Генетическое патентование и управляемые рынком технологии

Микроскопический генетический материал, включая полные геномы растений и животных и некоторые генов человека, в настоящее время запатентованы, являются предметами собственности и находятся в свободной продаже. Так же как формула кока-колы или конструкция чипов «Пентиум». ДНК стала товаром.

Университет Дьюка имеет патент номер 5.508.167, выданный за получение гена болезни Альцгеймера. Университет Джонса Гопкинса запатентовал ген рака толстой кишки. Фирма «Герон» обнаружила ген клеточного бессмертия и получила на него исключительную лицензию. Компания «Миллениум фармасьютикалс» имеет патент на ген ожирения и выдала лицензию на свой патент фирме «Хоффман – Ла-Рош». Компании и университеты находят генные локусы, патентуют их, а потом предос [209] тавляют фирмам разрабатывающим терапевтические средства лицензии на свои патенты, обычно оставляя за собой право на процент от продаж. В начале 1999 года патентное бюро Соединенных Штатов выдало патенты приблизительно на 180 последовательностей ДНК растений, животных и на человеческие гены и приняло заявки еще на 7 000 патентов.

Уже обнаружены и секвенированы гены, ответственные за ожирение, эпилепсию, слепоту, высокое артериальное давление, астму, остеопороз, меланому, регуляцию роста, артрит, рак груди и яичников, сердечно-сосудистые заболевания и болезнь Паркинсона.

Специалист по биоэтике Каплан видит в ближайшем будущем управляемый рынком мир генетических технологий. «Геном будет запатентован. Генетика продвигается из университетов в промышленность. «Мон-санто» и такие предприятия, как «Доу» и «Хеке», будут владеть большим числом генов животных и растений. Различные биотехнологические и фармацевтические компании станут обладателями генов человека, да, да, все так и будет. Мы будем иметь сильную промышленность, получающую триллионы долларов от продаж патентованных и лицензированных продуктов генной инженерии генома».

«Здесь мы имеем полную аналогию с компьютерными технологиями, – говорит микробиолог Ли Силь-вер. – Она начиналась с правительственного финансирования военных операций и военных приложений, затем компьютеры переместились в частный сектор, и произошел взрыв. То же самое случится и с биологическими технологиями».

Локализация и патентование генов обещает лучшую и более эффективную в отношении цены-качества терапию и лучшие диагностические методы. Американцы тратят миллиарды долларов на предписываемые врачами лекарства, которые выписываются без учета генотипа боль [210] ного. В ближайшем будущем назначение лекарств станет похожим на точную механику.

Однако многие считают патентование (сведенное к формальному механическому процессу) жизни неприемлемым. Особенно яростно эту точку зрения отстаивает известный критик технологии Джереми Рифкин. В 1995 году Рифкин организовал публичную оппозицию патентованию трансгенных генов животных и человека, заручившись поддержкой приблизительно двухсот религиозных лидеров. «Если вы с самого рождения начинаете свой жизненный путь в обществе, где на жизнь смотрят, как на простые химикаты, которые можно запатентовать, – горячился Рифкин, – то я не вижу в этом уравнении места для богословия или внутренних ценностей. Какая роль отводится религии и богословию в мире, где вся жизнь считается человеческим изобретением?»

«Мы всегда разрешали патентовать терапевтические и диагностические средства, – считает микробиолог Ли Сильвер. – Патент на ген бесценен. Что это означает? Я думаю, что это ничего не означает. Просто мы работаем с этой информацией в рамках понятий развития диагностики и терапии. Единственное, что принесет людям деньги, это возможность найти верное применение гена: разработать диагностический тест и разработать метод лечения какого-либо заболевания».

Прагматичный специалист по биоэтике Каплан соглашается с Сильвером: «Я не очень сильно заинтересован в патентовании, потому что думаю, что этот вопрос уже исчерпан. Я знаю, что люди продолжают спорить по этому поводу, но генетика все равно станет коммерческой и частной. Предметы патентования кажутся спорными, но на самом деле здесь не о чем спорить. Я не могу сказать, что мне это нравится, но дело уже сделано».

Теологи, с которыми мы беседовали в 1999 году, озабочены не столько моральной стороной патентования генов, сколько тем, что и практическое применение, и раз [211] витие новых технологий будет оставлено на волю рынка, в особенности в таком обществе, где большинство людей согласятся с мнением Мэри Лэйк Полан, заведующей отделением гинекологии и акушерства в клинике Станфорд-ского университета. Она высказалась очень откровенно и прямо: «Если для производства и продажи генетических продуктов есть технические возможности и рынок, то кто-нибудь обязательно начнет этим заниматься».

Теолог Дональд Шрайвер смотрит в будущее: «Начиная с настоящего момента, мы должны проявлять большую осторожность в делах, которые могут оказать сильнейшее влияние на нынешнее поколение. Одна из проблем нашей экономики заключается в том, что корпорации всегда планировали свою деятельность в соответствии с квартальными и годовыми отчетами. Так как сейчас они начнут делать вещи, воздействующие на естественные системы, то эффект может проявиться через сотни лет. Очень трудно, особенно в американском обществе, оперировать такими долговременными категориями. Но я бы соблюдал осторожность по отношению к духу нового дела именно по этой причине».

Общее мнение, высказанное теологами, сводится к тому, что в этом деле требуется больше размышлений, чем может позволить себе рыночное общество. «Я хотел бы вернуться назад к исходным вопросам относительно целей, которые ставят перед собой эти фармацевтические фирмы, – говорит иезуит отец Кинан. – Насколько доллар будет диктовать направление пути, по которому они пойдут – быстрый доллар? Косметика всегда будет приносить шальные доходы. Они тратят гораздо больше времени на промоушн, нежели на размышления, но мне почему-то кажется, что будущее человечества оказалось в руках фармацевтических компаний».

Теолог Шрайвер предостерегает: «И в самом деле, сама идея доверить рынку направление применения этой технологии представляется мне весьма рискованной». [212]

Раввин Гринберг, однако, верит в наше демократическое капиталистическое общество. «Это один из парадоксов современной системы: нет сомнений, что свободный капитализм, свободный рынок так сильны, что иногда отметают в сторону моральные соображения, о которых стоит побеспокоиться. Но, знаете, в демократиях есть одна великая вещь – они способны исправлять свои ошибки. Они делают ошибки, но исправляют их. Я не вижу иного пути».

 

Теологические проблемы

Игра в господа Бога

26 марта 1997 года активисты «Гринпис» взобрались по фасаду на крышу Кельнского кафедрального собора, протестуя против генетических манипуляций на растениях и животных. Протестующие размахивали знаменами, на которых было написано: ЧЕЛОВЕК НЕ БОГ, ДОЛОЙ ГЕНЕТИЧЕСКИЕ МАНИПУЛЯЦИИ. Этот призрак нового мира со сконструированными младенцами, клубникой с морозоустойчивыми генами, взятыми от полярных рыб и бессмертными клетками, заставил журналистов «Нью-Йорк тайме» вынести в заголовок вопрос: «Не играют ли ученые в господа Бога?» Мы задали этот вопрос богословам.

«Ну, я думаю, что это одна из тех фраз, которая выражает очень глубокую озабоченность», – отвечает католический специалист по вопросам этики Дерфлингер, описывая общий страх перед тем, что мы можем переступить черту.

Ответы теологов на наш вопрос распадаются на четыре категории:

1. Да, мы играем роль господа Бога (мнение меньшинства);

2. Утверждение является преувеличением – просто мы слишком много доверяем технологии и слишком мало Господу Богу (общее мнение); [213]

3. Все идет так, как должно идти – мы заключили соглашение с Богом, чтобы стать больше похожими на Бога (иудео-христианский взгляд на положение вещей);

и

4. Это не проблема религии, это проблема политиков (практический подход, характерный для восточных религий).

Представитель первой категории Ричард Лэнд, представитель Южной баптистской церкви в высшей степени верит, что «если мы будем манипулировать с генетическим кодом, то станем разыгрывать из себя Бога. Разыгрывать Бога, – продолжает он, – очень заманчивое искушение, выпавшее на долю человечества, – это огромное искушение для людей, если его не подавить общением с самим Богом. Наша современная технология сделала это искушение необычайно сильным».

Индуисты, буддисты, мусульмане и иудеи в целом выражают то мнение, что идея о том, что ученые генетики играют роль Бога дает технологии и ученым слишком большой кредит. Индуистский ученый Рао предполагает, что «критики преувеличивают важность изобретений и недооценивают бесконечное знание Бога. Бог – это высший разум. Бог – это бесконечный разум». Раввин Гринберг говорит то же самое иными словами. «Идея игры в Бога – это сознательное преувеличение. Абсолютен только Бог»

Иудейская религия подчеркивает роль соглашения, которое человек заключил с Богом, и раввин Гринберг верит, что развитие мощных генетических технологий есть позитивное исполнение религиозных предначертаний. Он говорит о партнерстве человека с Богом и предполагает, что генетические технологии возвышают человека в глазах Господа, так как человек перестает быть младшим партнером. Раввин говорит: «Позитивный принцип остается незыблемым. Мы призваны стать более человечными. В Библии сказано, что все люди созданы по образу и подобию Божьему. Раввин Иосиф Соловейчик, один из величайших ортодоксальных мыслителей двадцатого века, [214] предположил, что «мы созданы по образу и подобию Божьему» означает, что мы богоподобны. И это заповедь для исполнения и для развития этой способности. Итак, наше развитие разума или науки есть позитивное исполнение этой заповеди». Раввин Гринберг считает, что генетические технологии, которые усиливают человеческую способность стать умнее, здоровее и сильнее, находятся в полном согласии с намерениями Бога.

Католический специалист по этике Дерфлингер, с другой стороны, указывает на политический аспект вопроса: «Я считаю, что обвинение в том, что мы играем в Господа, становится обоснованным тогда, когда одна часть человеческих существ начинает присваивать себе власть, определять, ограничивать и контролировать условия жизни для других людей, руководствуясь некой моделью того, каким должен быть лучший или хороший человек. Поэтому я думаю, что подобные обвинения небеспочвенны и отчасти истинны».

Представление об ученых, играющих в Бога, для буддистов лишено какого бы то ни было смысла. Ученый буддист Турман ставит вопрос в историческом и политическом контексте: «Видите ли, проблема западной духовности заключается в том, что ее отрицательное отношение к технологии обусловлено представлением о Боге, как об управляющей и контролирующей силе. Поскольку это так, западным духовным лидерам тяжело выработать этические нормы отношения к тому вмешательству в природу, какое стало возможным благодаря технологии. В основном они считают, что нам не следует портить природу. Но главный взгляд буддизма заключается в том, что в мире нет верховного божественного правителя, в дела которого люди не смеют вмешиваться. Озабоченность буддистов заключается в том, что, учитывая ту мощь и способность вмешиваться в естественный ход вещей, кто обладает мудростью определять, что надо делать?» [215]

В конечном итоге, можно сказать, что мысль об игре в Бога больше волнует средства массовой информации, чем самих богословов.

 

Новый смысл непорочного зачатия

Контрацептивные средства, введенные в практику в шестидесятые годы, позволили нам заниматься сексом, не имея детей. Сегодняшние репродуктивные технологии позволяют нам производить на свет детей, не занимаясь сексом. Социальное давление на родителей будет усиливаться, принуждая их «ответственно» рожать детей, прибегая к помощи высоких технологий.

Репродуктивные технологии, применяющиеся в наши дни, включают в себя пренатальное тестирование эмбриона, выбор эмбриона, выбор пола, подбор суррогатной матери, получение донорской спермы, получение донорских яйцеклеток, возможность вынашивания беременности в постменопаузе и использование спермы умершего мужчины. Новые технологии, помимо лечения бесплодия, обещают рождение здоровых детей – и как конечный результат исключение из деторождения элемента случайности – роды перестанут быть своеобразной русской рулеткой.

Выбор пола возможен уже сейчас и может стать распространенным. Генетик Эдвард Фуггер и его коллеги из института генетики и искусственного оплодотворения, центра лечения бесплодия в Ферфаксе, штат Виргиния, утверждает, что его клиника может предложить супружеской паре родить девочку с гарантией восемьдесят пять процентов. Врачи делают это, окрашивая клетки спермы (в которой присутствуют либо X, либо Y хромосомы) флуоресцентными красителями, которые связываются с ДНК. Измерение интенсивности свечения позволяет выделять сперматозоиды, содержащие хромосому X. Эта хромосома содержит на 2,8 процента ДНК больше, чем [216] хромосома Y, и поэтому светится несколько ярче. Предварительные результаты позволяют утверждать, что в 65 процентах случаев можно гарантировать рождение мальчика. Каждая попытка стоит две с половиной тысячи долларов.

Скоро секс не будет способом делать детей, и мы сможем без зазрения совести рассказывать детям пресловутую сказку об аисте. «Связь между половым актом и размножением больше не будет считаться священной, – писал микробиолог Ли Сильвер. – В конечном счете это может оказать решающее воздействие на выбор пола. Прорвав мощный психологический барьер, этот подход вымостит путь к созданию по-настоящему сконструированных детей и совершит в обществе подлинную революцию».

Сильвер живо описывает, каким образом нынешняя вспомогательная репродуктивная технология в ближайшем будущем трансформируется на основе углубления наших знаний. «Оплодотворение в пробирке – это вынос человеческого зародыша из тьмы материнского чрева на яркий дневной свет. При этом методика искусственного оплодотворения обеспечивает доступ к генетическому материалу, который скрыт в клетках. Полную силу искусственного оплодотворения мы почувствуем, когда сможем читать, изменять и добавлять генетический материал в эмбриональные клетки».

Но пока Сильвер весьма прагматично подходит к делу и полагает, что новые генетические технологии будут использоваться так же, как сегодня используется оплодотворение в пробирке – для того чтобы увеличить продолжительность жизни, улучшить здоровье ваше и ваших детей и дать преимущества вашим детям, – теологи и духовные лидеры всех вероисповеданий озабочены проблемой исключения полового акта из процесса деторождения. Утрата сексуальным актом его священного флера, дегуманизация деторождения, ликвидация дефектных эмбрионов и замещение их «совершенными» зародыша [217] ми, половой геноцид и введение неимоверных сложностей в условия существования человека – вот главные причины озабоченности богословов и духовенства.

Доктор Дэвид Фроли, основатель американского института изучения ведических наук, размышляет: «Вы пытаетесь получить рождение без праны (энергии жизненной силы). Какое же существо вы сотворите без ее участия?» Другой вопрос, который задают индуистские веды, касается природы деторождения в результате зачатия, в котором отсутствует любовь. По индуистскому вероучению, души формируются из «сознаний и энергий родителей во время совокупления».

Раввин Гринберг проводит разграничение между контрацепцией и размножением. «Контроль рождаемости возвышает достоинство человека. Но ясно, что эти технологии вызывают в воображении ужасные картины. Как можно отделить секс от деторождения? Именно это отделение вызывает наибольшее возражение и неприятие. Мы прекращаем иметь детей – вместо этого мы основываем новый мир, в котором они растут в лабораторной пробирке. Это перечеркивает все пути к религиозному поклонению».

«Генетические технологии могут создать возможность помещения индивида в общество, лишенное каких бы то ни было семейных связей, – с озабоченностью говорит исламский ученый и специалист по биоэтике Виргинского университета Абдулазиз Сахедина, чья мусульманская вера диктует, что семейные узы суть моральная основа человеческого бытия.

Религия представлена нам в понятиях человеческих отношений. Если вы исключите из рассмотрения человеческие отношения, то мы потеряем религию как таковую. Христиане, иудеи, мусульмане – все мы озабочены воспитанием чувства межличностной справедливости внутри той координаты человеческого существования, которая [218] есть измерение межличностных отношений. В нашем обществе автономное существование человеческой личности становится настолько важным предметом, что мы забываем, что в действительности индивид – это часть семьи, часть общества, часть нации. Мы интере­суемся духовным и нравственным развитием индиви­да внутри сообщества, внутри общества и внутри семьи, как элементарной ячейки общества. Так, в условиях угрожающей нам технологии, мы движемся к созданию общества, которое утрачивает смысл своего существования.

Вспомогательные репродуктивные технологии не сочетаются с пониманием божественного творения и для христианского ученого Джона Селовера: «Рождение Девой Марией младенца после непорочного зачатия – это событие, которое вызывает в нас чувство глубокой благодарности за тот принцип, который оно полагает. В нем присутствует замечательное чувство рождения. По опыту человечества мы понимаем и чувствуем, что самое тесное приближение к божественной сути Бога – отца и матери одновременно – заключает в себе самый плодотворный путь воспроизведения нами самих себя и заботы о самих себе». Он также считает, что вспомогательное репродуктивная технология рассеется «перед лицом того факта, что человек – это духовное творение, а не творение материи».

Католический специалист по этике Дерфлингер считает репродуктивные технологии дегуманизирующими: «Техника клонирования – это самая крайняя точка длинного пути развития технологии, которая во все возрастающей степени объективизировала и обезличила процесс создания человеческих существ от искусственного осеменения, оплодотворения в пробирке и генной инженерии до клонирования. В этих процессах есть нечто такое, что должно побудить исследователей – и особенно их – разглядеть, что результаты их трудов недостойны человека». [219]

Еще одно распространенное возражение против новых технологий заключается в том, что они разработаны с целью выявления эмбриональных дефектов и удаления зародышей с выявленными дефектами, не имея целью определить само заболевание и в последующем разработать методы его лечения. Такой подход вызывает озабоченность тем, что человеческие зародыши, а при расширении понятия и сами люди, становятся заменяемыми одноразовыми деталями. Здесь можно провести параллель со спорами по поводу абортов.

Теолог Шрайвер размышляет о той готовности, с какой наше общество приняло идею вспомогательных репродуктивных технологий. «Мы живем в обществе, которое почитает определенную свободу выбора, в том числе и семейного выбора. Мне кажется весьма спорным тезис о том, что не стоит даже думать о том, как ограничить и обуздать свободу семейных решений».