О браках, разводах, перекидываниях и лечебных свойствах заповедных мест

 

On ne fait pas d'omelette sans casser les ceufs.[2]

Французская пословица.

 

Кто украл яйцо, украдет и курицу.

Русская пословица

 

Шила выходил из воды самостоятельно, осторожно нащупывая ногами почву перед собой. Я семенила следом. Что я ощущала? Интересный вопрос. Удовольствие от того, что с пацаном все обошлось; глухую ненависть к Сикису, ожидавшему нас на берегу с видом победителя; и крошечное, едва уловимое злорадство…

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, на Заповедную пущу наползали сумерки. Величественно так наползали, по-хозяйски. Будто чья-то невидимая рука набрасывала на окружающее великолепие полупрозрачную намитку. Глубокие тени очерчивали силуэты деревьев, поднимались из зарослей стайки светляков. Красиво! Жаль, мне сейчас совсем не до того.

— Сума холщовая под деревом осталась, — проговорила я громко, ни к кому конкретно не обращаясь.

Шелест кустов послужил мне достаточным ответом. Кто там в лесу подглядывает да подслушивает — не суть важно. Арэнк? или Кел, или еще кто. Главное, меня услыхали, и имущество мое на земле валяться не оставят.

Вождь молчал, Шила разглядывал свои руки с таким видом, будто впервые этакое чудо видел. Я отжала волосы, встряхнула головой и проводила взглядом последний лучик солнца, нырнувший за кромку леса. Проворонила я возможность бежать. Вчистую. Но, как говорится, после драки кулаками не машут. Теперь у меня одна дорога — исполнить обещание. А там — как повезет.

На берегу появился незнакомый индрик. Сделал несколько шагов по направлению к Сикису, рухнул на колени, тихонько застонал. Передние ноги незнакомца утолщались, а шкура — съеживалась. Лошадиное тело подернулось рябью, будто расходились по водной глади круги от метко брошенного камня. Значит, вот именно так у них перекидывания происходят? Приятного мало. А скулит-то как жалобно! Михай-то вроде без стенаний обходился, насколько я помню.

Через несколько мгновений превращение завершилось. Больше всего меня удивило, что мужик, оказавшийся на месте коленопреклоненного индрика, был одет. Ну, по крайней мере, штаны на нем были. Узкие кожаные портки с неровно отрезанными у щиколоток краями на поясе удерживались сложной системой тонких ремешков. Обернувшийся дернул головой, откидывая с лица намокшие волосы и, покряхтывая, поднялся.

— Будет ли возноситься к небесам костер нынешней ночью? — обратился он к Сикису.

— Разводите, — кивнул предводитель. — Пусть луна увидит нашу радость.

На него, видно, ночное колдовство ни капельки не подействовало. Все так же поблескивал рог на лобастой голове и струилась чуть не до земли вороная грива.

Из лесу один за другим стали появляться люди. Кряжистые осанистые мужики поводили головами, рассматривая меня, кивали вождю и продолжали движение, направляясь к обрядовому столбу. Бабы останавливались на подольше, глядели с любопытством. Заговорить со мной никто не пытался. Только по доносящимся до меня шепоткам было понятно, что все племя уже осведомлено, кто я, зачем и кому предназначена. Сикис что-то втолковывал рослому темноволосому воину, чья обнаженная грудь пестрела странными письменами.

— Спасибо тебе, красавица, — вдруг степенно проговорил Шила, касаясь моего плеча заветренной ладошкой. — Я пойду пройдусь…

Я кивнула, глядя в серебристые глаза огольца:

— Когда мальчишку обратно в его тело запустишь?

— Да скоро уже, — смутился озерный дух. — Пацан шебутной, еще чего в моей сущности порушит с испугу. Как проснется, я сразу назад.

— А как узнаешь, что он уже не спит?

— Почувствую, — знакомо насупились белесые брови. — Ты, ведьма, про уговор не забудь.

— Помню, — отмахнулась я. — Как обещала, так и сделаю. Мне бы сейчас со своими напастями разобраться, раз ты мне помочь не в силах.

Серебристые глаза озорно блеснули.

— Ну так скажи своему жениху, что, если он к тебе хоть пальцем прикоснется, у него ничего не получится — ни с кем и никогда.

— Чего не получится? Дети?

— Ну и дети тоже. — Веснушчатые щеки залил румянец. — Ты скажи, он поймет. Только не сейчас, а то еще спалит тебя под горячую руку за поруганное мужское достоинство. Завтра на рассвете и сообщи. И не забудь добавить, от кого пророчество исходит.

— А если он мне не поверит?

— А я ему знак подам… гм… недвусмысленный. Ну все, ведьма. Я — гулять.

Шила верткой змейкой скрылся из виду. Мне стало немножко завидно, что у самой так не получится — не в чужое тело влезть, а сбежать незаметно. Дернувшись следом, я уткнулась в широкую, замаранную письменами грудь.

— Куда? — вопросили грозно.

Через мгновение мои запястья были плотно стянуты за спиной кожаным ремешком. Интересно, а воины эти родились такими разрисованными или потом их кто пунктирами обвел?

Сикис подошел в сопровождении другого расписного близнеца.

— Ночь ты проведешь у столба, — почти извиняясь, провозгласил вождь. — Свои умения ты нам уже продемонстрировала, как и душевную широту и доброту.

— Может, тебе еще другую сторону медали показать? — сварливо начала я. — К примеру, сколько хулительных слов за раз я могу про тебя изобрести; или как далеко я до тебя доплюну; или…

— Не кричи, девочка, — спокойно сказал темноволосый воин, подталкивая меня в спину. — Быть женой вождя — это огромная честь, просто подарок судьбы. И мы проследим, чтобы ты этот подарок приняла если не с благодарностью, то с достоинством.

Я почти не сопротивлялась. Ну так, по мелочи — приволакивала ногу, чтоб замедлить передвижение, да обзывала охранника супостатом, вслух делясь идеями, что на нем такого поганого понаписано. На месте церемонии меня прикрутили к столбу так крепко, что не получалось даже сесть. Приходилось стоять на цыпочках, до хруста вывернув плечевые суставы. Воин, закончив свою работу, исчез. Мейера, хмурая и сосредоточенная, с пучком сухой травы в руках, ходила кругами, то приближаясь ко мне, то отдаляясь. На меня мудрейшая не обращала внимания, только бормотала под нос какие-то слова. В том, что мне не удалось бежать, вины ее не было, поэтому смотрела я на старуху без обиды, даже с интересом. Ощутимо похолодало. Моя мокрая одежда липла к телу. Может, сразу на костер попроситься? Пусть помру, зато согреюсь…

— Есть! — громко проговорила Мейера, указывая на землю в пяти-шести локтях от меня. — Ворота здесь ставить надо.

Мгновенно подскочившие мужики установили в положенном месте пару гибких палок. Изогнули, соединили сверху, обмотали лентами древесной коры. Между главным столбом и берегом озера появилась арка. Я прикинула направление по памяти — обрядовые воротца смотрели точно на восток. Дело знакомое, у многих народов есть похожие традиции. Значит, на рассвете невеста переходит к солнцу, из своей старой привольной жизни в жизнь мужнюю и детную.

Костер горел чуть в стороне. Вокруг чинно сидели пожилые индрики, переговариваясь и передавая друг другу плошки с каким-то напитком. Остальной народ суетился, мельтеша на поляне с истовостью рабочих муравьев. Вот подтащили поближе к костру плетеные корзины. Судя по доносящимся до меня ароматам, там была снедь. Сейчас бы похрустеть чем-нибудь вкусненьким не помешало бы.

— Тебе до утра есть не положено, — неприветливо сказала Мейера, увидев мои терзания.

Я сглотнула слюну:

— Не очень-то и хотелось.

— Сикис сказал, дух озера исцелил мальчишку.

— А он тебе сказал, почему исцеление понадобилось? — едко ответила я вопросом на вопрос. — Рассказал, кто ребенка покалечил?

— Сикис очень горяч…

— Это не оправдание.

— Вождь добр к своим женам.

— Эх, жаль, я об этом не узнаю.

— У тебя нет выхода.

— Выход есть всегда, просто не всегда он хорош, — вздернула я подбородок.

— И чего ты удумала? Теперь бежать не получится.

— Да я лучше руки на себя наложу!

— Эх, — покачала старуха головой. — Я точь-в-точь как ты была, такая же сильная да гордая. А жизнь вишь как распорядилась.

Я внимательно посмотрела на старуху, на ее изможденное лицо, покрасневшие глаза.

— А ведь ты любишь своего мужа, мудрейшая…

— И что? — надменно проговорила Мейера. — Побежишь про то ему докладывать? Чтоб передумал, чтоб меня вместо тебя приблизил?

— Да он не стоит твоей любви, и жалости не стоит, и сочувствия, — горячо затарахтела я. — Он же просто напыщенный болван, вождь твой. Он не умеет держать себя в руках, не умеет сострадать…

— Для владыки это не главное. Была б ты поумнее, сама бы понимала.

— А что тогда главное?

— Способность управлять народом, заставить делать что нужно, от внешних опасностей свое племя уберечь.

— Он и того не может. Смотри, вы же вырождаетесь. Вы закрылись в своем крошечном мирке, отделились от большого мира. Да даже ваш дух-защитник уже устал в этой изоляции.

— Озеро говорило с тобой? — встрепенулась старуха.

— Да.

— Со мной оно тоже раньше беседовало. — Мейера улыбнулась своим воспоминаниям. — Почитай, на каждой зорьке я к нему бегала — поболтать. А потом как отрезало.

Мне очень хотелось расспросить мудрейшую о том, просил ли ее дух о том же самом, что и меня, и что она на это ответила. Но на поляну под ритмичный барабанный бой вышел Сикис, и Мейера отступила в тень.

— Народ мой, — начал вождь негромко, но голос его, подобно грому, разнесся над толпой и заставил всех замереть в почтении.

Мне очень захотелось исполнить самую неприличную частушку из своего небогатого запаса, чтоб хоть как-то испортить величие момента. Но мое намерение показалось мне самой чересчур детским.

А жеребец между тем продолжал:

— Хороший повод собрал нас здесь сегодня…

— Витэшна, я сейчас веревки перережу, а ты беги, — раздался у плеча жаркий шепот.

Я скосила глаза. Больше всего парень был похож на созревший одуванчик. Такой прозрачно-белесой шевелюры мне в жизни видеть не приходилось. Ну разве что у Мейеры, только у этого волосы вились плотными кудельками, торчащими вокруг головы.

— Ты кто? Кел или Арэнк?

Я не боялась, что меня услышит кто-нибудь другой. Все племя как один человек внимало речи вождя. Отрок пятерней поднял со лба челку, продемонстрировав мне коричневатое родимое пятно:

— Кел на стреме стоит, если что — свистнет.

— Куда мне бежать? — грустно спросила я. — До рассвета проход не открыть, а в лесу у меня супротив твоих соплеменников шансов мало.

— Мы можем тебе чем-то помочь? — В голосе Арэнка сквозила растерянность.

— Завязку ослабь, а то я к рассвету без конечностей останусь, — подумав, решила я. — И еще: пожевать бы чего, хоть хлебную корочку.

— Сделаю, — встрепенулся пацан.

Я с удовлетворением ощутила, что путы мягко соскальзывают с запястий.

— Осади, хоть для виду чего оставь, — зашипела я.

— А как ты есть тогда будешь? — раздалось недоуменное с другой стороны.

Шила выглядывал из-за плеча Кела, держа в руках ноздреватую хлебную горбушку. Я клацнула зубами в вершке от ребячьих пальцев и стала жадно поглощать лакомство.

— Тебя легче убить, чем прокормить, — с родительской гордостью проговорил Шила.

Я всмотрелась в его глаза — обычные, человечьи, без следа серебристого блеска. Не обманул, стало быть, озерный дух, оставил мальцу его тело.

— Давно проснулся? — нечетко спросила я, продолжая жевать.

— Только что, — хохотнул вполголоса Яс, выныривая из сумрака. — Мы его недалеко от поляны под кустами обнаружили. Причем, как он там очутился, никто не знает.

Шила озадаченно почесал затылок.

— Витэшна, спасибо тебе, — умильно сложил бровки. — Если б не ты, быть бы мне до смерти калекой.

— Озеро благодари, — смутилась я. — Мое дело маленькое…

— Ай, с ним-то сочтемся, — просто ответил пацан.

— А Вэрэн где? — встрепенулась я, заметив, что компания не в полном составе.

— Дома спит, — улыбнулся Арэнк. — Он же у нас еще маленький…

— А на стреме, значит, никого не осталось, — подытожила я, доедая последний кусочек.

Пацаны переглянулись, напряглись, замерли и…

— Заговоры замышляете втайне от взрослых?

Ерика, по случаю празднества облаченная в расшитую широкую рубаху, стояла перед нами, грозно сдвинув брови. Усыпанная речным жемчугом головная повязка делала ее лицо старше и значительнее. В руках «полезная многим» держала жбан с молоком. Жидкость переливалась за край мерцающей дорожкой.

— Да мы тут, тетенька… — лепетал Арэнк, пятясь от девки.

— Попить дай, — скомандовала я, решив, что терять мне в общем-то нечего. — Уж больно у твоих коз молоко вкусное.

Ерика послушно поднесла к моим губам край посуды, и я сделала богатырский глоток.

— Уфф, благодарствую, — обтерла я губы, с трудом дотянувшись до своего плеча ртом. — Теперь и ночь коротать веселее будет.

— Бабы поговаривают, ты Сикиса не хочешь? — Ерика устроилась на корточках подле меня, поставив жбан себе на колени.

Я тоже сползла по столбу на землю. Сидеть было не в пример удобнее.

— А чего еще говорят? — равнодушно переспросила.

— Всякое. Еще слыхала, ты ребенка спасла. И бежать пробовала.

— Ну, вроде правда…

Я отвечала рассеянно: после еды меня нещадно клонило в сон. Тем временем вождь закончил свою речь. Нет, его-то я точно не слушала, просто теперь в центре поляны не черногривый жеребец гарцевал, а мельтешили двумя змейками ряды танцующих. В ритм барабанов вплетались визгливые голоса дудок. Ну как тут заснешь, при этакой какофонии? Да запросто!

— А еще что мужа моего последними словами поносила…

— Все-все правда… — уже сквозь сон бормотала я. — Что?! Так это твой муж был? В смысле — мужья…

Дрема слетела с меня в мгновение ока.

— А надписи что обозначают? А они у обоих одинаковые или различаются чем? А кто их так разрисовал затейливо? — выстреливала я вопросами в собеседницу.

— Они наперсники, — отвечала Ерика обстоятельно. — А рисунки — то охранные знаки, от чужого колдовства защита. Мейера их делала. Мудрейшая всегда при посвящении избранных клеймит.

— Наперсники вождя?

— Да, — кивнула девка. — Правая и левая рука — десница и шуйца.

— И кто какая?

— Это без разницы, — знакомо ответила Ерика.

Ну, понятно, раз оба ее мужа одно целое…

У меня громко забурчало в животе. Видать, не на пользу молочко пошло.

— Ты мне в питье что-то подмешала? — проговорила я, перехватив удовлетворенный взгляд собеседницы. — Навроде как в отместку?

Ерика гордо кивнула:

— Никто не смеет моих мужей оскорблять!

Я скривилась от острой, будто кто полоснул ножом, боли и застонала:

— Можешь потом мой труп попинать. Для полного удовлетворения.

— Думаешь, я тебя до смерти извести решилась? Дурочка! Это просто сабур.

Я снова застонала, теперь от ужаса. Свойства сабурных порошков любой ведьме хорошо известны. Лекарственные такие свойства — слабительные. При других раскладах действия пришлось бы пару часов ждать. А с молоком…

Мое величественное рассветное самозаклание отменяется. Я помру гораздо раньше, и от стыда.

Ерика поднялась, картинно вылив мне под ноги остатки молока из жбана.

— Чтоб другим неповадно было, — припечатала напоследок, удаляясь в сторону костра.

По донесшимся смешкам я поняла, что племя о страшной мести осведомлено, по крайней мере — женская его половина, и поступок Ерики одобряет.

— Чтоб новички прежде думали…

— Наших мужиков…

— У самой молоко на губах не обсохло…

— То-то же. Именно — молоко, и именно что не обсохло…

— Сейчас вся потеха и начнется…

С тревогой прислушиваясь к нарастающему бурлению в своих внутренностях, я думала о том, как права была бабушка, поучая меня незнакомцев не злословить. «Ты же не знаешь, что твой собеседник в ответ на хулу учудит — может, востру сабельку с пояса сдернет, может, колданет как…» Сама-то Яга себя в словах не ограничивала — рубила правду-матку. Но то она, а то я… Вот сейчас плоды и пожинаю. Позорище какое! Кричать, чтоб меня освободили, и бежать до ближайших кустов? А выхода другого я не вижу. Только зачем же кричать? Я пошарудела руками, сдвигая ремешки. Поддавалось плохо. На лбу от усилий выступила испарина, я часто задышала.

— Не суетись, Витэшна, — шепнул Шила. — Мы своих в беде не бросим.

В руке мальчишка держал крошечный берестяной черпачок.

— Пей.

Я послушно отхлебнула. Вода. Холодная чистая вода с отчетливым металлическим привкусом.

— Спасибо, — сказала я. — Всем…

«На здоровье, — явственно хихикнуло в голове. — Ты забавная девочка. Я уже давно так не веселился…»

— Полегчало?

Я мгновение подумала:

— Да. А вода ваша всегда лечебная или только по желанию сам знаешь кого?

— И так и эдак, — пожал плечами Шила. — Знаешь, я об этом как-то не думал… Спросить, наверное, надо.

— Ага, при случае обязательно спросим.

Благодаря неожиданно подоспевшей помощи я уже могла не опасаться позора. Сидела у своего лобного места, удобно привалившись к тесаному столбу, ногами шевелила да любовалась на чужой праздник. Мои друзья куда-то подевались. Народ, уверившийся, что продолжения моих смертных корчей им не светит, быстро потерял ко мне интерес. Общий танец сменился мужским, в котором суровые воины с неподвижными, будто вытесанными из камня лицами попытались без слов поведать зрителям об удачной охоте. Затем — задорный хоровод из баб да молодух, видно символизирующий ожидающую дома награду. Визжали дудки, брехали барабаны, ритмичный топот десятков ног поднимал клубы пыли…

Короче, я заснула.

И была я горошиной в стручке, и бусинкой в коробочке, и льняным семенем в детской погремушке. Чья-то огромная рука встряхивала меня с товарками, и от наших пересыпаний рождался монотонный шелестящий звук.

Тишина обрушилась на меня, подобно ушату ледяной воды. «Вставай, ведьма. Свадьбу свою проспишь…» Я широко зевнула, пошевелив стянутыми за спиной запястьями.

Рассвет. Раскаленный горизонт неохотно отодвигается, выпуская ярко-желтую солнечную горбушку. Серебряная поверхность озера разбегается солнечными зайчиками. И над Заповедной пущей перекидываются изогнутые коромысла многоцветных радуг.

От здешнего великолепия меня уже мутило. С трудом поднявшись, я сплюнула себе под ноги. Жемчужный сгусток слюны повис на смарагдовом травяном стебле. У-у-у… Ненавижу! И место это, и людей, и спину свою затекшую — все! Я гневно раздула ноздри и оглядела толпу. Солнечные лучи вонзались в нее подобно разящим стрелам. Сборище подернулось рябью. Взрослые мужчины противились превращению. Некоторые не справлялись. И вот уже среди людской массы то там, то здесь засверкали в утреннем свете витые рога. Все молчали, делая вид, что ничего не происходит. Это уже потом над слабачками будут подшучивать и тыкать пальцами в их согнутые стыдом спины. А сейчас… Сейчас у народа были дела поважнее.

Сикис величаво смотрелся на фоне разгорающейся зари. Я даже залюбовалась невольно. Его будто выточенная из оникса фигура ждала меня по другую сторону обрядовых врат.

И как мне теперь ему повеление духа передать? Орать через всю поляну: «Если ты хоть пальцем…»? Глупо получится.

Вороной индрик развернулся спиной и длинным змеиным движением сиганул в воду. Над толпой разнеслись приветственные крики, озеро пошло волнами, забурлило, будто затягивая вождя в пенный водоворот. Последний отчаянный всплеск — и вот уже на мелководье, горделиво расправив плечи, стоит Сикис в своей человеческой ипостаси. Бусинки воды стекают по вздутым мышцам плеч и длинным волосам, хитрые черные глаза смотрят в мою сторону с усмешкой. Ну что сказать… Мужик как мужик, из тех, кого я привыкла вежливо величать «дядюшками». Лошадью он мне больше нравился.

Вождь воздел руки к небу. Стало тихо.

Мейера, облаченная в широкую белую рубаху, неспешно подходила ко мне со стороны, поигрывая огромным ножом. Орлиные перья, украшающие ее головную повязку, мягко колыхались в такт шагам.

— Ну, вот и все, девочка, — проговорила старуха, занося оружие. — Пришло время.

Широкий взмах. Сдерживающие меня путы коричневыми червячками упали на землю.

Я потерла запястья, почесала плечо, тряхнула волосами, еще почесалась. Эх, сейчас бы в баньку, ёжкин кот!

— Мне с женихом надо перемолвиться, — обратилась я к мудрейшей, пытаясь дотянуться до зудящего места на лопатке.

Что это со мной такое? Никак за ночь муравьев в одежду понаползло?

— После обряда поговоришь, — ухватила меня за руку старуха. — У вас там как раз для бесед время выделено.

— Потом поздно будет, — упиралась я.

Судя по гневному лицу Мейеры, я явно делала что-то не то. Вдруг взгляд старухи потеплел, она выпустила мою руку и проговорила почти с лаской:

— Ну так иди к нему, слово молви.

И повела головой в сторону обрядовых врат. Я с облегчением сделала шаг… Э-э-э, нет… Кто-то кого-то на мякине провести старается.

— Тетенька, получается, только я сквозь арку пройду, обряд и свершится?

— Иди, непутевая, — зло ответила Мейера. — После умничать будешь.

— Нет! — топнула я ногой. — Не бывать этому!

Самое странное, что никто из окружающих старой колдунье на помощь приходить не спешил. Стояли и пялились, как на ярмарочный скомороший балаган. Только что петушков на палочках не облизывали. С Сикиса вообще в этот момент можно было ваять аллегорическую фигуру бесконечного терпения.

— Ах так! — Мейера одним быстрым движением заломила мне руку за спину и поволокла на восход.

Иравари сказала бы, что я проигрываю по очкам. Как ни упиралась я пятками, как ни скулила жалобно, сильнющая бабка неотвратимо приближала меня к своей цели. Я фыркала, задыхалась… и в какое-то мгновение — не знаю, то ли освещение изменилось, то ли солнце еще на пару вершков выползло из-за горизонта, но поверхность Серебряного озера приобрела такую зеркальную гладкость, что перед моими зареванными глазами очутилось как бы два небосвода. Пространство разрасталось в бесконечность, открывая мириады миров. И на самом краю колдовского зеркала неподвижно ждала меня судьба — нелюбимая, нежеланная, неотвратимая.

Мейера перехватила меня свободной рукой под подбородком и всем телом подтолкнула в спину:

— Иди!

Мы были настолько близко к вратам, что я видела каждую жилочку на мертвых ветках, каждый древесный волосок, выбивающийся из плотных лент коры. Еще один только шаг…

Горячие злые слезы бегут по щекам, кружится голова. Никак видения у меня начались? Вон и жених мой достославный двоиться начал. Я проморгалась. Темная мужская фигура за спиной вождя никуда не исчезла. Сикис, вздрогнув, как от укуса, развернулся и бросился на незнакомца. Захват, бросок, переворот… Я вытянула шею. Эх, да что там рассмотришь с моего места? Только силуэты. Крики разлетались над толпой, подобно морским чайкам. И глухие звуки ударов, которыми обменивались сражающиеся, вторили им от воды.

Мейера ослабила захват.

— Почему вождю никто не поможет? — спросила я.

— Потому что закон не велит, — ответила мудрейшая. — Сам должен управиться.

— Ну так охолонь, руку мою отпусти, — осторожно начала я. — Что-то мне подсказывает, что сегодня свадьбы не будет.

— Ворота готовы, сквозь них должны пройти, — зашипела старуха, опять схватив меня за шею. — Тебе что тут, шутки шутить будут? Ты знаешь, сколько колдовских сил потрачено на этот обряд? Боги ждут, чтоб благословить входящую. И Небо ждет, и Солнце, и Ветер…

Я резко повернула голову и вцепилась зубами в предплечье старухи, прокусив ткань рубахи. Солоноватый вкус крови заполнил рот. «Авось в упыриху не перекинусь», — думала я, изо всех сил пытаясь не глотнуть.

Мейера вскрикнула, дернувшись всем телом. Я разжала челюсти, сгруппировалась и сильно боднула ее головой в живот. Колдунья спиной влетела в арку и распласталась на той стороне.

— Твои боги благословляют тебя, мудрейшая, — сказала я, сплевывая под ноги красноватую слюну. — Совет да любовь! И детишек побольше.

— Все воюешь, птица-синица? — Влад, вцепившись в иссиня-черные волосы вождя, вытаскивал того на берег. Глаза Сикиса были закрыты, он был без сознания.

Я обежала ворота по большому кругу:

— Приходится, если защитники не торопятся.

На валашского господаря было страшно смотреть. Вся левая сторона лица превратилась в один сплошной синяк, рассеченная бровь кровила… Местный озерный дух не желал излечивать пришельца.

Сикис застонал. Кадык дернулся под захлестнутой удавкой. Серебро?

— Вот пропажа и пригодилась, — с гордостью проговорил Влад, указывая на свой нагрудный знак, который теперь тянул к земле противника. — Вовремя мы с тобой встретились.

— У тебя, как я погляжу, все ко времени, — начала я обвинительную речь.

Договорить не удалось. Из-под ног полетели комья земли. Я отпрыгнула назад. Мазила! С поляны, набычившись и чуть пригнув передние ноги, готовился повторить выстрел рослый незнакомый индрик.

— Нас же сейчас в капусту посечет! — заорала я. — Ёжкин кот!

Казалось, именно мой истошный крик послужил сигналом к началу сражения. Из леса стаей вездесущей саранчи вылетели дружинники в черных доспехах. Завизжали бабы, схватили оружие мужики. Да куда там? Захватчики были неплохо подготовлены. Не обращая особого внимания на мельтешащих женщин, они вплотную занялись воинами. Мечей я не заметила, как и луков или какого-нибудь другого оружия. Глянцево поблескивающие сети в мгновение ока были накинуты на тех индриков, которые уже успели перекинуться.

— Сзади не подходи! — командовал своему отряду раскрасневшийся Михай. — Копыт опасайся.

Руки малорослика по локоть были будто покрыты инеем. Да уж, в такой рукопашной серебряные рукавицы — самое то. От малейшего тычка Михая противники разлетались в стороны, крича от боли. На обнаженных торсах вспухали ожоговые пузыри.

Через несколько мгновений все было кончено.

Всполошенная стайка баб, согнанная дружинниками к столбу, осыпала захватчиков страшными проклятиями. Ножи и заточенные колья, которыми пытались оказать сопротивление мужчины, валялись прямо на земле вперемешку с осколками посуды, остатками еды и другим мусором. Мейеры нигде не было видно. Сикис, уже пришедший в себя, бешено вращал глазами, но подниматься не торопился.

— Ну вот и все, — просто сказал Влад. — Явление Дракона. Ты давай, птица-синица, к Михаю пробирайся. У меня еще тут дела…

Я набрала в грудь побольше воздуха для гневной тирады, мельком глянула на господаря, на его очи пламенные, на плотно сжатые губы да на серебристые бусинки воды, стекающие по обнаженной груди, и… послушно кивнула:

— Как прикажешь, князь.

А тот отвел от меня взгляд и, казалось, сразу же забыл о моем существовании.

— Народ Семи Радуг! — Голос Влада завораживал, заставлял застыть на месте и внимать его словам, широко раскрыв рот. — Я одержал победу в честном бою — один на один, как велит обычай. Я не желаю вам зла, я пришел с миром…

— А чего тогда войско на нас натравил? — Визгливый бабий голос вибрировал от негодования. — Мужиков переби-и-или!

Ерика каталась по земле, разрывая на себе одежду. Она что, ополоумела, на сносях такое вытворять? Я ринулась к девке, прижала к земле, заглянула в пустые безумные глаза:

— Не помер никто, я смотрела. Слышишь? Живы твои мужья расписные.

Я легонько хлопнула страдалицу по щеке, ухватила за подбородок, поворачивая голову. Оба ее мужика, спеленатые на манер младенчиков, находились буквально в двух шагах. Она увидала, легко вскочила, бросилась к ним, залопотала что-то, заквохтала, дрожащими пальцами стала распутывать веревки. Ее никто не останавливал. Молоденький валашский дружинник даже попятился, чтоб не мешать воссоединению семьи.

— Это была вынужденная мера, — продолжал между тем Дракон. — Мои дружинники пришли сюда, чтоб никто не пострадал, чтоб проследить за соблюдением обычая…

Влад махнул рукой, и его люди стали снимать путы со всех поверженных противников. Я вообще перестала понимать, что вокруг происходит. Освобожденные спешили перекинуться в единорогов. Видно, в человечьей ипостаси они чувствовали себя слишком беззащитными.

— Пошли, — потянул меня в сторону Михай, уже успевший снять свои рукавицы. — Наше дело сделано. Они сейчас будут дарами обмениваться и взаимные обязательства уточнять.

— Чего? — выпучила я глаза. — Какие такие обязательства?

— Вассальные, — скривился малорослик. — Мне людей надо увести, пока Влад портал держит.

— Вот ведь человечище! — скрестила я руки на груди. — И портал держит, и зубы лошадям заговаривает… Может, попросим его еще сплясать для полного комплекта?

— Ай, — махнул рукой валах. — Егоза, стой здесь, я парней переправлю, за тобой приду.

Я только широко ухмыльнулась, отворачиваясь к озеру.

— У меня самые добрые намерения, — вещал злыдень как заведенный. — Сейчас мои люди покинут вашу территорию. Ни одного моего воина не останется в Заповедной пуще, на землях племени…

Я кожей чувствовала, как меняется настроение индриков. Душные волны ненависти сменялись спокойствием, даже какой-то симпатией. Дракон филигранно управлял толпой. Продемонстрировал свою силу, унизил, поставил на колени и… отпустил, поднял, приласкал. Сейчас он сам был центром Заповедной пущи, ее стержнем.

Михай вернулся очень быстро — соскучиться я не успела.

— Твой господин обещал, что все уйдете, — шепнула я ему.

— Значит, соврал, — быстро нашелся вовкудлак. — Я сперва перекинуться хотел — для маскировки, но что-то не получается.

— Пуща ведьминскую силу блокирует, — задумчиво проговорила я. — Значит, твоя вторая ипостась вовсе и не магическая?

— А какая разница?

— Ну не знаю… — Вопрос неожиданно меня заинтересовал. — Маги обращаются к стихиям, нити силы используют, а ведьмы — природу, судьбу…

Стоп! Я неожиданно припомнила Макошь — прародительницу мира, которой поклонялась моя бабушка. Получается, ведьмину силу боги раздают?

— В кого веруешь? — задала я прямой вопрос. — Кто из древних покровительствует твоему народу?

Михай смешался:

— Я не могу об этом говорить. Не здесь, не сейчас…

Я тихонько усмехнулась правильной догадке:

— Ну скажи хоть, бог или богиня?

— Она, — выдохнул валах с почтением. — Она — неназываемая…

Меж тем на берегу что-то происходило. С десяток индриков образовали полукруг за спиной своего вождя. Сикис, единственный из них, оставшийся в людском обличье, уже стоял ровно и о чем-то беседовал с Владом. Князь, видимо избавившись от необходимости держать портал, был расслаблен. А ведь ловкий злыдень, дракон его побери! Получается, сюда он зеркальными тропками пробрался — кажется, он сам называл это колдовство «лабиринтом отражений» (и можно только догадываться, кто ему путеводную ниточку с этой стороны держал), напал на вождя и одновременно умудрился открыть портал для своих дружинников. Чудеса, да и только! А чего стоят тонкоплетные серебряные сети, которыми он ратников снарядил, или блестящие рукавицы его братчика… Я невольно проникалась уважением к темному разуму Дракона.

— Пошли уже, — опять принялся за свое Михай. — Дальше ничего интересного не будет.

— Может, тебе и не любопытно, — уперлась я. — А в нашей деревне я чего-то прежде вассальных клятв не наблюдала.

Малорослик продолжал что-то бурчать себе под нос, но уже без особой настойчивости.

— Приступаем! — громогласно скомандовал Влад.

Я замерла, пытаясь ничего не пропустить из разворачивающегося перед моими глазами действа. Индрики попятились от берега, смешались с толпой, будто освобождая сцену только для двух ключевых актеров.

Сикис опустился на одно колено и протянул вперед сомкнутые ладони. По голой груди, там, где кожа соприкасалась с серебром, струилась кровь. Ни один мускул не дрогнул на лице вождя. Потухшие черные глаза смотрели прямо перед собой. Ровная спина, твердо сжатые губы.

Влад, чуть склонившись, принял его руки в свои. Над озером сгущалась незнакомая мне тяжелая сила. Шумело в ушах, иссушенный волшбой воздух с шипением врывался в легкие, не принося облегчения. Все молчали, подавленные величием момента. Я покачнулась, Михай придержал меня за плечи и уже не отпускал. Напряжение становилось почти невыносимым. И тут индрик заговорил:

— Я, Сикис, старший воин народа Семи Радуг, вождь детям своим, муж женам своим, признаю валашского господаря Влада по прозванию Дракон своим полновластным господином. Вверяю себя и народ свой под его покровительство. Клянусь служить ему верой и правдой, ни прямо, ни косвенно, ни добровольно, ни под принуждением не нарушать данного слова. Клянусь по первому зову являться пред очи его и исполнять повеления его в точности. Клянусь не злоумышлять против него, не покушаться на жизнь его, честь его, женщин его. Да не будет у меня и народа моего другого господина отныне и довеку, пока господин не освободит меня. И если я осмелюсь нарушить клятву, смертью буду покаран я и народ мой. Я сказал.

Последние слова зарока эхом отдавались в моих ушах, когда заговорил Влад:

— Я, господарь Валахии, Влад по прозвищу Дракон, принимаю верность Сикиса, вождя племени Семи Радуг. Возлагаю на себя обязанности господина его и народа его. Клянусь в меру своих сил помогать ему и народу его, не причинять вреда ни ему, ни его делу, не покушаться на жизнь, честь и имущество его и народа его.

Индрик поднялся с колена, и Влад склонил голову к его лицу. Я раньше никогда не видела, чтоб двое мужиков целовались, поэтому фыркнула от неожиданности.

— Это обрядовое лобзание, — прошептал мне на ухо малорослик, сжав плечо.

— Ты с ним тоже? Того… Лобызался? — тихонько хихикнула я.

— Иначе никак, — серьезно ответил Михай. — Ритуал.

Я бы, может, и продолжала веселиться, выясняя у перевертыша, как ему понравилось свои сахарны уста братчику подставлять, да наткнулась на взгляд Влада. Он, оказывается, закончив скрепление клятвы, смотрел прямо на меня. И такое нечеловеческое удовлетворение прочла я в синих глазах валашского господаря, что слова застряли у меня в глотке и мириады быстроногих мурашек побежали по спине. Дракон был счастлив. Нет, не так — Дракон был сыт.

Народ, запрудивший полянку, отмер, послышались негромкие разговоры, даже смех. Я же почувствовала себя так, будто все мои внутренности выскребли досуха серебряной ложкой. Бессильной я себя ощутила, опустошенной. Без возражений позволила Михаю увести меня с поляны, даже особо не замечая, куда мы идем. А он тарахтел без умолку, раскрывая передо мной тонкости вовсе мне не интересных романских интриг.

— Расскажи мне, с чего все началось, — жалобно попросила я, сбиваясь с быстрого шага. — Зачем и для чего весь этот балаган твоему хозяину понадобился?

Михай ответил мне грустным взглядом.

 

Иветта Лузитанская была прекрасна. Каскад золотистых волос обрамлял кукольное личико с влажно поблескивающими голубыми глазами, чуть вздернутым носиком и полуоткрытыми, будто в ожидании поцелуя, губами. А эта кремовая гладкая кожа, эта голубоватая жилка, четко различимая на длинной шее… Ах! Княгиня смотрела на свой юношеский портрет почти с ненавистью. Куда, куда все подевалось? И ведь всего два десятка лет прошло с того дня, как придворный художник Трикассо сдернул кисейное покрывало с оконченной картины и восторженный вздох разнесся над толпой придворных.

— Увы… — Княгиня откинулась на изогнутой кушетке. — Как несправедлива судьба!

Закинула руку за голову, привычно повернулась, чтоб поймать в зеркале отражение своей томной распластанной фигурки… Но взгляд ее уткнулся в безликую драпировку. Третьего дня княгиня велела слугам убрать все зеркала, украшавшие до того времени стены ее будуара.

Да-да! Будуара! Модное франкское нововведение пришлось как нельзя кстати к нервному настроению княгини. Будуар — комната, где можно сердиться. Разукрашенное дамское гнездышко, где хозяйка может принять поклонника, посплетничать с наперсницами и куда нет хода постылому, властному супругу.

В дверь поскреблись, и через мгновение в комнату серой тенью проскользнула женщина.

— Что, Йохана? — подалась княгиня навстречу приживалке. — Он придет?

— Молодой господин очень занят, — почти шепотом ответила та, пряча злую у<