хочется, чтобы он безжалостно избавился от всякого подкожного жира в своей системе снабжения и системе дополнительных льгот для сотрудников — нам нужна его жирная прибыль. Но работнику «Уолл–Март» внутри нас ненавистны те жалкие крохи, которые он бросает своим новичкам. И гражданину «Уолл–Март» внутри нас прекрасно известно, что поскольку эта крупнейшая компания в Америке не покрывает медицинских нужд всего персонала, кое–кто из обделенных в один прекрасный момент окажется в очереди к кабинету скорой помощи при местной больнице, и платить за его лечение придется налогоплательщику. «Тайме» опубликовала результаты исследований администрации штата Джорджия, согласно которым «более 10 000 детей работников «Уолл–Март» состояли в списках губернаторской программы по детскому медицинскому страхованию, на которую из бюджета штата ежегодно отчисляется 10 млн долларов». Аналогично, «одна больница в Северной Каролине подсчитала, что 31 % ее пациентов, сообщивших, что они работают в «Уолл–Март», пользуются услугами финансируемой совместно федеральным правительством и правительствами штатов программы для малоимущих «Meдикэйд», а еще 16% не имеют страховки вообще».

В своей вышедшей в 2004 году книге «Женщины по дешевке: Эпохальное сражение за права трудящихся на «Уолл–Март»» журналист Лайза Фезерстоун проследила судьбу крупнейшего процесса об ущемлении прав женщин, ответчиком в котором выступал «Уолл–Март». В интервью Salon.com, посвященном выходу книги (22 ноября 2004)? она сделала следующее важное наблюдение: «Американским налогоплательщикам приходится скидываться, чтобы помочь работникам «Уолл–Март», потому что многим из них требуются дополнительные медицинские услуги, обеспечение жильем, продовольственные талоны — существует множество аспектов, в которых они не в состоянии обеспечивать сами себя. В этом заключена довольно горькая ирония, если учесть репутацию Сэма Уолтона как американского символа самодостаточности. Мне кажется особенно бесчестным и удручающим тот факт, что «Уолл–Март» так поддерживает республиканских кандидатов: в их карман идет 80% их корпоративных взносов на предвыборные кампании. Но ведь республиканцы обычно выступают против тех самых программ общественной взаимопомощи, от которых так зависит «Уолл–Март». Ему вообще–то полагалось бы быть первым защитником идеи государственного медицинского страхования. «Уолл–Март» следует, по крайней мере, признать, что из–за его неспособности дать положенные гарантии своим работникам мы должны активнее развивать в Америке социальное государство».

Разбираясь во множестве собственных ипостасей, прислушиваясь к их голосам — потребителя, работника, гражданина, налогоплательщика, акционера, — вы должны будете решить, что вам ближе: подход «Уолл–Март» или подход «Костко»? В плоском мире вопрос приобретет важное политическое звучание: если суммировать ваши внутренние голоса, насколько плоским вы хотите видеть корпоративный бизнес? Потому что полностью устраняя средние звенья, абсолютно выравнивая систему поставок, вы одновременно убираете из жизни определенный элемент человечности.

Тот же самый вопрос касается и правительств: насколько плоской вы хотите сделать их деятельность? В какой мере они должны дерегулировать бизнес, устранять все трения и максимально облегчать условия для конкуренции на плоской планете?

Процитирую конгрессмена Рама Эмануэля, демократа из Иллинойса, который в прошлом был старшим советником президента Клинтона: «Когда я служил в Белом доме, мы решили помочь Управлению по контролю за продуктами и лекарствами ускорить процедуру сертификации, так как нам поступало немало жалоб на его работу. Мы пошли на этот шаг с одной целью: обеспечить более оперативное поступление новых лекарств на рынок. Тем не менее в результате мы добились лишь более тесного сближения агентства и заправил фармацевтической индустрии, что поставило под угрозу здоровье нации. Разгоревшийся скандал с «Виокс» по поводу противовоспалительного средства, которое, как обнаружилось, увеличивало риск сердечных заболеваний и инсультов, продемонстрировал, до какой степени вопрос о безопасности лекарств отошел на второй план по сравнению со скоростью получения ими сертификата. Недавние слушания в Сенате по этой теме вскрыли серьезную неспособность Управления вовремя реагировать на выявленную опасность и изымать такие лекарства из продажи».

Как потребители мы хотим самых дешевых лекарств, какие только могут предложить глобальные поставщики, но как граждане мы хотим, чтобы правительство отслеживало и регулировало их поставки, даже если это означает не только сохранение, но и добавление новых источников трения.

И это тоже требует сортировки.

 

КТО ЧЕМ ВЛАДЕЕТ?

Кое–что еще обязательно потребует всех наших аналитических способностей в плоском мире: рассортировать собственников и собственность. Как нам построить правовую защиту интеллектуальной собственности изобретателя, чтобы он мог воспользоваться ее финансовыми плодами и вложить полученную прибыль в новые изобретения? С другой стороны, как.сделать эти барьеры достаточно низкими, чтобы создать нужные условия для свободного обмена интеллектуальной собственностью, ведь именно этого все больше требует сам инновационный процесс?

«В том, что касается единых стандартов обращения с интеллектуальным продуктом, мир решительно далек от плоскости», — сказал Крейг Манди, директор «Майкрософт» по технологиям. Прекрасно, когда вы живете в мире, в котором один изобретатель может самостоятельно распоряжаться таким количеством ресурсов, собрать компаньонов со всего света и совершить настоящий прорыв с новым продуктом или услугой. Но что будет делать этот инженер–новатор, спросил Манди, если кто–то еще с помощью той же плоской глобальной платформы и ее инструментов скопирует и растиражирует его прекрасный новый продукт? В области программного обеспечения, музыки, фармацевтики такое происходит каждый день. К тому же с нынешним уровнем развития технологий скоро «вам придется смириться, что не существует ничего, что нельзя было бы быстро подделать» — от Microsoft Word до деталей самолета, добавил он. Дальнейшее выравнивание мира будет только обострять нашу потребность в системе международного контроля, которая должна оперативно учитывать в своей работе все вновь возникающие легальные и нелегальные формы сотрудничества.

То же самое мы видим на примере особенностей патентного законодательства, сформировавшегося на территории США. Американские компании могут поступить со своей технической новинкой тремя различными способами. Они могут запатентовать ее и сами заниматься ее продажей; они могут запатентовать ее и лицензировать ее производство другими компаниями; наконец, они могут запатентовать ее и выпустить под перекрестной лицензией с несколькими другими компаниями — таким образом, все они приобретают свободу действий в отношении производства продукта, скажем, ПК, который является суммой множества разных патентов. Патентное законодательство США не содержит никаких предпочтений к тому или другому из этих вариантов. Однако, говорят эксперты, сложившаяся прецедентная традиция в данной области определенно противостоит перекрестному лицензированию и иным легальным конструкциям, поощряющим многостороннее сотрудничество или свободу действий для максимально возможного числа игроков, — она сосредоточилась на защите прав отдельных Компаний производить свои патентованные продукты. В плоском мире бизнесу потребуется патентная система, которая будет работать в обе стороны. Чем больше ваша правовая система изощряет обмен лицензиями и общие стандарты, тем больше Коллективных инноваций вы можете ожидать. ПК не появился бы, не будь перекрестного лицензирования между компанией, Которая обладала патентом на курсор, и компанией, которая обладала патентом на мышь или монитор.

Поклоннику бесплатного ПО внутри каждого из нас вообще не хочется никакого патентного законодательства. Но автору внутри нас нужна универсальная система защиты от интеллектуального пиратства. Мало того, автору внутри нас Нужны такие патентные законы, которые поощряют взаимное Лицензирование между компаниями, готовыми играть по правилам. Вопрос «кто чем владеет?» в плоском мире обязательно станет одним из наиболее жарких тем для политических и геополитических дебатов, особенно по мере того как все большее число американских компаний будут чувствовать себя ограбленными все большим числом компаний китайских. Если вы зарабатываете на жизнь, продавая слова, музыку или лекарства, и вас не беспокоит судьба вашей интеллектуальной собственности, значит, вы не следите за развитием событий.

Пока вы пытаетесь рассортировать, что хорошо и что плохо в области защиты авторских прав, подкину еще один пример. 13 ноября 2004 года младший капрал Джастин М. Эллсуорт, двадцати лет от роду, погиб в Ираке, подорвавшись на придорожной бомбе во время пешего патруля. 21 декабря «Ассошиейтед пресс» сообщило, что родители Эллсуорта требуют от портала Yahoo! раскрыть пароль электронного почтового ящика их сына, чтобы получить доступ ко всем его отправленным и полученным сообщениям. «Я хочу вспоминать его в его словах. Я знаю, он поступал так, как считал нужным. Мне это нужно ради будущего, — сказал корреспонденту отец Джастина, Джон Эллсуорт. — ведь это последнее, что мне от него осталось». Мы вступаем в эпоху, в которой человеческое общение все чаще и чаще будет принимать форму цифири, путешествующей по киберпространству и хранящейся на серверах, рассредоточенных по всему миру. Над этим пространством не властно никакое правительство. Следовательно, возникает вопрос: кто станет владеть вашим цифровым архивом после вашей смерти? Согласно «Ассошиейтед пресс», Yahoo! отказалась предоставить Эллсуортам пароль их сына, ссылаясь на то, что политика компании предусматривает уничтожение учетных записей, не используемых больше девяноста дней, и что при регистрации каждый пользователь их почтовой службы соглашается, что права на его уникальное имя в системе и учетную запись перестают действовать после смерти. «Мы соболезнуем каждой скорбящей семье, но данные о пользователях Yahoo! и любое содержимое их почтовых ящиков является неотчуждаемым даже после смерти», прокомментировала АР эту ситуацию официальный представитель Yahoo! Карен Махон. Чем меньше мы используем бумажные носители, чем больше уповаем на компьютеризированные средства связи, тем насущнее становится необходимость для живущих определить — и включить в завещание, — кому они хотят оставить свой цифровой архив после смерти. Проблема — реальней не придумаешь. Пока я писал эту книгу, я сохранял многие ее фрагменты в своем ящике на «Америка онлайн», считая, что безопаснее всего им будет находиться в киберпространстве. Если бы что–то случилось со мной в этот отрезок времени, моей семье и издателю, чтобы получить этот текст, пришлось бы подать в суд на «Америка онлайн». Пожалуйста, пусть кто–нибудь разберется, что нам со всем этим делать.

 

СМЕРТЬ КОММИВОЯЖЕРОВ

Когда осенью 2004 года я отправился в Миннеаполис, чтобы навестить мать, мне довелось пережить подряд три ситуации, которые лишний раз напомнили мне о плоскости мира. Сначала, еще у себя дома в Вашингтоне) я набрал номер справочной службы 411, чтобы узнать телефон одного моего приятеля в Миннеаполисе. На другом конце автоответчик компьютерным голосом попросил меня произнести имя человека, чей номер я запрашивал. Почему–то компьютеру никак не удавалось правильно меня услышать, и со своей неестественной интонацией он продолжал переспрашивать: «Вы сказали…?» Мне приходилось раз за разом произносить фамилию моего приятеля, пытаясь скрыть нарастающее раздражение (иначе компьютер не понял бы меня вообще): «Нет, я сказал…» В конце концов меня соединили с оператором, но, знаете, меня совсем не порадовал этот автоматизированный, неопосредованный контакт с информационной службой. Мне было позарез необходимо опосредующее звено в виде другого человеческого существа. Автоматически сообщать телефонные номера — это может быть и дешевле, и эффективней, но мне данный опыт не принес ничего, кроме досады.

Уже в Миннеаполисе я побывал на ужине с друзьями нашей семьи, один из которых всю жизнь проработал на Среднем Западе оптовым торговцем, занимаясь снабжением крупнейших региональных розничных сетей. Этот человек — прирожденный коммивояжер. Когда я поинтересовался, что новенького, он со вздохом рассказал мне, что бизнес совсем не тот, что был раньше. Все продается с однопроцентной наценкой, объяснил он, и в этом нет ничего страшного, потому что, учитывая его специализацию — ширпотреб — и объемы, в которых идет торговля, разорение ему не грозит. И все же, сказал он, ему не по душе, что из его отношений с крупнейшими клиентами исчез человеческий контакт. Даже у ширпотреба, товаров эконом–класса, бывают отличительные признаки, которые нужно уметь правильно подать и продать. «А у нас теперь все по электронной почте, —продолжил он. —Я общаюсь с одним молодым парнем из крупнейшей местной розничной сети, от Которого только и слышу: «Скиньте заявку по почте». Я его ни разу даже не видел, в половине случаев он вообще мне не перезванивает. Уж и не знаю, как мне себя с ним вести… В старые времена я обычно заезжал к клиентам в офис, дарил пару билетов на матч «Викингов», мы приятельствовали… Томми, Сегодня цена—единственное, что всех волнует».

К счастью, наш друг — успешный бизнесмен и у него есть много других занятий. Но когда после того ужина я вспоминал его слова, в памяти сама собой всплыла сцена из «Смерти коммивояжера», где Вилли Ломен говорит, что в отличие от своего соседа Чарли он полагается на «обаяние». Он рассказывает сыновьям, что ив бизнесе, и в жизни характер, личность, человеческие связи важнее ума: «В деловом мире главное — внешность, личное обаяние, в этом залог успеха. Если у вас есть обаяние, вы ни в чем не будете нуждаться».

Но не теперь, когда мир стал плоским. Трудно наладить человеческий контакт, когда все, что вас связывает, это электронная почта и скоростной Интернет. На следующий день я ужинал со своим давним другом Кеном Гриром, владельцем медиафирмы, про которую я еще расскажу. Его претензии были аналогичными: сегодня слишком много контрактов уходит рекламным компаниям, которые заняты продажей голых цифр и которым нет дела до творчества. И тут Кен добавил нечто, что прямо просилось на страницы моей книги: «Они как будто выпустили из бизнеса весь жир», превратили его в ценовую игру. «Но ведь от жира в мясе весь смак, — сказал он. — У самых постных кусков обычно и вкуса–то нет. Хоть какие–то прожилки жира должны быть».

Выравнивание безжалостно избавляется от экономического и социального жира, но, как заметил Кен, именно жир придает нашей жизни характерный вкус. Кроме того, жировая прослойка это то, что сохраняет для нас тепло.

Да, потребителю в каждом из нас нужны цены, как у «Уолл–Март», одно мясо и ни малейшего жира. Но работнику в нас хочется, чтобы на косточке все же осталось немного жира, как у «Костко», чтобы работодатель заботился о здоровье почти всех своих служащих, а не меньше чем о половине. Однако держатель акций в нас хочет видеть доходность как у «Уолл–Март», а не как у «Костко». А гражданин в нас хочет видеть льготы как у «Костко», а не как у «Уолл–Март», потому что разницу в конечном счете возьмут из нашего же кармана. Как потребитель я хочу меньше платить по телефонным счетам, но как человек, набирая 411, я хочу разговаривать с живым оператором. Как читатель я обожаю путешествовать по Сети и узнавать, что там пишут блоггеры, но как гражданину мне иногда не терпится приставить к некоторым из них по редактору, который научил бы их сначала перепроверять свои факты, а уже потом жать на кнопку «Отправить», чтобы вскрыть перед глазами всего мира очередную несправедливость.

Сложите эти конфликтующие между собой мысли и чувства, и вы увидите возможность полного обновления американской политической жизни, переопределения партийной принадлежности рабочих и корпоративных интересов. Представьте: социальные консерваторы из правого крыла Республиканской партии, которым не по нутру глобализация и антиизоляционистская политика, потому что они приводят в страну иностранцев и чуждые Америке культурные традиции, могут стать заодно с профсоюзными активистами из числа левых демократов, которые сопротивляются глобализации, потому что она поощряет практику аутсорсинга и организации оффшорных рабочих мест, оставляя американцев без работы. Эту коалицию можно было бы назвать Партией Стены: она голосовала бы за все решения, сохраняющие в экономике трения и подкожный жир. Ведь и правда, культурные консерваторы–республиканцы имеют куда больше общего с рабочими сталелитейных заводов Огайо, фермерами центрального Китая и муллами Саудовской Аравии, которые также хотели бы видеть в мире больше стен, чем с финансистами с Уолл–стрит или техническим обслуживающим персоналом из Пало–Альто, которым выравнивание мира принесло многочисленные выгоды.

Одновременно бизнес–крыло Республиканской партии, группа сторонников свободного рынка, дерегуляции, углубления интеграции, низких налогов — всего, что делает мир еще более плоским, — могло бы объединиться с социальными либералами из Демократической партии, многие из которых обитают на Западном и Восточном побережье и трудятся в глобальной индустрии услуг. К ним могли бы примкнуть работники Голливуда и сферы развлечений вообще. Эту коалицию оседлавших волну выравнивания можно было бы назвать Партией Сети: ее платформой стало бы всестороннее углубление глобальной интеграции. Интересы многих жителей Манхэттена и Пало–Альто куда больше совпадают с интересами жителей Шанхая и Бангалора, чем с интересами жителей Янгстауна и Топеки. Одним словом, в плоском мире мы, скорее всего, увидим образование двух фронтов: социальных либералов, работников глобальной индустрии услуг и деловых людей с Уолл–стрит, с одной стороны, и социальных консерваторов, работников местной индустрии услуг и профсоюзных активистов, с другой.

Иными словами, поклонники фильма «Страсти Христовы» окажутся по одну сторону баррикад с профессиональными союзами «Ай–Би–Ти» и АФТ–КПП, а голливудские и уолл–стритские либералы и поклонники фильма «Вам письмо» — с тружениками хайтека из Силиконовой долины и глобальными сервис–провайдерами из Манхэттена и Сан–Франциско. Это будет противостояние Мела Гибсона и Джимми Хоффы–младшего с Мег Райан и Биллом Гейтсом.

Чем дальше, тем чаще политика плоского мира будет ассоциироваться с решением вопроса о ценностях, промежуточных звеньях и резервных возможностях, требующих сохранения, с выбором между тем, говоря словами Маркса, чему мы позволим застаиваться, а чему — исчезнуть. Государства, компании и люди смогут ответить на этот вопрос только в том случае, если будут понимать реальную сущность всемирного игрового поля и то, насколько оно отличается от существовавшего прежде — во время «холодной войны» и до нее. Государства, компании и люди смогут сделать разумный политический выбор только в том случае, если они правильно оценят возможности, которые предоставляет плоский мир, и освоятся с инструментами сотрудничества и конкуренции, доступными современному человечеству. Надеюсь, что моя книга сумеет детально очертить рамки для этих принципиально важных политических дебатов и послужить системой отсчета для ожидающей нас в ближайшем будущем большой сортировки.

С этой целью я посвятил следующие три главы книги описанию того, как выравнивание мира и тройное слияние повлияют на жизнь американцев, на судьбу развивающихся стран и на экономическую деятельность компаний.

Приготовьтесь: плоский мир ждет вас.