Глава четвертая. «ДОГОВОР НЕ В ДОГОВОР, БРАТСТВО НЕ В БРАТСТВО»

 

В шведской столице Стокгольме наступила осень. Каждый день моросил дождь. Часто с моря наплывали густые туманы, и жители с трудом отыскивали свои дома. В городе было тревожно, участились убийства и грабежи, появились вражеские лазутчики. Покой охраняли королевские стражники, всю ночь бродившие по кривым и грязным улочкам.

В сентябре 1568 года Стокгольм со всех сторон окружили войска королевских братьев: герцога финляндского Иоганна и Карла, герцога зюдерманландского. Королевичи подошли к стенам, чтобы свергнуть с престола своего брата короля. По утрам из лагеря королевичей по городу стреляли пушки. Крепость отвечала, но редко: ощущался недостаток в порохе и ядрах. Дьяк Иван Васильев, ходивший по лавкам на торгу закупать кормовой запас для посольства, жаловался на резкое вздорожание хлеба, мяса и рыбы.

Посольство царя Ивана, возглавляемое большим послом боярином и смоленским наместником Михаилом Ивановичем Воронцовым, целых пятнадцать месяцев прожило в Стокгольме без всякого успеха. На требования посла королевские советники отвечали отказом.

За два дня до покрова, в канун святого Кирьяка, посол Воронцов, ложась спать, сказал своему товарищу:

— Слыхал, Василий Иванович? Выдал все-таки братьям король Ирик своего любимца Георга Пирсона.

Опричник Наумов, из детей боярских, возведенный царем Иваном для пущей важности в сан можайского дворецкого, выполнял при посольстве особые обязанности. Он был человеком Малюты Скуратова и наблюдал за поведением многочисленного состава посольства, насчитывающего более двухсот человек.

— Ежели выдал, на троне ему не усидеть, — отозвался Наумов, — запомни мое слово. Вокруг короля Ирика измена гнездится, и Пирсон изменникам головы рубил… А ты как думаешь, справим мы посольство?

— Ты хочешь знать, выдадут ли нам Катерину Ягеллонку?

— Да, это самое.

— Нет.

— Почему?

— Да разве ты сам не видишь? Герцог Юхан и герцог Карл, братья короля, у города с войсками стоят. Катерина при своем муже Юхане. Король Ирик дважды от крестного целования отступал, нам прямой дал отказ.

— Не для забавы послал нас государь в Стекольнуnote 12, не даром деньги тратили. Мы не дети, которых можно обманывать сказками… Вернемся к царю-государю с пустыми руками, он нас не помилует.

— Разве я не требовал отправить великих послов с Катериною и отдать ее на рубеже боярину и наместнику Михаилу Яковлевичу Морозову с товарищи совсем здорову и без всякой хитрости, а против ее взять у Михаила Яковлевича докончальную грамоту с золотой печатью государя нашего царя и великого князя?

— Требовал, Михаил Иванович, что было, то было, отрицать не буду! Голова у тебя светлая, а толку-то нет. Ты им свое, а они тебе свое: «Не божеское дело ваш царь задумал… — передразнил короля Наумов. — Отнять жену у мужа, мать у детей противно богу. Послы мои клятву дали московскому царю, чаяли, что брат мой умер!..» Попали бы вы к нашему царю-батюшке, по-другому бы запели. Ежели по государским делам требуется, почему не взять у мужа и жену, хотя бы он и знатного рода? Разве мало наш царь за Катерину Ягеллонку королю дает? Договор-то ему куда как выгоден!

— Со своим уставом в чужом монастыре не можно.

— Да уж верно.

Михаил Иванович замолчал. Он зажег лампадку, потушил свечу на столе и долго молился перед образами. Помолившись, с кряхтеньем улегся на мягкие перины. Был боярин Воронцов в преклонных годах и тучноват. А от долгого недвижимого сидения в Стокгольме еще больше располнел.

«Не по честному делу приехал, — казнясь, думал посол. — После такого посольства в монастыре грехи отмаливать надоть. Безбожное дело задумал царь».

Долго не мог уснуть Михаил Иванович, с отвращением прислушиваясь к храпу опричника Наумова. Наумов был худ и черен, как ржаной сухарь, а худым людям боярин не доверял. В голову лезли всякие мысли.

Михаил Иванович знал очень многое из того, что происходило в шведском королевстве, хотя королевские советники скрывали от послов все важное. Один из малых королевских слуг, Свен Эрсен, побывавший в прошлом году в Москве, был подкуплен Малютой Скуратовым. Каждую неделю, таясь, он пробирался в посольское подворье и рассказывал дьяку Кургану все, что узнавал во дворце. Михаил Иванович знал о помешательстве короля Ирика в прошлом году, знал о том, что он отдал под суд своего любимца правителя тайной канцелярии Георга Пирсона и выпустил на свободу своего брата Юхана. Но недолго Пирсон был в опале… Свен Эрсен рассказывал, что будто бы король Ирик на своей свадьбе с Катериной, дочерью Монса, хотел отравить брата Юхана, а он узнал об этом и не приехал на свадьбу.

Потом был большой прием во дворце, и король снова обещал выдать Катерину и одарил послов. Михаил Иванович вспомнил королевский подарок и усмехнулся. Сто шестьдесят пудов меди, шутка ли! А Наумову и дьяку Кургану — по пятьдесят пудов. Послы от меди отказались.

Когда посольство представлялось королю, боярин Воронцов преподнес от себя пять сороков соболей да восемь рысей. Василий Иванович три сорока соболей, и дьяк Курган три сорока соболей… Надеялись на богатый отдарок, а вышло курам на смех. И вот пришел конец королю Ирику. Войска королевичей окружили город Стекольну. На Брункской горе стояли пушки и ядрами били по городу.

Как ни упирался король, а пришлось ему согласиться и выдать братьям Георга Пирсона. Свен Эрсен рассказывал, как глава тайной канцелярии прятался в замке, не желая отдаваться в руки врагов. Но его отыскали… «Жалеть Георга Пирсона нечего, сродни он Малюте Скуратову, — думал посол. — Многих людей король казнил по его наветам. А каково нам будет, ежели герцог Юхан власть возьмет? Отомстит он за Катерину…»

После полуночи начался ветер и пошел дождь, крупные капли ударили в оконные стекла. Шум дождя и ветра убаюкали посла Воронцова.

А в Стокгольме в ту ночь произошли большие события.

На рассвете, перебив королевскую стражу, горожане отворили ворота и впустили королевичей.

Утром, русские послы едва успели позавтракать, дверь затрещала под ударами.

— Открывай! — кричали с улицы.

— Не отворяй, — приказал Воронцов слуге, — пусть ломают! — В окно он увидел вооруженных солдат.

Дверь рубили топорами, щепки летели в комнату. Посол Воронцов вытащил из-за пояса какую-то бумагу, разорвал ее на мелкие куски, разжевал и проглотил.

— Теперь пусть убивают! Давай-ка, Василий Иванович, попрощаемся…

Воронцов и можайский дворецкий Наумов обнялись.

Дверь наконец не выдержала и с грохотом слетела с петель. Несколько вооруженных солдат в мокрых плащах с копьями и мечами ворвались в комнату.

— Остановитесь! Здесь живет посол великого государя и царя всея Руси! — крикнул Воронцов, сделав шаг навстречу солдатам. — Вы оскорбляете великого царя…

Солдаты оттолкнули старого боярина и бросились к двум большим сундукам. В них хранилось главное посольское богатство.

— Эй, люди, Петька! — закричал он, увидев, что солдаты топорами сбивают замки с сундуков. — Люди, ко мне!..

Из смежной комнаты выскочили слуги, плотные, рослые ребята. По знаку Михаила Ивановича они бросились на солдат. Но их было только двое. Остальные жили в соседнем доме. Солдаты мигом разрубили головы посольским слугам.

Шведы сбили замки с сундуков и принялись выбрасывать из них добро. Дорогие меха, золотая и серебряная посуда, деньги, разные украшения и драгоценности, приготовленные для подарков Катерине Ягеллонке, праздничная одежда послов… Все до последней монетки, до последнего платка они вытащили из сундуков. Рухлядь быстро исчезла за пазухами солдат.

Михаил Иванович несколько раз пытался остановить грабителей, и тогда Наумов придерживал его за руки, беспокоясь, как бы солдаты не разозлились и не пришибли Воронцова.

Когда с добром было покончено, солдаты бросились на послов и, не обращая внимания на крик и отчаянную ругань Михаила Ивановича, сняли с них дорогую одежду.

В этот трагический миг в комнату вошел герцог Карл, младший брат короля Ирика.

— Что вы делаете? — крикнул он, обнажив шпагу.

Со шляпы и длинного плаща королевича струйками стекала вода. У ног его на полу возникла рогатая лужа.

Солдаты, узнав герцога, в нерешительности остановились.

— Того не бывает в государствах христианских, — твердо сказал посол Воронцов, стоя в одной рубашке перед герцогом. — Так делают в вертепах разбойничьих… Все вы ответите перед великим государем всея Руси, царь сумеет расквитаться. Мне не стыдно быть перед тобою голым, герцог зюдерманландский, а тебе стыдно видеть меня!..

Лицо герцога Карла покрылось краской. По характеру он был добрый, отзывчивый человек.

— Мерзавцы! — закричал он на солдат. — Вас будут судить. Арестовать их! Я приношу извинение перед послами великого русского царя за бесчестие, — продолжал герцог, кланяясь. — Всему виной перемена власти. Ирик, безумный тиран, свержен с престола. Новый король, брат его Иоганн, желает дружбы с вашим государем. Обидчики ваши понесут суровое наказание.

— Мы просим немедленно отпустить нас в Москву, донести великому государю о том, что произошло, — заявил Воронцов.

— Я доложу о вас королю Швеции Иоганну, — сказал герцог Карл. — Все, что у вас уворовано, все сыщем, а чего не сыщем, за то заплатим втрое.

И герцог Карл знаком позвал послов к руке. Послы отвернулись, к руке королевича не пошли.

Наказав солдат за самовольство, герцог Карл ушел с посольского подворья. А люди, что были с герцогом, заперли посольскую свиту, корму давать не велели и поставили у ворот стражу.

К полудню в городе сделалось шумно. Появились во множестве солдаты. Горожане вышли на улицы, но, боясь грабежей, толкались близ своих домов. Они вооружились кто чем мог. Некоторые опоясались мечами, у других в руках были пики и топоры.

Солдаты и горожане громко разговаривали, кричали и пели песни.

Ровно в полдень открылся городской торг.

Михаил Иванович Воронцов, отлично говоривший на шведском языке, упросил начальника стражи разрешить толмачуnote 13 дьяку Ивану Васильеву с двумя посольскими слугами отлучиться на малое время, купить хлеба и всякого кормового припаса.

— Даром время не теряй, — сказал Ивану Васильеву посол, — разузнай на торгу, что в Стекольне делается.

Дьяк Васильев вернулся вечером, как стали закрывать лавки. Посол Воронцов вместе с можайским дворецким Наумовым учинили ему допрос.

— Король Ирик посажен в тюрьму с женой и детями.

— Отрекся он от престола?

— Отрекся и за себя и за детей своих. Свейскимnote 14 королем возглашен герцог финляндский Юхан.

— Как город взяли, много ли убитых?

— Горожане отворили ворота самовольно. Король Ирик в замок утек, там его схватили… А Георга Пирсона, его любимца, казнили на площади. Страшной смертью. Сам видел…

— Сказывай, — заинтересовался Наумов.

— Живого на куски рубили, да не сразу, а с проволокой. Перед казнью глашатай список читал, будто он двести семьдесят три человека невинно загубил, много вельмож знатных… Катерину Ягеллонку хотел нашему великому государю выдать. Сначала отрезали ему оба уха и повесили за ребро. В муках Пирсон громко сказал: «Я всегда думал, что скорее небо обрушится на землю, нежели король Ирик меня оставит… Надейтесь на бога, только на бога, но никогда не надейтесь на больших господ». Через полчаса его с крюка сняли и привязали к четырем столбам. Тут ему раздробили руки и ноги и опять оставили на полчаса. А потом били ножом в грудь… Царский любимец просил смерти, стонал и вопил на всю площадь.

— Знаем мы этих невинных, — презрительно сказал Наумов. — Мало их Пирсон отделал. Вдвое бы, втрое бы больше надоть! Глядишь, и Ирик на престоле усидел… Бывало, мы с Григорием Лукьянычем Скуратовым за один день больше намахаем.

Большой посол Воронцов сидел молча, не поднимая глаз.

— Король Юхан победно вошел в город. За ним вооруженное войско, и конное и пешее. Народ приветствовал нового короля со радостью, — продолжал дьяк.

— Народ всякого будет приветствовать, кто королем стал, — с мрачным видом вставил Наумов.

— Королева Катерина Ягеллонка в коляске вместе с мужем Юханом по городу ездила. Люди ей цветы на колени бросали, за верность ее славили. Угождали, будто святой… Людей из Польского королевства видел, король Жигимонд послал, много их, сотни две, ежели не более. Те Жигимондовы люди нашего великого государя и царя худыми словами поносят. Говорят-де, он от живого мужа законную жену хотел отобрать. Он-де и зверь лютый, и кровопийца…

— Ладно, знаем эту песню, — оборвал Наумов. — Еще что видел?

Дьяк Васильев вынул из-за пазухи бумагу.

— Тут по-свейски написано, на дверях подворья было гвоздем приколото. Народ возле дверей стал собираться… читают. Я сорвал.

— Перетолмачь, — процедил сквозь зубы Наумов.

— «Одних в смоле и сере жгут, — начал читать Васильев, —

 

Других на рожнах там пекут,

Иным вздевают раскаленный шлем на голову,

Иных варят в клокочущей воде,

Тех, руки всадив в кашу, варят

И, обрезав мясо, обнаженные кости ломают.

Иным надевают на голое тело раскаленные латы.

Иным обрезают уши, губы, нос,

Иным вырывают зубы и глаза,

В иных, как в цель, стрелы пускают…»

 

— Складно, толково, — сказал Наумов, — однако ложно. Читать больше не к чему. Сию бумагу, Михаил Иванович, присовокупим к нашему списку. Пусть царь про ихнюю злобу и лживость ведает.

— Не учи ученого, — пробурчал Воронцов, — не впервой мне царскую службу править… Иди к себе, Ванюха, отдыхай, — отпустил он толмача. — Постой, а харчей принесли?

— Принесли, Михаил Иванович.

— Ты знаешь, что последует за свержением Ирика? — спросил Воронцов, когда дверь за дьяком закрылась.

— Что бог даст, то и будет.

— Бог-то бог, да нам и сейчас видно, как дело повернется.

— Сказывай, если знаешь. Однако наш государь крепко бережет свое царство от всякого лиха. Он и на волос не уступит из того, что завоевал.

— Свейское государство повернется врагом, — уверенно сказал Воронцов. — Не сразу Юхан зубы покажет, а после, как мир с доньскимnote 15 королем учинит. Не забудет Юхан зла нашему государю, а тем паче Катерина Ягеллонка… Король Жигимонд против шурина своего Юхана воевать не будет, — продолжал посол, — одна надея на Колывань…note 16 Из-за нее у Жигимонда со свеями вражда не затухнет. Нашу торговлю в Нарве прижмет Юхан. Дай только ему с доньским примириться. Кораблей у него много. И король Жигимонд руки себе развяжет…

Михаил Иванович медленно, слово за словом, рассказывал о своих мыслях, как они сложились у него в бессонную ночь.

Утром дьяк Васильев снова пошел в город за харчами. На торгу он разыскал купца Аксака Нефедова и приказал именем русского посла бросить все дела в Стекольне и уходить к рубежу и дальше на Москву. Купец должен был донести царю Ивану о переменах в свейском государстве и о бесчестье, нанесенном царским послам.

3 октября на подворье приехали советники нового короля.

— Королем в свейской земле избран Юхан Третий, — перевел их слова толмач. — А брата своего Ирика он с королевства сгонил, и нынче он сидит у Юхана в крепости… А государю вашему Юхан посылает гонца, что он учинился в свейской земле королем и хочет с государем вашим быть в любви и дружбе. Если хотите к своему государю писать грамоту — пишите.

— Что нам государю писать? — спросил Воронцов.

— Писать вам, что учинился в свейской земле король Юхан, а Ирика короля с королевства сгонил, а вы здоровы.

— Как государь ваш хочет с государем нашим в дружбе быть, пусть нас отпустит на Русь. А ежели напишем, что здоровы, вы нам на другой день горше зло учините.

На все уговоры написать грамоту царю посол Воронцов отказался.