Концепт «тоска» в русской паремии

Давно замечено, что мудрость и дух народа проявляются в его пословицах и поговорках, а знание пословиц и поговорок того или иного народа способствует не только лучшему знанию языка, но и лучшему пониманию образа мыслей и характера народа.

Пословица есть кратко и точно сформулированный итог долгого опыта, итог впитывания прошедшего.

Пословицы и поговорки сопровождает людей с давних времен. Такие выразительные средства, как точная рифма, простая форма, краткость сделали пословицы и поговорки стойкими, запоминаемыми и необходимыми в речи.

А.Н.Афанасьев писал, что «пословице по самой форме своей не подвержены искажению и потому являются памятником издавна сложившихся воззрений. Пословицы являются главным источником мудрости предков, хранителями памяти и орудием передачи человеческого опыта». [28,15]

На принадлежность пословицы именно к сфере фольклора указывает устный характер передачи этих единиц. Уже в самом своем названии пословица содержит непосредственное указание на отношение к устной речи. В.И.Даль рассматривает пословицу как продукт исключительно народной среды общения: «Что за пословицами и поговорками надо идти в народ, в этом никто спорить не станет, в образованном и просвещенном обществе пословицы нет. Готовых пословиц высшее общество не принимает, потому что это картины чуждого ему быта, да и не его язык; а своих не слагает, может быть, из вежливости и светского приличия: пословица колет не в бровь, а прямо в глаз».

Пословицы и поговорки реагируют на все явления действительности, отражают жизнь и мировоззрение народа во всем многообразии, они передают бытовые, социальные, философские, религиозные, морально- этические, эстетические народные взгляды. Главное назначение пословиц - давать народную оценку объективных явлений действительности, выражая тем самым мировоззрение. И с этой задачей пословицы справляются весьма успешно. Их тематика поистине безгранична. Они охватывают решительно все стороны жизни человека, самые различные взаимосвязи между разными явлениями действительности.

Истоки концепта «тоска» уходят в древнерусскую литературу, основной особенностью которой является синергетичность. Именно поэтому исследуемое нами семантическое поле находится в тесной связи с различными онтологическими категориями и другими концептами, которые уже на первоначальном этапе расширяют ассоциативный ряд тоски. Тоска как этическое понятие присуща русской ментальности с глубокой древности, где она тесно связана с различными трагическими событиями. Часто концепт несет сакральный смысл, который иллюстрируют различные заговоры и обряды, и в котором тоска приобретает новые вещные коннотации во взаимосвязи с другими концептами:

«Отошлю тоску тоскливую за темные леса, за синие моря».

В данном заговоре мы наблюдаем повтор, который сопровождает концепт для его усиления, что связано и с присущим для древнерусской литературы явлением гиперболизации. Пространство разделяется на «своё» и «чужое», где лес и море выполняют функцию избавления от тоски, а природный контекст носит обрядовый характер. Чаще всего в русской ментальности очищение от негативного восприятия происходило при помощи воды и огня, что мы и наблюдаем в этом и других заговорах:

«Вода ты, вода, обмываешь ты кряжи, пески, омой мою тоску».

Концепт «вода» в этом заговоре также несет сакральный смысл, который имел огромное значение для русской ментальности. Он становится главенствующей силой в очищении от грехов, злых помыслов, уныния, тоски, избавления от болезней и т. д. В заговорах' концепты тоска и вода стоят в бинарной оппозиции друг с другом, они становятся антиномиями добра и зла. Обратим внимание на употребление местоимения «моя» рядом с исследуемым концептом. В дискурсе устного народного творчества мы наблюдаем индивидуально-авторское восприятие и элементы антропоморфизма, где тоска выступает не только как бытийное понятие, но и как явление, проникающее в эмотивное пространство человека.

Русский народ в своих заговорах очень часто использовал предметы повседневного быта и домашнюю утварь. Они также имели функцию избавления или утаивания тоски. Русская печь, например, становится центральным элементом, где тоску могут «укладывать» в печь или «вынимать» оттуда:

«Не дрова в печь укладываю, а укладываю тоску-печаль о такой-то».

Концепт «печь» в древнерусской литературе ассоциировался со словами печь, печься, печаль, печалиться. Согласно поверьям, например, в день свадьбы никто не имел права подходить к печи, «чтобы у будущих молодых не было печали». Анализируя эти явления, мы выстраиваем ассоциативное звено печь- печаль-тоска, которое находится в тесной семантической спаянности. Первый концепт выступает вместилищем всех этих отрицательных эмоций, а также ритуальным местом, которое можно заполнить ими. Печаль и тоска в данном случае имеют одинаковый смысл, вмещающий в себя чувство отчаяния и уныния духа.

Старинные русские заговоры можно рассматривать как гипертекст. Если исследовать структуру жанра, то мы приходим к выводу что они построены по принципу «сакральное слово - цель», и цель могла быть совершенно разной. Поэтому встречаются любовные заговоры, а также заговоры против болезней, скорбей и т. д. Все они рассматриваются не как отдельные дефиниции, а во взаимодействии друг с другом, образуя одно ассоциативно-семантическое поле.

Таким образом, тоска в древнерусских заговорах носит синкретичный характер, взаимодействует с природными и бытийными концептами, а также уже на раннем этапе передает индивидуально-авторское восприятие. Иной характер исследуемый концепт носит в русских пословицах, в них на смену сакральному приходит онтологическое понимание. Русские пословицы имеют глубокий назидательный смысл, который содержит истоки народной мудрости. Краткие и лаконичные по своей структуре, они передают жизненные ценности и служат важным элементом в нравственном воспитании.

Неизменные духовные ценности, такие как добро и зло, правда и ложь, радость и горе, передаются из поколения в поколение. Эти вечные категории образуют структурно-семантическое ядро исследуемого нами концепта во взаимосвязи с другими, что вновь и вновь придает ему новые оттенки, которые расширяют его периферию. Концепт «тоска» в русских пословицах в первую очередь связан с концептом хлеб:

«Хлеба ни куска, везде тоска»;

«Такая припала тоска, что не выпустил бы из рук куска»;

«Как хлеба край, так и под елью рай, а хлеба ни куска, так и в тереме тоска» и т. д.

В русской ментальности концепт «хлеб» рассматривается как макро концепт, так как именно он занимает главенствующую роль на столе, является основным источником пищи, защитой от голода, признаком достатка, гостеприимства и щедрости. Отсюда и другие русские пословицы:

«Хлеб всему голова»;

«Будет друг, коли хлеба есть круг»;

«Одинокому - где хлеб, там и угол»;

«От хлеба-соли и царь не отказывается»;

«Пока есть хлеб да вода — все не беда» и т. д.

Отсутствие хлеба приводит к состоянию тоски, репрезентующейся как состояние глубокой неудовлетворенности и упадка жизненных сил, поскольку отсутствие хлеба может свидетельствовать о трудных временах, таких, как война, голод или отсутствие урожая, лености или нищете. Концепт тоска вновь вступает в противовесные отношения с концептом «счастье», при условии смены приведенной репрезентации на положительную:

«На счастье мужик и хлеб сеет»

При такой оппозиции концепт «тоска» ассоциируется с привычными нам состояниями горем и грустью, которые имеют ту же семантику: состояние душевного дискомфорта и томления:

«Занятого человека грусть-тоска не берет»

«Река - не море, тоска- не горе»

Обратим внимание на то, что концепты тоска и горе в приведенных пословицах имеют разную ценностную шкалу в оценке описываемого душевного состояния, подтверждение чему находим и в толковом словаре Ожегова: 1. «Горе - скорбь, глубокая печаль» [47,34]. 2. «Тоска - душевная тревога, уныние» [47,567].

Приходим к выводу о том, что горе связано с каким-то негативным событием, которое погружает человека в состояние душевного дискомфорта, тоска же может быть вызвана как внешними факторами, так и субъективным восприятием человека. Это состояние длительное, сравнимое с душевным заболеванием, которое в психологии имеет связь с депрессией, а в философии с состоянием уныния:

· «Тоска - душевная тревога, уныние, томление души, мучительная грусть, скорбь»

· «Охваченный тоской человек более не способен, как он того хотел бы, участвовать в непосредственной жизни, он чувствует себя словно бы исключенным из нее и тягостно несет свое ставшее безрадостным бытие».

Таким образом, в русских пословицах исследуемый концепт проявляется только в ментальном восприятии, обозначает состояние глубокого душевного переживания, чаще всего связанного с нарушением внутренней гармонии и отсутствием каких-то ценностей или вещей для её восполнения. Концепт «тоска» вступает во взаимодействие с основным у русского народа макроконцептом хлеб, а также находится в антиномии с концептом горе, где горе рассматривается как скорбь по утраченному, а тоска как состояние духовной болезни или уныния. Также приходим к заключению о том, что в цепи печаль - горе-тоска, каждое звено выстроено в иерархический ряд, так как исследуемый концепт вбирает в себя эти два понятия, которые и вызывают тоску.

Нарушение внутренней гармонии и состояние уныния присущи и русским песням, где концепт тоска ярче всего проявляется в индивидуально-авторском восприятии. Центральной темой становится неразделенная любовь, потеря родного человека, которую оплакивает молодая девушка, мать или жена. Чаще всего это собирательный образ, который воплощает в себе глубокую скорбь и раскрывает таинственную русскую красоту мудрой женской души:

«Сел на коня лихого умчался в дальний край Оставил в моем сердце тоску лишь да печаль».

Тоска вновь разделяет пространство на «свое» и «чужое», становится синонимом печали и отчаянья, которые являются невыносимыми и отягощающими чувствами, гиперболизируется и обретает всеобъемлющий характер, а также может довести до смерти:

«Вот печаль-то тоска мне несносная»;

«Не шутите-ко вы над великою над тоской»;

«Да вот с помру с тоски».

Подобные характеристики подчеркивают силу, тяжесть, невыносимость переживаний и используются с целью максимально полно отразить их глубину. Большинство песен исполняется от первого лица, что опять подчеркивает авторскую позицию. С этим связано постоянное употребление притяжательных местоимений «мой» и «свой» по отношению к концепту тоска:

«Да моя ль тоска, печаль черная; Хоть на время облегчу свою тоску.

Чтобы избавиться от этого состояния в русской песне используется фольклорная формула ухода за пределы пространства родного дома, оно снова разделяется:

«Не могу сердца утешить, то мне пуще тоска! Я пойду ли, молоденъка, во темные лесы».

Чужое пространство в фольклорном представлении устойчиво связаны с нечистой силой, несут семантику горя, несчастья, зла, поэтому и в песне оно имеет негативную коннотацию.

Таким образом, русская песня также становится свидетельством глубокого проявления индивидуально-авторских переживаний, вызванных оппозициями в пространстве и ассоциируется с понятиями печаль и уныние. В дискурсе русского народного творчества основными элементами является зеркальность, синкретичность и гиперболизация. Они оказали влияние и на концепт тоска, который становится неразделимым с понятиями печаль и уныние. Тоска в русских заговорах, пословицах, поговорках и песнях носит всеобъемлющий характер, разделяет границы хронотопа, а также раскрывает глубокие личные переживания и загадки таинственной русской души.