Сколько стоит утро с Хабенским

Репортаж №1

Ду ю спик инглиш?

Полагаю, мои читатели владеют английским языком на уровне, достаточном для светской беседы. А могут ли на языке Шекспира поговорить об искусстве, например, Ваши мамы или бабушки? Сегодня в творческом кластере «АРТМУЗА» мы увидим, как преодолеваются языковые барьеры и пополняется словарный запас тех, кто уже может без затруднений объяснить, почему не согласен платить 5000 рублей за то, чтобы посмотреть на ананас.

На Васильевском острове моросит, а дома на 13 линии уже чем-то напоминают провинцию: время безжалостно уничтожило былую яркость и свежесть, дерево тут и там стоит горбом. Один из домов совершенно кудрявый – краска облупилась везде, где могла, но почему-то ветра и осадки не смогли разъединить ее со стеной. Вот он и стоит – как будто покрытый вьющимся пухом.

В «АРТМУЗЕ» тихо, на первом этаже никого, только грузный охранник разгадывает нехитрый кроссворд. На стенах, как и полагается, картины, кое-где стоят смущенные статуи, которые некогда рассматривать, когда опаздываешь. Вверх по лестнице – длинный коридор, тут уже начинают появляться люди. Пара средних лет стоит как-то нарочито криво, они хихикают и обнимаются. Сначала удивляешься, а потом замечаешь, что эти весельчаки копируют цветную абстракцию, на которую смотрят. Женщина в костюме и мужчина в рубашке и джинсах что-то обсуждают в коридоре, не глядя на окружающее их искусство, должно быть, сотрудники кластера.

Сейчас искусство – это не только картины, поэтому на втором этаже уютно расположился крошечный бар «Пешка», где и проходит собрание ENGLISH&COFFEE CLUB. Десять человек сидят на стульях и креслицах, звучит не совсем уверенный английский. На двух сдвинутых круглых столиках стоят чашки с капучино и латте, позже к ним присоединятся два запотевших стакана с водой. Рядом экранами вниз лежат телефоны – непременные атрибуты современной коммуникации, продолжение рук современного человека, на 1,5 часа от них отвалившееся, чтобы потом снова прирасти – так естественно и так просто.

Сегодня у маленького клуба вторая встреча, а тема под стать месту – современное искусство, или modern art. Darya – тьютор и модератор беседы, она здесь задает вопросы, помогает вспомнить, как по-английски будет «архитектура», и направляет новичков в бескрайнем и волнующемся море грамматических конструкций.

- Я сама не преподаватель английского, мой уровень, как видите, тоже не идеален, - рассказывает наша молодая и обаятельная «учительница». – Так что я тоже учусь вместе с вами.

- Я училась во Франции, параллельно закончила университет в Санкт-Петербурге, - рассказывает о себе Tanya, хрупкая девушка в очках, свободных джинсах и серой рубашке. Она говорит медленно, отчаянно пытаясь вспомнить нужную лексику и не перепутать времена. – Я переводчик с французского языка, им я владею свободно. А английский нужен мне для работы, поэтому где-то полгода назад я начала его учить.

После моего короткого рассказа о себе Darya спрашивает, нравится ли мне английский язык. Взахлеб восхищаюсь, отмечая, что считаю его более красивым, чем тот же всеми любимый французский. Tanya, отошедшая за кофе, резко отворачивается от барной стойки, грустно и с возмущением смотрит на меня, а все заливаются смехом. Опасно, опасно.

В небольшой группе сразу становится понятно, кто владеет языком уверенно, а кто только начинает учить. Странным образом всего один человек выделился в группу «среднячков» - Larisa, женщина средних лет. Ответ на вопрос «Как вы относитесь к современному искусству?» у нее подготовлен, сначала она пытается рассказывать сама, но потом сдается и начинает читать то, что записала дома в блокнот. Когда ее монолог затрагивает Берлин, подключается Natalie – она из негласной группы «сильных», причем, пожалуй, является их лидером. Natalie восхищается архитектурой, а Larisa тут же подхватывает – медленно, с запинками, но вполне грамотно и даже уверенно ведет диалог.

Все до одного находят современное искусство неоднозначным, а посему Darya просит каждого назвать английский синоним слову «странный», берет в руки маркер и начинает записывать за нами на доске. Появляется десяток новых слов: от банальных strange и unusual до несколько более продвинутых bizarre и extraordinary. «Новички» усердно записывают в блокноты, «продвинутые» сидят, гордо и степенно поджидая своих младших не по возрасту товарищей.

Кофе стынет, а Natalie рассказывает известную шутку, гуляющую по Интернету:

- На выставку современного искусства пришел парень, поставил на стол ананас и ушел, - начинает девушка, поправляя очки. – Через некоторое время сотрудники музея решили, что это – один из экспонатов, и накрыли его стеклом.

- А стали бы вы платить 5000 рублей за выставку, на которой представлен ананас? – спрашивает Darya у Alex – единственного в нашем цветнике представителя сильного пола.

- Не думаю, - смеется парень. – Я такое искусство могу сам сделать. И значительно дешевле.

Представляем себя именитыми богемными художниками XXI века, творцами Нового искусства – мы «родили» все тот же ананас и теперь размышляем, как заставить людей платить по 5000 рублей за вход на выставку с единственным экстравагантным экспонатом.

- Важен не ананас, важна история ананаса, - убеждает нас Natalie. – Этот ананас, например, был в космосе!

- А после выставки, - продолжает развивать коммерческий проект Alex, - можно этот ананас съесть! То есть люди покупают возможность посмотреть на ананас из космоса, а потом съесть кусочек!

- А искусство ли это, в таком случае? – робко вставляет Tanya.

На столе появляются новые чашки, а разговор не утихает. Darya нашла чудесную тему для обсуждения на следующей встрече – музыка.

- Музыку ведь все любят, правда? – улыбается она. – Не знаю никого, кто бы ее не любил. Это замечательно, вот о чем тогда в следующий раз поговорим!

Обнаруживается, что время у нас вышло, а обсудить мы успели лишь отношение к modern art, пресловутый pineapple и architecture. Все радушно прощаются «до следующего раза», а Alex приглашает дам в бар неподалеку. Сама я вежливо отказываюсь – время позднее, а предстоящая дорога в Петергоф и предыдущая бессонная ночь усердно намекают на то, что поехать домой было бы разумнее. На этот раз, увы, без меня.

До метро идем все вместе, дальше я улетаю домой, а у шумной компании – продолжение вечера. Разговорились с Sasha. У девушки на голове – простая серая шапка, под которой спрятались неизвестного цвета волосы, на теле – серое пончо с hand-made брошкой-котиком.

- Я училась в Герцена на английском переводе, в прошлом году поступала. Но мне не нравилось, бросила, теперь работаю. В этом или следующем году буду перепоступать. Может быть, на журфак…

Платонов, Пастернак, Маяковский и Набоков сменяют друг друга в оживленной беседе: сошлись два гуманитария. Alex с дамами болтают о чем-то своем, а мы бросаемся друг в друга фактами, цитатами и, конечно, мнениями.

- Не люблю я эти нагромождения слов, эти дичайшие многоуровневые метафоры! – возмущается Sasha. - Мне всегда стихи нравятся какой-то простотой, изяществом этой простоты! Вот у Маяковского мне мало что нравится… Разве что это люблю: «Ведь если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно?»

«Василеостровская», пора прощаться, Sasha обнимает меня напоследок.

- До встречи!

There are so many wonderful people in our world!

 

 

Репортаж №2

Репортаж №3

 

Дорожки

Мы привыкли считать наркоманов маргиналами, которые прячутся от дневного света словно вампиры и живут «в подвалах». Но это слишком узкое представление о «зависимых». У людей, употребляющих наркотики нет чёрных кругов под глазами и исколотых вен. Они обычные горожане, имеющие свои амбиции и насыщенную жизнь. Наш корреспондент провёл один уикенд в компании молодых людей, которые не отказывают себе в возможности принять что-нибудь запрещённое.

Лёва сидит на стуле и заламывает руки, словно он страдает от эпилепсии. Пальцы как пластилин беззвучно гнутся и скручиваются. С лица не сходит улыбка, а щербинка между зубов делает молодому человеку услугу, добавляя очарования. В комнату входит Крепов, он ещё не успел снять полицейскую форму. Из кармана он достаёт пакетик с белым порошком. Кредитной картой на стеклянном столе чертятся дорожки. Громкий длинный вдох носом. Ещё раз. Руки Лёвы обретают покой. В чёрных глазах блестит радость: шалость удалась.

«Я знаю, что не бывает лёгких наркотиков, и как всё это плохо. Но я также знаю, что если мне предложат, то я не смогу отказаться. Н-е-е-т, не зависимость. Просто ощущения, в которых прибываешь после наркотиков, никогда не повторялись со мной в реальной жизни», – так говорит девушка Лёвы, потягивая тонкий ментоловый Vogue. Лера учится в престижном ВУЗе и каждый день тратит не меньше часа, чтобы добраться до работы. Завтра она обязательно должна заехать к родителям, потому что давно обещала подстричь папу. Как маленькая птичка, она быстро и чересчур эмоционально рассказывает о походе к косметологу и о том, как удачно мастер перепутал краску для бровей. Пепельный ей идёт куда больше, чем пшеничный.

Лёва и Лера уже год снимают квартиру. Прошлым летом они съездили в Болгарию. Да и в целом уже задумываются о серьёзной семейной жизни.

Лёва старше Леры на 5 лет. До их встречи девушка проводила всё своё время со школьными друзьями. Но сейчас встречи стали реже. «Наши интересы сильно расходятся. Мне больше не нравится проводить выходные дома, просматривая советские фильмы, болтать о девичьем и смеяться над какими-то глупостями под влиянием бокала вина». Лера, конечно, любит своих бывших одноклассниц, и редкие встречи остаются долгожданными. Просто девочки «не в теме».

К семи часам вечера в таунхазе на Крестовском острове собирается компания Лёвы. У дома стоят не только «мерсы СLS класса», но и синий Renault Logan, белая битая с правого бока мазда тройка. Как и полагается на вписках, гости приносят с собой алкоголь, не удобно же с пустыми руками: вино, виски, мартини, водка. Лёва со своей девушкой тоже вносят посильный вклад. По пути на вечеринку они торопятся в алкомаркет до десяти вечера, а там внимательно как настоящие ценители выбирают минут 15 под руководством сомелье виски. Вместе с ними на вписку отправляется шотландский солодовый.

При входе в квартиру, обустроенную в стиле модерн молодые люди снимают уличную обувь и надевают белые тапочки, которые обычно туристы забирают с собой как сувенир после пребывания в отеле. Вечеринка идёт по стандартному сценарию. Молодые люди выпивают коктейли. То и дело слышится:

– Я на прошлой неделе тестировал новую резину. 200 километров по окружной идёт ровно.

– Ну тогда продемонстрируешь мне в среду на плотине, - голос продолжает смеясь, - господин гонщик.

По мере опьянения плейлист меняется от модных французских ремиксов и качественного американского репа до русских шлягеров или, чего хуже, до творений Black Star Mafia. Русская душа требует песен вслух. На подобное самовыражение сбегаются соседи: звонят в дверь, ругаются. Полицию обычно не вызывают, поэтому кутёж продолжается.

Веселье длится меньше ожидаемого. Скука повисает над таунхаусом. На крышу выходили уже десятки раз. Делать нечего. Ещё двадцать минут. Все ждут Крепова, потому что он обещал привезти кокаин. Есть, конечно, кислота, но это совсем не то. Если план сорвётся, придётся самим ехать на Чернышевскую. Рабочая неделя выдалась непростой – ехать, даже на такси, будет лень. Скука подпитывается надеждой.

Повесы разбредаются по комнатам, балконам. Кто-то курит, кто-то ведёт душевные разговоры. Впрочем, сегодня идёт одно в придачу другому.

– Ты если попробуешь кокс, у тебя мозг «взорвётся» от активности, умная слишком, - смеясь, говорит Лёва.

– Как-нибудь может и соберусь. А тебя можно поздравить с получением диплома?

– С его покупкой. Есть высшее образование, есть работа, машина. Но хочется стать рыбой покрупнее, понимаешь? Вообще скучно.

– Тебе разве не весело сегодня?

– Сегодня так же, как и на прошлых и позапрошлых выходных. Ничего нового.

Наш разговор прерывают овации из прихожей. Крепов принёс большой улов. Вечеринка оживает. До того, как ново пришедший входит в комнату, окна которой выходят на соседний дом, типично красивый для Крестовского острова, мы продолжаем бессмысленный философский разговор, крутящийся вокруг банальных и никому не нужных вопросах о жизни.

В соседей комнате девочки запивают водой таблетки. Нет, у них не болит голова. Да и вообще такие таблетки не достанешь по рецепту. Это ЛСД – быстрый способ попасть в другое измерение. Минуты две и начинается действие. Просто космос. Им хочется близости, ласковых слов. Они идут к своим молодым людям. Две комнаты закрываются на внутренний замок.

Артуру, молодому парню скандинавской внешности, становится плохо. Уже 4 день он «трипует»: S-ка, M-ка. Кокаин, видимо, был лишним. Ему страшно, плохо, одиноко. В таком состоянии физические страдания не страшны. Их можно преодолеть. Невозможно перенести чувство, копающее до запасов ключевой воды души. Сложно понять, чего ты хочешь. В целом мире один, маленький, раздавленный. В унисон мыслям вступает физическое изнеможение. Лера довольно быстро приходит в себя и сидит рядом с Артуром. Говорит ему, что всё хорошо, что он не один. Так продолжается до того момента, пока беловолосый и белокожий парень не засыпает в умиротворении. Редко, но такое случается. Ничего смертельного и нового. Просто океан мыслей внутри.

Теперь те, кто нюхали, глотают таблетки, вторые делают наоборот. Музыка меняется. Трэп вперемешку с индийскими мотивами погружают в транс. Тучи сгущаются. Молодые люди ложатся в одну большую кучу на полу и трогают друг друга. Смеются. «Мы будем вечно молодые». Песня Alphaville, наверное, всегда будет восприниматься новыми поколениями как гимн юности.

Уже 5 утра. Нужно ложится спать. Завтра Лёве ехать на работу, всё-таки будущее благополучие в его собственных руках. Ложе находит каждый там, где может. На диване, на полу, в кресле, в ванной. Кто-то ещё вечером оставил за собой спальные комнаты и почивает на кровати с ортопедическим матрасом.

В 8 утра начинают дотошно трезвонить будильники. Начинается рабочая неделя. Лёва и Лера едят огурцы, говорят, это помогает восполнить запасы жидкости в организме. В 9 утра таунхаус закрывается на ключ. «На следующих выходных попробуем что-нибудь из Востока». Все разъезжаются по делам: на учёбу или работу. Обычная жизнь молодых людей закручивается снова.

 

 

Репортаж №4

 

Репортаж №5

 

Уходим в леса

Рано или поздно в жизни наступает момент, когда ты понимаешь, что срочно обязан рвануть автостопом в леса Екатеринбурга на какой-то музыкальный фестиваль. Прямо завтра. С палаткой, спальником, двумя друзьями и полупустым рюкзаком – все по классике из книг Керуака.

В том, что это может оказаться не такой уж плохой идеей, на собственном опыте убедилась корреспондент «Первой линии». По крайней мере, она жива, чтобы об этом рассказать – а это уже шах и мат всем тем, кто ее убеждал, что автостоп в России ведет к неминуемой смерти.

Проходит десять минут, и я устаю держать руку на весу. В голове робко начинает биться паникерская мысль о том, что если нас никто сейчас не подберет, то это будет великое позорное пятно на еще не существующей карьере автостопщика. Путешествие завершится, не начавшись - какой бесславный конец!

Конечно, автостопщики могут стоять в ожидании чуда и пятнадцать, и двадцать, и пятьдесят минут, но это слабое утешение, когда провожаешь машины взглядом сам. От нашей Тюмени до Екатеринбурга всего 330 километров – на машине это около четырех часов. Но автостоп занимает куда больше времени, чем простая поездка, так что мы решаем выйти еще в шесть утра, чтобы точно успеть на фестиваль к шести вечера – сначала доехать на автобусе до деревни Зубарево, а уже там дойти до трассы. Любые возможные промедления пугают.

Так что, когда по прошествии десяти минут какой-то водитель наконец останавливается, я готова благодарить всех богов. Радость автостопщика, который замечает, что машина вот-вот начнет тормозить – какой-то совершенно особый вид радости, сравнимый, разве что, с выигрышем в лотерею или с удачно вытянутым билетом на экзамене – невероятная удача или карма, выражение благосклонности Вселенной в чистом виде. Все втроем радостно бежим к машине.

Водитель оказывается молодым человеком лет двадцати пяти с открытым и по-хорошему простым лицом. Говорит, что сам был автостопщиком, поэтому теперь всегда из солидарности подбирает таких как мы. Едет не в Екатеринбург, но обещает, что километров на сто подбросит. И встревоженно добавляет:

- Только молоком воняет, но это ничего, да?

Уверяем его, что, разумеется, ничего: какое тут молоко, нас наконец-то подобрали! Запах, впрочем, действительно есть – молочными бутылками заставлен весь багажник. Когда мужчина представляется Сергеем и предлагает из пакетика конфеты, не только не отказываемся, но и просим две: некоторые люди настолько лучатся добром, что им невозможно не доверять.

Сергей оказывается фермером, какое-то время жившим в Тюмени, а потом переехавшим в соседнюю, больше похожую на деревню Талицу – устал от шума и суеты. И абсолютно счастлив: с искренней нежностью рассказывает про недавно появившихся жену, коров и кур.

- Да зачем вам этот университет? Езжайте в деревню, там лучше. Вот мы с женой коров разводим, молоко продаем. Можно такой бизнес сколотить! – добродушно агитирует Сергей, услышав, что мы хотим поехать учиться в Питер. Что ж, может, он и прав – вечное противостояние города и деревни, которое, наверное, не закончится никогда.

Напоследок он раскрывает нам небольшой автостопный секрет: лучше всего останавливаться на заправках и ловить большие фуры. Так и безопаснее, и быстрее: у дальнобойщиков, которые едут куда-то по работе, просто нет времени завозить несчастных путников в лес, и расстояния они обычно выбирают дальние. На одной из таких заправок Сергей нас и высаживает, и мы благодарно решаем последовать совету.

Наевшись в чудесном придорожном кафе гречки всего за 27 рублей, снова выходим на дорогу. Но подбирает нас не фура, а легковушка - да и то всего на 50 километров.

Водитель, разговорчивый мужчина лет тридцати, тоже считает подвозить автостопщиков делом чести. Почему-то он решает, что у нас есть трава - даже жаль его разочаровывать. Поддерживаем светскую беседу о фестивалях и наркотиках, в которых наш водитель, кажется, разбирается профессионально.

- Вот приедете в Екатеринбург на фестиваль «Огни», я вас такой травой угощу! – мечтательно тянет он.

Уверенные, что с такими-то связями мы точно не пропадем, снова высаживаемся. Теперь мы где-то посередине между Тюменью и Екатеринбургом, и это вселяет надежду: больше не страшно, что не подберут – пути назад в любом случае нет.

Главная валюта автостопщика и того, кто его подвозит – разговоры. По какому-то негласному, но чувствующемуся закону становится понятно, что нельзя всю дорогу молчать или угрюмо смотреть в окно, даже если очень устал: за бескорыстное позволение ехать в чужой машине надо платить атмосферой и рассказами о себе, а то и просто умением слушать. Со временем как-то сам собой вырабатываем правило и очередность: кто сидит впереди, тот развлекает водителя.

На этот раз мы наконец-то в фуре. На руке дальнобойщика - портрет какой-то девушки с красноречивой ажурной подписью: «Любовь не любовь без страданий». В совокупности с ослепительно лысой головой и простым, но слегка грубоватым лексиконом новый водитель навевает смутные и стереотипные, но настойчивые ассоциации с зэками.

Ехать на фуре гораздо приятнее, чем на легковушке. Есть что-то особенное в том ощущении полета, когда фура плавно и смело съезжает с возвышения, а ты смотришь, как бесконечно тянется впереди ровная лента дороги. Но вот разговор в какой-то момент поворачивает немного не туда: отвечать на предложения подвезти после фестиваля куда-нибудь еще не очень хочется. В поисках поддержки решаю обернуться на заднее сиденье и проверить, почему молчат остальные.

Строгое постановление спать по очереди (одна спит, двое следят за ситуацией), принятое военным советом перед выездом, наглым образом попрано: устав за целый день, обе мои попутчицы вповалку спят. Со вздохом отворачиваюсь и морально готовлюсь к тому, что, в случае чего, спасать нас от форс-мажоров придется в одиночку.

Ничего такого, к счастью, не случается: вскоре фура высаживает нас уже на самом подъезде к Екатеринбургу. Напоследок получаю бесплатный мастер-класс по закрыванию никак не поддающейся двери в кабину:

- А ты представь, что открыла холодильник, а там пусто!

Думаю о том, что это неплохая подготовка к студенчеству – пожалуй, полезнее, чем многие профориентационные лекции. Школа жизни!

Последнюю машину мы ловим уже возле самого города. На этот раз наш спаситель – старообрядец в традиционной русской рубахе с узорами, с каноничной бородкой и улыбчивым круглым лицом. Он настолько подходит под общепринятые стереотипы о том, как выглядят люди его веры, что это даже кажется удивительным: как будто перед тобой не старообрядец, а актер, играющий старообрядца. О том, что Дмитрий – старовер, с охотой рассказывает не только он сам, но и весь салон: с лобового стекла смотрят какие-то не совсем привычные иконы, а радио сообщает что-то о Троице.

- На фестиваль едете? Автостопом? Неужели отвезти было некому? – сочувственно спрашивает мужчина и с добродушной укоризной покачивает головой, но подбросить до центра соглашается.

А когда все рассаживаются и машина трогается, вдруг наклоняется близко-близко к оказавшейся на переднем сиденье Маше и убийственно спокойным голосом уточняет:

- Тыщу накинешь?

В воздухе явственно зависает общая мысль: кажется, это гоп-стоп и нам все-таки конец. Маша ответит мужчине через пару секунд, но в лучших традициях голливудских фильмов они кажутся по меньшей мере минутой.

Кое в чем, правда, в Голливуде наврали: вся жизнь перед глазами не пролетает. Может, и хотела бы пролететь, но ее тяжелым облаком придавливает флегматичное осознание, не оставляющее места для всех остальных мыслей: вот и наступил тот момент, о котором предупреждали все говорившие, что мы обязательно умрем. Мельком успеваю поразиться абсурдности ситуации: быть ограбленными не знатоком наркотиков и не татуированным дальнобойщиком, а старообрядцем, который едет в храм – это надо иметь талант. Нашариваю лямку рюкзака, на всякий случай сжимаю ее покрепче и сочувствую Маше, которой, если придется прыгать из машины, повезет как-то меньше всех.

- У меня нет, - наконец пищит Маша, как будто с большим трудом разрывая эти бесконечные две секунды.

Какое-то время Дмитрий остается все в том же положении, а потом выпрямляется и совершенно невозмутимо заявляет:

- Ремень, говорю, накинь, а то сама штраф тыщу рублей платить будешь.

И заливается счастливым смехом, видимо, очень довольный своей шуткой. Не то чтобы было очень смешно, но через какое-то время присоединяемся и изрядно ошалевшие от таких сюжетных поворотов мы.

Остаток пути проходит в идиллии - мы смотрим на постепенно вырастающий за окном Екатеринбург, а Дмитрий сокрушается о временах и нравах: мало того, что девки нынче в штанах ходят, так еще и в рваных! Услышав о том, что о нашем путешествии не в курсе родители, он расстраивается совершенно и даже выдает пророчество:

- Все равно же узнают. Все тайное становится явным.

К слову, он окажется прав. Но не будем о грустном: это все будет потом.

А пока нас ожидает маленький атмосферный фестиваль в екатеринбургских лесах, где хромает аппаратура и все наезжают на звукача, звукач наезжает на всех и подпевает номерам в микрофон, в импровизированной столовой подают кирпичные, но от этого не менее восхитительные печеньки, а по ночам у костра поют «Бременских музыкантов».

Но это уже совсем другая история.

 

Репортаж №6

 

Вид на…

Облупленная створка изъеденного временем вагона стремительно смыкается за спинами входящих граждан. У граждан на лицах утомление и усталость; граждане растекаются по пригороду, неровным строем растворяясь в сонно задремавших у Балтийского электричках. Граждане ждут.

Справа от нас – весьма задумчивая девушка и не лишенный галантности кавалер, чинно везущий кота (собаку? кошку?). Её волосы собраны в небрежно уложенный пучок. Он бессмысленно рассматривает свои ногти. Они преимущественно молчат. Сзади нас – полный вагон таких же парней, девушек, старичков и женщин, молча созерцающих разные плоскости. Напротив садится кудрявый, лет 20, брюнет, окидывает пространство все тем же классически томным русским взглядом невысказанной тоски, быстро улыбается и торопливо открывает блокнот, скользя по бумаге шумным, жирным штрихом.

- Выбирай: поедем на автобусе или до Универа?

- А где через лес?

- Ясно, - она понимающе смеется, зажигая лицо улыбкой. – Значит, до Универа. Главное – не Калище.

- Чем тебе конечная не угодила?

- Доехать ты, конечно, можешь. Вопрос в том, вернешься ли оттуда, - и она снова рассыпается на смешинки, греясь, кажется, в своей причастности к большой махине студенчески-свободной жизни. Я пытаюсь игнорировать розовеющее облако горизонта, вмазанное в движение электричной ветки. КАД, рассредоточенный по своей длине табличками и реброподобными дугами, сияет величием доисторического ящера.

Самое приятное в пригородных электричках то, что они похожи на поезд. А это – дорога домой. В зеленеющие окраины. Как называет их Д. и сейчас, кивая на покосившиеся сарайки, плюнутые кем-то в клумбу спонтанных грядок, «русская смерть».

- Мне Т. говорила раньше, когда ехала здесь, что глаз не может оторвать от вербы. А я думаю, ну какая верба, когда такой развал.

Проехав длинную череду пугающе одинаковых домиков микрорайона, похожего, по уверениям, на самарский «Кошелёк», мы добираемся-таки до места. Прохладно. Много студентов (собственно, это не очень-то удивительно, учитывая специфику моего путешествия). Два парня, идущие впереди, негромко переговариваются о насущных делах парней. Один лениво побрасывает перед собой баскетбольный мяч. На резко осиротевшей платформе становится необычайно тихо.

- Я бы тебе не советовала стоять на шпалах, - Д. с опаской приподнимает бровь, застыв в незавершенности улыбки, пока я делаю фотографию – не могу удержаться, слишком уж чистый воздух. Есть в светлости осенних вечеров, как говорится (а впрочем, хорошо, что совсем не осень).

Улицы, если можно так обозначить асфальтированные подмостки, ведущие к монументальному возвышению учебных корпусов, необычайно пустые. Куда все исчезли? Спрятались по комнатам общежитий, засев за пухлые от письма тетради? Гуляют в центре? И зачем он, этот центр?

- Красиво здесь у вас. Очень. Маленькая жизнь внутри жизни.

- Да, наверное, - она с сомнением оглядывает изрядно потасканные фасады. Корпус физиков, спрятав во внутреннем дворике парочку не самых изысканных автомобилей, приветливо горит ячейками просторных окон. Какой-то мужчина, запустив ладонь в волосы, неторопливо, но ощутимо напряженно разговаривает по телефону, изредка поглядывая на часы.

- А вот этот корпус я ненавижу, - Д. с неожиданным энтузиазмом кивает в направлении длинного ряда обглоданно-серых плит общежитий матмеха. Здание глухо принимает в себя обиду. – Уродец!

Ещё несколько длинных, похожих на языкастые змеи дорожек, петляющих между кусочков зеленых и кирпичных сочетаний. Развилка, уходящая то ли в «Березовку», то ли в другой подобного типа лагерь/турбазу/санаторий. Дышится полной грудью: успокоенно и устало. Мимо стайками пробегают спортивного вида (или не очень) девушки.

Контрольно-пропускной пункт безапелляционно мигает всё тем же, как и в метро, рядом турникетов. Бетонный забор, окаймляющий периметр территории с этой стороны, выглядит сурово и неприступно – как и подобает забору.

- А это двадцатки. Если честно, понятия не имею, где начинается одно здание и заканчивается другое – они просто есть, - Д. заметно ускоряется, забегая вперед и поражаясь моей готовности восхищаться. – «Эй, студенточка с красивыми ногами, кончай настирывать руками! Береги руки для российской науки», - это прачка.

Только лишь миновав небольшой просвет, мы, наконец, попадаем в самое настоящее сердце студенческой жизни: заколдованный круг высоких, облицованных кирпичом общежитий с одинокой черемухой, уже распустившей свой сладкий запах на всю округу. Мимо на полусогнутых пробегает кошка. Поговаривают, их здесь вообще немало. Грозное тучное небо, силясь сдавить тисками плоские однотипные крыши, осекается, встречаясь на горизонте с запоздалыми пятнами свежести уходящего в прошлое дня. Мигает электронное табло «Шайбы». Невдалеке как-то уж слишком банально сияет «Лента».

- Вон там - «Андрюша», - это Д. про излюбленный магазин студенческой детворы. – Вот тут Лара, Катя. Слава. Когда я жила в «пятнашке» летом, то нам с подругой казалось, что это круглое поле – явно какое-то нехорошее, а осенью оно зацвело подсолнухами…

На асфальте написано «Счастья». Почему-то хочется застыть среди этого великолепия маленькой пародийности на большую и взрослую, и никуда-никуда не двигаться. Просто стоять, наполняясь свободой, льющейся от искушающих белых цветков на весеннем дереве, думать о том, как здания тихо шкварчат студентами.

Я подхожу к окну неширокой комнаты, блиновидной вытянутой бежой обоев. Окно тихонько поскрипывает картинкой, искажая изображение. Взгляд падает на гирлянду в таком же огонечке света, как наше, но только выше – в соседнем здании.

- Не нравится мне мой вид. Помойка.

- Да где?

И тут я замечаю.

 

 

Репортаж №7

 

Время героев

На сцену начали выходить претенденты на победу. Первым появляется 11-летний мальчик Антон, нервно прижимающий к своей груди шахматную доску. За ним следуют полицейские Светлана и Дмитрий. У мужчины нет указательного пальца, обрубок от него держит в своей руке женщина. Рядом с ними становятся молодожёны Вася и Ксюша. У невесты красное распухшее лицо от слёз и такой же распухший безымянный палец. И последней на сцену выбегает пятилетняя Катя. Она шуршит своим праздничным платьем и весело, не по-детски уверенно смотрит на зрителей.

Реальные участники конкурса становятся перед своими персонажами. Все они ждут объявления победы. Первые, чтобы получить грант в размере 450 000 рублей на реализацию своего короткометражного фильма. Вторые, чтобы с помощью этого фильма стать чем-то более реальным, чем бумажной выдумкой.

Всё это – Открытый питчинг сценарного конкурса короткометражных проектов Potential. Уже четвёртый год молодые сценаристы пишут сотни историй, создают тысячи персонажей, чтобы позже через победу родить своих героев в собственном фильме. Кажется, победа даёт многое: денежный грант, помощь в съёмках профессиональных продюсеров и режиссёров, свой кинопродукт. Но главным критерием для этой победы является нечто непростое: интерес. На финальном этапе конкурса участникам необходимо так представить свои сценарии, чтобы и у экспертов, и у зрителей возникло непреодолимое желание увидеть их экранизацию.

В 2017 году финалистами питчинга становятся четырнадцать работ. Все участники уже в зале. Они активно готовятся к презентации своих персонажей: полушёпотом репетируют речь, рассказывают гостям сценарии, уже сейчас пытаются воссоздать в воображении окружающих образы героев. В большинстве случаев у них это выходит. Вот, где-то в углу сидит молодой изобретатель из небольшого села. На столе он вместе со своим автором разложил самодельную ракету. Вместе они скотчем пытаются вернуть на место отвалившуюся деталь. Творение не выглядит безопасно, поэтому все обходят парней стороной.

В другом конце зала над шахматной доской склонились два пожилых человека. За партией внимательно наблюдает Антон. В душе он болеет за своего дедушку, вот только вида не подаёт, чтобы не обидеть другого игрока. Их автор повторяет речь и не мешает им. Эта компания пока остаётся без внимания окружающих.

По всему помещению гуляют ещё десятки персонажей. Дед Мансур подходит к одному из гостей:

– Мы всю жизнь вместе прожили. А ни одного доброго слова так друг другу и не сказали. Только и делали, что спорили и ругались. Когда я на здоровье жаловался, она мне говорила: «Что б ты сдох», а я ей отвечал: «Да ты скорее меня подохнёшь». А теперь она с кровати не встаёт, и я не знаю, как теперь без неё быть. Мы ведь...

– Да, фильм будет называться «Мать», – громко произносит сценарист Александра Соколовская, информируя при этом всех вокруг. – Это самый лучший вариант. Вы только взгляните на неё, – женщина указывает на свою героиню, – учёный 40-50 лет, не жената, уход за собой ограничивается лишь мытьём и расчёсыванием, девственница. И неожиданно узнаёт, что беременна! Это же непорочное зачатие, конечно, она именно мать, а не мама, маманька, матушка или кто-либо ещё. К тому же в современных условиях эта история приобретает интересный контекст, так что самая адекватная реакция, которая может последовать от женщины, это «Твою мать!». Я считаю, что названия идеальное.

– А вы уверены, что церковь не воспримет ваш фильм в штыки? – отвечает собеседнице режиссёр Алексей Нужный. – Использование такой известной библейской истории может вызвать большой резонанс.

– Я думала об этом. Но в фильме не говорится прямым текстом, что это было непорочное зачатие, к тому же конец там очень хороший и совершенно непошлый. Я думаю, церкви не будет никакого дела до моей короткометражки. В принципе, как и мне нет никакого дела до церкви.

– Здесь я бы не стал быть таким категоричным. Я, например, с большим уважением отношусь к РПЦ, потому что больше всего в жизни люблю «не сидеть».

К этому времени ведущий объявляет начало. Все рассаживаются по местам, авторы замолкают, и за этим молчанием они прячут всех своих персонажей. Время героев наступит теперь только на сцене, потом, если повезет, во время собственной победы, а в этом случае они уже будут жить до конца.

Истории сменяют друг друга с бешеной скоростью. Персонажи показывают себя, описывают, красочно рассказывают свои истории. Сценаристы сделали для презентации всё: они показывают максимально похожие референсы, пробные дубли, актёрский состав, доказывают свою профессиональность. Эксперты не отстают. Они спорят, хвалят, указывают на ошибки. Часто ведущие прерывают их на полуслове, потому что пятнадцатиминутный регламент –условие хоть и неприятное, но обязательное.

Каждые 15 минут выглядят по-разному. Большинство уподобляется самой длинной стрелке на настенных часах и окрашивается в голос очередного автора, а порой минуты расширяются до описываемого двора или магазинчика. Именно это, например, происходит, когда наступает очередь сценария «Шахматист». На сцену выходит парень азиатской внешности, Александр Мадуев. После первых же его слов появляется знакомый мне Антон. Он рассказывает, как проводит лето в городе вместе с дедушкой Борисом и его другом дядей Витей. Старые товарищи днями напролёт играют в шахматы, но когда с дедушкой случается приступ, он больше не может ходить, а партия прерывается. Мальчик становится единственной ниточкой, связывающей стариков, и пробуждает в них жизнь. История трогает в зале всех, и хотя её автор не взял главный приз, он становится победителем зрительского голосования. Что ж, 11-летний Антон обеспечил дедушке Боре и дяде Вите долгую жизнь на киноэкране.

В какой-то момент череду придуманных героев сменяет реальный человек. Ведущий представляет сценарий «На приёме у Мурки». Забавный рассказ молодожёнов Васи и Ксюши зрители приняли с большой теплотой, но человека, придумавшего его, аудитория полюбила ещё больше. Дарья Федотова оказывается самым молодым сценаристом на конкурсе, она невысокая, худенькая, в простых джинсах и чёрной футболке с непонятной надписью:

– Мне 18, – начинает она. – Я только заканчиваю первый курс в унив