Исламское общество Афганистана

Дом провинции Парван

Салам алейкум!

Дорогой друг, инженер Исхак, шлю Вам пожелания крепкого здоровья и процветания. Я слышал, Вы благополучно вернулись из Саудовской Аравии. Надеюсь, путешествие было приятным и очищающим. Ваши панджшерские братья так же, как прежде, воюют и разрабатывают подходы к врагу. Силы русских и правительственных войск численностью до 5 тысяч человек сконцентрированы в районах Руха и Анава. Они также оседлали с двух сторон дорогу Руха – Гульбахар. Боевые действия начинаются с рассветом и продолжаются до позднего вечера.

Нехватка продуктов питания, холод и снег, отсутствие теплой одежды и обуви, перекрытие дорог в Андарабе и Кухестане, непоставка русских пулеметов в шесть воюющих под командованием полевых штабов районов и в уже освобожденные районы, трудности с доставкой продовольствия к линии боевых действий поставили нас в крайне затруднительное положение. Когда ситуация была лучше, и мы еще могли за деньги закупить продовольствие, для нас не нашлось финансовых средств. Сейчас уже нет ни денег, ни товаров, да это уже и не имеет решающего значения, так как вот уже месяц движение по дороге в Андараб перекрыто, и в дуканах просто нечего продавать и покупать. Цена пшеницы достигает 260 афгани за сир (7 кг. — Прим. авт.), риса — 450 афгани, соли — 320 афгани, дизтоплива — 700 афгани за канистру, сахарного песка — 600 афгани за сир. Но даже и эти огромные цены существуют лишь на словах. На рынках ничего не продают и не покупают.

В то же время дневные потребности только одного полевого штаба в Чамальварде составляют двадцать сиров пшеницы, в пяти других районах дневная норма в среднем колеблется от восьми до десяти сиров. Я вынужден был собрать всю пшеницу из районов Дара и Парьян и послать ее в районы боевых действий. Несколько дней назад в течение недели бойцы из Чамальварды питались лишь тремя картофелинами в день.

Положение беженцев и людей, лишившихся крова, которые отошли в северные районы, настолько тяжелое, что у них нет даже и этого. Экономическое положение в семьях моджахедов также катастрофическое. Рядом со мной находятся сотни больных, большинство из которых — моджахеды. Все хотят оставить поле боя и сменить тоску боевых позиций на Иран или Пакистан, чтобы заработать там на кусок хлеба. Такое бедственное положение моджахедов в несколько раз усугубляется снегопадами, невиданным доселе количеством простудных заболеваний, отсутствием теплой одежды и обуви. Большинство моджахедов отдают свою обувь и одежду тем, кто меняет их на боевых позициях.

Бесчеловечный враг не дает нам передышки ни на сутки и продолжает каждый день вести боевые действия. При этом страшном холоде дети и женщины вынуждены с рассветом уходить и скрываться в горах, а возвращаться к родным очагам только с наступлением ночи.

Я несколько раз посылал в Андараб своих людей с тем, чтобы договориться об открытии дороги на Хавак, но другие “исламские партии”, среди которых нет настоящих мусульман, не снизошли до наших просьб. Наоборот, они только усугубляют наше бедственное положение, требуя у обездоленных, голодных и несчастных людей деньги за мыло и спички. В районе Поли-Хэсар они издевались над панджшерцами и каждого из них на несколько дней сажали в тюрьму. Доставка к нам товаров из Пешавара не может быть осуществлена в связи с блокированием дороги в Саидхейле.

После неоднократного проведения переговоров с исламскими партиями я вынужденно предложил им перемирие и разоружение в районе Пишгор. Если Господь будет милостив, в один из дней они состоятся. И все отряды в этом районе замирятся, вместо того чтобы проливать реки крови и увечить людей. Но если дорога не будет открыта, я буду воевать уже не с русскими, а с другими исламскими партиями.

На фоне огромных потерь в живой силе и экономического ущерба, который претерпел народ Панджшера, я изыскал возможность для того, чтобы послать группу молодежи на учебу в Пешавар, и другую молодежную группу — для работы за рубежом в Пакистан. На тот момент времени это было единственным верным шагом для того, чтобы укрепить сердца людей и устранить у них упаднические настроения (желание идти на сотрудничество с врагом). Однако мы уже долгое время не можем получить вестей о том, дошли ли эти люди до Пешавара. Пока что никто из них назад не возвратился. Но мы были и остаемся уверенными в том, что Вы сможете разрешить эту проблему. За тот период времени, что Вы были в Саудовской Аравии, я написал Вам об этом несколько писем. Не умолчу о том, что жду от Вас содействия, если такие условия имеются, в обустройстве людей за рубежом. Людей, видевших боль и страдания, тех, кого выбирали в районах и которые имеют письма прямо из центра.

Вопрос, который меня чрезвычайно беспокоит, — это зимнее наступление врага и, в частности, начало месяца Хамаля нового года (конец марта 1983 года — Прим. авт.). Если Бог, видя положение, в котором мы находимся, не захочет предотвратить новое наступление врага в первых числах нового года, а я с большой долей уверенности могу сказать, что таковое будет, то даже затрудняюсь сказать: «Какое будущее ждет мой народ и что будут делать моджахеды?» Это условия, которые мы терпим. Лишь в воле Аллаха это предотвратить, так как сделать что-то еще уже выше ограниченных человеческих сил.

Уверен, что Вы предпримете шаги по устранению наших трудностей в той мере, в которой сочтете нужным. У нас не одна и не две проблемы, чтобы я давал вам свои рекомендации, что и как делать.

Несколько дней назад здесь был один французский журналист, брал у меня интервью. Я подспудно чувствую, что у него недоброе сердце и что он исполнял чью-то волю. Интервью, на мой взгляд, будет враждебным по характеру, и эта враждебность усилится в несколько раз, когда его опубликуют в Пешаваре. Я думаю, что будет лучше, если это интервью не будет опубликовано.

Пожалуйста, напишите мне о Вашем опыте общения с иностранцами, и особенно с журналистами. Если не будет затруднительно, напишите мне о Саудовской Аравии, а также о том, что думают люди в этой стране по поводу нашей борьбы и фронта. Буду Вам чрезвычайно признателен.

С уважением Масуд

02.10.1361 (24.12.1982 г. — Прим. авт.)

 

Таким образом, население и моджахеды Панджшера оказались в катастрофическом положении, а тех средств, которые удавалось получать за счет внутренних источников, постоянно не хватало. Масуд искал новые источники финансирования и пути выхода из тупика, поэтому он охотно принял предложение советского военного командования о перемирии.

 

Перемирие

В конце 1982 г. – начале 1983 г. советская военная разведка предприняла новые шаги по налаживанию сотрудничества и установлению прямых контактов с Масудом. В частности, по поручению начальника ГРУ Генштаба ВС СССР генерала армии П.И.Ивашутина подполковник Анатолий Ткачев, установив контакты с Ахмад Шахом, длительное время, как он говорит, работал с ним. Вот его рассказ: «Во время пребывания в Афганистане в 1981–1983 годах мне довелось участвовать во многих операциях, проводимых разведорганами против одного из полевых командиров афганского сопротивления Ахмад Шаха Масуда и его группировки. В ходе одной из них первому из советских военных разведчиков удалось установить с ним личный контакт. О чем расскажу подробнее.

В ущелье Панджшер было проведено несколько военных операций, которые, как правило, заканчивались выводом советских и правительственных войск из “освобожденных районов” с тяжелыми боями и большими потерями в живой силе и технике. Практически ни одна операция против Масуда положительного конечного результата не принесла, хотя советские войска регулярно овладевали Панджшером.

В то время, когда я работал в разведывательном центре в Кабуле, мы добывали достоверные разведданные о вооруженных формированиях моджахедов. Однако в связи с установкой “сверху” отыскивать только положительные тенденции развития военно-политической обстановки и афганского общества эти данные докладывались в приукрашенном виде уже из разведцентра. В последующем они препарировались и искажались при обобщении в Пятом управлении ГРУ ГШ и Генштабе до такой степени, что не имели ничего общего с первоначальными. Никто не хотел брать на себя ответственность и докладывать истинное положение дел, да и высшее военное руководство достоверным разведданным не хотело верить. Была дана официальная установка отражать в докладах положительные тенденции, которых фактически не было. Желаемое выдавалось за действительное. А между тем из Панджшера систематически вывозили раненых и трупы наших солдат и офицеров. Но это не очень-то беспокоило наших руководителей. Помню, когда я докладывал обстановку генералу армии С.Ф.Ахромееву, бывшему тогда одним из руководителей Оперативной группы МО СССР, то сказал ему, что надо попытаться договориться с Ахмад Шахом о перемирии, так как от наших огневых и авиационных ударов гибнут мирные жители, а от огня моджахедов погибают наши солдаты. Он ответил, что все эти старики, женщины и дети являются родственниками душманов, а что погибают наши солдаты, так это их долг. Погибнет один, пришлют еще десяток. Ахмад Шаха надо поставить на колени и заставить его сложить оружие.

Именно исходя из подобных установок и определялось проведение войсковых операций в Панджшере, которые вели к неоправданным жертвам. На мой взгляд, эти операции проводились для того, чтобы военное руководство получало различные награды. Не случайно во время их проведения в Афганистан приезжали многие начальники, чтобы “отметиться” личным участием в них. За проведение одной из них (1982 г.) сам генерал армии С.Ф.Ахромеев получил звание Героя Советского Союза.

Очевидно поэтому мое предложение о мирных переговорах с Ахмад Шахом не находило у него понимания. Поддержали меня генерал армии П.И.Ивашутин и Маршал Советского Союза С.Л.Соколов. С их благословения и разрешения мы организовали работу в Панджшере, так как дальнейшие разработки этой операции были полностью отданы мне на откуп. Был разработан план проведения разведывательной операции по выходу непосредственно на Ахмад Шаха, вступления с ним в контакт и проведения переговоров по всему комплексу проблем. Конечной задачей ставилось добиться прекращения огневого противодействия в ущелье Панджшер и прилегающих к нему районах. Некоторые горячие головы предлагали во время встречи провести теракт, например, передать ему или фотоаппарат, или книгу, начиненную взрывчатым веществом с радиоуправляемым взрывателем. Нажал кнопку и... Но генерал Ивашутин пресек эти фантазии.

В Кабуле тогда была большая колония выходцев из этого ущелья. Я установил с ними связь и через них послал Ахмад Шаху предложение о встрече. Он согласился и гарантировал безопасность.

Операция была санкционирована начальником Главного разведывательного управления Генштаба генералом армии Петром Ивановичем Ивашутиным, который взял на себя такую ответственность, хотя против этого шага выступали довольно влиятельные силы в Афганистане.

В период подготовки встречи с Ахмад Шахом мы провели большое количество бесед с живущими в Кабуле выходцами из Панджшера, которые в той или иной мере знали Масуда в детстве, студенческие годы и уже в роли участника сопротивления. Сейчас можно назвать имена некоторых из них: Мирдад Панджшери, Дауд Панджшери, Дастагир Панджшери (позже самого Ткачева афганцы стали называть Анатолий Панджшери — Прим. авт.).

На основании этих бесед у нас сформировался противоречивый образ человека, в котором удивительно сочетались положительные и отрицательные качества. Однако все говорили, что он человек слова. Это давало надежду вернуться живыми после встречи с ним, так как он заверил, что гарантирует нашу безопасность. Через посредников были согласованы место и время встречи на условиях Ахмад Шаха: Панджшер, территория, контролируемая моджахедами, канун нового, 1983 года. Выход к месту встречи должен быть осуществлен в новогоднюю ночь. Мы прибудем без охраны и без оружия. Место встречи долго согласовывали, так как мое начальство сначала не соглашалось, чтобы встреча состоялась на территории противника. Предлагали в Кабуле, что было нереально, или в каком-нибудь другом нейтральном месте. Но где в Панджшере было нейтральное место? В конце концов решили, что мы прибудем туда, куда укажет Ахмад Шах.

Обычно в праздничные дни в Афганистане в 40-й армии было принято салютовать из всех видов оружия, но дабы не давать повода моджахедам для лишнего беспокойства, мы договорились с командиром 345-го парашютно-десантного полка подполковником П.С.Грачевым, чтобы в эту новогоднюю ночь обошлось без салютов, и он смог выполнить мою просьбу на сто процентов —“обеспечил тишину”. Как только стемнело, из кишлака Руха на бронетранспортере, где кроме нас находились механик-водитель и командир бронемашины, мы выехали и довольно быстро добрались до условленного места. Мы спешились, бронетранспортер развернулся и уехал, а мы остались вдвоем с переводчиком Максом. Пустили ракеты, как это было условлено. Вскоре услышали в тишине морозной ночи чьи-то шаги. Подошла группа вооруженных моджахедов (10–12 человек) во главе с начальником контрразведки Ахмад Шаха Таджутдином. Таджутдин спросил нас: “Может быть, немножко отдохнем?” Я сказал ему: “Нет, давайте двигаться. Дело превыше всего”. “Хорошо, — сказал Таджутдин, — но если уставать будете, говорите, будем отдыхать”. В составе этой группы мы пешком добрались до Базарака. Шли по горным тропам и перевалам ночью в общей сложности около четырех часов, минуя посты боевого охранения мятежников. Я шел рядом с Таджутдином. Несколько раз пришлось останавливаться и отдыхать. Таджутдин говорит мне: “Надо идти след в след или нога в ногу. Как я иду, так и ты за мной шагай, не надо семенить, надо идти размеренно». Приятно было, что он проявляет обо мне заботу, я ведь человек не горный, а равнинный”.

Моджахеды вели себя по отношению к нам довольно дружелюбно. В Базараке нас разместили в хорошо натопленном помещении, в доме Азмутдина. Электричества не было, но горела керосиновая лампа литров на десять, которая давала довольно яркий свет и тепло. Свет просто изумительный, но все, естественно, закрыто, и снаружи ничего не видно. Натоплено было тепло, буржуйка наша, советского производства. Когда стали раздеваться, моджахеды настороженно смотрели, думали, что под одеждой взрывчатка спрятана. Опасались, что нажмем что-нибудь, и все взлетят на воздух. Потом предложили чай. Затем принесли матрасы и свежее белье, все наше, армейское, даже с печатями. Сказали: “Пожалуйста, мушавер-саиб, пожалуйста, размещайтесь”. Легли мы около четырех часов утра. Спали в одной комнате с моджахедами. Оружия мы с собой не брали, что вызвало еще большее их расположение к нам. Как потом я узнал, Масуду докладывали о каждом нашем шаге, о каждом нашем действии.

Утром 1 января проснулись в восемь часов. Таджутдин сообщил нам, что встреча с Ахмад Шахом состоится в 10.00. Затем последовало приглашение к завтраку. Мы позавтракали вместе с моджахедами. Как гостям, за завтраком нам были оказаны традиционные почести: первыми вымыть из кувшина руки и вытереть свежим полотенцем, первыми надломить хлеб, первыми начать есть плов из общего блюда и т. д. Не скажу, что ожидание встречи не было для нас тревожным и довольно напряженным, но одновременно охватывало любопытство, ведь до нас никто из советских военнослужащих Масуда не видел, даже на фотографии. Были лишь словесные описания его портрета, характера, манеры поведения, составленные на основании рассказов афганцев, выходцев из Панджшера.

Ровно в установленное время в комнату вошли три-четыре вооруженных человека. Это были телохранители Масуда. Вскоре вслед за ними появился молодой невысокий мужчина. Он был темноволос и худощав. Ничего звериного в его облике, как это преподносилось средствами нашей пропаганды, не было. Одет он был в традиционную афганскую одежду. На его лице были сосредоточенность и открытость. Напряженность длилась всего несколько секунд. Мы не увидели “зловещее лицо непримиримого врага”. В глазах Ахмад Шаха светились добродушие и доброжелательность. Видимо, и у нас на лицах не было враждебности. После секундного замешательства мы обменялись традиционными приветствиями по афганскому обычаю. В полном объеме. Первым делом, как это принято на Востоке, Ахмад Шах поинтересовался состоянием нашего здоровья и хорошо ли мы отдохнули с дороги. Мы ответили, что все нормально, и, в свою очередь, спросили о его здоровье. “Хобасти-хайрасти, читурасти-бахайрасти, джами-джур”, — все это было произнесено, и Масуд на правах хозяина сказал: “Пожалуйста, садитесь”.

Сначала разговор начали о житейских делах, на обыденные темы, совершенно далекие от войны. Минут тридцать так поговорили.

Потом в комнате остались Ахмад Шах с одним из своих приближенных и мы с переводчиком Максом. Масуд предложил обсудить серьезные дела. Мы начали разговор с истории дружеских и традиционно добрососедских отношений между Афганистаном и Советским Союзом. Масуд с грустью сказал: “Очень жаль, что произошло вторжение советских войск в Афганистан. Руководители обеих стран допустили грубейшую ошибку, ее можно классифицировать как преступление перед афганским и советским народами”. Когда мы изложили Ахмад Шаху вопросы, поставленные в задании нашим руководством, он был несколько удивлен, что в этих предложениях не было ультиматумов, требований капитулировать или немедленно сложить оружие. Ведь до этого ему присылали жесткие требования — прекратить вооруженное сопротивление против правительства Кармаля, сложить оружие и сдаться. Ключевым же вопросом в наших предложениях было взаимное прекращение огневого противодействия в Панджшере и взаимные обязательства по созданию необходимых условий местному населению для нормальной жизнедеятельности. Особый интерес у Масуда вызвали предложения о возвращении в населенные пункты жителей уезда, которые покинули свои дома из-за боевых действий, совместном обеспечении их безопасности и оказании им всесторонней помощи в налаживании мирной жизни. Это отвечало его интересам. Масуд предложил отвести два наших батальона из Анавы и Джабаль-ус-Сираджа. Я предложил создать в Панджшере показательную зону мира.

По каждому пункту предложений шло глубокое и обстоятельное обсуждение. Это не было данью вежливости. Ахмад Шах заявил, что ультиматумы, с которыми за два года войны к нему обращались представители советской и афганской сторон, для него неприемлемы. По словам Масуда, в отношении Советского Союза и советских людей у него не было враждебности. В войну, говорил он, народы двух соседних государств втянули руководители, а война есть война. Здесь без жертв не обойтись. После войны, выражал надежду Ахмад Шах, мы останемся добрыми соседями. Однако в отношении кабульского руководства, власть которого, по его словам, в стране ограничивалась столицей и некоторыми крупными городами, он был непримиримым противником. Мы проговорили почти весь день, несколько раз выходили на свежий воздух.

На мой взгляд, в ходе беседы Ахмад Шах проявил себя серьезным и взвешенным политиком, трезво мыслящим человеком, знавшим, за что он ведет борьбу, и видевшим конечные цели своей борьбы. Именно с такими политиками нам необходимо было иметь дело. Он подчеркнул, что с уходом советских войск кабульский режим лишится будущего. Время подтвердило его правоту.

В последующем нам приходилось встречаться с Ахмад Шахом еще не раз, но эта первая встреча запомнилась навсегда.

Результатом проведенных переговоров во время этой и последующих встреч стали реальное прекращение боевых действий и установление тесного взаимодействия в вопросах поддержания условий перемирия. В Панджшер вернулись мирные жители, обстановка на трассе Саланг – Кабул стала намного спокойней. В течение 1983 года и до апреля 1984 года в Панджшере боевые действия не велись.

Однако такое положение не устраивало партийных функционеров НДПА, которые настаивали на проведении боевых действий в этом районе и постоянно подталкивали к этому советское руководство. В связи с этим перемирие неоднократно нарушалось по нашей вине. Например, на одной из встреч с Масудом мы беседовали с ним в доме одного из местных жителей. В это время послышался звук приближающихся вертолетов. Я сказал Масуду, что сейчас перемирие и вертолетов не надо опасаться, но он предложил на всякий случай пройти в укрытие. Едва мы это сделали, как вертолеты нанесли удар по дому, и от него осталась только половина. Масуд показал мне на развалины дома и сказал: “Интернациональная помощь в действии”. Потом добавил, что он ко мне лично никаких претензий не имеет, но верить русским очень сложно. И это было правдой, так как и в последующем военное командование еще не раз нарушало взятые на себя перед Ахмад Шахом обязательства. Наши командиры часто мудрили, пытаясь обмануть моджахедов. Ахмад Шах как-то говорил мне, что из Анавы вывели пять машин, а одновременно в Руху пришло десять бронетранспортеров. “Какой же это вывод войск”,— спрашивал он.

Докладывая первому заместителю министра обороны СССР маршалу С.Л.Соколову о результатах работы с Ахмад Шахом, я сказал, что Масуд к правительству Кармаля относится враждебно, считает его марионеточным и просоветским, заявляя, что оно не имеет будущего и за свои преступления понесет наказание. На вопрос Соколова, с кем можно иметь дело в Афганистане, я ответил, что наиболее влиятельным и авторитетным в стране является Ахмад Шах, и при определенных условиях с ним можно будет договориться, но ни в коем случае не следует пытаться склонить его на сотрудничество с Кармалем. Он на это никогда не пойдет. Очевидно, именно поэтому против Ахмад Шаха постоянно проводились войсковые операции.

Разведывательная информация, добываемая афганскими разведорганами, как правило, была недостоверной. Помню случай, когда я после очередной встречи с Ахмад Шахом, простившись с ним в девятнадцать часов, приехал в Кабул, а на следующее утро был приглашен к главному военному советнику генералу М.И.Сорокину для доклада. С ним мы были знакомы по предыдущей совместной службе в Южной группе войск. Только я начал ему рассказывать о своей встрече с Масудом, вошел какой-то офицер и сказал, что у него срочное сообщение. Сорокин стал читать донесение, а потом показал его мне. В донесении сообщалось, что накануне в 13.00 по кишлаку, где проходило совещание главарей бандформирований, был нанесен бомбо-штурмовой удар. Все главари, в том числе и Ахмад Шах погибли. Сообщались даже подробности, что у него оторваны обе ноги и расколот череп. Я сказал Михаилу Ивановичу, что это ахинея, так как я гораздо позже встречался с Ахмад Шахом. Если он погиб, то, похоже, я с покойником пил чай в 19.00.

Когда в апреле 1983 года я уезжал из Афганистана, Масуд предлагал мне остаться. Я сказал ему, что в Союзе у меня жена и дети. Он говорит: “Оставайся, выбирай любой дом, мы тебе его отремонтируем, будешь жить. Сейчас спокойные отношения. Мы тебе по нашему обычаю четырех жен дадим, выберешь любых красавиц”. Расстались тепло, по-дружески. Я предложил ему продолжить отношения с другим человеком, но он отказался.

Очевидно, моя работа миротворца в Москве пришлась кое-кому не по душе. Один начальник ГРУ генерал П.И.Ивашутин спасибо только и сказал, а больше ничем и не отметили. Потом уже при выводе войск вызывали меня в ЦК КПСС и предлагали продолжить работу с Ахмад Шахом, но я отказался».

Этот рассказ подполковника Анатолия Ивановича Ткачева можно расценивать по-разному. Однако факт остается фактом, что возможности для установления конструктивных отношений с Ахмад Шахом у советского командования были, но воспользовалось оно ими не в полной мере.

Пытаясь избежать полного разгрома группировки, Ахмад Шах согласился с предложением советского командования заключить договор о перемирии в Панджшере до 21 апреля 1984 года (по афганскому календарю 1 саура 1363 года). От заключения соглашения с органами государственной власти он отказался.

Масуд заверил, что не будет вести враждебную пропаганду, и обещал прекратить боевые действия против советских и правительственных войск в Панджшере. Он также обязался пресекать подобные действия со стороны мятежников других партий, не пропускать через свою зону ответственности их формирования, караваны с оружием, боеприпасами, не препятствовать возвращению местных жителей в свои кишлаки, перемещению населения в Кабул. Однако с целью контроля за перемещением жителей и предотвращения проникновения в долину сотрудников и агентов ХАД, а также других нежелательных для мятежников лиц в Панджшере моджахедами была введена пропускная система. Для получения пропуска на выезд из Панджшера каждый гражданин был обязан обратиться в штаб мятежников по месту жительства. В штабе в особую книгу записывались имя, цель и конечный пункт поездки. Эти данные указывались и в пропуске, который заверялся подписью начальника и печатью штаба. Как правило, пропуска выдавались сборщиками налогов. Пропуска в кишлаке Базарак выдавались в главном управлении — амирате. Чаще трех-четырех раз в год пропуск одному и тому же лицу обычно не выдавался. Те, кто выезжал из Панджшера чаще, за исключением водителей автомашин, попадали под подозрение, и ими начинали интересоваться органы безопасности Ахмад Шаха.

Для въезда в Панджшер пропуск не требовался, однако проводились проверки на постах в Заманкаре, Тавахе, Кабизане, Парахе, Базараке, Астане, Киджоле, Пишгоре, Хиндже, Мате, Авизрия. Самая тщательная проверка проводилась при следовании из Панджшера на постах в Парахе, Кабизане и Тавахе. Проверялось практически все — вещи, одежда и т. д. Досмотру подлежали также женщины и дети. Осмотр женщин на этих постах проводили тоже женщины.

Существовавшая пропускная система вызывала недовольство некоторых жителей, так как ограничивала свободу их передвижения. Кроме того, многие мятежники, ответственные за выдачу пропусков, нередко использовали это в корыстных целях, с целью наживы, вынуждая жителей давать им взятки. Таким образом фактически обстановка в Панджшере контролировалась моджахедами, а администрация, назначенная НДПА, была не у дел.

Для осуществления контроля за выполнением условий соглашения в долине Панджшер в кишлаке Анава снова был размещен гарнизон в составе одного батальона 345-го парашютно-десантного полка, батальона 444-го полка «Командос» афганской армии и батальона царандоя.

Вначале соглашение о перемирии обеими сторонами выполнялось в основном без нарушений. Масуд не допускал обстрелов советских и афганских гарнизонов в Панджшере. Возникшие недоразумения разрешались при периодической встрече представителей сторон. Пользуясь перемирием, Ахмад Шах в контролируемых им районах организовал строительство и восстановление мечетей, школ, медицинских учреждений, дорог и домов для жителей, лишившихся крова, оказывал помощь крестьянам семенами и удобрениями, а наиболее обездоленным завозил продовольствие.

Воспользовавшись короткой передышкой, Масуд совершил поездку по северным районам Афганистана и зимой 1984-го объединил всех полевых командиров из различных исламских партий в «Шура-йе назар» (Контрольный совет или Наблюдательный совет), который был призван координировать политическую и военную деятельность афганских моджахедов ИОА. В контролируемых им районах он установил систему выборного управления, запретил выращивание и потребление табака и ограничил производство опиума. Постепенно «Шура-йе назар» превратилась фактически в самостоятельную организацию внутри ИОА. В СССР ее стали называть Исламское общество Афганистана — Панджшера (ИОАП). Масуд всегда стремился быть самостоятельным, независимым от кого-либо. Созданием ИОАП он добился этого, хотя сам Ахмад Шах всегда подчеркивал, что ИОАП не является политической партией. Следует заметить, что к этому времени Масуд стал признанным лидером Панджшера.

В то же время, по мнению правящего режима Кармаля, в нарушение договоренностей мятежниками Ахмад Шаха велась усиленная пропаганда против НДПА и правительства в зоне контроля госвласти. Местному населению чинились препятствия при обращении в государственные органы, проводился самовольный сбор налогов. По-прежнему через зону ИОАП в другие провинции страны пропускались караваны с оружием, боеприпасами и подготовленными резервами. На факты нарушения соглашения Масуду военным командованием неоднократно указывалось как в ходе личных встреч, так и через посредников.

Корреспондент газеты «Вашингтон пост» Уильям Бранигин в октябре 1983 года писал по поводу перемирия в Панджшере: «...В Исламабаде официальный представитель советского посольства вначале отрицал, что существует какое-либо перемирие. Когда же ему сказали, что в Панджшере не ведутся боевые действия, он заявил, что это происходит потому, что партизаны не были способны продолжать войну. Он отрицал, что советские власти вели когда-либо переговоры с моджахедами, и сказал, что советская политика исключает подобные контакты...

Помощники Масуда заявляют, что прекращение огня достигнуто в устном соглашении и никогда не было закреплено в письменной форме. Однако помощники предъявили два письма от министра обороны Афганистана и шефа секретной полиции, называемой ХАД, в которых угрозы Масуду сменялись призывами к переговорам. И министерство обороны, и ХАД находятся под контролем Москвы, и, как утверждают источники сопротивления и западные дипломаты, письма не могли быть отправлены без разрешения Советов.

Масуд заявил в интервью, что Советы осуществили прямой контакт с его организацией в Панджшере, после того как он отказался иметь дело с обоими афганскими официальными лицами на почве того, что они являются “марионетками”.

Помощники Масуда сказали, что на переговорах, которые проходили в сильно разрушенной деревне около входа в долину, Советы были представлены одним офицером в штатском и переводчиком. Позднее другие офицеры Советской Армии принимали участие в переговорах, а сам Масуд участвовал в двух более поздних встречах. Помощники не назвали имен советских офицеров...

Таким образом, Масуд и его главные помощники считают перемирие большой победой. Они также дают понять, что прекращение огня было благодарением, давшим передышку, когда силы Масуда были истощены суровыми лишениями в пище, амуниции и медикаментах после суровой зимы и советских бомбардировок...

Масуд сказал, что ни он, ни Советы не начинали новых контактов с целью возобновления перемирия на новые шесть месяцев. Он заявил, что получил сообщение от своих информаторов из афганского правительства о том, что Советы готовятся предпринять новую атаку на Панджшер...

Масуд сказал, что он вновь готов к войне в Панджшере, если это необходимо: “Мы осуществим приготовления, чтобы бороться с врагом. За короткий период прекращения огня мы смогли подготовить наших бойцов...”

Советы, возможно, думали, что перемирие удержит партизан Панджшера от действий. Однако это был не тот путь, который выбрал Масуд для толкования соглашения. Соблюдая прекращение огня в Панджшере, он направил своих бойцов за пределы долины, чтобы атаковать коммунистические цели и помочь другим партизанам. Во время моего визита в долину отряды от 50 до 100 человек были направлены для организации засад против автоколонн на перевале Саланг — на западе и для атаки позиций в провинциях Бадахшан и Парван — на севере и юге.

По данным помощников Масуда, не менее 500 панджшерских партизан действуют в настоящее время за пределами долины...»

 

Начиная с 1984 года активность деятельности Масуда значительно возросла. Советскому военному командованию поступали сведения, что он уже начал нападать на афганские колонны на автотрассе Термез – Кабул и нарушать условия соглашения по ряду других пунктов. В то же время он избегал встреч с представителем советской стороны, что формировало у военного командования мнение, что вести с ним переговоры о продлении срока соглашения не имело смысла.