Очерк 10. Сделки и их юридические последствия

 

Романистическая доктрина в лице огромного большинства своих представителей касается так называемого учения о несоответствии между волей и действием исключительно в применении к юридическим сделкам, смешивая при этом постоянно вопросы психологического анализа с вопросами оценки юридического значения тех или иных отклонений от нормы. Д.Д. Гримм   Все достижения гражданского оборота совершаются через бесконечный ряд или цепь юридических сделок. П.И. Стучка

 

Нормативное определение сделки: сделка - действие правомерное и юридически направленное (волевое). Волеизъявление и выражение воли - соотношение данных понятий. Понятия о недействительной сделке и недействительности сделок; соотношение с понятием сделки и понятием о последствиях недействительности сделок. О мнимости сделки. Исполнение как сделка. Проблема абстрактных и каузальных сделок: соотношение с обязательствами.

 

1. Сделка представляет собой действие субъекта гражданских правоотношений, направленное на установление, изменение, прекращение гражданских прав и обязанностей (ст. 153 ГК). Определение сделки в российское законодательство введено ГК РСФСР 1922 г. С того времени нормативная дефиниция данного понятия не изменялась*(935).

Рассматривая сущность сделки, обычно выделяют такие ее элементы, как правомерность, единство воли и волеизъявления, результативность. Рассмотрим этим элементы подробнее.

Профессор В.М. Хвостов определил сделку как "...дозволенное действие одного или нескольких частных лиц, посредством которого эти лица желают вызвать юридические последствия, соответствующие их интересам"*(936) (курсив мой. - В.Б.). Легко заметить, что в сентенции В.М. Хвостова подчеркивается правомерный ("дозволенный" нормой объективного права) характер сделки. В современной легальной дефиниции этого нет. Существенно ли это различие? Полагаем, что нет, не существенно; можно сказать, что составители ГК сочли возможным опустить указание на правомерный характер сделки в ее определении именно потому, что такое качество сделки, как ее правомерность (дозволенность, законность), является само собою разумеющимся и не нуждающимся в особом о нем упоминании. Почему? Да потому что сделка, будучи волевым действием частного (физического или юридического) лица, не может входить в противоречие с публичным порядком, т.е. не может быть противоправным. Закон не может, с одной стороны, считать дозволенными действия, направленные на создание, изменение или прекращение юридических (правовых), но в то же время неправомерных (неправовых) последствий. Допустить такую возможность - значит (по крайней мере, косвенным образом) признать, что закон может быть намеренно внутренне противоречивым, что он может быть направлен на содействие противоправному поведению и дестабилизацию гражданского правопорядка. Это явно противоречит сути и назначению самого понятия о законе. Построение учения на стольких допущениях, содержательно - весьма неправдоподобных, и делаемых к тому же в качестве общего правила, мы не можем считать плодотворным.

Вывод о сделке как исключительно правомерном действии полностью подтверждается и в отечественной научной литературе. Даже те ученые, которые не вносят признак правомерности сделки в ее определение, непременно упоминают о нем в ходе анализа понятия сделки как о ее само собою разумеющемся качестве*(937). "Основополагающий признак сделки - правомерность, под которой прежде всего понимается соответствие условий, на которых совершается сделка, требованиям закона и иных нормативных актов"*(938) - вот концентрированное выражение сути господствующего в этом вопросе мнения.

В учебниках акцент делается также на то, что сделка - действие волевое, направленное на достижение определенного результата, а если перечитать ст. 153 ГК, то можно увидеть, что сделка - это юридическое действие, т.е. действие, направленное на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей. Выходит, характер действия как сделки зависит не столько от реального достижения правового результата, сколько от направленности на его достижение. В связи с этим перед теорией гражданского права возникает очень сложный вопрос. Если под сделками понимать юридические действия, имеющие только намерение создать правовой результат, то как отграничить сделки от так называемых иных юридических действий?

По критерию волевого характера, сделки отличаются от событий, которые от воли субъектов, как правило, не зависят*(939). Под юридической направленностью сделки традиционно разумеется свободно и сознательно сформированное стремление (воля) совершающего ее лица или лиц на достижение определенных юридических (а точнее - гражданско-правовых) последствий - возникновение, либо изменение, либо прекращение гражданских правоотношений (субъективных гражданских прав и юридических обязанностей). Такое разъяснение вызывает как минимум три следующих вопроса: 1) не расходится ли с действительностью утверждение о том, что юридическая направленность объективно присуща всякой сделке? 2) как практически установить содержание воли участника сделки, а также свободу и сознательность ее формирования? и 3) исчерпывается ли юридическая направленность стремлением к созданию и динамике одних только гражданских правоотношений, или с помощью сделок можно достигать и других юридических последствий?

Первый вопрос вызывается следующим очевидным сомнением: да неужели же все без исключения лица, совершающие юридические акты, отдают себе отчет в той правовой цели, которой, посредством совершения соответствующего акта, они стремятся достигнуть? На это обстоятельство внимание в литературе обращалось, но объяснение ему давалось различное. Наиболее показательной является позиция И.Б. Новицкого - пожалуй, единственного из цивилистов, взгляды которого по данному вопросу в течение 30 лет претерпели кардинальную эволюцию.

Он констатирует, что "...сделки нередко совершаются в жизни при такой обстановке, когда не только нет прямо выраженного желания установить или прекратить правоотношение, но можно даже предположить, что действующие лица не ожидали, что с их действиями будут связаны именно такие, а не иные последствия"*(940), и объясняет это следующим образом. Участникам так называемых "сделок" важно достижение в первую очередь определенного хозяйственного (имущественного, экономического), а не правового результата. При этом "...то, что правопорядок <...> связывает с совершением действия установление, изменение или прекращение правоотношений, нередко является полной неожиданностью для действующего лица". Но "это обстоятельство не мешает, однако, <...> говорить о совершении сделок"*(941). Почему? как же можно говорить о направленности сделки именно на правовые последствия? с какой иной причиной их можно было бы связать, если не с волей участника сделки? Ничего страшного, - отвечает И.Б. Новицкий, - вполне можно говорить о направленности сделки не только на хозяйственные, но и на юридические последствия: все дело в том, что юридические последствия сделки - это юридически необходимое средство достижения экономического результата, действительно имевшегося в виду сторонами. Тот же, кто направляет свою деятельность на определенную цель, тот соглашается пользоваться и средствами (в том числе правовыми), необходимыми для ее достижения.

Выходит, что сделка - это действие, направленное на достижение такого экономического (хозяйственного) эффекта, которого юридически невозможно достигнуть иначе, как с помощью создания, изменения или прекращения соответствующих этому эффекту гражданских правоотношений. Совершая действие, направленное на хозяйственный результат, лицо (возможно, что и невольно) "запускает" определенный механизм правового регулирования тех фактических отношений, которые оно этим действием создало. Поэтому И.Б. Новицкий и заключает, что правильнее было бы обозначить сделку как "...действие, посредством которого лицо определяет наступление правовых последствий, соответствующих тому хозяйственному эффекту, которого это лицо желает достигнуть"*(942).

В своей монографии в 1954 г. тот же ученый пишет: "Иногда выражают сомнение*(943), соответствует ли фактам жизни утверждение, что лица, совершающие сделки, имеют при этом намерение вызвать определенные, желательные для них юридические последствия. <...> Конечно, далеко не каждый знает, в каких случаях, по каким правилам, в каких размерах отвечает продавец вещи, если в ней окажутся те или иные недостатки, и т.п. Разумеется, продавец не имеет прямого намерения принять на себя (да и покупатель - возложить на продавца) именно такую ответственность, какая предусмотрена соответствующими статьями ГК, нередко совершенно для этих лиц неизвестными. Продавец может даже прямо не желать наступления такой ответственности. Но это и не существенно. Важно то, что лицо, совершающее сделку, имеет в виду не простое фактическое отношение, а юридическое отношение; лицо, заявляющее о согласии продать или купить вещь, должно сознавать (и оно действительно сознает), что заявление, которое оно делает, является не простым разговором, ни к чему не обязывающим; напротив, лицо должно сделать заявление с намерением привести этим к определенным юридическим обязательным последствиям"*(944) (курсив мой. - В.Б.).

Это совсем иное объяснение, нежели то, которое ученый предлагал 30 лет назад. Одно дело - утверждать, что цель неизбежно охватывает собою необходимые средства и, следовательно, воля к цели всегда есть в то же время и воля к использованию средства (1924), и совсем другое - объяснение, согласно которому специальная правовая цель хоть в каком-то, самом примитивном (общем, абстрактном и, не исключено, что и в ошибочном) виде, должна охватываться волей участника сделки как самостоятельная и самодостаточная, безотносительно к хозяйственному эффекту (1954).

Чем плохо первое объяснение? Главным образом тем, что оно ставит правовой эффект сделки в зависимость от хозяйственного результата*(945), а значит при таком подходе можно было бы сомневаться в наличии сделки (ее действительности) в том, например, случае, когда она не привела к ожидаемому хозяйственному эффекту (например, получению прибыли каждой из ее сторон). Чем порочно второе объяснение? Тем, что оно зиждется на фикции воли участника сделки; этот подход (при его логическом завершении) приведет к тому, что законодателю нужно будет признавать за всякими действиями такие правовые последствия, которые составляют необходимый элемент правопорядка, а вовсе не те, которые совершавшие их лица имели в виду.

Можно ли каким-то образом примирить эти два объяснения или предложить третье? Видимо, возможно последнее, тем более, что его, по сути, уже предложил в 1946 г. другой советский цивилист - М.М. Агарков. Он писал: "Для наличия сделки достаточно, чтобы волеизъявление объективно было направлено на установление, изменение или прекращение правоотношения, т.е. чтобы можно было разумным образом заключить о таком именно смысле совершенного действия. Не требуется, чтобы действующее лицо сознавало, что оно совершает изъявление воли, тем более изъявление воли, направленное на определенный юридический эффект. ГК требует лишь совершения лицом действия, направленного на цель, указанную в ст. 26"*(946) (курсив мой. - В.Б.). Коротко говоря: если сделка - это действие, то именно оно - действие, но не воля лица, его совершающего, - и должно направляться на достижение юридических последствий. Следовательно, сделка - это волевое правомерное действие частного лица или лиц, внешне видимые признаки которого свидетельствуют о его волевом характере вообще и о юридической направленности в частности*(947).

Итак, объяснение М.М. Агаркова (1946) зиждется на буквальном толковании понятия о сделке и по своим последствиям мало чем отличается от объяснения, предложенного И.Б. Новицким в 1924 г. Не исключено, что воля лица, совершающего сделку, действительно не шла далее совершения определенного действия, в то время как юридические последствия такового его волей вовсе не охватывались. Тем не менее в интересах стабильности гражданского оборота законодатель все равно (т.е. возможно, что и вопреки воле участника сделки) связывает со сделкой те самые юридические последствия, на достижение которых, по мнению заинтересованных третьих лиц, сделка и была, судя по ее внешним признакам, направлена*(948). Отсюда сам собою вытекает ответ на второй вопрос: содержание, свобода и сознательность формирования воли участника сделки, ее надлежащий волевой характер не устанавливаются, а предполагаются. Больше того, опровергать такое предположение можно далеко не во всяком случае, а лишь тогда, когда согласно воззрениям оборота совершение сделки происходит в такой обстановке (в таких условиях), которые исключают реализацию соответствующего предположения*(949), либо тогда, когда прямое указание закона позволяет поступиться интересами оборота в пользу интересов участника сделки*(950).

Что же касается третьего вопроса - о том, в чем заключается юридическое качество последствий сделки, - то он внутри себя также распадается на два следующих подвопроса: а) является ли сделка исключительно гражданско-правовым или межотраслевым понятием, и следовательно, может ли сделка создать последствия не только в области гражданского, но и в какой-нибудь иной отрасли права? б) исчерпываются ли юридические последствия сделок одними только правоотношениями или существуют и другие юридические последствия, которые можно достигать с помощью сделок? Сказанное выше в полной мере предопределяет соответствующие ответы: а) если сделка есть акт частной воли и, следовательно, понятие частного права, то она должна иметь межотраслевой характер и существовать во всех отраслях права, которые связывают наступление и динамику юридических последствий с правомерными актами частного произвола*(951); б) если закон не исключает наступления иных (кроме правоотношений) правовых последствий (например, изменение (ограничение) содержания или объема правоспособности, установление и прекращение не субъективных, а секундарных прав и др.*(952)) сделки, то нет и никаких причин эти последствия отвергать. Излишне уточнять то, что и в своей традиционной сфере сделки могут создавать самые разнообразные последствия - как обязательственные, так и корпоративные, вещные, исключительные, личные, семейные и иные правоотношения*(953) - важно лишь, чтобы совершаемые действия обладали необходимыми внешними признаками, свидетельствующими об их соответствующей направленности.

2. В современной цивилистической литературе сделка рассматривается едва ли не повсеместно как "единство воли и волеизъявления" - этакий юридический состав*(954). Но выработанное выше определение этому подходу явно не соответствует - из него следует, скорее, вывод о том, что сделка - это понятие, тождественное волеизъявлению. Действительно ли это так? Если сделка - действие, то как оно соотносится с так называемым волеизъявлением, которое тоже - действие?*(955) И что должна представлять собою сделка как единство воли и волеизъявления - может ли сделка при такой трактовке оставаться действием, как обыкновенно считается?

"...В сделке надо различать волю и волеизъявление. Другими словами, в сделке следует различать два элемента: субъективный (волю) и объективный (изъявление, выражение воли). Объективный элемент - изъявление воли, волеизъявление - необходим для того, чтобы воля могла быть распознаваемой для других и чтобы она могла иметь юридическое значение, т.е. чтобы с нею можно было связывать правовые последствия"*(956).

Субъективный элемент - это, ясное дело, сама воля. Получается, что сделка - это некая субъективно-объективная субстанция, единство воли и волеизъявления, причем последнее суть действие, направленное на внешнее выражение воли. В связи с этим возникают два вопроса: возможно ли в принципе подобное единство? если возможно, то как полученное при этом "нечто" вписывается в традиционное определение сделки-действия? Несмотря на отсутствие ответов на оба этих вопроса, именно взгляд И.Б. Новицкого на сделку как единство воли и волеизъявления почти безраздельно господствует в современной науке*(957).

"Волеизъявлением в гражданском праве называется такое выражение воли лица вовне, при котором она становится доступной восприятию других лиц и может породить юридические последствия. Волеизъявление есть важнейший элемент в фактическом составе каждой сделки"*(958). Прекрасно, но не приходим ли мы к позиции И.С. Перетерского? Этот же вопрос задает сам себе и цитируемый профессор: "Без волеизъявления не будет сделки. Можно ли, - спрашивает он, - на этом основании сказать, что волеизъявление и юридическое действие, о котором говорит ст. 26 ГК, одно и то же? Между волеизъявлением и юридическим действием можно поставить знак равенства, но в отдельных случаях понятие действия оказывается шире, ибо для некоторых сделок требуется не только волеизъявление, но одновременно с этим и передача вещей или денег. - Термин "действие" поэтому более точен и ему надо отдать предпочтение в определении понятия сделки"*(959) (курсив мой. - В.Б.). Здесь, как мы видим, все наоборот: не сделка - частный случай волеизъявления, а волеизъявление - частный случай сделки, равноправный с другими случаями, в которых наряду с волеизъявлением для наличности сделки необходимо совершить и некие дополнительные действия (не составляющие волеизъявления?). В чем здесь дело? Почему такое разночтение? Зачем понадобилось отличать сделку - одно действие - от волеизъявления - другого (?) действия? Где грань, разделяющая эти понятия, и для чего вообще их разделять?

Термин "действие" в значении процесса совершения чего-либо может быть истолкован как в объективном смысле (внешне видимые телодвижения = волеизъявление), так и в субъективном (внешне невидимые процессы, проистекающие исключительно в человеческой психике, подвигающие человека к совершению действий в объективном смысле = воля). Видимо, отсюда и проистекают все рассуждения, характеризующие сделку как единство воли и волеизъявления (И.Б. Новицкий). При таком подходе становится заметной грань между одним действием и другим: наблюдать можно только действие в объективном смысле слова, т.е. акт волеизъявления (одну из составных частей сделки, но не сделку в целом), но никак не в смысле субъективном. Сделка же в целом (как единство субъективного и объективного) не может быть объектом наблюдения (ощущения), но может быть объектом представления (размышления, осознания).

Насколько целесообразно и жизнеспособно такое понимание сделки?

Прежде всего обращает на себя внимание, что существование этой концепции неизбежно связано со следующим вопросом, не имеющим логического решения. Если перед нами единство двух элементов, то какому из них - действию в субъективном или в объективном смысле - следует придавать юридическое значение?*(960) Парадокс заключается в том, что, рассматривая сделку как неразрывное единство (систему) субъективного и объективного начал, нельзя отдать предпочтение ни одному из них; для наличности сделки будут равно необходимы оба начала. Судить о сделке по одним только внутренним психическим процессам попросту невозможно, поскольку их наличие и содержание чрезвычайно сложно установить и тем паче зафиксировать*(961). С другой стороны, нельзя признавать юридическое значение за одними только внешне видимыми действиями, ибо одни и те же действия могут совершаться различными людьми, в различных ситуациях, а кроме того - быть направлены на достижение различных результатов*(962) - значит, необходимо учитывать субъективную характеристику действия. Как быть, если субъективное и объективное начало входят в противоречие друг с другом? Интересы участника сделки, попавшего в такую ситуацию, требуют одного, интересы другого участника и третьих лиц - противоположного. Вопрос о том, кому и почему отдать предпочтение и чем пренебречь, приобретает чисто философский характер.

Очевидно, что выход из логического тупика, в который сами себя загоняют авторы концепции "сделки-единства воли и волеизъявления", возможен только при определенной ее модернизации. Если мы рассматриваем волю не как простую характеристику внешне видимого действия (действия в объективном смысле слова), а как самостоятельную стадию совершения сделки (действие в субъективном смысле), то необходимо указать субстанцию, которая будет синтезом воли и волеизъявления и, следовательно, сделкой. Чисто механическое объединение психического процесса (воли) с физиологическим (действием) явно невозможно, подобно тому, как не могут образовать неделимой вещи совокупность акций и, скажем, доменная печь. Но можно достигнуть объединения юридического: подобно тому, как акции и домна могут (для определенных юридических целей) рассматриваться как элементы единого и неделимого объекта правоотношений (имущественного комплекса), точно так же синтез воли и волеизъявления способен дать некий идеальный (юридический) результат - существующее в общественном правосознании представление (суждение) о правах и обязанностях; представление о том, "...что кто-либо обязан исполнить что-либо в пользу другого"*(963). Будучи однажды созданным, это представление уже не может быть отменено без согласия лиц, удовлетворение законных интересов которых поставлено в зависимость от реализации этого представления*(964). Вот это самое идеальное представление о правах и обязанностях - результат внешне видимых действий субъекта, направленных на выражение вовне его собственной, свободно и осознанно сформированной воли - и должно было бы получить (в рамках концепции единства воли и волеизъявления) наименование сделки. Помня о традиции отождествления понятий "волеизъявление" и "сделка", это самое идеальное представление можно было бы назвать сделкой или волеизъявлением, а для обозначения внешне видимых действий, направленных на проявление воли вовне, действий в объективном (наблюдаемом) смысле, воспользоваться термином "выражение воли (вовне)" или даже "волевыражение" (термин Д.Д. Гримма)*(965).

Соотношение всех рассмотренных здесь понятий можно отобразить на следующей схеме:

Итак, если сделка - это "единство воли и волеизъявления", то она никак не может быть действием; она может быть только результатом двух действий - объективного (телодвижений) и субъективного (психических процессов), только представлением общественного правосознания о правах и обязанностях. Получаем совершенно иное позиционирование сделки в системе юридических фактов, ибо представление относится к числу фактов-состояний; к тому же представление о правах и обязанностях (последствиях процесса совершения сделки) может быть истинным или ложным, но не может быть правомерным или неправомерным. Истинность представления о правах и обязанностях - его соответствие действительному положению вещей - могла бы быть названа действительностью сделки; несоответствие, следовательно, - недействительностью*(966).

Соответственно должен быть перестроен весь понятийный ряд теории сделок. Акты выражения частной воли вовне вполне могут быть правомерными и неправомерными; в зависимости от этого находится отношение права к достигнутым с помощью этих актов результатам (сделкам). Так, представления о правах и обязанностях, созданные с помощью неправомерных действий, будут третироваться положительным правом как ложные (недействительные), и наоборот. Действительные (истинные) представления (сделки, являющиеся результатами правомерных действий), в свою очередь, будут подразделяться на собственно действительные и относительно действительные, т.е. действительные при условии, что они не будут оспорены заинтересованными лицами*(967). Таким образом, правомерность действий сама по себе - еще не гарантия истинности созданных ими представлений о правах и обязанностях (ах, как часто это случается в жизни - хотели заключить один договор, а заключили совсем другой с совсем иными последствиями!). Порок в любом из действий, совершение которых порождает сделку, - как в формировании воли (субъективном действии), так и в ее выражении (объективном действии) - позволяет отменить любое, созданное с их помощью состояние (представление о правах и обязанностях)*(968).

3. Поскольку сделка трактуется именно как правомерное действие, возникает проблема оценки недействительных сделок. Так, В.А. Тархов пишет, что понятие недействительных сделок логически противоречиво, поскольку сделка - правомерное действие, а потому недействительной быть не может*(969). Что же в таком случае представляет собой понятие недействительной сделки?

Заметим, что понятие недействительной сделки как вида сделки имеет право на существование только при условии факультативности такого признака сделки (действия), как ее (его) правомерность. Поскольку мы считаем правомерность обязательным (необходимым) признаком всякой сделки, мы не можем признать существования недействительных сделок в качестве вида более общего (родового) понятия сделки. Если недействительные сделки и существуют, то только как самостоятельная группа юридических фактов. Что же это за факты?

Работая над установлением признаков данного понятия, мы пришли к следующему выводу: со 100%-ной уверенностью можно утверждать только одно, а именно то, что недействительные сделки, несомненно, должны быть действиями, причем действиями юридически неэффективными (безрезультатными). Недействительная сделка не влечет юридических последствий. Не создает (не изменяет и не прекращает) ни прав, ни обязанностей, не оказывает влияния ни на право-, ни на дееспособность, не создает (не изменяет и не прекращает) сферу секундарных прав. Два других признака, присущие понятию сделки (правомерность и направленность), в недействительных сделках наблюдаются далеко не всегда. Особенно интересно и то, что не всегда наблюдаются в недействительных сделках и признаки, являющиеся антиподами названных, - неправомерность и отсутствие направленности. Взять, например, сделку, совершенную недееспособным, - правомерна она или неправомерна? Ответить на этот вопрос невозможно, ибо сама его постановка применительно к действию недееспособного лица является некорректной. Или мнимая сделка - есть ли в ней направленность на достижение юридических последствий? Не просто нет - ее и быть не может, что называется, по определению.

О чем же говорят отмеченные обстоятельства? Только о том, что недействительные сделки - действия, имеющие внешний вид сделок, но в силу ли своей противоправности или внутренней дефектности, не создающие юридического результата, - попросту не являются юридическими фактами. Если верно, что юридический факт - это факт реальной действительности, с которым закон связывает возникновение, изменение или прекращение гражданских правоотношений, то недействительная сделка никак не может быть причислена к категории юридических фактов, поскольку закон с ней как раз таки и не связывает ни возникновения, ни изменения, ни прекращения гражданских правоотношений. Понятие недействительных сделок, следовательно, не входит в число гражданско-правовых категорий. Нормы о недействительности сделок оказываются, таким образом, беспредметными, а их присутствие в ГК - ничем не оправданным.

Закономерно следующее возражение: а как же быть с нормами о реституции - последствиях недействительности сделок? Неужели и они не нужны? Именно так: не нужны, ибо так называемая реституция направляется на ликвидацию последствий вовсе не самих недействительных сделок, как принято думать, а действий по осуществлению мнимых прав и исполнению мнимых обязанностей, якобы возникших из недействительных сделок. Сделки порождают юридические последствия (в первую очередь - правоотношения); недействительные же сделки юридических последствий не имеют. Что здесь ликвидировать и "реституировать", если ничего не возникало? если недействительная сделка была заключена, но ни одной из сторон не исполнялась? Далее, как можно увидеть по ст. 167 ГК, смысл реституции состоит в возврате сторонами недействительной сделки всего по ней полученного, т.е. в восстановлении имущественного положения, существовавшего до исполнения недействительной сделки. Реституция имеет своим содержанием действия по ликвидации фактических последствий исполнения условий недействительной сделки - как же она в таком случае могла бы ликвидировать последствия самих недействительных сделок, кои (по определению) могут быть только юридическими? Никак.

Может показаться, что реституция как ликвидация юридических последствий и именно недействительной сделки "срабатывает" в том случае, когда участники недействительной сделки передали друг другу блага, определенные родовыми признаками: в результате происходит переход прав (титулов) на них, а их возврат при реституции, соответственно, возвращает ранее существовавшие права на них прежним их обладателям. Но и это представление ошибочно. Дело в том, что основанием перехода права на блага, определенные родовыми признаками, становится не сама недействительная сделка, а передача этих благ, вследствие которой они смешиваются с аналогичными предметами другой стороны, прирастая к ним и образуя тем самым новую вещь, находящуюся во владении приобретателя. Смешение вещей - вот основание возникновения права собственности приобретателя на полученные им вещи, определенные родовыми признаками, а вовсе не недействительная сделка. Пресловутая реституция оказывается в действительности вовсе не специальным способом защиты интересов участников недействительных сделок как особых юридических фактов, а конгломератом традиционных гражданско-правовых средств восстановления интересов, пострадавших от классического правонарушения - неосновательного приобретения (передачи) имущества без достаточного основания.

Сказанное в полной мере подтверждается анализом ст. 168-179 ГК, предусматривающих составы так называемых недействительных сделок, которые могут быть разделены по критерию причины своей недействительности на два вида - неправомерные и ненаправленные. Статьи 168, 169, 173-176 постановляют о неосновательности предоставления (получения) имущества, состоявшегося во имя реализации мнимых юридических последствий действий, нарушающих обязательные для их участников нормативные предписания (незаконных действий). Это - неправомерные действия, внешне похожие на сделки. А ст. 170-172, 177-179 трактуют о неосновательности предоставления (получения) имущества, состоявшегося во исполнение обязанностей, якобы возникших из действий, внешне отвечающих признакам сделки, но в действительности не преследовавших соответствующей последствиям юридической направленности. Это - ненаправленные действия*(970). Как уже отмечалось выше, неблагоприятные последствия неосновательной передачи и необоснованного отчуждения имущества прекрасно устраняются с помощью виндикационного, кондикционного и деликтного исков - инструментов, учитывающих в своем применении, между прочим, и такие факторы, как добросовестность приобретателя (п. 1 ст. 302 ГК), юридическую ошибку отчуждателя (п. 4 ст. 1109) и вину потерпевшего (п. 1 и 2 ст. 1083). Ни одно из этих обстоятельств традиционно не принимается в расчет при применении двусторонней реституции; реституция, следовательно, это не только "неглубокое", но и весьма негибкое средство защиты имущественных интересов. Не может не радовать, что в настоящее время начинает укрепляться понимание того, на наш взгляд, очевидного обстоятельства, что реституция не представляет собой какого-то особенного гражданско-правового института, будучи лишь собирательным понятием по отношению к определенному набору традиционных гражданско-правовых средств защиты интересов лиц, утративших свое имущество без достаточного основания.

Итак, интересы лиц, совершивших действия, именуемые "недействительными сделками", нарушаются вовсе не самими недействительными сделками, а последующими действиями по осуществлению несуществующих субъективных прав и исполнению якобы корреспондирующих им обязанностей. Их эффект преодолевается с помощью традиционных цивилистических институтов: виндикации, кондикции и возмещения (взыскания) убытков. Юриспруденция, как известно, не терпит излишеств; принцип юридической экономии обусловливает отказ от институтов и конструкций, без которых можно обойтись. Отсюда закономерно следует вывод: нормы о недействительности сделок и реституции как особых гражданско-правовых последствиях такой недействительности следует исключить из ГК. Иные нормы ст. 168-179 могут быть сохранены, но должны быть помещены в подобающие им статьи ГК и иных законов*(971).

Хотелось бы обратить внимание и вот на какой момент. Так повелось, так сложилось, что практически все основные вопросы теории сделок (понятие сделки, недействительность, последствия недействительности и др.) и в учебниках, и в научной литературе обсуждаются на материале учения о договорах. Крен сделан в пользу изучения двусторонних сделок. Но в практике, в гражданском обороте, в осуществлении гражданских прав огромное значение имеют и односторонние сделки. В литературе эта проблема была обозначена в работах проф. Б.Б. Черепахина, в кандидатской диссертации Ю.К. Толстого, в статье С.С. Алексеева, но целостной картины с односторонними сделками нет. Возникают "простые сложные" вопросы. Вот, например: если акцепт и оферта - односторонние сделки, тогда договор - двухсторонняя сделка, возникшая на базе двух односторонних сделок? Или действия по осуществлению гражданских прав, скажем, по внесению имущества в уставный капитал - это односторонняя сделка либо нечто иное? Судебная практика толкует эти действия неоднозначно. Мы полагаем, что и в таких действиях имеются признаки сделки, но чтобы ответить на этот вопрос точно, необходимо обратиться к научной разработке понятия об односторонних сделках.

4. Мнимость сделки - категория широко известная современному законодательству. Легальное определение мнимой сделки, закрепленное в ст. 34 ГК РСФСР 1922 г.*(972), на протяжении советского периода развития гражданского права не претерпело каких-либо значительных изменений. В п. 1 ст. 170 ГК мнимая сделка определена как сделка, совершенная лишь для вида, без намерения создать соответствующие ей правовые последствия. При всей видимой ясности приведенного общего определения мнимые сделки весьма сложны в квалификации при разрешении конкретных споров, что в свою очередь объясняет их относительно незначительное число.

Чем вызваны затруднения при рассмотрении споров о мнимости совершенных сделок? Как представляется, главная причина обусловлена тем обстоятельством, что мнимая сделка внешне безупречна: здесь отсутствуют пороки субъектного состава, формы, содержания. На первый взгляд, безупречно и волеобразование. В доктрине указывается, что стороны имеют при этом в виду создать у третьих лиц впечатление, будто они состоят в отношениях по сделке, хотя в действительности здесь отсутствует воля (курсив мой. - Ю.Т.), направленная на установление таких правоотношений*(973).

На момент совершения сделки, как правило, сразу невозможно установить достоверно мнимость. Ее эффект проявляется значительно позднее. Данная особенность требует определенного кругозора для суда, разрешающего спор о мнимости. Таким образом, важно учитывать не только отношения, порождаемые спорным договором, но и обстоятельства (юридические факты), далеко отстоящие во времени, но тем не менее связанные с таким договором. Все это в совокупности требует скрупулезного анализа ситуации. В качестве иллюстрации приведем спор, прошедший через три инстанции и все-таки, на наш взгляд, не получивший до конца правильного разрешения. Открытое акционерное общество обратилось в суд с иском к обществу с ограниченной ответственностью о признании недействительными решения общего собрания участников общества от 20.03.2003 (протокол N 1), новой редакции учредительного договора и устава обществ<