Глава 3. Организменная мысль

Как и вся творческая интеллигенция в целом, учёные продвигается вперёд на ощупь: в направлении паттерна. В сторону накопления заданного паттерна для координации наблюдаемых деталей, как и в сторону раскрытия нóвого паттерна, что влечёт за собой появление новых деталей. Эта направленность на синтез, омрачённая предчувствием ещё более сложных, вложенных порядков паттерна, представляется фундаментальным свойством человеческой мысли. Мы видим это в эстетике, философии, религии. Это характерно для науки. Понимание представляет собой ассимиляцию наблюдаемых во внешнем мире паттернов. По мере того как понимание прогрессирует, происходит ассимиляция новых форм паттерна и модификация ранее воспринятых паттернов, что эти новые паттерны вводят. Одно из главных противодействий этому нарастающему прониканию понимания состоит в догматической тенденции придерживаться ортодоксальных методов заданного паттерна при столкновении с новыми деталями, призывающими переупорядочить понимание. В наших концептуальных моделях, если говорить о науке в целом, отмечается упорное преобладание ньютоновской доктрины конкретных материальных объектов, обладающих свойствами тривиального расположения. Однако порядок паттерна, обнаруживаемый квантовой механикой, не основывается ни на сопромате, ни на однозначности пространственного нахождения. Противоположный конец шкалы наших концептуальных моделей – СТО. В релятивистском понимании время и 3D пространство суть проявления четырёхмерного пространства Минковского. Однако ввиду умозрительного характера космологии, мы предпочитаем оставаться в привычных рамках Евклидовой геометрии. Другой пример – принятое в науке мнение, что жизнь и сознание основываются исключительно на физико-химических процессах.

Данная методологическая “лицензия” даёт науке возможность продолжать эмпирические изыскания путём реферирования определённых наборов фактов из всей совокупности формализованных отношений, коими последние структурированы. Доколе данные предположения видятся в своём истинном свете, как набор гипотез ад хок, предназначенных характеризовать феномен – т.е., чисто как методологическое удобство – наука не сталкивается с трудностями. Философские затруднения начинаются, когда данный порядок паттерна провозглашается наукой адекватным для описания всех уровней организации. Ибо в данном случае методологические абстракции, использованные прежде для характеристики одного феномена, расширяются до набора феноменов, которые на деле могут проявить паттерны совершенно иного порядка. Как раз таким философским последствиям методологической непоследовательности науки посвящается эта глава. Мы намерены глубже рассмотреть философские проблемы, порождённые научной методологией. Наконец, мы попытаемся в порядке эксперимента предложить основы метафизики, согласующейся не только с поиском научной абстракции, но и с пониманием мира таким, как он воздействует на нас: на живые, ощущающие, сознающие организмы.

 

Альфред Норт Уайтхед пишет (Наука и современный мир, стр. 7, 1967): Каждая философия отливает оттенком некоего воображаемого секретного фона, который никогда не просвечивает явно в её цепочке рассуждений. В науке это интуитивный тезис познаваемости мира. Подразумевается, что каждое событие в чёткой манере соотносится с событием-предшественником, из чего выводятся общие принципы. Это допущение, что природа содержит раскрываемый секрет, формирует подсознательное метафизическое предубеждение, фоновое для любого исследования. Данная научная вера зародилась не в недрах науки, но есть перенятая настойчивость мыслителей Греции и схоластов касательно рационального устройства природы: унаследованная вера, что природа ведёт себя в соответствии с неумолимыми, упорядоченными законами. В греческой космологии этот взгляд обнаруживается в концепции, что всё в природе имеет тенденцию заканчиваться чётко и должным образом. В схоластической школе – это бессознательный тон веры в рациональность и постижимость Бога. Каждая деталь природы понималась подконтрольной и на своём месте. Исследования природы лишь только лишний раз подтверждали веру, держащуюся веками. Хотя присущая науке негласная философская вера выражается предшествующими традициями, был проложен путь для самостоятельного развития науки; путём перехода от теоретической созерцательности к интересу ради интереса: к природе как таковой. К наблюдению конкретных, нередуцируемых фактов. В этом смысле современная наука берёт своё начало в реакции против абстрактного рационализма схоластики. Что не демонстрируемо, что не доступно наблюдению –то было неприемлемо в качестве доказательства в научном мировоззрении. Несмотря на это, вера, что разнообразие нередуцированных и упрямых фактов гармонизируемо в рациональный интеллигибельный порядок появилась не в результате эмпирических наблюдений –это просто вера в порядок в природе.

 

Ввиду смешанных корней современной науки: её инстинктивной веры в рациональность природы вкупе с рвением наблюдать стабильные факты, интересно рассмотреть в ней роль полной и неполной индукции. Процесс наблюдения следует за выбором; чистое наблюдение имеет дело с частным набором условий, при которых случается частный феномен. Экстраполяция частного наблюдения на весь набор феноменов, отвечающих схожим условиям, есть индукция. Весь класс феноменов характеризуется на основе ограниченной выборки таковых. Таким образом, т.е. индукцией, наука приходит к формулированию общих условий, характеризующих не только исследуемый частный объект или событие, но и любое другое реальное или предполагаемое в рамках теории событие или объект, удовлетворяющие постулируемым общим условиям. Этот процесс обрамления абстрактных постулатов, не указывающий на какое-то конкретное событие или объект (следовательно, берущийся описать всé такие события) достигает своего апогея в математике. Описание числа – например, пяти – не зависит от того, иметь ли в виду пять яблок или пять минут. Оно может беспристрастно применятся в обоих случаях, безотносительно к принципиальной разнице между фруктами и минутами. Чистая математика существует в области чистой абстракции. Математика считает справедливым следующее требование разума: если любые произвольно взятые объекты как-то соотносятся, удовлетворяя этим самым каким-то чисто абстрактным условиям, то у них должны быть и иные отношения, удовлетворяющие иным чисто абстрактным условиям.

В той мере, в которой наука пытается объяснить механизм физических явлений математически выражаемыми законами, она редуцирует данные конкретных наблюдений в частных событиях до статуса чистых абстракций. Эти абстракции существовали прежде физических явлений, найденных в целях описания. Комплекс идей, окружающих периодические функции, необходимо было разработать как чисто математические теории, прежде чем они подтвердились применительно к таким физическим феноменам как колебание маятника, обращение планет и физические свойства вибрирующей струны. И чем абстрактнее становилась математика в целом, тем сильнее развивался её прикладной раздел, адресованный разнообразным конкретным феноменам. Так абстракция, характеризуемая числовыми операциями, стала доминирующим концептуальным методом, используемым для описания конкретных фактов.

В процессе индукции экстраполируют конкретные характеристики определённого прошлого; никто не экстраполирует общие законы как-то иначе, чем на основании предполагаемой рациональности природы. Введение математики в схему наделяет ожидаемые в процессе наблюдения данные определённой природой: а именно, измеряемыми величинами. В физике акцент на измеряемых элементах достиг своей полноты в ньютоновских концепциях массы и силы. Масса понималась неизменным свойством, присущим всем материальным телам в измеряемых количествах. При этом было неважно, покоится тело или движется: масса оставалась его неотъемлемым качеством с момента до момента на протяжении всего срока существования. Сила определялась как произведение массы на ускорение, и отсюда относится, главным образом, к движущимся телам. Здесь важно обратить внимание, что эти законы содержат негласную убеждённость, что материальному телу присуще само-опознание в пространстве и времени. Т.е., тело остаётся неизменным в пункте А и в пункте В. Как и в любой точке траектории. Аналогично, тело остаётся тем же самым до момента уничтожения в любой сколь угодно краткий миг. Вещество, как говорится, характеризуется свойством простого расположения: оно однозначно здесь и сейчас, вне других участков пространства и времени. Но последняя идея создаёт трудности для пошаговой индукции. В самом деле, если в расположении конфигураций материи на временнóм интервале нет внутренне присущей связи с любым другим моментом в прошлом или будущем, следует вывод, что природа в любой отдельно взятый период никак не связана с природой в другие периоды. Значит, индукция не основывается на внутренне присущих свойствах природы. Порядок природы не подтверждается простым наблюдением природы, поскольку текущая реальность не содержит ничего, что имело бы сущностную референтность с прошлым или будущим.

 

Эта доктрина простого расположения имеет дальнейшее последствие для науки в том, что она объясняет физические феномены в терминах взаимодействия материальных объектов в космосе. Научные умы семнадцатого века понимали физические явления, включая феномен живых организмов, как проявление взаимодействия материальных объектов; мир состоял из материальных тел, имеющих массу, расположение и траекторию. И эти объекты обладали этими свойствами как неотъемлемыми качествами. Но помимо них есть и другие качества. Они проявляются в процессе наблюдения феномена, но подавляются чисто физическим описанием, допускающим только массу, расположение и движение. Мы имеем в виду такие вторичные качества, как цвет или круглость, запах, фактура. Эти качества рассматривались не как присущие собственно объектам, а как возникающие в процессе восприятия и представления об объекте. Они не имели самостоятельного существования вне восприятия. Такие качества, фактически, рассматривались чисто как продукт ума:

… но и ум, понимая что-то, так же оперирует чувствами, которые, строго говоря, им же изобретены. Эти ощущения проецируются умом для облачения тел внешней природы. Таким образом, тела воспринимаются обладающими качествами, которые в реальности им не принадлежат. Эти качества порождены умом. Мы наделяем природу незаслуженными почестями, которые на деле должны бы адресовать себе: розу хвалим за аромат, соловья за песню, солнце за сияние. Буколическая поэзия выбрала ложную цель восторга излияний; куда логичней трансформировать пасторальную лирику в оду торжественных поздравлений самого себя за превосходство человеческого ума. Природа – серое явление: беззвучная, непахнущая, бесцветная. Это только бессмысленная нескончаемая суматоха вещества.

Пробуй – не пробуй это скрыть, вышеприведённая фраза отражает практический итог характерной научной философии, воцарившейся к началу восемнадцатого века (Уайтхед 1967, стр. 54)

Отделение вторичных качеств физических тел от первичных, к несчастью, породило дуализм между природой и сознанием. Природу начали отождествлять с материей и её движением. А сознание – верящее, страдающее, воспринимающее, но не взаимодействующее – полагалось существующим отдельно от внешней природы, наблюдаемой, описываемой и измеряемой. Однако, в той мере, в какой сознание присуще природе, оно является и его порождением. Сознание зиждется на живых организмах; организмы рассматриваются механистической наукой как следствие слепых взаимодействий ненаправляемой материи. Как жизнь, так и сознание становятся в рамках данного взгляда побочным продуктом случайных взаимодействий материи, происходивших в течение длительного времени. Любое видимое значение, привносимое в данный процесс, любое эволюционное продвижение, любого рода оценка или понимание цели являются просто проекцией наблюдателя. Природа, по сути, слепа, бесцельна, бессмысленна и ничего не стоит. Современная наука, основываясь на индуктивной абстракции, привела себя к следующему философскому парадоксу: объяснить видимую познаваемость природы и факт живых организмов на фоне безжизненной и лишённой сознания вселенной.

 

Предшествующий абзац продемонстрировал, что в науке некие аксиоматические априорные предположения сопровождают любую апробацию научной методологии. Таких предположений немало, далее мы указываем главные.

1) Пусть не явно выраженная, но стойкая вера в познаваемость и

рациональность природы унаследована наукой от греческой

метафизики и средневековой схоластики

 

2) Использование наукой индуктивного метода: двойное применение

принципа индукции. Как то:

- наблюдение типичных конкретных феноменов ведёт к

формулированию абстрактных, общих законов

- релевантность событий прошлого для событий настоящего и

Будущего

 

3) Материальные тела имеют простое расположение, их взаимодействие –

единственный фактор развития природы

 

4) Исходя из приведённого постулата, сознание больше не

рассматривается как каузальный фактор развития вселенной

 

5) Исходя из всего вышесказанного, природа полагается не имеющей

никакой ценности – телеология неуместна.

 

Мы перечислили гипотезы, применяемые наукой в её методологических потугах, не из критического взгляда на науку в целом. Эти гипотезы нужны для прагматического развития технологии. Не будь этих самоограничений, научный прогресс был бы немыслим. Наша критика – что указанные гипотезы не даны в явном виде. И они не рассматриваются наукой в качестве гипотез: как спорные тезисы, философские догадки. Перечисленные гипотезы используются наукой по одной причине: ей так удобно методологически. Кроме того, в большинстве случаев не делается никаких попыток философского обоснования перечислявшихся гипотез. О негласных предпосылках научного подхода никто не говорит. Философы этим не занимаются. Ввиду методов научной работы, ввиду результативности науки, науку не заботит философский взгляд на саму себя.

Прогресс науки за последние годы – говоря глобально, с начала XX века – обнажил для человеческого понимания необъятные новые области. Науке открылись существующие в природе новые порядки паттерна. Они не только оставались неоткрытыми и даже не предвиделись в предыдущие столетия: они потребовали почти полной перестройки всего научного мировоззрения. Мы имеем в виду такие открытия, как относительность, с её неевклидовой топологией; и квантовую теорию, с её идеей прерывистости материи и энергии. Но перед лицом новых порядков паттерна, объяснить которые стало главной задачей научной методологии, прочие отрасли естествознания, не связанные напрямик с указанными открытиями, продолжают нести бремя устаревших, ложных концепций в качестве неотъемлемых компонентов своей эпистемологической оснастки. Давайте рассмотрим далее одну из классических научных гипотез: идею материализма. Мы увидим, как в свете современной квантовой теории эта идея оказывается перед необходимостью пересмотра. Потом мы попробуем применить пересмотренные концепции в адрес двух камней преткновения классического материализма, коими являются организм и сознание. Тогда нам станет понятно, насколько мы приблизились к формулировке эпистемологических принципов, которые не шли бы вразрез с научными изысканиями и точнее соответствовали бы современному пониманию мира.

 

Один из подходов к квантовой теории – это предположение, что траектория электрона не есть непрерывная линия. Он проявляется дискретно в каждый последовательный момент времени:

 

будто автомобиль на трассе со средней скоростью 60 км/ч не проезжает каждый метр автострады, а появляется на минуту на каждом километровом указателе…

 

Теперь задачка философам. Это прерывистое существование в пространстве, приписываемое электронам, так не похоже на монотонное существование материальных объектов, которые мы привычно полагаем как очевидные. Электрон мистичен, как тибетские махатмы, если кто-то ещё верит в последних. Эти электроны, со своими парами протонами, в настоящее время считаются фундаментальными кирпичиками, из коих строятся материальные тела обычного опыта. Соответственно, если позволить данное объяснение, нам придётся пересмотреть все наши идеи касательно окончательности материального существования. Ибо стоит углубиться в законченные объекты – и пред вами предстанет изумляющий развал непрерывности существования с пустотами. (Уайтхед 1967, стр. 34 – 35)

 

Проблема решается, если мы наделим материю теми же колебательными свойствами, каковыми мы наделяем свет и звук. Принятие вибрационной природы материи, со своей стороны, требует радикального пересмотра идеи простого расположения. Как все помнят, материальный объект простого расположения не требует конкретного промежутка времени для проявления своей подлинной сути: объект не исчезает и не деформируется, даже если рассматривать его бесконечно малый промежуток времени. Аналогично, делить тело на части подразумевает лишь деление объёма: каждая часть остаётся в своих границах пространственно непрерывной. Заметьте, при таком взгляде на время смотрят, скорее, как на случайный фактор: оно несущественно. Течение времени не сказывается на веществе. Если же мы, по настоянию квантовой теории, примем вибрационное описание материи, то время сразу станет существенным для вещества. Подобно тому как нота в музыке должна иметь определённую длительность, так же вибрационная сущность фундаментальной единицы материи требует для полноты своего выражения определённый временной интервал, пусть даже очень малый.

 

Имеются и другие последствия: согласно квантовой теории, электрон, базовая единица материи, не есть законченный объект. Это пучок точек, где он проявляет себя в пространстве (квантование). Поначалу этот взгляд не очень вяжется с нашим повседневным опытом, в отличие от старой классической идеи тривиальной пространственной расположенности. В конце концов, мы все воспринимаем объекты вокруг себя цельными, а не прерывистыми: ни пространственно, ни во времени. Должны ли мы после этого верить, что эти по очевидности твёрдые тела – на деле вибрации? Далее мы покажем: считать плотные объекты колебательными процессами означает быть ближе базовому опыту, и этот взгляд открывает дорогу к объяснению естественной надстройки: организмов и сознания. Сразу обратим внимание на одну примечательную особенность квантовомеханического подхода: конкретность местоположения, масса и перемещаемость перестают быть первичными качествами материи. Теперь они столь же референтны синтезу восприятия, как уже известные нам второстепенные качества: окраска, текстура, шумность. Вообще, вряд ли правильно разделять качества материи на первичные и вторичные: скорее, первичных вовсе нет – материя бескачественна. Или все качества одинаково реальны, одинаково воспринимаются сознанием.

 

Исходя из квантовой теории, мысль, что материальное тело обладает формой – изолированной и зафиксированной пространственной конфигурацией – и продолжительностью – постоянно присутствуя и не пропадая – уступает идее процесса, динамического акта непрерывно разворачивающегося становления. Материальные объекты обретают характер события. Нет ничего кроме процесса. Вещь проявляется в ходе последовательного разворачивания паттерна через время. Если попытаться изолировать объект в какой-то отдельный момент времени, отделив его от последовательных стадий до и после, то теряется суть объекта: для его реализации нужна индивидуальная, неделимая эпоха. Реальность объекта определяется единством разнообразных процессов, составляющих его суть. Именно процесс разворачивания тех или иных компонентов сущности, собранный в осознаваемое единство, мы и воспринимаем как объект чувственного восприятия. Последний не есть набор компонентов: наше объединённое осознание этих разворачивающихся компонентов есть объект чувственного восприятия. Т.е., природа становится структурой разворачивающихся процессов, а пространство-время – ареной объединения этих процессов в объекты чувств. Следовательно, нелепо звучит вопрос «Менее ли реален цвет, чем, скажем, пространственное расположение?». Ведь цвет –один из ингредиентов в процессе реализации; он входит в объединённое осознание события, а вне осознания нет реализации.

 

Считая, что в природе объединяются все процессы, приходим к следующему: модальная ингрессия (реализация) события в пространстве-времени остаётся соотнесённой с событиями прошлого, настоящего и будущего. Событие уже и так – единство процессов. Но в комбинации с другими событиями: прошлого, настоящего, будущего или всеми – событие само становится одним из процессов: в новом единстве события большего порядка. Таким образом, на способ проявления любого заданного события влияют:

 

 

· предшествующие события

· события, одновременные с ним

· будущие события

 

 

Указанные три категории, в свою очередь, находятся под влиянием событий иного круга, и т.д. Объединение процессов на основе событий – чувствительно ко всем событиям, каждое такое отдельно взятое событие отражает внутри себя любое другое событие. Наше понимание события так и останется неполным, пока мы будем считать его не связанным интегрирующими событиями, скомпонованными в его единство и неповторимость. Совершенное единство события понимается только соотнесённым с полнотой процесса, т.е., вообще с природой как таковой. И подобная позиция расчищает путь для следующего вывода. Понятно, что события прошлого в неявном виде отразились в формулировке научных законов; ясно и другое: память, прямое осознание и предчувствие – едины.

 

Давайте посмотрим, может ли это определение объекта как эволюционирующего процесса пролить свет на проблему организмов. Мы помним: объект есть объединение процессов, требующее для своей реализации заданного неразрывного интервала времени: эпоху. Продолжительность эпохи у разных объектов разная, она зависит от сложности и числа процессов, слагающих их реализацию. e– или мюон требуют для реализации очень короткой эпохи, порядка пс. Эфемера вульгата – эпохи подольше, порядка 48 ч. Человек или слон живут (реализуются) 50 – 100 лет; вселенной нужна эпоха более 13 млрд. лет.

 

Суть в том, что дабы реализоваться как единая полнота процесса, каждое из этих существ должно прожить всю свою эпоху. Его подлинная самоидентичность как реализованной яви зависит от торжества всей эпохи его самораскрытия. Объект живой или неживой природы – ничтожество, будучи «остановленным» в любой ничтожный промежуток времени, из коих кроится жизнь. Существо на уровне самости только как мировая линия.

 

Таким образом, смысл жизни человека или молекулы – в единстве продолжающегося процесса. Оно инкорпорирует в своём текущем аспекте обуславливающие влияния своего прошлого и предчувствия своего будущего. В живом организме этот непосредственный опыт продолжающегося процесса отождествим с идеей организма о самом себе, с его индивидуальным самосознанием, осознанием собственной неповторимости. Он становится синонимичным его опыту динамического процесса. Дабы сделать мысль понятней, посмотрим, с чем «я» живого организма не отождествляется. «Я» не отождествляется с материальными компонентами тела, приходящими и уходящими ввиду постоянного обмена веществ:

 

… молекулы, из которых формируется организм в данный миг, являются для нанонаблюдателя лишь временным мимолётным содержимым. Их совместная материальная самоидентичность не совпадает с идентичностью целого, через которое они проходят транзитом. Организм как целое самоотождествляется на основании непрекращающегося транзита чужеродной материи через его пространственную систему, живую форму. Последняя всегда материально иная, но всегда та же как форма и как осознание, базируясь на материальном непостоянстве. Однажды надорганизация действительно отождествляется с идентичностью своего молекулярного содержимого. Когда любые два её временны́х среза становятся, говоря об их индивидуальном содержимом, идентичными друг другу и слоям между. Если такое происходит, организм прекращает жить, он умирает … (Г. Йонас 1966, страницы 75 и 76)

 

Т.е., мы видим: самоидентичность организма не только выдерживает полную замену клеток, но даже зависит от этого притока-оттока молекул. Это то, что имелось в виду под словами, что «я» объекта производно от его ощущения себя как процесса. Самоосознанность объекта завязана не на материальной, а на событийной структуре. Событийная структура – тот самый процесс – есть устойчивость и развитие телесной формы на фоне непрекращающегося потока частиц материи. Ведь в случае живых организмов форма не задаётся и не определяется в границах материальным субстратом:

 

… с точки зрения динамической индивидуальности живой формы, видимое означает обратное: постоянно меняющееся материальное содержимое суть состояния стойкой осознанности. При этом сложность потока отмечает сферу эффективного единства. Не то что бы живая форма – это область транзита материи. Скорее, материальное содержимое в его перетекании – это фазы транзита самовозобновляющейся формы. (Йонас 1966, с. 80)

 

Таким обр., самость организма идентифицируема с динамической стойкостью формы – с процессом.

 

Можно видеть: организмы имеют внешнюю направленность на два трансцендентных горизонта: на горизонт внешнего мира, источник материала для поддержания формы, и на горизонт будущего, в каковой всегда упираются, являя собой непрерывный процесс становления. Но жизнь характеризуется и внутренним горизонтом: самоинтегрирующейся идентичностью целого, стремящегося охватить переток вечно неуловимых субстратов. Невозможно задать границы внутреннего горизонта посредством одних внешних характеристик: он должен проявиться из нашего собственного непосредственного опыта органического способа существования. Но это единственный путь, каким можно объяснить интегративное самоподдержание метаболизирующего организма. Манера жизни небиологических существ объясняема внешними отношениями, но устойчивое самоосознание требует формы процесса, выходящего за пределы чисто внешних отношений.

 

Таким обр., самоинтегративная устойчивость особой формы процесса – т.е., организм – обладает внутренним горизонтом, характеризующимся специфическим качеством: сознанием. И любая точка зрения на организменный процесс, претендующая на полноту, должна принять во внимание сознание как фактор, вторгающийся в процесс. Отсюда, коль скоро сознание – составляющая формирующего организм тотального процесса, возможно ли объяснение факта организмов без упоминания роли сознания? Перифраз: участвует ли сознание в организме как деятельная компонента, или оно бездеятельный побочный продукт физических взаимодействий? Можно видеть: так как состояния сознания действительно входят в тотальный план организма, следует вывод, что оно воздействует на каждый зависимый компонент процесса: вплоть до самого мельчайшего, как электроны:

«Итак, электрон внутри живого организма –это не тот электрон, который летает в воздухе: в силу организменного плана. Электрон слепо движется внутри или снаружи тела, но «слепота» электрона в теле человека специфична. Т.е., электрон в теле движется исходя из генерального плана тела, включающего и психику в том числе» (Уайтхед 1967, с. 79)

 

Итак, мы рассмотрели некоторые методологические предположения науки и нашли, особенно в части классической идеи вещества, что многие из них имеют ограниченную применимость. Идея, что материальные объекты имеют простое расположение и бесконечно делимы во времени, по-видимому, соответствует (некоторым) аспектам нашего повседневного опыта. Но она оборачивается абстракцией при наблюдении мельчайших уровней субмолекулярной организации. Мы нашли, что подход к материальным объектам как к вибрационным эпохальным процессам находится в большем согласовании с квантовой механикой; эта модель, кроме того, открывает путь к объяснению организмов и сознания.

 

Мы подошли к моменту, когда можем предложить новую формулировку метафизического базиса науки. Первое предложение: окончательной единицей естественного хода вещей считается событие. Второе: в анализе компонентов события, наука должна опираться, скорее, на первичные организмы, чем на материальные элементы. Поскольку в природе, фактически, ничто не проявляет классических атрибутов материи; природа есть процесс процессов и процессов внутри процессов. Следовательно, анализ природы должен представлять собой анализ совокупных процессов в первичных процессах. Биология занимается более масштабными процессами: организмами. Физика рассматривает процессы помельче, которые напоминают организмы: в том, что соотносятся с прошлым, настоящим и будущим. У первичных организмов мы наблюдаем эту соотнесённость как фактор внешних проявлений; в нас самих это элемент психологического поля осознанности. Но если мы, ощутив себя как процесс, продолжаем далее ощущать свою сущностную связь с другими процессами иных пространств и времён, можем ли мы после этого отрицать этот внутренний опыт у прочих, примитивных организмов? Не является ли более конструктивным признать, в каком-то смысле, что примитивная форма жизни, будучи динамическим процессом, сознаёт или ощущает себя как процесс? И пропорционально степени осознания, обретает тем самым внутренний горизонт? Конечно, этот вопрос неразрешим наукой, фокусирующейся, как она это делает, исключительно на внешних аспектах процесса. И всё же к тому есть основания: ввести как постулат наличие элемента сознания –внутреннего горизонта –как неотъемлемого качества, присущего даже самому простейшему и примитивному организму. Этот постулат предусматривает возврат смысла и телеологии в природу. Ясно, что здравый смысл заставляет думать, что природа содержит в себе некий замысел, что она имеет большое значение. Природа, как представляется, эволюционируют от простого к сложному, от примитивного к продвинутому, от менее сознающего к более сознательному. В самом деле, природа видится целенаправленной. Цель ведёт её в неком направлении. Однако учёные по-прежнему настаивают, что природа бесцельна, бессмысленна и не имеет никакого значения. Они поступают так, попирая все свидетельства, обоснования и интуицию. Но если допустить, что сознание присуще даже самому примитивному организму, вся эта космическая сложность неожиданно приобретёт добавочный смысл. Грандиозность и величие сменят безысходную тщетность и абсурдность всего, которыми слепая вселенная нас встречает.