Глава 27. Правда о Ботаническом саду.

Иероним пришел через полчаса. Глядя на его хмурое выражение лица, Анна, молча, сунула альбиносу в руки чашку с черным кофе, только‑только сваренным в турке, и ушла обратно на кухню мыть посуду. Виктор с удивлением отметил, что с каждым глотком кофе взгляд Иеронима светлел, а на губах заиграла едва заметная улыбка.

Вопреки ожиданиям и опасениям Гадателя, ни Грейс, ни Иероним не стали даже давать намек на недоверие или подозрение друг к другу, а просто пожали друг другу руки и пошли дальше ‑ Иероним с правой стороны от Виктора, а Грейс с левой. Будто и не прошло два года, и Пенелопа не умирала и вот‑вот догонит их, закуривая и чертыхаясь.

Но даже эта иллюзия разрушалась очень легко. Выходя из такси, Иероним щелкнул зажигалкой, закуривая, и тихо ругнулся ‑ язычок пламени лизнул его по пальцу и обжег.

‑Зачем ругаться, если можно просто сунуть палец в снег, ‑ Виктор несколько раз кашлянул и затянул шарф потуже.

Пока они ехали в такси, никто из них не обмолвился ни словом, так что теперь Виктору было неловко, что их молчание нарушил именно он, и слова его были, как минимум, не раскрытием тайны Вселенной.

На плечо Гадателю, тихо каркнув, опустился Одиссей. Ворон вцепился когтями в ткань пальто, кромсая ее и царапая, заставляя Виктора недовольно морщиться. Все шло к тому, что, вернувшись домой, ему снова придется наведаться к портному и заказать новое пальто.

Они дошли до ворот. Воздух, казалось, с каждой секундой становился все холоднее и об этом можно было судить не только по облачкам пара, появлявшимся от каждого вздоха, но и потому, какую боль неожиданно снова испытал Гадатель. Будто он отвык от мороза, или его легкие стали окончательно сдавать, Виктор испытывал резкую боль при каждом вдохе и с каждым разом дышал все слабее. Прокашлявшись, он постарался сделать вид, что все в порядке, едва ощутив покалывающую нервы тревогу Иеронима и Грейс.

‑Вот и сад, о котором ты спрашивала, ‑ Гадатель зашагал вперед, едва не скользя по тонкому слою льда, присыпанному снегом, ‑ Тебя правда сюда тянет?

‑Да. Ощущения... будто это место мне очень знакомо... ‑ пробормотала Грейс. Она провела пальцами по воротам, а потом решительно зашагала в сам сад, ‑ Как будто я уже бывала здесь...

Мир вокруг вдруг начал преображаться, словно он только и ждал Грейс, и куда бы она ни ступала, все стремительно менялось. Деревья казались намного выше, такими длинными, что закрывали собой небо и все еще не кончались, стоило девушке пройти мимо них. Виктор ощутил запах сырости ‑ не снега, а плесени и мха, и липкого болотного воздуха. Под ногами тихо зачавкала тина, и Гадатель удивленно замер, глядя вниз. Они оказались на краю мутной речки, заросшей уродливыми водорослями и камышами, и покрытой толстым слоем тины.

‑Ты здесь действительно была, ‑ Виктору стало страшно, что сейчас Грейс снова забудется сном, как тогда, на маяке, снова исчезнет из его жизни, и он сделал шаг к девушке, взял ее за руку и крепко сжал ее ладонь в своей.

‑Но это... оно будто не настоящее, ведь там было более жутко и... ‑ Грейс зажмурилась, пытаясь отогнать видение, и прижалась плечом к плечу Виктора.

‑Это врата в Безмирье, ‑ шепнул Гадатель, ‑ Правда, теперь они почти не работают, только для заклинателей, или как сторожевой пес... Отпугивает тех, кто мешает исполнить волю кого‑то из Колоды... ‑ Виктор посмотрел на Грейс, но не решился продолжить свое предложение. Придя ему на выручку, заговорил Иероним:

‑Похоже, Грейс, ты здесь кому‑то очень мешаешь.

‑Этот вывод напрашивался и раньше, ‑ покачал головой Виктор. Слова Иеронима помогли ему сформулировать то, что вертелось у него на языке с самого утра, ‑ Мне стало лучше после того, как Грейс приехала. Наверное, кто‑то до этого как‑то влиял на меня и тебя, Белоснежка, а с появлением Грейс ему приходится тянуть на себе еще и третьего человека...

‑Но я не чувствую никакого... воздействия на мой разум. А я бы почувствовала... ‑ начала Грейс и замолкла, встретившись с Виктором взглядом.

‑То, что ты жила в Безмирье, не делает тебя экспертом во всей встречающейся в мире магии. И, тем более, гипноза.

‑Я тоже этого не чувствую, ‑ покачал головой Иероним, ‑ Но меня мучает бессонница, постоянно крутится какая‑то мысль в голове, ускользающая, стоит мне попытаться ее... вспомнить, или осознать, ‑ альбинос пожал плечами и сунул руки в карманы.

Иерониму явно было сложно подобрать правильные слова для описания этого ощущения ‑ ускользающей мысли, сбегающей, похожей на просыпающийся сквозь пальцы песок. Порой Виктор пытался представить себе, насколько упорядоченной была информация в голове у альбиноса, напоминала ли она картотеку или огромную базу данных; и как быстро он находил причинно‑следственные связи в своем поведении, вспоминал что‑то важное и нужное. Наверное, неспособность восстановить что‑то в памяти для него всё равно, что ночной кошмар.

‑Да, и я порой мучаюсь таким... полусном, ‑ Виктор прикрыл рот шарфом и прокашлялся, ‑ Еще мне стало гораздо хуже в этом городе, будто Болезнь не два года развивается, а лет пять, как минимум...

‑Может, это из‑за Юноны? ‑ Грейс зябко поежилась, и Виктор осторожно ее обнял. Он не чувствовал в ее словах ни ревности, ни зависти, скорее просто волнение. ‑ Ну, ты же помнишь, что тебе нельзя заниматься тем, что тебе не предписано и...

‑Нет, просто я подсознательно сопротивляюсь внешнему воздействию, или как ты там выразилась. Тратится больше сил, становится хуже... ‑ Гадатель потер лоб, ‑ Боюсь представить, что было бы, если бы мы не нашли комнату в планетарии.

Он боялся озвучивать Грейс то, о чем думал: что не прячься он в отцовском кабинете, он, скорее всего, уже бы погиб, практически сгорел за пару дней. Видимо, благодаря защитным рунам на дверном косяке, которые Учитель, наверняка, нарисовал, спасаясь от кого‑то. Только поэтому, сидя в планетарии, Виктор чувствовал себя лучше, а не наоборот. Он не ошибался раньше, считая, что здесь он укрыт от Всевышних, которые обязательно наказали бы его за такие дерзкие побеги в другой мир. И именно в планетарии он был спрятан от кого‑то, кто хотел ему помешать. Например, от Джека.

Гадатель отпустил Грейс, виновато улыбнувшись, и коснулся рукой одного из деревьев, утонул пальцами в пушистом мокром мхе и покачал головой. Безмирье, пусть и иллюзией, все же казалось настолько реальным, что постепенно Виктору становилось до зубовного скрежета больно ‑ он будто каменел изнутри, и каждое движение давалось с трудом.

‑Неожиданно это все прозвучит, но я бы предпочел дальнейшее обсуждение провести где‑нибудь, где тепло, ‑ он развернулся и пошел к воротам, прислушиваясь к своим шагам, но почти не замечая, как чавканье грязи и болотной жижи сменяется хрустом снега.