Глава IV. Правоверные с берегов Шпрее

 

Впрочем, и в самом страшном для России 1915 году были и на нашей улице праздники.

Все на том же Кавказском фронте.

И когда читаешь о летних событиях того года на юге нашей страны, лишни раз убеждаешься в том, как много значит человек на своем месте.

На этот раз речь пойдет об Ефратской, или, как ее еще называли, Алашкертской операции.

Но прежде всего, надо сказать о том, что в мае месяце от Тавриза на Урмию и озеро Ван был предпринят конный рейд генерала Шарпантье, произведший большое впечатление на курдов и способствовавший поднятию престижа России в Персии.

Конницей Шарпантье прошла в общей сложности с 6-го по 20 мая 800 верст.

В местных боях локального значения на ванском направлении захвачено 3 орудия. В самом Ване взято 26 орудий.

В июне 1915 года вновь пополнившаяся III турецкая армия насчитывала до 150 000 бойцов и 360 орудий.

Наша Кавказская армия насчитывала 133 000 штыков, 36 000 шашек и 356 орудий.

Энергичный Махмуд Киамиль решил, сосредоточив на своем правом фланге сильный кулак (до 60 000 сабель и штыков), разгромить наш IV Кавказский корпус, зайти во фланг и в тыл нашим главным силам и взять реванш за Сарыкамыш.

Узнав о сосредоточении крупных турецких сил против нашего левого фланга в долине Евфрата, генерал Юденич предписал IV Кавказскому корпусу разбить сосредоточившегося врага.

28 июня IV Кавказский корпус перешел в энергичное, но неумелое наступление.

Генерал Огановский повел его по трем расходившимся направлениям и распылил всю массу конницы по фронту.

9 июля группа Абдул Керима обрушилась на IV Кавказский корпус, попавший в критическое положение и не поддержанный соседним Азербайджанским отрядом.

После тяжелых боев IV корпус начал 13 июля отступление на границу.

20 июля турки, энергично наступая, заняли Каракилиссу и стали взбираться на гребни Агридага. Весь левый фланг нашей армии оказался в критическом положении.

 

Генерал Юденич отреагировал немедленно.

Он решил дать туркам втянуться как можно глубже в горы, а затем молниеносным ударом им в тыл перехватить им пути отступления.

Затем он быстро и скрытно сосредоточил он у Даяра ударную группу генерала Баратова, скрыв ее сосредоточение не только от неприятеля, но и от графа Воронцова и генерала Огановского.

Генерал Баратов должен был перехватить пути отступления неприятеля, выйдя от Даяра на линию Евфрата.

22 июля Абдул Керим приостановил свое наступление, видя, что зарвался.

Но Юденич не дал ему опомниться, и в ночь на 23 июля группа генерала Баратова молниеносным ударом вышла во фланг и в тыл турецкому «кулаку».

Турки были разгромлены этим фланговым ударом и одновременным переходом в наступление IV Кавказского корпуса, и расстроенная их маневренная группа откатилась вниз по Евфрату.

Однако нерешительность Азербайджанского отряда генерала Назарбекова не позволила полностью уничтожить неприятеля.

Генерал Шарпантье со своей конницей созерцал бегство турок на Евфрате столь же безучастно, как в свое время смотрел под Лодзью на бежавшую мимо его корпуса немецкую артиллерию и обозы.

В результате из вверенных ему 10 тысяч острых шашек ни одна не была вытащена из ножен.

31 июля победоносная Евфратская операция закончилась. Положение нашего левого фланга было не только восстановлено, но и улучшено: он был продвинут к Ванскому озеру, что обеспечивало его от обхода.

Наши трофеи составили: 1 паша, 81 офицер, 5209 аскеров при 12 орудиях и 10 пулеметов.

Кроме того, захвачено 300 только что произведенных подпоручиков, прибывших из Константинополя и не успевших еще прикоснуться к своим частям.

Алашкертская операция разрушила надежды Турции перехватить стратегическую инициативу на Кавказском театре военных действий.

Благодаря успешным действиям русским войск под Алашкертом, стало возможно проведение в октябре Хамаданской операции.

Раньше о ней старались не вспоминать, поскольку ее проводили три непримиримых врага Советской власти, преданных ею анафеме: генерал от кавалерии великий князь Николай Николаевич, генерал от инфантерии Юденич и генерала от кавалерии Баратов.

А зря! Действия корпуса генерала Николая Николаевича Баратова и русских дипломатов в Персии являет собой прямо-таки классический образец спецоперации, преследующей цель очистить определенную территорию от многочисленных вооруженных формирований, подготовленных к партизанской войне и террористов и диверсантов.

Более того, это в высшей степени поучительный пример того, как мирными и военными средствами удалось в достаточно короткий срок склонить на свою сторону население и политиков в районах, оказавшихся под влиянием враждебных России сил.

 

Как известно, во время Первой мировой войны Иран был оккупирован Англией и Россией, но остался нейтральным.

Тем не менее, на его территории происходили бои между войсками стран Антанты и Османской империи.

С середины 1915 года Германия активизировала усилия по вовлечению Персии и Афганистана в войну против держав Антанты.

Летом в Персию прибыла немецкая миссия во главе с полковником Боппом.

Еще ранее в древней столице Персии Исфагане обосновался наделенный широкими полномочиями военный агент германского Генштаба граф Каниц.

Он заручился поддержкой влиятельных лидеров шиитского духовенства, считавших, что наступил благоприятный момент для избавления их родины из-под опеки Великобритании и России.

После провала «Блицкрига» немцы намеревались поднять мусульманский Восток на священную войну против англо-русских завоевателей.

Таким образом, они могли создать в тылу громившей турок Кавказской армии новый фронт на плато Ирана и в прилегающем Закавказье.

Со своей стороны, значительная часть персидской политической элиты в 1915 году находила выгодным оказаться в стане врагов держав Антанты.

Временные неудачи войск держав Антанты привели к тому, что многие иранские политики во главе с премьер-министром Мустоуфи-эль-Мемалекой решили принять сторону держав-победителей, чтобы получить право на куш при дележе территории и прочих богатств побежденных.

Посол Германии в Персии принц Генрих Рейсский внушал тегеранским друзьям, что им нечего опасаться России и Англии, поскольку они не располагали свободными силами для активных действий в Персии.

Очень скоро в дело вступил образованный в Берлине «Центральный комитет по персидским делам».

Он вырабатывал указания и рекомендации по проведению на иранской территории антирусской и антианглийской агитации, занимался организацией отправки в Персию оружия, армейского снаряжения, военных инструкторов и переводом денежных сумм на подкуп сановников в окружении Султан-Ахмед-шаха и организацию вооруженных отрядов.

Караваны с оружием из турецкой Месопотамии прибывали в города Исфаган и Тебесс, где германские инструкторы формировали отряды наемников и обучали их технике боя в условиях горно-пустынной местности.

Эти усилия всецело поддерживало турецкое верховное командование, ключевые посты в котором занимали германские генералы Кольмар фон дер Гольц и Лиман фон Сандерс.

 

И в Петербурге, и в Тифлисе, где располагалась штаб-квартира Кавказского фронта, знали о нарастающей угрозе присоединения Персии к Тройственному союзу.

Известное беспокойство ситуацией в Персии проявляли и в Англии, и в начале июля 1915 года Лондон попросил Петербург направить в северо-восточную Персию русские войска для предупреждения выступления населения против России и Англии.

Министр иностранных дел России С. Сазонов поставил перед Ставкой Верховного главнокомандующего и штабом Кавказской армии вопрос об отправке в Персию дополнительного контингента численностью в 10 тысяч человек, что позволило бы удержать ее от вступления во враждебную коалицию.

Понимая, что столкновение неизбежно, и Германия, и Россия заблаговременно готовили в Персии вооруженные кадры защитников своих интересов.

Российское правительство еще в конце XIX века по соглашению с шахским правительством создало персидскую казачью бригаду из местных жителей с русским командным составом.

Немцы при помощи субсидировавшихся ими шведских и турецких инструкторов организовали персидскую жандармерию, скоро ставшую противовесом персидским «казакам».

«Казаки» должны были нести службу связи, охраны и защиты русских учреждений и граждан, а жандармы — охранять правительственные учреждения Персии, дороги и другие важные объекты и поддерживать в населенных пунктах общественный порядок.

Численность казачьей бригады в 1915 году английский исследователь Перси Сайкс в своем труде «История Ирана» оценивал в 8000 сабель.

Жандармский корпус к лету 1915 года насчитывал 7224 солдата и 75 офицеров, среди которых были шведы, этнические немцы и турки.

В начале осени 1915 года большой отряд жандармов под командованием шведского майора Чальстрема напал на дороге из Тегерана в Хамадан на русскую миссию барона Черкасова, консула в Керманшахе.

Во исполнение русско-персидской договоренности о водворении ее по месту службы, откуда дипломатов изгнали летом религиозные фанатики, он возвращался Керманшах.

Охранявшие миссию триста персидских «казаков» частью сбежали с поля боя, а частью сдались.

Черкасов поспешил возвратиться в Хамадан.

Это было уже не первое нападение на дипломатов стран Антанты с начала войны.

Ранее в Исфагане неизвестные террористы убили русского вице-консула Кавера, затем покушались на жизнь русского и английского консулов в Кянгевере.

И в этом не было ничего удивительного, так как неприязнь определенных слоев персидского общества к русским и британцам имела глубокие корни.

Еще в 1909 году, в разгар революционных выступлений в Персии, министр иностранных дел России А. Извольский требовал от шахского правительства «навести порядок» и «обеспечить безопасность русских подданных».

Этой неприязнью умело пользовались германо-турецкие агитаторы, которые в обличье дервишей, проповедовавших на улицах и площадях иранских городов, в мечетях и медресе, на духовных беседах в домах состоятельных горожан и знати.

Надо заметить, что разнообразием своих выступлений новоявленные святые не баловали, и все они говоили приблизительно следующее:

— Мусульмане всего мира восстают против гнета и насилия. Сунниты уже подняли меч против креста. Шииты, очередь за вами! У порабощенных народов есть один друг — народ немецкий! УИслама защитник перед Аллахом пророк, а на грешной земле — германский император!

Остается только добавить, что под суннитами они подразумевали турок, а под шиитами — персов.

Однако в восточной Персии у немцев ничего не вышло.

Казачьи разъезды Хорасанского отряда полковника Гущина быстро перехватывали подозрительных путешественников и караваны с грузами для германо-турецких наемников.

Оставалось попробовать на западе страны, в районе Керманшаха — Хамадана.

13 августа волонтерами графа Каница заняли город, где сразу же началась вербовка добровольцев на священную войну.

Вербовка шла ни валко, ни шатко. Тем не менее, к середине сентября этот отряд в составе 2000 человек двинулся на Хамадан, являвший собой важный перекресток дорог в персидском Курдистане, население которого немцы рассчитывали привлечь в свои ряды.

 

Несмотря на объявленный Султан-Ахмед-шахом нейтралитет его страны, полиция в ход подстрекательских сборищ не вмешивалась.

Ее бездействие официальные лица оправдывали тем, что мечети и медресе пользовались правом экстерриториальности и светская власть там силы не имела.

Из Закаспийской области в Персию пробирались бежавшие из русского плена австрийцы и турки.

Эмиссары графа Каница встречали беглецов на границе.

Затем их направляли в специальный лагерь в Неймед-абаде, где готовили к партизанской войне в горах.

В роли военных инструкторов вместе с немцами выступали шведские и турецкие офицеры, числившиеся на службе в персидской жандармерии.

Российский посланник фон Эттер неоднократно делал по этому поводу представления шахскому правительству.

Реакция Мустоуфи-эль-Мемалека, сделавшего тайный выбор в пользу Тройственного союза, была выдержана в лучших традициях уклончивой восточной дипломатии.

С лета 1915 года начался массовый исход российских граждан из Тегерана, Кума, Исфагана, Тавриза и Хамадана

Бежали чиновники и служащие различных учреждений с семьями, торговцы, духовные миссионеры, напуганные религиозной нетерпимостью и враждой к русским, слухами о погромах, поруганием флага державы, спущенного над консульскими миссиями в Кянгевере, Керманшахе, Урмии и других городах.

Все они направлялись в город Казвин в ста километрах от побережья Каспия под защиту русской казачьей бригады.

Скоро этот город оказался переполнен толпами беженцев, и, конечно же, у них были самые веские причины опасаться ослепленных ненавистью мусульманских фанатиков.

Чтобы нейтрализовать германо-турецкое влияние на правительство Персии, Лондон и Петербург заявили о намерениях оказать Тегерану значительную финансовую помощь, сначала в виде единовременных авансов, а затем ежемесячными субсидиями, начиная с 8 сентября 1915 года.

Самой собой понятно, что тот согласился.

Однако очень скоро шах уволил по личным мотивам церемониймейстер своего двора Эхтесаболь-Мольк.

Обиженный царедворец отомстил шаху тем, что сообщил русскому и английскому посланникам фон Эттеру и Чарльзу Марлинга подробности начатой Мустоуфи-эль-Мемалеком двойной игры.

Главным в этой игры был выигрыш времени, который дал бы возможность немцам сформировать и подготовить вооруженные отряды, а туркам перебросить из Месопотамии в Персию регулярные войска.

Высокопоставленные правительственные чиновники со всем восточным красноречием убеждали фон Эттера и Марлинга в том, что сами недовольны тем, что персидской жандармерии «выступила против своего законного правительства».

То же самое было сказано и о формированиях «борцов за веру» — муджахидов.

Более того, дабы не быть голословными, они имитировали бруную деятельность и посылали на «усмирение» восставших отряды «казаков», прекрасно зная о том, что эти, с повзоления сказать, воины сразу же разбегутся или укроются в мечетях и мавзолеях.

В конце концов, министры иностранных дел Великобритании и России заявили, что заключенный Тегераном тайный союз с противниками Антанты развязывает ее державам руки в отношении Персии, вплоть до оккупации и раздела страны.

Только после столь резких шагов персидское правительство предприняло ряд мер в обратном направлении.

Тегеран покинул германский посол принц Генрих Рейсский и весь его персонал, наиболее одиозные сторонники персидско-германского сближения, а также австро-германский и турецкий послы.

В кабинете появились три сторонника сближения с Россией и Англией: военный министр престарелый принц Сапехдар, министра внутренних дел Ферман-Ферма, третий русофил и англофил стал министром без портфеля.

В это же время в район Тегерана подтянулись отряды воинственных бахтиаров, сарбазов и других кочевников, воодушевлявшие друг друга призывами уничтожить русскую бригаду в Казвине.

Вокруг Хамадана и на перевале Султанбулаг под руководством турецких и германских офицеров полным ходом строились оборонительные укрепления.

Юный Султан-Ахмед-шах собирался отбыть в священный Кум, где граф Каниц создал два пронемецких комитета: «национальной обороны» и «защиты ислама».

Едва появившись на свет, комитеты принялись выпускать многочисленные воззвания с призывами к правоверным взяться за оружие.

После прибытия шаха в Кум было решено провозгласить «джихад», со всеми вытекающими последствиями — убийством иноверцев, грабежами их собственности и т. д.

Таким образом, Персия оказывалась автоматически втянутой в войну на стороне Германии и Турции.

До трагической развязки счет пошел на дни.

 

В сентябре 1915 года в Тифлис прибыл великий князь Николай Николаевич на пост командующего Кавказским фронтом.

С его приездом штаб Кавказской армии занялся разработкой операции по вводу в Персию экспедиционного кавалерийского корпуса.

Предложенный министром иностранных дел Сазоновым вариант пассивных действий (размещение основных сил в районе Тегерана только для контроля за обстановкой в столице) великий князь и командующий Кавказской армией Юденич сочли ошибочным.

Они разработали другой план. С высадкой корпуса они намеревались поставить шахскому правительству ультиматум об удалении из Персии всех агентов вражеских держав, одновременно направить достаточные силы в Хамаданский и Керманшахский районы, чтобы прервать сообщение противников Антанты внутри страны с Турцией.

Не исключалось в дальнейшем проведение активных действий по интернированию и уничтожению вражеской агентуры в наиболее неблагополучных районах.

В начале октября началось формирование корпуса.

Успех предстоящей операции во многом зависел от верного выбора кандидатуры командира, популярного, решительного и хорошо знающего Восток.

Именно таким был начальник 1-й Кавказской казачьей дивизии генерал от кавалерии Николай Баратов.

Выпускник Николаевской академии Генерального штаба, он с 1907 года служил начальником штаба 2-го Кавказского армейского корпуса.

В 1914 году Баратов принял 1-ю Кавказскую казачью дивизию — одно из самых боеспособных соединений Кавказской армии.

С ней отличился в Сарыкамышской операции декабря 1914 года. Ярко проявил себя он и на заключительном этапе Алашкертской операции лета 1915 года.

Это был смелый до дерзости и предельно расчетливый военначальник, главную ставку делавший на быстроту и скрытность маневра, ошеломляющую внезапность удара.

В довершение ко всему, он не страдал поразившим значительную часть русского генералитета раболепием перед высочайшими особами.

Весьма показателен в этом отношении следующий эпизод с самим великим князем.

Прибыв в 1915 году на Кавказ, великий князь первым делом объехал войска фронта.

В полках и дивизиях по правилу горского гостеприимства ему накрывали дастархан — походное угощение.

Так было сделано и в штабе Баратова.

Николай Николаевич — тонкий знаток кавказских обычаев и неистощимый в застольных речах собеседник — взял на себя роль тамады.

Посреди застолья великий князь, то ли забыв кавказский обычай, по которому без разрешения тамады никто не может обратиться к присутствующим с тостом, то ли не пожелав с ним считаться, вдруг встал и начал говорить.

— Извините, Ваше Высочество, — перебил его Баратов, — Вы оштрафованы!

На недоуменный вопрос великого князя, в глазах которого зажглись недобрые огоньки, Николай Николаевич спокойно ответил лаконичным, но достаточно емким пояснением о сути этого кавказского обычая.

А затем он предложил Николаю Николаевичу подвергнуться штрафу — осушить большой кубок вина.

И произошло неслыханное. Отличавшийся грубостью в отношениях с подчиненными (как поговаривали, порой дело доходило даже до рукоприкладства) великий князь без малейших возражений покорился.

20 октября 1915 года командующий Кавказской армией, ссылаясь на телеграмму министра иностранных дел о необходимости усилить Казвинский отряд, донес в Ставку, что им сделано распоряжение о командировании в Персию экспедиционного корпуса силой в 2 пехотных батальона, 2 дружины ополчения, 39 казачьих сотен и 20 орудий во главе с генералом Баратовым.

Общая численность войск Баратова в начальный период операции составила 8 тыс. человек.

Им была поставлена задача «до объявления войны занять Тегеран с целью закрепления политического положения России в Персии».

При этом надо отметить и то, что корпус Баратова значительно уступал противнику по количеству сабель и штыков.

В этих условиях решающую роль сыграли стремительность и внезапность действий казаков.

Неожиданное появление их в разных местах порождало слухи, что в порту Энзели высадилось 50 тысяч русских.

По мере дальнейшего продвижения войск Баратова эта цифра постоянно увеличивалась.

Сразу же после высадки прибывших из Баку войск по настоянию посланника фон Эттера часть Казвинского отряда в демонстративных целях заняла селение Кередж в одном переходе от Тегерана.

Эта мера была вызвана полученным от командира персидской казачьей бригады известием, что германские агенты подкупили немалую часть его «казаков» в столичном гарнизоне, с тем, чтобы спровоцировать мятеж, убить русских инструкторов.

Затем планировалось начать погромы в европейском квартале Тегерана, преследуя цель нанести максимальный ущерб миссиям государств Антанты.

Сигналом к мятежу должны были послужить взрывы бомб, брошенных в районе казарм бригады.

Внезапное появление в Кередже казаков генерал-майора Золотарева спутало этот план.

В прогерманских кругах Тегерана началась паника. Не только немецкая и австро-венгерская миссии, но и многие из депутатов меджлиса (парламента) немедленно покинули столицу, устремившись на юг.

Глава кабинета Мустоуфи-эль-Мемалек убеждал Султан-Ахмед-шаха, что казаки вот-вот войдут в Тегеран, что он станет заложником России и ему надо поспешить с отъездом в древний Исфаган.

Именно туда ему советовали временно перенести столицу и «начать новую эру царствования, свободную от русского и английского влияния».

Однако фон Эттер уговорил шаха не уезжать в германо-турецкий стан.

По всей видимости, ему были даны твердые гарантии, что если шах не пойдет на поводу у германо-турецких сил, войска Баратова в столицу не войдут.

Местом своего дальнейшего пребывания персидский монарх избрал загородный дворец Фараг-абад в четырех верстах от Тегерана.

 

Вскоре поступили известия, что граф Каниц организует поход на Тегеран, для чего в районе Султан-абада он собрал около 5 тысяч своих сторонников.

Вскоре к ним присоеденился Хамаданский жандармский отряд. Еще через несколько дней граф ожидал подхода 5–9 тысяч муджахидов.

Разбив основные силы корпуса на пять группировок, Баратов с 23 ноября двинул два отряда, которым отводилась главная роль, от Казвина в на Хамадан и на Лалекян — Кум.

25 ноября отряд полковника Фисенко вступил в бой с жандармами у селения Элчи и вынудил их ретироваться.

Новым рубежом обороны стал перевал Султан-булаг, на полпути между Казвином и Хамаданом.

Сюда было стянуто около 10 тысяч «воинов ислама».

Тем не менее, многократно уступавшие защитникам Султан-булага в численности, бойцы полковника Фисенко овладели неприступным перевалом за двое суток.

Преследуя отступающих, казаки Фисенко 30 ноября вышли к стенам древнейшего города Экбатана.

В 5 км от города казаков встретила депутация горожан, просившая у русских защиты от оккупировавших Хамадан немецких и турецких наемников и присоединившихся к ним персидских жандармов.

Затем Фисенко узнал, что губернатор Хамадана Сардарь Ляшгар, сын министра внутренних дел Фермана-Ферма, арестован шведским майором Демаре.

Вместе с германским консулом в Хамадане он назначил губернатора из своих людей.

Фисенко задумался. Штурм богатого архитектурными памятниками города мог нанести серьезный ущерб персидской культуре.

Пока Фисенко раздумывал, как поступить, лазутчик принес весть, что противник оставил Хамадан.

Майор Демаре, нагрузив караван «конфискованным» им золотом из активов государственного банка Персии на сумму свыше 60 тысяч туманов и взяв Сардаря Ляшгара в заложники, двинулся на юг.

И напрасно германский консул требовал оборонять центр восстания. За командиром жандармов поспешили унести ноги и прочие «защитники» ислама.

В конце концов, бежал и сам консул, да так стремительно, что казаки обнаружили в столовой его дома еще не остывший обед.

В последующие дни, развивая успех, неутомимые казачьи сотни разбили все вражеские формирования.

Столь стремительное и бесславное падение Хамадана нанесило сильный удар по германо-турецкому престижу в Персии.

Дабы хоть как-то исправить ситуацию, граф Каниц попытался перерезать шоссе Хамадан — Казвин и отсечь отряд Фисенко от главных сил.

Но ничего из этого не вышло. Казаки без ощутимых потерь опрокинули контратаковавших и продолжили наступление, конечной целью которого Баратов определил город Керманшах на границе с Ираком.

 

В те самые дни, когда отряд Фисенко с развернутыми знаменами входил в Хамадан, в Тегеране сторонники германо-турецкой ориентации вновь готовили столицу к сопротивлению «неверным».

Премьер-министр Мустоуфи-эль-Мемалек 25 ноября заявил, что прерывает переговоры о заключении военного союза с Великобританией и Россией под влиянием «настроений общественности», которая якобы высказалась в пользу того, чтобы Персия приняла сторону единоверной Турции и «защитницы» ислама Германии.

Спустя несколько дней стали поступать обескураживающие известия о падении «мусульманских твердынь» — укрепрайона Султан-булага и города Хамадан.

Султан-Ахмед-шах отправил кабинет Мустоуфи-эль-Мемалека в отставку и поручил сформировать новое правительство стороннику англо-русской ориентации Ферману-Ферма.

Сразу же после создания нового кабинета вопрос о военном союзе Персии с державами Антанты был обсужден более предметно.

Шах получил заверения, что почти все его требования возможно удовлетворить.

После чего удовлетворенный переговрома с Антантой шах объявил взбунтовавшимися против законной власти уголовными преступниками всех подданных, толкавших Персию и ее народ к войне с державами Антанты.

Это была крупная дипломатическая победа России, обеспеченная точностью оперативных решений кавказских военачальников и дерзновенным воплощением в жизнь их замыслов бойцами Баратова.

Тем временем отряд полковника Колесникова успешно наступал на кумском направлении.

Разгромив двухтысячный отряд противника, Колесников 9 декабря вошел в Кум, откуда стремительно бежали и образованные здесь комитеты, и их защитники во главе с графом Каницем.

Генерал Баратов до 8 декабря находился в отряде Колесникова.

При вступлении в священный город шиитов он дал подчиненным жесткие инструкции: соблюдать предельную осторожность, не поддаваться на провокации, чтобы не оскорбить религиозные чувства мусульман.

9 декабря отряд Беломестнова, выдвинутый Баратовым на угрожаемое направление, встретил муджахидов и жандармов артиллерийско-пулеметным огнем, а подоспевшие казачьи сотни довершили разгром.

После поражения Амир-Хешмета противники шаха дружно бежали из Тегерана.

 

В конце 1915 — начале 1916 года корпус Баратова развернул операции на хамадан-керманшахском направлении в сторону Месопотамии и в направлении Исфагана, где еще оставались отряды германо-турецких наемников.

После жестоких боев на перевале Асса-абад войска Баратова в конце января — начале февраля 1916 года взяли Керманшах — последний оплот центральных держав в Персии.

Его обороной руководил бежавший сюда граф Каниц.

Незадолго до падения Керманшаха в нем побывал с инспекционной поездкой генерал фон дер Гольц, встревоженный чередой жестоких поражений в этой стране и тем, что огромные суммы, выделенные Берлином для реализации плана вовлечения Персии в войну против России, оказались потраченными впустую.

Каниц заверил высокого начальника, что Керманшах устоит. Когда пластуны-кубанцы ворвались в город, граф застрелился.

За два с половиной месяца активных действий немногочисленным экспедиционным корпусом была очищена от вражеских отрядов территория — до 800 км по фронту и столько же в глубину.

Потери в каждом из нескольких десятков боевых столкновений исчислялись единицами.

Бойцы Баратова избегали лишнего кровопролития и щадили обращавшихся в бегство иранских кочевников.

В конце декабря 1915 года в приказе по войскам экспедиционного корпуса его командир констатировал: «Мирная жизнь персидского населения, нарушенная боевыми действиями, вошла в свою колею».

В сочельник, Баратов с офицерами штаба по приглашению шаха посетил Тегеран.

В честь русских гостей в столице Персии была устроена иллюминация и пышные торжества.

Персидская казачья бригада, столь бесславно себя показавшая в стычках с жандармами, блистала, однако, на смотру, красуясь гимнастическими упражнениями и джигитовкой.

В свою очередь, казаки конвоя Баратова — лучшие танцоры и певцы Кавказской армии — отплясывали лезгинку и пели кубанские песни, удивляя всех своим искусством.

Во дворце Сагаба Ихтиари был дан благотворительный бал в пользу русских воинов, раненных на земле Персии.

На аудиенции же во дворце Фараг-абад в присутствии всего двора и приглашенных депутатов меджлиса Султан-Ахмед-шах в изысканных выражениях благодарил Баратова за «образцовое поведение русских войск и дружелюбное отношение к населению».

В знак особого благоволения он пожаловал генералу высшую награду своей страны — осыпанный бриллиантами «темсал» с собственным портретом на ленте для ношения на шее.

Благодарность монарха была не просто проявлением вежливости к находившимся на персидской земле войскам дружественного государства, отстоявшим его трон в недавно миновавшие критические дни.

С первых дней пребывания в Персии Николай Николаевич под страхом военно-полевого суда запретил реквизиции, потребовав от всех должностных лиц корпуса не изымать, а закупать продукты, скот и фураж, и расплачиваться за них наличными по устраивающим местных крестьян ценам.

Иранские земледельцы и скотоводы, торговцы и ремесленники, поначалу настороженно и даже враждебно воспринявшие появление пришельцев из России, спустя несколько недель относились к казачьим отрядам по-иному, почувствовав, что получили возможность извлечения дохода от продажи продуктов своего труда иноземцам.

Многие из них, пишет очевидец, стали проявлять к русским радушие и предупредительность. Слов «кардаш», брат, слово стало тогда самой распространенной формой обращения простых иранцев к нижним чинам экспедиционных войск.

В июне 1916 года кавалерийские полки и пехотные части экспедиционного корпуса Баратова были сведены в 1-й Кавказский кавалерийский корпус, а Николай Николаевич заслуженно стал его командиром.

С ним он познал и радость новых побед, и горечь поражений, когда пришлось оставить часть персидской территории.

В 1918 году Баратов сумел благополучно эвакуировать своих бойцов из Персии — после революции в России и развала фронта защищать здесь, собственно, уже было нечего.

После героической персидской эпопеи Николай Николаевич с 1918 года был представителем Добрармии и ВСЮР в Закавказье.

13 сентября 1919 года на него в Грузии совершили покушение: в автомобиль бросили бомбу. Баратов остался жив, но лишился ноги.

В эмиграции он занимался организацией помощи военным инвалидам, с 1930 года возглавлял Зарубежный союз русских инвалидов и являлся главным редактором вновь созданной ежемесячной газеты «Русский инвалид».

Скончался генерал от кавалерии Баратов в Париже 22 марта 1932 года.

Его похоронили на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

На многолюдных похоронах за гробом несли русские награды, британский орден Бани, французский Командорский крест ордена Почетного легиона и высший персидский знак отличия: «темсал» от Султан-Ахмед-шаха — усыпанный бриллиантами миниатюрный портрет властителя…

 

Что же касается всей русской армии, то она даже в столь тяжелое для нее лето 1915 года в очередной раз доказала, что способна сражаться даже тогода, когда нет ни боерпипасов, ни тяжелой артиллерии, ни соответствующего ее высокому предназначению руководства.

В этой связи я хотел бы познакомить Читателя с малоизвестным эпизодом «горячего» лета 1915 года.

Речь пойдет о подвиге русских солдат небольшой крепости Осовец, которую без особого преувеличения можно назвать Первой Брестской крепостью.

 

Глава V. Атака мертвецов

 

Мы уже упоминали о том, что 22 августа русские войска оставили Осовец.

Однако ее эвакуация началась раньше, и ранним утром 18 августа жители районов могли видеть, как началась эвакуация гарнизона.

Эвакуация проходила организованно. Все, что невозможно было вывезти, а уцелевшие укрепления были взорваны саперами.

Вывод войск из крепости закончился 22 августа, а еще через три дня немецкие войска вошли в пустую, разрушенную крепость.

Сейчас название крепости мало что говорит не знающему истории человеку, а тогда, в 1915 году, весь мир с восхищением взирал на оборону Осовца.

И ничего удивительного в этом не было, поскольку эта небольшая крепость стала первой Брестской крепостью, защитниками которой во время Великой Отечественной войны мы продолжаем восхищаться и сейчас.

И в самом деле, какие бы французы или англичане смогли бы несколько месяцев в окруженной Брестской крепости?

Сдались бы в первый день. Особенно если бы пообещали жизнь.

Ну а теперь давайте посмотрим, чем же прославилась находившаяся в 23,5 км от тогдашней Восточной Пруссии русская крепость Осовец.

 

Основной задачей крепости было, как писал участник обороны Осовца С. Хмельков, «преградить противнику ближайший и удобнейший путь на Белосток… заставить противника потерять время или на ведение длительной осады, или на поиски обходных путей».

Напомним, что Белосток являл собой крупный транспортный узел, взятие которого открывало дорогу на Вильно, Гродно, Минск и Брест.

Так что для немцев через Осовец лежал кратчайший путь в Россию.

Обойти крепость было невозможно: она располагалась на берегах реки Бобры, контролируя всю округу, в окрестностях — сплошные болота.

«В этом районе, — описывало эту местность издание Наркомата обороны СССР уже в 1939 году, — почти нет дорог, очень мало селений, отдельные дворы сообщаются между собой по речкам, каналам и узким тропам,

Противник не найдет здесь ни дорог, ни жилья, ни закрытий, ни позиций для артиллерии».

После третьего раздела Польши, в 1795 году, у местечка Осовице началось возведение оборонительных укреплений.

Район имел стратегическое значение, так как именно через Осовице пролегал единственный в этой области путь из Восточной Пруссии и Австрии в восточные районы Российской империи.

По планам русского генерального штаба от 1873 года крепость Осовец должна была обеспечить защиту переправы через р. Бобры и транспортный узел Белосток от возможного удара с севера (Восточная Пруссия).

Кроме того, она должна была являться восточным опорным пунктом укрепленной линии между реками Нарев и Бобры.

Проектными работами руководил талантливый российский инженер-фортификатор генерал Э. И. Тотлебен. В 1877 году, в связи с подготовкой к войне с Турцией, все работы по проектированию были прекращены.

Возобновились они в 1882, под руководством генерала Р. В. Крассовского. Тогда же началось строительство Центрального форта, или, как он ещё назывался, Форта № 1.

В 1891 году на южном берегу реки Бобры, на расстоянии около 2 км от железнодорожного моста, возник оборонительный объект в виде неправильного шестиугольника площадью около 1 км².

Главные позиции форта располагались на двух валах. Внутренний вал имел высоту 14–16 м и представлял собой открытые артиллерийские позиции.

Внешний вал представлял собою пехотные стрелковые позиции. Толщина валов у основания составляла более 50 м.

Форт был окружён рвом, защищённым капонирами или угловыми огневыми позициями на валах, и заполненным водой с трёх сторон, кроме северной.

Северная часть укреплений возвышалась над остальными и была отделена от них невысоким валом, образуя укреплённый редут.

С северо-восточной стороны форт был защищён выдвинутым пятиугольным равелином. Во внутреннем дворе форта располагались