О периодизации истории стран Европы и Америки

Новая и новейшая история 1996, №1, С.88-91

Журнал «Новая и новейшая история» опубликовал в № 4 за 1993 г. нашу статью о периодизации истории стран Европы и Америки. Статья вызвала интерес, и в 1994 (№ 3, 4—5) и в 1995 г. (№ 1) печатались отклики на нее ученых, преподавателей вузов и даже целого коллектива — кафедры всеобщей истории Псковского педагогического института.

Мы благодарим всех выступивших и хотим ответить на их основные замечания и предложения. Напомним, в нашей статье предлагалось отказаться от ставшей уже привычной периодизации новой и новейшей истории, схема которой была дана И. В. Сталиным еще в 1934 г. Эта схема, на наш взгляд, неверна методологически и противоречит фактам истории. В ее основе лежал догмати­зированный, выхолощенный и усеченный формационный подход. Она устраняла из истории ее «человеческую сторону» и делала упор на жестко обозначенную смену формационных ступеней в ходе революций. Вызвало возражения и деление новой истории на два периода — до и после 1870—1871 гг.,— из которых второй объявлялся периодом загнивания и упадка капитализма. Факты показывали, что весь XIX в. капитализм, преодолевая кризисы и потрясения, поднимался и рос. За этот век «созрела» стадия промышленного капитализма свободной конкуренции и появились элементы другой, еще более высокой, высшей стадии капитализма — монополистической, или империализма. Последний утвердился и полностью развился в конце XIX в., но тогда снимается деление на два периода — или необходима новая аргументация этого деления — и теряют свое значение исто­рического рубежа франко-прусская война и Парижская коммуна 1871 г., избранные Сталиным на роль водораздела, хотя собственное историческое значение этих двух событий, разумеется, сохраняется.

Третий период новой истории — новейшая история — лучше, по нашему мне­нию, называть современной историей, или историей XX в. Его граница не календарный 1901 г., но два великих события, связанные между собой,— первая мировая война и Октябрьская революция в России., По своему содержанию, итогам и последствиям это эпохальные события. Они наложили отпечаток на все развитие XX в., вплоть до наших дней. Их нельзя разделить, они как бы срослись, «слились» в одно русло.

Мы предлагали к рассмотрению идею о своеобразных пограничных, или буферных, зонах, в рамках которых происходило смыкание периодов (даже при четко означенных событиями и датами их границах). Мы исходили из того, что не может быть резкого — «за ночь» — отсечения периодов друг от друга, что существовали переходные этапы, на которых как бы подводился итог одного и закреплялось начало последующего периода. Например, 1789—1815 или 1914— 1923 гг.

В итоге мы решились предложить такую схему периодизации: ранняя новая история — XVII (или XVI)—XVIII вв.; новая история, или история XIX в., и современная, или история XX в. При этом не скрывалось, что в основе нашей схемы лежит формационный подход, которому мы пытались придать более точное выражение с учетом данных науки нашего времени. Принимая многофакторность как подход к пониманию истории, полагаем, что факторы эти не равнозначны по своей роли и среди них существуют те, которые составляют внутреннюю двигательную силу исторического процесса и побуждают к действию остальные, вторичные по своему характеру факторы. Часть наших соображений не вызвала возражений критики, но по ряду вопросов возник оживленный и неоднозначный обмен мнениями.

Первый из них — это вопрос о критериях периодизации. Ряд авторов и среди них академик Н. Н. Болховитинов либо полностью отвергали формационный подход, либо частично признавали, что у «марксистской парадигмы — простая и четкая формационная периодизация» и пока никто не предложил иной «сколь­ко-нибудь стройной и логичной схемы». Но канонизация в советской науке основных положений марксизма, догматизация и выхолащивание формационного подхода, пренебрежение к человеческому фактору в ходе истории толкают многих ученых к поиску иного подхода, иных критериев периодизации и общей оценки исторического процесса. Отсюда рождаются предложения о таких двигателях истории, как «формы мышления», «духовно-культурные начала», «развитие мировоззрения и научной революции», техники и технологии, или столь широкие явления, как гуманизм, реформация и даже жизнь «западной цивилизации». Особенно часто называют географические открытия. С этим связана острая критика, несколько неожиданная для ставшего уже традиционным для нас от­несения начала новой истории к Английской революции XVII в. Не являясь специалистами по ранней новой истории, мы, признаемся, не задумывались над этим выбором. Между тем наши критики почти единодушно его отвергли, как и вообще не приняли революции в качестве границ периодов. Лишь М. М. Дробинский предложил заменить революцию Английскую на Нидерландскую конца XVI — начала XVII в. Остальные требуют перенести начало новой истории к XVI и даже XV в., датируя его 1492 г. — открытием Колумбом Америки. Среди их аргументов есть такие: надо следовать «мировым стандартам», делать «как во всем мире», хотя примеры Коперника или Лютера показывают, что принятое «во всем мире» не обязательно должно быть всегда верным.

Вопрос о значении и роли Английской революции как рубежа не нов. Мы не настаиваем на сохранении ее в качестве рубежа. Но надо внимательно рассмотреть предлагаемые варианты. Например, конец XV в., 1492 г., открытие Колумбом Америки. Действительное осознание значения «встречи Запада и Востока», практическое освоение открытых земель произошли значительно позже, по сути дела, в XVII в. И что же изменило открытие Америки? Расширило горизонты европейцев. А далее? Как глубоки и масштабны были сдвиги, вызванные этим открытием? А может быть, сами открытия стали отражением других, более масштабных и глубоких, но внешне менее заметных перемен? Конечно, гуманизм и реформация — явления большого исторического значения, но оба они — из сферы духовной, развитие которой само определяется на «нижних этажах» общества. Нельзя же считать, что Лютер или Кальвин вызвали сдвиги в соци­ально-экономической и политических сферах. Ведь на деле имело место обратное: перемены в экономике, социальной сфере вывели вперед общественный слой, который нуждался в иной религии, чем католицизм. И гуманизм, и реформация появились как отражение или идеологически-духовное выражение более глубоких и фундаментальных процессов в обществе, т. е. были производными, вторичными. Разумеется, встает вопрос и о зрелости капитализма. Вряд ли можно утверждать, что «капиталистический уклад преобладал» в XVI, а тем более в XV в. Он в это время только складывался.

Можно спорить и о значении Нидерландской революции, имея в виду некоторую узость ее влияния, провинциальность и большую роль религиозного мировоззрения. Эта революция, как мы можем судить, не оставила после победы ни буржуазных структур, близких к современным, ни политической идеологии. Повторим: обо всем этом можно спорить, а не отвергать с порога положение только лишь из-за его «марксистского» или «директивного» происхождения.

Ряд участников обсуждения выдвинул критические соображения в связи с Октябрьской революцией и ее последствиями. Отвергалось значение Октября как водораздела эпох, оспаривались «исторические заслуги» социализма и СССР, а также существование особой социалистической цивилизации. События последних лет представлялись как доказательство того, что не существовали у нас ни новая формация, ни тем более новая цивилизация, ибо «социалистический эксперимент» провалился. То общество, которое называли социализмом,— хотя речь могла идти, по нашему мнению, только лишь об основах социализма, — действительно потерпело крах вместе с СССР. Но нельзя, как справедливо заметил Болховитинов, вычеркнуть из истории и Октябрьскую революцию, и рожденные ею общество и государство. Доказывать их «заслуги» вряд ли необходимо. Только что человечество отметило 50-летие Победы антигитлеровской коалиции, выдающееся место в которой принадлежало СССР. Это — факт, факт неоспоримый, хотя кое-кто и с ним «воюет». Несовершенство нашего строя общеизвестно, однако он в конкретно-исторических труднейших условиях темной, отсталой страны решал задачу развития человека, и в первую очередь трудящегося человека. Октябрьская революция впервые сделала большинство населения бывшей империи реальными гражданами. Ведь бесспорно, что в двух гигантских войнах это большинство защищало и защитило новую власть. И, разумеется, Октябрьская революция отграничила, открыла новый, пусть и кратковременный, период стро­ительства нового в истории человечества общества и одновременно период его сосуществования со старым миром. Для нас несомненны попытки—в целом успешные — создать социалистическую цивилизацию, восприняв достижения ми­ровой, в том числе, западной цивилизации. Мы представляем цивилизацию как всю совокупность материальной и духовной культуры данного общества или всего человечества как в целом, так и в разделенном на временные и региональные потоки. С этой точки зрения советская социалистическая цивилизация состоялась: от ликбеза до Университета дружбы народов, от сельских домов культуры до Ансамбля народного танца Игоря Моисеева. За 70 лет культура как важнейшая часть — а для ряда ученых просто синоним цивилизации — достигла в СССР больших высот и сама внесла вклад в мировую сокровищницу. Всем миром признаны имена Королева и Ландау, Пластова и Глазунова, Шостаковича и Прокофьева, Мухиной и Щусева, Шолохова и Айтматова. Советской социали­стической цивилизации присущи были интернационализм, глубокая народность, гуманизм, демократичность. Конечно, она знала и теневые, более того, страшные стороны. Но то же можно сказать и о западной буржуазной цивилизации: в конце концов, в ее недрах родился фашизм. Кратковременность существования новой цивилизации в СССР и в общем русле мирового цивилизационного развития не может быть аргументом против нее, ибо не срок существования, но плоды и итоги определяют конечную оценку. Советская социалистическая цивилизация была неотъемлемой частью мировой. Они взаимообогащались и взаимодействовали точно так же, как, скажем, цивилизация средневековой Испании с цивилизацией Северной Африки или цивилизация островной буржуазной Англии XVII—XVIII вв. с феодально-католической цивилизацией континента Европы. Не видим оснований вычеркивать из истории мировой цивилизации 70 лет советской социалистической цивилизации.

В заключение мы хотим поблагодарить редакцию журнала за организацию обсуждения нашей статьи. Мы еще раз искренне благодарим всех, кто принял участие в этом обсуждении, высказав много интересных, ярких и оригинальных суждений. …Хотелось бы закончить наше выступление словами одного из участников дискуссии, В. И. Гарбузова: «Рано или поздно отечественным исто­рикам придется определяться относительно хронологических рамок истории нового и новейшего времени». И чем раньше это будет сделано, тем лучше будет для нашей исторической науки.