Очерк 12. Злоупотребление правом

 

Запрещение пользоваться своим правом без всякого интереса для себя с исключительной целью причинить другому вред столь же естественно, как запрещение умышленного правонарушения вообще. Иначе можно было бы утверждать, что всякий убийца только пользуется своим правом на нож, всякий разрушитель чужого имущества - своим правом на употребление своих рук. И.А. Покровский   Осуществление права не может быть противоправным, а следовательно, и злоупотреблением. Те действия, которые называют злоупотреблением правом, на самом деле совершены за пределами права. Совершая эти действия, лицо переходит за границу своего права. Оспаривать эти положения нам кажется невозможным. Но они не решают вопроса. Надо указать, где же находятся границы гражданских прав. М.М. Агарков   ...Как само субъективное право по своему содержанию, так и та свобода, которая гарантируется законом в целях реального осуществления права управомоченным лицом, не могут быть безграничными. Всякое субъективное право, будучи мерой возможного поведения управомоченного лица, имеет определенные границы как по своему содержанию, так и по характеру его осуществления <...> ибо при отсутствии таких границ право превращается в свою противоположность - в произвол и тем самым вообще перестает быть правом. В.П. Грибанов

 

Социальное назначение субъективных гражданских прав - смысл установления и историческая эволюция данной категории. Пределы осуществления и защиты гражданских прав. Суть проблемы "злоупотребления правом" и различные взгляды на нее. Правовая природа злоупотребления и его последствий. Конкретные ситуации злоупотребления материальными и процессуальными правами. Случаи злоупотребления правами советника по правовым вопросам. Пределы судейского усмотрения в свете проблемы злоупотребления правом.

 

1. Проблема злоупотребления правом*(1085), несмотря на довольно почтенную историю, является одной из актуальных в современном гражданском праве. Об этом свидетельствуют примеры из арбитражно-судебной практики, а также многочисленные работы, посвященные рассмотрению данного вопроса - можно сказать, что к его рассмотрению обращались практически все известные исследователи частного права. Несмотря на это, институт злоупотребления правом был неизвестен нормам ни дореволюционного, ни советского гражданского законодательства и впервые получил закрепление лишь в ГК, п. 1 ст. 10 которого содержит общий запрет на осуществление права "исключительно с намерением причинить вред другому лицу", а также на "злоупотребление правом в иных формах".

При исследовании понятия "злоупотребление" (впрочем, как и при исследовании любой иной проблемы) необходимо выявить то, что составляет сущность данной категории. При буквальном понимании, злоупотребление означает употребление (права) во зло. В исследованиях отмечалось некое внутреннее противоречие, присущее данной категории: право предоставлено лицам законом для того, чтобы его осуществлять, а соответственно, им нельзя злоупотребить. Еще римские юристы сформулировали принцип qui jure suo utitur, neminem laedit (никого не обижает тот, кто пользуется своим правом)*(1086). Крайнюю степень этого положения в своих работах выразил Гай: "Nullus videtur dolo facere, qui jure suo utitur" (никто не считается поступающим злоумышленно, если он пользуется принадлежащим ему правом)*(1087).

Такое понимание сущности осуществления права казалось настолько естественным, а поэтому и незыблемым, что просуществовало без каких-либо изменений вплоть до XIX в. Лишь реформа феодального права, ознаменовавшаяся принятием буржуазных кодексов (Прусское земское уложение 1794 г.; Кодекс Наполеона 1804 г.; Германское Гражданское Уложение (ГГУ) 1896 г.), привела к пересмотру существующих воззрений на возможность безграничного осуществления права. В качестве общего принципа был установлен запрет на осуществление права в ущерб другому лицу*(1088).

Запрет на злоупотребление правом является отличительной чертой любого развитого современного законодательства. Вместе с тем следует отметить, что данная правовая категория продолжает оставаться одной из самых сложных и дискуссионных. Очевидно, что одним из главных вопросов, относящихся к данной проблематике, является вопрос о самом понятии "злоупотребление правом". ГК, устанавливая в ст. 10 запрет на осуществление действий во вред другому лицу, не определяет самого понятия "злоупотребление", хотя, впрочем, и указывает на то, что таковое является более общей (родовой) категорией в отношении понятия "осуществление права исключительно с намерением причинить вред другому лицу".

В отсутствие легальной дефиниции доктриной предложен ряд определений злоупотребления, акцентирующих внимание на тех или иных аспектах этого сложного правового явления. В отечественной науке теория злоупотреблений представлена тремя концепциями.

Представители первого направления отрицают возможность употребить право во зло. Те действия, которые называют злоупотреблением, совершены за пределами права, они лишь внешне напоминают осуществление права, являясь фактически противоправными*(1089).

Второе направление ученых считает, что теория злоупотребления правом есть искусственная конструкция, лишенная практической значимости. Обосновать ответственность за вред, причиненный при осуществлении права, можно гораздо лучше и полнее при помощи конструкции так называемой объективной гражданско-правовой ответственности (теория профессионального риска)*(1090).

Третье направление представлено мнениями тех ученых, которые являются сторонниками учения о злоупотреблении правом. Однако и в их рядах единого мнения в понимании сущности злоупотребления правом так и не сформировалось: вопрос о том, что следует понимать под злоупотреблением правом до сих пор остается дискуссионным. Можно выделить несколько подходов к определению этого понятия. Первый определяет злоупотребление правом как умышленные вредоносные действия. Согласно второму подходу злоупотреблением правом признается осуществление субъективного права в противоречии с доброй совестью, добрыми нравами. При третьем подходе злоупотребление правом рассматривается как особый тип гражданского правонарушения, совершаемого управомоченным лицом при осуществлении им принадлежащего ему права с использованием недозволенных конкретных форм в рамках дозволенного ему общего типа поведения*(1091). В современной доктрине взгляд на злоупотребление с позиции последней точки зрения является доминирующим*(1092).

2. Суть злоупотребления состоит в том, что лицо не выходит за пределы принадлежащего ему права. В противном случае мы имели бы дело с правонарушением. Отсюда можно сделать вывод: несмотря на то, что лица осуществляют принадлежащие им права в своем интересе и по своему усмотрению, осуществление любого субъективного права имеет свои пределы (границы), а следовательно, не безгранично. Иными словами, субъективное право одного лица может быть осуществляемо до тех пор, пока нет войдет в соприкосновение с субъективными правами другого лица.

Однако здесь возникает следующая проблема - как определить, в какой момент и за какой гранью свобода управомоченного должна быть парализована ввиду соприкосновения с правовой сферой иных лиц? Например, владелец участка засаживает его часть, граничащую с участком другого лица, зелеными насаждениями с целью создать себе некое укрытие от посторонних взглядов. Но эти насаждения совершенно лишают соседа вида на окружающий ландшафт, ради которого он и приобретал участок. Вопрос, таким образом, заключается в следующем: если из двух равно управомоченных лиц одно не может использовать своих прав без вреда для другого, а это последнее, не желая поступиться своими правами, настаивает на их неприкосновенности, то кто же должен уступить?*(1093)

Отсутствие каких-либо более менее четких критериев при столкновении субъективных прав разных лиц (притом, что каждый из них имеет право на осуществление действий в своем интересе) приводит к тому, что разрешение этих сложных конфликтов интересов судами производится на основании одного только судейского усмотрения*(1094). На опасность такой практики указывал М.М. Агарков: "Сторонники теории злоупотребления правом должны сформулировать критерий, который укажет суду, в каком направлении он должен пользоваться предоставленным ему правомочием <...> Как и во всех случаях судейского усмотрения, лицо узнает о границах своего права не заранее из закона, а post factum из судебного решения"*(1095).

Существует ли объективный ориентир, которым могли бы руководствоваться субъекты при реализации своих прав? Результатом обсуждения этого вопроса стала концепция учета экономического и исторического назначения права*(1096), согласно которой осуществление права, направленное исключительно на причинение вреда другому, без всякой пользы для себя, является в сущности не чем иным, как извращением права, использованием его вопреки экономическому и историческому назначению*(1097), т.е. деянием явно неправомерным.

В советское время рассматриваемая концепция получила развитие в работах В.П. Грибанова, который рассматривал осуществление субъективных прав с точки зрения их назначения. Одним из важнейших критериев, определяющих пределы гражданских прав, является требование осуществления этих прав в соответствии с их назначением. Под назначением права понимаются те цели, ради достижения которых субъективные права признаются за участниками гражданских правоотношений. В самом понятии "назначение права" находит свое выражение принцип сочетания общественных и личных интересов. Как пишет В.П. Грибанов, цели отдельного лица при осуществлении права не могут выходить за рамки тех целей, которые признаются заслуживающими уважения со стороны общества*(1098).

В ГК отсутствует требование осуществления гражданских прав в соответствии с их назначением*(1099). Однако представляется, что закрепленная в ст. 10 обязанность лица не совершать действия исключительно с намерением причинить вред другому лицу, а также коррелирующая этому презумпция осуществления гражданских прав разумно и добросовестно основаны на идее социального назначения прав*(1100).

Теория осуществления права в соответствии с его социальным назначением в сущности мало что прояснила в проблеме границ его осуществления: по сути, они остались по-прежнему неопределенными. Еще И.А. Покровский критически отозвался об идее социального назначения права, во-первых, именно из-за неопределенности этого понятия как критерия, а во-вторых, за то, что субъективное частное право по самой своей природе не может иметь иной цели, кроме реализации частного интереса его субъекта*(1101). Проблема неопределенности содержания понятия социального назначения гражданского права сохраняется и в настоящее время. Недавно было высказано мнение, согласно которому категория социально-хозяйственного назначения прав является некорректной с точки зрения своего определения*(1102). По мнению В.С. Ема, главным средством установления пределов осуществления субъективных гражданских прав являются законодательные запреты на общественно вредные способы, средства и цели осуществления этих прав: лишь благодаря им социальное назначение, цели того или иного субъективного гражданского права становятся более-менее ясными*(1103). Но на все случаи запретов не поставишь, а оттого применительно к конкретным ситуациям предложенные критерии остаются все же очень неопределенными.

Осуществление субъективных прав находится в тесной связи с презумпцией добросовестного использования предоставленных прав. Лицо, осуществляющее субъективное право по прямому назначению, как правило, имеет интерес в удовлетворении той потребности, которую предоставляет данное субъективное право. Иначе говоря, любое субъективное право предоставляется субъекту для достижения определенного блага. Следовательно, субъективные права имеют свое определенное назначение.

Назначение конкретного субъективного права предопределяется, во-первых, общими принципами права; во-вторых, принципами отрасли права, к которой принадлежит указанное субъективное право; в-третьих, целью и смыслом самого субъективного права.

Любая правовая система выполняет функции регулятора в обществе. В конечном счете, можно сказать, что право есть регулятор разумных потребностей человека. По известному выражению Цельса, право есть искусство добра и справедливости. Категория разумности, в свою очередь, тесно взаимосвязана с добросовестностью - любое лицо принадлежащее ему субъективное право призвано осуществлять добросовестно. В противном случае право изменит свой социальный смысл. Оно будет приводиться в действие эгоистическим интересом индивида, отрицающего правомерность существования всякого иного интереса.

Члены общества не изолированы (и не могут быть изолированы) друг от друга: жить в обществе и в то же время быть свободным от общества, как известно, невозможно. Осуществляющие свои права управомоченные субъекты должны учитывать это обстоятельство, т.е. реализовывать свои права с должной степенью разумности и осмотрительности. Иначе человеческое общество обречено на перманентный конфликт индивидов вследствие того, что субъективное право каждого из-за отсутствия каких-либо границ в своем осуществлении будет неизбежно затрагивать субъективные права иных лиц. Осуществление своего и нарушение чужого права - категории, никак не исключающие друг друга; в противном случае следовало бы признать, что заявление типа "я не убивал - я лишь осуществлял свое право собственности на топор (нож, ружье, дубину и т.д.)" является достаточным основанием для оправдания всякого убийцы.

Учитывая сказанное, следует признать, что центральной категорией, выполняющей роль ориентира при осуществлении лицом субъективных прав, является категория добросовестности.

Какое значение следует вкладывать в понятие "добросовестность"? В гражданском праве, по наблюдениям И.Б. Новицкого, начало доброй совести используется в двух значениях. В одних случаях добрая совесть выступает в объективном значении как известное внешнее мерило, которое принимается во внимание законом, судом, применяющим закон, и которое рекомендуется членам гражданского оборота в их взаимных отношениях. По мнению И.Б. Новицкого, здесь перед нами как бы открывается новый источник, выступает параллельная или подсобная норма, призываемая к действию законом. В других случаях принимается во внимание добрая совесть в субъективном смысле как определенное сознание того или иного лица, как неведение некоторых обстоятельств, с которыми закон связывает те или иные юридические последствия*(1104).

Можно сказать, что одной из главных задач права является недопущение бесконтрольной реализации лицами своих частных интересов*(1105). В конечном счете, право есть регулятор разумных потребностей человека. Все вышесказанное о назначении субъективных прав находит свое выражение в особом состоянии права, которое условно можно охарактеризовать как дух права. Соответственно, злоупотребление есть такое осуществление лицом своего субъективного права, которое, не нарушая формальных предписаний, противоречит духу права*(1106).

Назначение права, в свою очередь, не означает того, что лицо оказывается стесненным этим конкретным назначением. Напротив, лицо может использовать принадлежащее ему право как угодно по своему усмотрению, вплоть до уничтожения объекта права. Назначение права должно учитываться только тогда, когда осуществление права одного лица соприкасается со сферой интересов другого лица. Пока такого соприкосновения не происходит, лицо, осуществляющее свое право, не может (и не должно) быть чем-либо ограничено.

В подавляющем большинстве случаев получение лицом какого-либо блага возможно только при наличии взаимодействия с другими лицами. Так, процесс приобретения вещи обусловлен необходимостью совершения ряда последовательных действий как самим получателем, так и лицами, передающими ему эту вещь. Став собственником вещи, лицо не перестает взаимодействовать с другими субъектами - возникшее отношение собственности, имея абсолютный характер, обязывает неопределенный круг лиц (всех и каждого) уважать чужую собственность. Таким образом, лицо, реализуя свои субъективные права (как абсолютные, так и относительные), постоянно находится во взаимодействии с иными лицами, также осуществляющими свои права.

Постоянное взаимодействие прав в процессе их реализации неизбежно приводит к тому, что в каждом конкретном случае необходимо четко понимать, где заканчивается право одного субъекта и начинается право другого. Соприкосновение интересов лиц, облеченных в оболочку субъективных прав, может порождать их столкновение ввиду того, что право одного (например, на тишину) может оказаться несовместимым с правом другого (например, на использование музыкального инструмента).

Собственно, субъективные права, предоставленные участникам гражданского оборота, не могут решить проблему такого столкновения, поскольку сама проблема находится в другой плоскости. Субъективные права всего лишь предоставляют лицу определенные возможности. То, как (в какой последовательности, какими конкретными действиями, в какой обстановке и т.п.) они будут реализованы, зависит от внутреннего состояния управомоченного лица, от того, какие потребности ему необходимо реализовать здесь и сейчас. Ответ на вопрос - как предотвратить реализацию частных интересов одного лица в ущерб другому, лежит в плоскости не столько правовой, сколько моральной. Категория "добросовестности", относясь к нравственной (моральной) сфере, призвана упорядочить осуществление лицами своих субъективных прав.

Принимая во внимание сказанное, мы сталкиваемся с целым рядом других вопросов, ответ на которые дать весьма затруднительно. Основной заключается в следующем: где критерии, которыми будет руководствоваться правоприменитель, выясняя, наличествует ли в действиях лица злоупотребление правом или нет? Кому в таких случаях отдать предпочтение - лицу, осуществляющему свое право в своем интересе, или лицу, которое страдает в результате такого осуществления правом? А если встать на защиту лица, страдающего от реализации права другим субъектом, то не поставим ли мы последнего в прямо противоположную ситуацию, где ущемленным лицом будет выступать именно он вследствие того, что ему отказали в защите его собственного права? Где критерий, который послужит ориентиром для суда, чьи интересы защищать предпочтительнее? Почему лицу, имеющему интерес в реализации своего права, следует отказать в его защите? Где гарантия того, что злоупотреблять правом не будет лицо, интересы которого сталкиваются с интересами лица, осуществляющего свое право?

3. Из анализа ст. 10 ГК можно сделать два вывода. Во-первых, законодатель запрещает действия лиц, цель которых состоит исключительно в намерении причинить вред другому лицу (так называемая шикана)*(1107). Во-вторых, существуют (помимо шиканы) и иные формы злоупотребления правом. В литературе обращено внимание на то, что в современном обороте случаи шиканы встречаются весьма редко. Гораздо чаще происходит злоупотребление правом в иных формах.

Статья 10 ГК, не называя всех разновидностей, к иным формам относит, в частности, использование гражданских прав в целях ограничения конкуренции, а также злоупотребление доминирующим положением на рынке. Принимая во внимание сущность злоупотребления - лицо всегда действует в границах принадлежащего ему права, названные разновидности вообще не относятся к категории злоупотребления, поскольку как действия, направленные на ограничение конкуренции, так и действия, связанные с доминирующим положением, нарушают нормы закона о конкуренции, а следовательно, представляют собой правонарушение.

Сказанное позволяет заметить, что, зная сущность злоупотребления, разграничить шикану от иных форм возможно методом исключения. Как известно, намерение причинить вред другому лицу является исключительной, а значит единственной целью обладателя права. Поскольку единственной целью является причинение вреда, то у лица при осуществлении своего права отсутствует интерес в результатах такого осуществления. До недавнего времени иллюстрацией шиканы служил литературный пример, описанный Н.В. Гоголем в "Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем"*(1108). Последний, разругавшись со своим соседом, построил в границах своего участка гусиный хлев. Из фабулы описываемого случая видно, что какого-либо положительного интереса в возведении хлева у Ивана Никифоровича не было - результатом эксплуатации гусиного хлева он не пользовался. Доминировало единственное намерение причинить вред своему соседу: невыносимый запах создавал последнему явные неудобства.

Судебная практика последних лет позволяет проиллюстрировать шикану на более близком современному российскому менталитету примере.

Негосударственный пенсионный фонд "Лукойл-Гарант" обратился с иском о ликвидации закрытого акционерного общества "МНВК"*(1109). Фактическим основанием иска послужило отсутствие положительного соотношения чистых активов "МНВК" размеру его уставного капитала. Правовым основанием выступила норма п. 5 и п. 6 ст. 35 Закона об АО, согласно которой если по окончании второго и каждого последующего финансового года в соответствии с годовым бухгалтерским балансом, предложенным для утверждения акционерам общества, или в результате аудиторской проверки стоимость чистых активов общества оказывается меньше величины минимального уставного капитала, указанной в ст. 26 Закона об АО, то общество обязано принять решение о своей ликвидации. Если решение об уменьшении уставного капитала или ликвидации общества не было принято, его акционеры, кредиторы, а также органы, уполномоченные государством, вправе требовать ликвидации общества в судебном порядке.

Арбитражный суд, установив соответствие фактического основания иска действительности, удовлетворил иск. Но правомерность такого решения вызывает определенные сомнения, если задаться вопросом о квалификации действий истца по осуществлению своего права требовать ликвидации с точки зрения их соответствия назначению этого права. Предъявляя иск о ликвидации закрытого акционерного общества "МНВК", Пенсионный фонд действовал в границах принадлежащего ему права: право на обращение в суд с требованием о ликвидации фонду как акционеру закрытого акционерного общества "МНВК" предоставляла ст. 35 Закона об АО. Обращение же лица в суд преследует, как известно, вполне определенную конкретную цель - защиту своих нарушенных субъективных гражданских прав (ст. 4 АПК). Какие же такие свои субъективные права "Лукойл-Гарант" (акционер) пытался таким образом защитить? Какие его права нарушаются отсутствием у закрытого акционерного общества "МНВК" активов? Или иначе: какой интерес преследует акционер, требующий ликвидации своего общества? Очевидно, что смысл акционерных отношений не может заключаться ни в чем ином, кроме их сохранения в течение длительного времени. Интерес акционера - не ликвидация, а существование общества. Если же акционера по каким-либо причинам не устраивает деятельность общества, он может перестать быть участником, продав свои акции другим лицам, находящим деятельность общества сообразной своим интересам и потребностям.

Взаимоотношения общества и акционеров находятся в другой плоскости - акционеры фактически определяют политику общества посредством принятия тех или иных решений. Права и интересы акционера можно нарушить, если отстранить его от участия в управлении обществом, чего не было в рассматриваемом деле. Собственно обращение Негосударственного пенсионного фонда преследовало одну цель - устранить общество как субъекта прав из-за проводимой им и неугодной определенным лицам профильной деятельности.

Представляется, что указанный случай можно рассматривать как реализацию своего права при отсутствии его нарушения исключительно с намерением причинить вред другому лицу.

Шикана может сопровождаться действиями по осуществлению права вопреки его хозяйственному, социальному назначению. В этом случае правообладатель также осуществляет свои права без всякого интереса для себя. Например, владелец участка устраивает на своей земле колодец, воду из которого откачивает в близлежащее озеро с тем расчетом, чтобы в результате этого осушить колодец своего соседа. В этом случае лицо обустраивает колодец не для его эксплуатации (добывания воды, полива и т.п.), а с целью отвести подземные воды от участка соседа, поскольку добытая без пользы для владельца колодца вода откачивается в озеро.

Обобщая сказанное, можно заметить, что лицо, чье поведение квалифицируется как злоупотребление (шикана), осуществляет свои права, как правило, во-первых, без всякого интереса для себя, во-вторых, вопреки хозяйственному (социальному) назначению этих прав, в-третьих, в результате всегда причиняется (или создается реальная угроза причинения) вред третьим лицам.

Злоупотребление правом в иных формах отличается от шиканы. Прежде всего, намерение причинить вред другому лицу не является основной, исключительной целью. Оно может сопутствовать деятельности по осуществлению права, но при этом обладатель права всегда преследует определенную для себя выгоду. В его действиях можно проследить интерес в конечном результате, и в силу этого такое лицо осуществляет принадлежащее ему право, как правило, в соответствии с его хозяйственным (социальным) назначением. Иными словами, эта деятельность не деструктивная, она несет для правообладателя определенный положительный эффект. В качестве примера можно привести тот же случай с владельцем колодца, использующим поднятую из колодца воду по прямому назначению, но в таких объемах, которые, с одной стороны, являются чрезмерными, избыточными для владельца, а с другой - совершенно лишают соседа доступа к подземным водам.

4. Следующий вопрос, нуждающийся в рассмотрении, - какова природа последствий, квалифицируемых как злоупотребление? Можно ли расценивать негативные последствия, образовавшиеся в результате злоупотребления правом как ущерб (вред)? Если да, то, соответственно, применимы ли в таких случаях меры ответственности?

Прежде всего, отметим, что существуют субъективные права, осуществление которых всегда связано с причинением вреда. При этом ответственность за вред у причинителя вреда не наступает. К таким правам относится право на необходимую оборону и при определенных условиях - право на крайнюю необходимость. Указанный вред санкционирован законом, в силу чего не рассматривается как элемент правонарушения, влекущий наступление ответственности.

И.А. Покровский в свое время высказал мнение, что злоупотребление представляет собой не что иное, как деликт*(1110). Но в том-то и состоит сложность категории злоупотребления правом, что управомоченное лицо, действуя в границах своего субъективного права, формально не нарушает и чужого права. Вред, возникающий в имущественной сфере другого лица, является результатом правомерных действий. А значит, злоупотребление не может быть правонарушением в собственном смысле этого понятия*(1111), ибо любое правонарушение (в том числе и деликт) связано с несоблюдением лицом запретов, установленных позитивным правом. Иными словами, причиненный вред, подлежащий возмещению, всегда есть непосредственный результат правонарушения. Следовательно, если вред, причиненный другим лицам при злоупотреблении правом, не является следствием правонарушения, то нужно заключить, что вред, возникший при правонарушении, и вред, возникший в результате злоупотребления правом, имеют различную природу: первый, безусловно, подлежит возмещению, в то время как вопрос о возмещении вреда второго вида еще нуждается в обсуждении.

Вредоносные последствия злоупотребления правом могут возникать в сфере как договорных, так и внедоговорных отношений. Однако вред, причиненный злоупотреблением в договорных отношениях, не может быть устранен восстановительными механизмами договорного права. Это объясняется тем, что каких-либо нарушений прав и обязанностей не происходит, субъект действует в рамках принадлежащего ему права. Возникает парадоксальная ситуация: результатом злоупотребления является вред, но он не сопряжен с нарушением прав и обязанностей (если речь идет об обязательственных отношениях). Больше того, такой вред не может быть расценен и в качестве последствия гражданского правонарушения - деликта. Ведь деликт есть действие по своей сути фактическое, осуществляемое вне сферы права; возникший вред представляет собой прямой результат этого (фактического) действия. Иной характер имеет вред, возникающий как следствие злоупотреблением правом. Здесь действия управомоченного лица носят не фактический (как при деликте), а юридический характер. Более того, на эти действия лицо имеет право - откуда же здесь взяться деликту?

Таким образом, негативные последствия злоупотребления правом не могу быть сведены ни к последствиям нарушения обязательств, ни к внедоговорному вреду. Отсюда вывод: если правовым последствием всякого правонарушения - договорного или деликтного - является наступление ответственности в виде возмещения вреда или убытков (ст. 15, 393, 1064 ГК), то последствие злоупотребления правом - иное. Закон устанавливает возможность отказа в защите права лицу, чьи действия суд квалифицирует как злоупотребление. Судом должны быть установлены мотив, цели, намерения лица, осуществившего свое право так, что это осуществление повредило другому лицу. Не исключено, что при определенных обстоятельствах суд откажет в квалификации действий как злоупотребления.

Злоупотребление, представляя собой действие лица в границах предоставленного ему субъективного права, не может быть правонарушением. Но если лицо не выходит за очерченные пределы права, почему возможен отказ в защите такого субъективного права? Очевидно, дело не в нарушении права. При злоупотреблении происходит несоблюдение общего принципа разумности и добросовестности, которые представляют собой категории не правовые, а этические.

Права при злоупотреблении теряют возможность принудительного осуществления вследствие потери судебной защиты, превращаясь, таким образом, в аналог римского "голого" права. Но как только возможность негативного воздействия на имущественную сферу другого лица исчезает, такое "голое" право восстанавливается в прежнем объеме. Так, с отъездом владельца соседнего участка на зиму в город, лицо, в отношении которого действовал запрет на громкую музыку, вправе осуществлять свои права без учета установленного запрета.

5. Ясное понимание того, что вред, возникший в результате правомерных действий, не является правонарушением, имеет важное значение при решении вопроса о том, может ли состав, указанный в ст. 10 ГК, служить основанием признания сделки недействительной? Ведь если рассматривать злоупотребление как правонарушение, то при установлении факта злоупотребления правом в договорных отношениях логично предположить, что совершенная сделка может быть признана недействительной на основании ст. 168 ГК.

В литературе на поставленный вопрос дан отрицательный ответ. Аргументы, обосновывающие невозможность признания сделок недействительными на указанном основании таковы. Смысл ст. 168 ГК состоит в том, что нарушается известный позитивный закон и, как следствие этого нарушения, сделка не имеет силы. Иными словами, действие ст. 168 имеет объективный, а не субъективный характер, тогда как злоупотребление правом чаще всего - продукт злой воли, направленной против конкретного лица. По ст. 168 ГК (в отличие от п. 1 ст. 10 ГК) воля сторон на несоблюдение закона не только предполагается, но и не может быть опровергнута, а точнее, несущественна для квалификации. Между тем суждение о злоупотреблении правом - исключительная прерогатива суда. Злоупотребление не может предполагаться, а значит и действия всех участников двух- или многосторонней сделки не могут считаться ничтожными в момент совершения, что не увязывается с конструкцией нормы ст. 168 ГК. Кроме того, если при совершении сделки имелось злоупотребление, то вполне оправданно наказать нарушителя, не отменяя сделку, тогда, когда он потребует получения тех выгод, которые принесла ему сделка, - путем отказа в его требовании. Если же выгоды получены иными лицами, не допустившими нарушений, то зачем аннулировать сделку? Тогда это произойдет в интересах самого нарушителя, что лишает смысла весь механизм*(1112).

Отрицательно оценивая возможность признания сделок недействительными (ничтожными) на основании ст. 10 ГК, К.И. Скловский тем не менее допускает такую возможность для некоторых категорий оспоримых сделок: "...Нельзя не заметить, - пишет он, - что существуют специальные случаи злоупотребления правом, приводящие к недействительности сделок (ст. 174, 179 ГК). Весьма наглядно обсуждаемые проблемы обнаружились в таком деле. А. занимал должность исполнительного директора в акционерном обществе и фактически руководил всей деятельностью общества: определял хозяйственную и финансовую политику, совершал сделки, нанимал персонал и т.д. В процессе своей деятельности А. по своему усмотрению продал оборудование на крайне невыгодных для общества условиях организации, учредителями которой были его дети. Акционерное общество, отстранив А. от управления, оспорило в суде сделку, совершенную А., по основаниям ст. 81-83 Закона об АО, как сделку, сопряженную с личной заинтересованностью и совершенную без согласия соответствующих органов управления акционерного общества. В суде А. заявил, что должность исполнительного директора не значится в уставе акционерного общества, а значит, он не является лицом, на которое распространяются нормы ст. 81 Закона. Сделки им совершались на основании доверенностей, которые и были представлены суду. Истец между тем не признавал А. представителем, ссылаясь как на пороки формы доверенности, так и на сложившуюся практику управления обществом, которым единолично руководил А. Между тем в том случае, если бы А. и на самом деле был представителем, его действия с учетом явно невыгодных условий договора подпадали бы под действие ст. 179 ГК - недействительность сделки, совершенной в результате злонамеренного соглашения представителя с другой стороной. Это неудивительно, так как и нормами ст. 81-83 Закона, и ст. 179 ГК предусматриваются разные конкретные случаи злоупотребления правом. Однако одновременное применение этих норм невозможно не только потому, что истец не заявлял об этом (а сделка является оспоримой), но и потому, что они предусматривают разные санкции: в первом случае - двустороннюю реституцию, а во втором - одностороннюю. В то же время едва ли могут быть сомнения в том, что по смыслу нашего закона не может получить защиту в суде сделка по отчуждению чужого имущества и передаче его близким родственникам лица, совершающего сделку, на невыгодных для собственника условиях, если только сам собственник прямо не участвовал в выработке или утверждении таких условий.

В этом случае, на мой взгляд, и появляются основания для аннулирования сделки непосредственно по п. 1 ст. 10 ГК. Налицо злоупотребление правом, не важно - право ли это исполнительного органа общества или право представителя. Впрочем, нельзя не заметить, что эти права органа юридического лица или представителя - права особые, называемые полномочием, т.е. правом действовать в чужом интересе. На мой взгляд, аннулирование сделок на основании ст. 10 ГК допустимо и может быть оправдано тогда, когда речь идет о злоупотреблении полномочием, т.е. правом действовать в чужом интересе. Именно в этой сфере злоупотребление чаще всего и имеет место, и именно здесь с ним труднее всего справиться"*(1113).

Подобная позиция вызывает ряд