Глава 14. Педсовет в школе № 318

 

 

«О чем шумите вы, народные витии?

Зачем анафемой грозите вы России?

Что возмутило вас? Волнения Литвы?

Оставьте: это спор славян между собою,

Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,—

Вопрос, которого не разрешите вы.

…И ненавидите вы нас…

За что ж? ответствуйте: за то ли,

Что на развалинах пылающей Москвы

Мы не признали наглой воли

Того, под кем дрожали вы?..»

А.С.Пушкин, «Клеветникам России»

 

Поведение Вовочки и его друзей из 10 класса «В» не могло не обеспокоить преподавателей разных дисциплин, особенно учителя по новому предмету—Закону Божию греческого обряда.

 

—Понимаете,—с жаром говорил он Палпалычу— Отечественная война 1812 года—это важнейшее событие XIX века, и воспитание детей в патриотическом духе не может не включать в себя правдивые рассказы об этой войне и о сражениях героической русской армии с огромным войском неприятеля, вторгшегося в родные пределы. Отражение Нашествия Двунадесяти языков —это один из тех моментов нашей истории, когда Россия стояла на грани катастрофы, и лишь благодаря единству Церкви и Народа сумела отстоять свою независимость! Это подобно тому, как требовать расследования деятельности Минина и Пожарского, защищавших свободу России от поляков…

—Сидор Полиевктович, полегче! Простите, что перебиваю Вас, но мне бы не хотелось обсуждать с вами Минина с Пожарским, потому что Ваш пример крайне неудачен.

—Чем же может быть крайне неудачен пример с народными героями, памятник которым стоит на центральной площади нашей страны—на Красной Площади в Москве возле самого ее сердца, Кремля?!

—Мне трудно Вам об этом говорить, Сидор Полиевктович, но, к сожалению, историю России Вы, по всей вероятности, знаете очень плохо и, постольку, поскольку это не Ваш предмет, то и хватит об этом.

— Палпалыч, прошу Вас, я в Вашей школе человек новый и пока плохо представляю себе школьную обстановку, но дело в том, что я изучал церковную историю, в которой подвиг патриарха Гермогена и Минина с Пожарским представляют собой очень важный пример духовного воспитания молодежи в духе Православия и патриотизма.

— Я воспитывался в советское время, когда имена церковных патриархов не упоминались, а насчет князя Пожарского и купца Минина могу сказать лишь одно: руководимое ими Второе Ополчение определилось с выбором кандидата на российский престол—им был сын шведского короля Карл Филипп Карлович, и они были резко против всех русских кандидатов.

— Но этого не может быть?!

— Сидор Полиевктович, что Вы имеете в виду? Что я Вас обманываю? Тогда внимание, правильный ответ. Вот как сформулирована была их политическая платформа на выборах царя в 1613 году: «Хотети б нам на Росийское государство царем и великим князем всея Русии государского сына Карла Филиппа Карловича, чтоб в Росийском государстве была тишина и покой и крови крестьянской престатие...». Что же касается, кстати, патриарха Гермогена, то он присягал на верность польскому царевичу Владиславу, сыну польского короля. Есть даже такое предположение, что его и убили сторонники Михаила Романова, прежде всего его дядя Филарет, а вовсе не поляки, которым он присягал на верность.

— Палпалыч, я решительно Вас не понимаю. Вы просто смеетесь надо мной! Как святитель-мученик мог присягать… своим мучителям? А заказчиком его убийства мог быть сам святитель Филарет Романов?!

— Это если считать, что мучителями были поляки—тогда действительно получается абсурд. Но ведь его могли убить и по приказу Филарета, и тогда все очень даже логично. Он ведь занял патриарший престол и объявил себя патриархом при еще живом патриархе Гермогене, который страшно мешал его карьере, так что выводы делайте сами.

— Зачем же тогда его канонизовала Русская Православная Церковь?

— Простите, в вопросах церковной канонизации я слаб. Пока мы с Вами остаемся в рамках фиксации исторических событий—я стою на твердой почве фактов. Как только мы уходим в мифы—я в них абсолютно ничего не смыслю. Вы еще что-то хотели мне сказать?

— Да, мне еще кое-что надо сказать. Насчет Отечественной Войны 1812 года…

— Вы опять, Сидор Полиевктович? Поверьте, не желая Вас обидеть, ребята никому ничего плохого не делают—они просто между собой обсуждают вопросы, которые их волнуют. Они не бьют стекол, не колются наркотиками, не делают того, за что их можно было бы ругать. Что Вас так беспокоит?

— Но, Палпалыч, затронуты самые основы патриотического воспитания. Речь уже не об исторической правде. Речь о том, что тот, кто посягает на уточнение исторической правды, посягает на народообразующую символику, на национальную русскую идею! Бородино— это символ России. Весь 1812 год есть символ России. Посягать на этот символ—не безгрешное занятие. В центре Москвы стоит Храм-Памятник в ознаменование Победы в Отечественной Войне над Двунадесятью языками…

— Одним из которых, кстати, был русский.

— ?!?!?! … ?!?!—Сидор Полиевктович судорожно хватал воздух ртом, таращил глаза и пожимал плечами, прижимая одну руку к сердцу, а другой беспомощно взмахивая в воздухе… Словом, состояние преподавателя Закона Божия греческого обряда было близким к кризисному. Но старый учитель, которого несколько лет назад ученики поздравили с 70-летием, а теперь вскорости ожидающий высшую награду Правительства России за 50-летний педагогический стаж, был абсолютно спокоен. Почему же он, человек старой закалки и коммунистического воспитания, оказался более приспособленным к новым условиям и новым идеям, чем те, которые… Неожиданно Сидор Полиевктович вновь обрел дар речи:

— Палпалыч, я буду говорить об этом на ближайшем педсовете, который состоится завтра. Насколько мне известно, многих учителей старших классов также беспокоит вопрос патриотического воспитания молодежи, и мы должны решить, куда двигаться.

— Раз Вы решили—то здесь я Вам не советчик. Поступайте по-своему, но имейте в виду: лже-романовская версия истории устарела уже почти сто лет тому назад, и новая реставрация лже-романовых в Московии в ближайшее время не предвидится.

— Напрасно Вы так, Палпалыч. Неужели Вы сводите патриотизм и любовь к России исключительно к навязанному династией, как Вы выражаетесь, лже-Романо-вых, варианту истории? Есть же еще и общечеловеческие ценности.

— Вот и давайте поговорим об общечеловеческих ценностях, а не о лже-романовских. Я знаю, у Вас задача стоит куда сложнее, потому что история Русской Православной Церкви была написана Екатериной Второй лже-Романовой гольштинско-готторпской династии и с тех пор не переписывалась, и то, что Вы преподаете детям, составляет лишь часть знаменитого вольтеровско-потемкинского «греческого проекта», не более. Поэтому общечеловеческие ценности для меня значат куда больше.

— Подождите, подождите. Я не могу так быстро. Что Вы имели в виду, когда говорили о том, что среди двунадесяти языков был русский?

 

— Я имел в виду, что Наполеон и Александр были близкими родственниками и союзниками, и поэтому Великая Армия Наполеона имела в своем составе около полумиллиона русских. Вот и все, что я имел в виду.

—?!?!?! … ?!?!— Сцена повторилась в точности во второй раз, и Палпалыч, опасаясь подобных рецидивов в течение дальнейшего разговора, просто предложил Сидору Полиевктовичу прекратить разговор. Предложение было принято в обстановке полного единодушия и взаимопонимания простым кивком, и Палпалыч остался один в своем кабинете.

 

Он долго размышлял о предстоящем педсовете и его возможных последствиях. Ни его заслуги, ни звание «Заслуженный учитель России», ни простые научные доводы не принимались в расчет при вынесении общего решения педсовета исключить Вовку и его друзей из элитной школы, которой всегда была 318 спецшкола, и перевести их в школу для детей с пониженными умственными способностями (из-за болезни Дауна). Палпалыч не хотел расставаться с Вовкой и решил всеми силами защитить его.

 

Начало педсовета было бурным. Сразу был задан скандальный тон, и хоть старые учителя, проработавшие с Палпалычем много лет, никогда не поднимали тон и не срывались, молодые стажеры и новопредметники сразу перешли в атаку. Больше всех раздражался Сидор Полиевктович.

 

— Посягая на войну двенадцатого года мы посягаем на народообразующую символику России!—его голос почти срывался на визг. — Уже Отечественную войну сорок пятого…

— …мы проиграли, Вы хотели сказать?—спокойно уточнил Палпалыч.

— Как можно проиграть уже выигранную войну? Мы создаем неправильный образ этой войны у подростков.

— Война есть война, в особенности, если речь идет о таком позорном деянии царизма, как сговор с Наполеоном и сожжение древней Москвы, или сговор Сталина с Гитлером. Ведь Вторую Отечественную Войну мы проиграли не менее позорно, чем Первую! Почему для «банды инвалидов» Наполеона в центре Парижа был выстроен роскошный Дворец Инвалидов, и сам главарь этой банды Ерундобер похоронен в этом Дворце—а наших участников войны обзывали «соучастниками» и отворачивались как от чумы? Фактически победа во Второй Отечественной осталась за Америкой, превратившейся благодаря ей в сверхдержаву, а ее доллар-талер стал всемирной валютой. Мы ее проиграли, Сидор Полиевктович, это необходимо признать—и незачем создавать лживый образ этой гнусной войны у детей…

Мы проиграли, прежде всего, потому, что сегодня наши учебники истории для старших классов написаны в Америке, и по ним выходит, что мы все были придурками и трусами, предателями и идиотами, а войну выиграла Америка, она же освободила Европу и вообще весь мир. Наши жертвы были напрасны, а наши мечты о том, что наши дети и внуки будут с благодарностью помнить наш подвиг—тщетны. Мы потеряли в той бессмысленной бойне более 20 миллионов, Америка—всего 200 тысяч, т.е. меньше, чем мы теряли в каждый день войны.

Нам та война сломала судьбы, она страшно прошлась по всем семьям огромной страны, и наши раны не затянулись до сих пор. А теперь наши дети учатся по американским учебникам и презирают и ненавидят нас.

Поэтому я хочу знать—почему наши дети учат историю 1812 года по заказному роману Льва Толстого, правнука участников событий, а не по воспоминаниям современников? Это в точности совпадает и со Второй Отечественной—наши правнуки учатся теперь по школьным учебникам истории Джорджа Сороса, а не по «Василию Теркину» Твардовского. Получается даже, что Лев Толстой —это что-то вроде русского Сороса.

 

Старые учителя молчали. Они прекрасно знали, что если Палпалыч занял принципиальную позицию—его ничто не сдвинет. В Великую Отечественную не раз смотрел смерти в лицо, ничего не боялся и потом. Сейчас же этого крепкого сильного духом старика тем более напугать было невозможно.

— Есть войны справедливые и несправедливые…

—Нет справедливых войн. Вы что, преподаете школьникам на уроках по Закону Божию историю войн?

— Я преподаю детям знания о том, что такое Бог, Церковь, церковные догматы и церковную историю.

—Да вся церковная история—это сплошная история войн! И если Вы так ратуете за патриотизм, значит, Вас не устраивает уровень церковно-патриотического воспитания в нашей школе? Вы хотите его поднять на должную высоту?

— Я этого не говорил.

— Тогда объясните, что Вы говорили? О каком патриотизме Вы изволите выражаться? И, надеюсь, мы не будем больше вспоминать Минина с Пожарским, Филаретом и уж совершенно мифическим Сусаниным?

— Палпалыч, я говорил лишь о том, что десятый «В» допускает неприличное поведение в отношении устоявшихся исторических понятий и разрушает систему патриотического воспитания в нашей школе.

— Сидор Полиевктович, со всем уважением к Вам лично—обратите внимание, не патриотического, а лже-патриотического воспитания. Понимаете? Лже- патриотизм сродни идиотизму, и если на лже-патриотизме воздвигают идолов—это еще хуже, чем спекуляции на любви к Родине, к матери, к русской культуре и т.д. Тогда поклонение ложным идолам заменяет простые человеческие—и очень глубокие, прошу Вас обратить особое внимание, Сидор Полиевктович,— простые и очень глубокие человеческие чувства любви и гордости за свою Родину.

И еще несколько слов в отношении, как Вы изволили выразиться, «устоявшихся исторических понятий»—главным «устоявшимся историческим понятием» во всей истории России XIX века был жалкий уродец Наполеон Бонапарт, выведенный во многих произведениях гениальных писателей того времени и обобщенный Гофманом в образе Крошки Цахеса по прозванию Циннобер-Ерудобер. Почему этот жалкий уродец так важен для нашего «патриотического воспитания», что на нем воспитываются уже многие поколения русских людей? Что он сделал такого сверх-гениального или сверхположительного, что ему оздаются такие божественные почести? Я Вас спрашиваю, Сидор Полиевктович!

 

Растерявшийся Греко-законобожник не нашелся, с ответом, и вопрос повис в воздухе. Вдруг со своего места поднялся преподаватель истории России в старших классах Иван Поликарпович. И хоть он был из «старой гвардии», прослуживши вместе с Палпалычем по ведомству Образования четверть века, тем не менее, в данном принципиальном споре он волей-неволей оказался на стороне Сидора Полиевктовича, с которым буквально еще недавно считал себя принципиально идейным противником.

 

— Вы понимаете, что разрушается образ России? Я даже не представляю себе, КАКУЮ историю России я скоро буду преподавать детям, если не остановить Ульянова со всякими Петечкиными и Распупыркиными. Вы помните, Палпалыч—«мы дети двенадцатого года»? Вся русская культура уходит корнями в Отечественную Войну с Нашествием Дванадесяти языков…

—Иван Поликарпович, Вы, дорогой ветеран, продолжайте преподавать историю так, как Вас учили еще тридцать лет назад. А вот когда Вовка окончит истфак Московского Университета вместе со своими друзьями—вот тогда они и напишут новые учебники. Эдак лет через десять. И если мы с Вами будем живы—тогда и почитаем их на пенсии. Заново пройдем курс истории России для старших классов общеобразовательной школы.

—Палпалыч, что Вы… что Вы такое говорите? Ульянов на истфаке? ЕГО диссертация по истории России начала XIX века? И в этой диссертации Наполеон как побочный сын Екатерины Второй приходит к своему племяннику, чтобы воплотить в жизнь ее «греческий проект» по расчленению Оттоманской Порты? В Тильзите Наполеон реанимирует ее «греческий проект» во второй раз, так как первый раз его реанимировал Император Павел Первый по докладу Ростопчина. Брак Наполеона на своей племяннице и сестре Александра не был разрешен по причине возможного вырождения рода лже-Романовых. К жалким десяткам тысяч собранных наспех со всей Европы «путешественников» присоединяется огромная русская армия численностью около полумиллиона—и вместе они образуют Великую Армию под личным командованием Императора Священной Римской Империи, Свободии, Короля Италии и прочая и прочая, великого князя московского и всея Руси Наполеона Буонапартия. Александр лже-Романов в Вильно сдает командование русскими войсками своему дяде—и их совместный поход в африканскую Индию=Иудею к Чаше Грааля становится реальностью.

Защита молодого ученого проходит блестяще, отчего ему сразу присуждается ученая степень бакалавра —нет, магистра истории—с приглашением читать лекции в Сорбонне. Толпы парижских студентов идут на Пляс ль`Этуаль—Площадь Звезды—громить Триумфальную Арку, на которой начертаны места побед Наполеона в полной уверенности, что ни одна из этих побед на самом деле одержана не была, особенно «победа» Наполеона на реке Березине. Я просто представил себе последствия…

— И правильно сделали, Иван Поликарпович! Вслед за Триумфальной Аркой в Париже будут разнесены Триумфальная Арка в Москве, домик в Филях и множество других сооружений, возведенных в честь победы над Двунадесятью Языками. Освободившиеся площади можно будет занять под скверики, жилые дома, гаражи или детские садики.

— И Вы не шокированы, Палпалыч? Вас не раздражает наглая самоуверенность недоучек и хулиганов?

— Шокирован… широтой взглядов и смелостью суждений. Я считаю вслед за ними, что пора прекращать Крошку Цахеса называть сверх-гениальным и премудрым, и на его чудовищном образе строить воспитание молодежи. Ни Крошка Цахес, никто из лже-Романовых, ни из героев романа Толстого «Война и мир» не могут служить положительными примерами для воспитания наших детей. Пора искать лучшие образы в истории. И потому вопрос об исключении Ульянова из школы считаю закрытым.

— Палпалыч, все же мы вынуждены вынести решение этого вопроса на открытое голосование.

—С какой же формулировкой вы собираетесь его отчислять?

— За академическую неуспеваемость и неудовлетворительное поведение.

— Тогда и меня отчисляйте! Отчисляльщики... Сидор Полиевктович, это Ваша работа? Я даже не удивлюсь, если именно Вы встанете на мое место после моего ухода. Так что голосуйте без меня, я что-то не очень хорошо себя чувствую.

 

Палпалыч резко встал и вышел на улицу. Он уже понял, что Вовка будет отчислен и не допущен к госэкзаменам, и хоть был совершенно спокоен за него, потому что был уверен, что Вовка справится со всеми жизненными трудностями—все же было грустно уходить на пенсию в таком молодом возрасте в полном расцвете физических и духовных сил и воочию видя разрушение плодов своих многолетних трудов.