Часть третья. Процессор времени

 

Глава 21. На Минск

 

Когда Марат сел рядом с Верой, та оторвала взгляд от автомата.

– По глазам вижу: хочешь что-то спросить. Не стесняйся. У нас не тайн от тебя.

– У нас… Значит, все-таки отделяешь меня от вашей компании.

– Не цепляйся к словам. Все мы в одной связке.

– Ты права: хотел узнать, что будем делать дальше.

– Тукмачев уйдет для того, чтобы соединиться с нашими отрядами, которыми в отсутствие Талаша командует Василий Макарович. Они уже выступили и скоро будут в одном местечке. Раньше оно называлась Червенем, считалось городом. Теперь не тянет даже на деревню. Вокруг леса. Там подготовлено все, что необходимо для вступления в город. С полковником мы встретимся только у Великого Октаэдра. Если повезет, конечно. Я, ты, Талаш, Багор и Антидот проникнем в бывшую библиотеку через подземные коммуникации. Их подробный план нам передаст в Минске надежный человек. Ты с ним познакомишься. Вот, собственно и все. Сама удивляюсь. План захвата Октаэдра разрабатывался в течение пяти лет, а я уложилась в два слова. Как странно…

Вербицкий не успел изложить свои соображения по поводу сказанного – появился один из караульных. Судя по спешке, с которой парень направлялся к Тукмачеву, он хотел сообщить что-то важное.

Вербицкий и Вера уловили только одно слово – бронетехника. Талаш и полковник вскочили.

– Тушить костры! – крикнул Тукмачев. – Строиться!

Вера бросилась к командиру.

– Что случилось?!

– Стаботряд – вот, что случилось! – отвечал Талаш. – Ума не приложу, почему они так быстро отреагировали. Мистика какая-то! Я ждал самое большее отряд погранцов, а тут… Бронетранспортеры. Ввязываться в бой не станем. Проводником у отряда Тукмачева я назначил Диму. Он поможет ребятам обойти опасные места и добраться до места соединения в срок. Мы двинемся по дороге вдоль Стены, навстречу связному. Все ясно?

Марат и Вера одновременно кивнули. Талаш тут же переключился на новую проблему. Он заметил, что Антидот развязывает пленному ноги.

– Бельский, ты очумел?!

– А че? Ты ж сам собирался его отпустить, когда дела сделаем.

– Я собирался. Понимаешь – я. Какого же хрена ты самовольничаешь?

– Ну вот! Опять виноват. Хотел, как лучше…

– А получилось – как всегда, – отрезал Талаш. – Допрыгаешься когда-нибудь. Вот попадешь под горячую руку…

Не закончив фразы, Талаш плюнул и заторопился к Тукмачеву, который уже инструктировал подчиненных.

Марат, Багор и Вера издали наблюдали за последним совещанием. Говорил Талаш. Полковник только внимательно слушал, хмурился, изредка кивал головой. Дима оживленно жестикулировал.

Прошло всего минут двадцать, а Тукмачев и Талаш опять обменялись рукопожатием – на этот раз прощальным. Спецназовцы выстроились в колонну по двое и направились прямиком к мертвому лесу. Талаш вернулся к товарищам.

– Железные ребята. Такой переход и хоть бы хны. Пришлось на ходу менять маршрут. Выбрали пусть и не самый короткий и простой, но надежный. В те места, через которые Дима их поведет, эсэнэсовцы не сунутся. Кишка у черных тонка. Ну, а теперь и нам пора в путь дорогу. На Минск.

Группа вышла на идущую вдоль Стены дорогу. С противоположной ее стороны все явственнее слышалось гудение двигателей. Вербицкий оглянулся. Освобожденный Антидотом шеренговый Болтеня со всех ног мчался навстречу стаботряду. Марат думал, что Талаш остановит его выстрелом в спину, но тот лишь хмыкнул.

– Дурак, дважды дурак. Не понял, что мы в любой момент можем свернуть с дороги и спрятаться там, где никакая техника не пройдет, а солдат можно будет отстреливать из укрытий.

– А почему дважды? – спросил Вербицкий.

За Талаша ответил Бельский.

– Потому, что надеется оправдаться перед своими.

– Вот тут ты прав, – кивнул командир. – Такого Служба Национальной Стабильности не прощает. В ближайшее время наш дружок Болтеня перейдет с чистой водички на ту, что подают в исправительных лагерях.

Взошло солнце. Его лучи осветили безрадостный пейзаж, состоявший преимущественно из строительного мусора. Кое-где виднелась брошенная, утонувшая в буйных зарослях сорняков техника.

Марат несколько раз оглядывался – его беспокоил все усиливающийся шум. Когда же рокот двигателя послышался и впереди, он был готов без всяких приказов ломануться подальше от дороги. Однако Талаш и Вера, к удивлению Вербицкого, бежать не собирались. Наоборот вышли, на середину дороги. Даже не привели автоматы в боевую готовность. Из-за поворота на большой скорости выскочил автомобиль как две капли воды напоминавший тот, на котором приехал к Дусе ныне покойный капрал Байдак. Гибрид «Нивы» и «УАЗа». Выкрашенный в защитный цвет, с ребрами для крепления брезентового верха. Даже одежда водителя была такой же, как у Байдака и Петеньки. Никаких знаков отличия кроме аббревиатуры «СНС» и красно-зеленого флажка на черном берете.

Автомобиль затормозил так лихо, что его развернуло поперек дороги. Из-под покрышек вырвались клубы пыли. Эсэнэсовец распахнул дверцу, выскочил на дорогу и широко улыбнулся.

– Дядя Талаш, Верунчик! Сколько лет, сколько зим!

– Здорово, Зорге! – Талаш крепко обнял эсэнэсовца.

Марат пристально рассматривал человека, получившего в качестве клички фамилию знаменитого разведчика. Не больше тридцати лет. Среднего рота, немного полноватый, но подвижный. Круглое, румяное лицо. Нос картошкой. Серые глаза, простецкий взгляд, по-детски наивная улыбка. Не тянул парниша на шпиона. И, тем не менее, он им был. Первое впечатление обманчиво.

Зорге перехватил взгляд Вербицкого в тот момент, когда направлялся к Вере, раскинув руки. Явно собирался обнять девушку, но передумал. Что-то прочел в глазах Марата и просто пожал девушке руку. Потом познакомился с Багром и Антидотом и лишь потом протянул пухлую ладонь Вербицкому. Хотел что-то сказать, но тут вклинился Талаш.

– После, после перезнакомитесь. У нас, Зорге, промежду прочим, стаботряд на хвосте. Если бы не бронетехника, давно бы нагнали.

– Твою мать! Это в твоем стиле, дядька Талаш. Ну, не можешь ты без сюрпризов. Ладненько. Быстро в машину. Моя ласточка только на вид эсэнэсовское точило, а на самом деле… Под капотом всамделишный бензиновый двигатель стоит. Так что не угнаться им за нами.

– Бензиновый, говоришь? – усмехнулся Талаш, забираясь на переднее пассажирское сидение. – Экологию разрушаешь, братан. Не подчиняешься Декретам Верховного.

– Да в гробу я его видал! – Зорге, повернулся, а убедившись, что все сели, до упора надавил педаль газа и ловко развернул машину. – В белых, как говорится, тапочках!

Дорогу, по которой мчалась ласточка Зорге, нельзя было назвать хорошей. Похоже, что в основном тут курсировала техника потяжелей. Колдобина на колдобине, яма на яме. Однако водитель был классным. Машину потряхивало, норовило швырнуть на обочину, но Зорге ловко справлялся с этими неприятностями и не сбавлял скорости. Марат взглянул на спидометр. Семьдесят кэмэ. Неплохо.

Дорога все дальше уходила от Великой Белорусской Стены. Машина пронеслась мимо двух сторожевых вышек. Пограничники, заметив форму Зорге, тут же теряли интерес к автомобилю.

Еще один поворот, почти под девяносто градусов. Через полчаса Стена скрылась из вида, а придорожный пейзаж начал меняться. Зона, с ее чахлой растительностью, осталась позади. На склонах холмов зазеленела трава. Появились засеянные, прорезанные асфальтовыми дорожками поля, на которых росла хорошо знакомая Вербицкому проволочная рожь. В нескольких местах он заметил горки земли – следы, оставленные лярвами.

И вот проселок сменился асфальтом. По обочинам замелькали сначала деревянные, затем бетонные столбы. Вскоре все увидели квадратный указатель с цифровым обозначением агрогородка.

Когда появились первые дома, Вербицкий даже привстал. Однако быстро сообразил, что не откроет для себя ничего нового. Все это он уже видел. До безобразия одинаковые дома, заборы. Раскрашенные в яркие цвета фанерные животные и птицы, не прибавляющие ни капли веселья. Режущая глаз чистота и запах бедности, пропитавший все вокруг.

Появились первые люди. Две женщины, стайка ребятишек и пожилой мужчина. Реакция на появление автомобиля с эсэнэсовцем за рулем была у всех одинаковая. Беглые взгляды и поспешное бегство за калитки своих дворов. Народ явно относился к своей народной власти с опаской и предпочитал держаться от ее представителей подальше.

– Еще пятьдесят километров и будем на окраине Нулевого Мегаполиса, – сообщил Зорге.

По обеим сторонам дороги замелькали поля. Марат увидел пару ферм – чистеньких и прилизанных. Вот только коровы, пасшиеся на лужках, огороженных проволокой электропастухов, выглядели не намного лучше, чем Нинка. Проблемы у коровы Парфеныча возникли из-за радиации, а в этом случае буренкам просто не хватало корма.

Вербицкий пришел к выводу, что и в две тысячи сорок первом сельское хозяйство его страны по-прежнему упорно не желало становиться прибыльным. Разгадка этого парадокса лежала на поверхности и отчетливо читалась в глазах группы крестьян, встретившихся по дороге.

Выстроившись в цепочку, они шли то ли на работу, то ли на очередной митинг. Все были в одинаковых серых комбинезонах, с бирками на груди и светлых бумажных шапочках. На ногах – тяжелые, как кандалы резиновые сапоги цвета болотной тины. Глаза этих людей были мутными и пустыми, а губы кривились в приветливых, но совершенно безжизненных улыбках. Стабильно одурманенные и стабильно послушные жители стабильно нищей страны. Мигуны и Жевуны. Первое название новых белорусов, пришедшее когда-то на ум Вербицкому, оказалось очень точным. Вместо зеленых очков – синтетический наркотик, вместо мудрого Гудвина – Верховный Председатель. Почему на бумажных шляпах нет колокольчиков?

Марат улыбнулся Вере, наклонился к ее уху.

– Ты – Элли. Я – твой Тотошка.

– О чем это ты?

Девушка явно не читала «Волшебника Изумрудного города».

– Да так. Вспомнилась одна детская сказка, очень популярная в мое время. Мы сейчас едем по дорожке из желтого кирпича. Талаш – Железный Дровосек, Антидот – Страшила, а Багор…

Тут Вербицкий запнулся. Причин было две. Во-первых, Багра никак нельзя было назвать Трусливым Львом, а во вторых, впереди показалось три машины, забитые вооруженными людьми в черной форме. Эсэнэсовец, сидевший в головном автомобиле, поднял руку, приказывая Зорге остановиться. Однако тот даже не сбавил скорости. В ответ машины остановились, перегородив дорогу. Парни с автоматами, заняли позиции за распахнутыми дверцами.

Вербицкий потянулся к своему «дробышу». От бля. Сейчас начнется. Зорге, наверное, сошел с ума, если думает, что сможет протаранить эсэнэсовские автомобили. Камикадзе, хренов…

 

Глава 22. Чтоб я так жил!

 

Зорге нажал на педаль тормоза в тот момент, когда столкновение казалось уже неизбежным.

– Вербицкий, не дергайся, – прошипел Талаш. – Пострелять ты еще успеешь. А сейчас твоя первоочередная задача – молчать и сопеть в две дырочки.

Зорге выпрыгнул из машины и двинулся навстречу командиру эсэнэсовцев, который хоть не убрал руку с курка «дробыша», но заметно расслабился.

– В чем дело, служивый? Что вы здесь за спектакль устраиваете?

– Проверка документов. Стало известно, что в нулевой Мегаполис пробирается группа террористов.

– Мне об этом стало известно гораздо раньше, – Зорге сунул руку в нагрудный карман и протянул эсэнэсовцу прямоугольную пластиковую карточку с фотографией, печатью и каким-то текстом. – Вопросы есть?

– Никак нет, товарищ суб-лейтенант, – эсэнэсовец вернул карточку Зорге, вытянулся в струнку и прищелкнул каблуками. – Извините, служба такая. Пропустить!

Перегородившие дорогу машины разъехались к обочинам. Зорге сел за руль, проехал мимо эсэнэсовцев и процедил сквозь зубы:

– Уже все знают, суки. Как думаешь, дядя Талаш, не завелся ли крот у тебя в штабе?

– Сам голову ломаю, но ничего путного на ум не приходит. А у тебя, я вижу, все схвачено.

– Документы в полном порядке, – хмыкнул Зорге. – Потому как они настоящие. Десять лет беспорочной службы и, как результат, почти безграничное доверие.

– Неужели ни разу не заподозрили? – спросила Вера.

– Ну, было. Константинов прикрыл. Он – надежная крыша. Не скажу, что с самим Верховным чаи распивает, но шишка большая. Такой союзник дорогого стоит.

– А вы? – не выдержал Марат. – Суб-лейтенант это…

– Подполковник по старому табелю о рангах. Плюс – контрразведчик. Так что голыми руками меня не возьмешь.

– Ну-ну, расхвастался, – рассмеялся Талаш. – Лучше по делу давай: твой Константинов на встречу согласился?

– Только с Верой и с… ним, – Зорге кивнул на Вербицкого. – В Парке Челюскинцев. Я его понимаю. Константинову есть, что терять в случае провала миссии. Его ведь не в исправлаг отправят, а сразу – к стенке. Выжидает, осторожничает, чтобы под занавес присоединиться к победителю.

– Вот, падла! – буркнул Багор. – Я б его…

Вербицкий не успел заметить, когда серый, растрекавшийся асфальт сменился черным. Гладкую, весело поблескивающую на солнце дорогу делила напополам пунктирная желтая полоса. Появились дома. Точнее особняки. В отличие от однотипных жилищ колхозников они соперничали в разнообразии, были двух и трехэтажными. Некоторые выглядели просто дворцами. Низкие штакетники здесь не приветствовались. Особняки, в которых жила и здравствовала белорусская элита, окружали монументальные стены высотой не меньше двух с половиной метров. Кирпичные и каменные, металлические и железобетонные они надежно скрывали от любопытных взглядов пикантные подробности быта беларасов. А вот камеры видеонаблюдения, ловили все, что могло заинтересовать жителей шикарных особняков.

Зорге свернул с основной трассы на менее широкую, но такую качественную дорогу, петлявшую между коттеджей. Автомобиль остановился у больших стальных ворот. Сработал какой-то хитрый механизм. Створки раздвинулись и… Вербицкий не верил в существования рая. Тем более на Земле. Однако то, что он увидел во дворе дома Зорге, очень напоминало Эдемский сад. Траву цвета изумруда, осыпали блестящими искорками воды струи поливочных механизмов. Территория вокруг трехэтажного, похожего на замок, особняка напоминала огромное поле для гольфа. На периферии этого зеленого царства располагался овальный, отделанный по периметру плитами каррарского мрамора бассейн. Вокруг него стояли разноцветные шезлонги, которые сейчас были пусты. По лужайке в живописном беспорядке рассыпались цветочные клумбы, от пестроты которых болели глаза. Лужайку огораживал высокий забор из декоративного красного кирпича. Поверху, в нишах кованой решетки, через каждые десять метров виднелись белые головки камер слежения. Кипарисовая аллея вела к главной достопримечательность этого места – дому Зорге. Двухэтажному каменному особняку с четырьмя изящными башенками по углам.

Хозяин уловил восхищение во взгляде Марата.

– Неплохо, да? К сожалению, так живут менее трех процентов нашего населения. Остальным путь на небо заказан.

– Хм… Чтоб я так жил, – завистливо вздохнул Антидот. – Спрашивается, Зорге, какого лешего тебя в революцию потянуло?

– Долгая история. Началась она в две тысячи пятнадцатом, когда на очередном липовом референдуме был введен пост Верховного Председателя. Мой отец был в избирательной комиссии. Имел неосторожность выступить против фальсификации результатов голосования и в тот же вечер, по пути домой, бесследно исчез. С тех пор у меня и появились личные претензии к Верховному. Несмотря даже на его любимую фразу «сын за отца не отвечает». Проходите в дом. У меня три ванных, а вам не помешает хорошенько отмыться. Пока вы тянете в лучшем случае на кочегаров, уволенных с работы за пьянку, но уж никак не на руководителей.

В доме Вербицкого ждали новые впечатления и сюрпризы. Жилище суб-лейтенанта СНС было напичкано современной оргтехникой, дорогой мебелью и другими наворотами, достойными помещения под стекло в музей.

Зорге провел небольшую экскурсию для гостей, в ходе которой Марат узнал, что в хозяйстве имеется автономный генератор и своя артезианская скважина. Высокие чины СНС не знали, что такое электричество по расписанию и пили воду без стабилизатора.

– Если есть желающие посмотреть телик – милости прошу на второй этаж, – предложил Зорге напоследок. – Шестидесятидюймовый экран, спутниковый ресивер. Пятьсот каналов.

– Не до телевизора нам, – Талаш махнул рукой. – Показывай, где твои душевые и ванные. Будем из кочегаров в руководителей превращаться.

Марат вошел в ванную комнату, которую указал ему Зорге. Она состояла из двух помещений. Первая комната размером поменьше служила для раздевания. Изящные витые вешалки, зеркальные стены. Пластиковый стол, заставленный пузатыми бутылочками с одеколонами и дезодорантами. Стул, на спинке которого висели серый костюм, белая сорочка и галстук в красно-зеленую полоску. На сиденье лежал полиэтиленовой пакет с носками. На коврике стояли новенькие, блестящие штиблеты. Вербицкий посмотрел на бирку костюма. Никаких сведений о производителе. Лишь размер. Его размер. По всей видимости, Зорге давно сообщили все данные о гостях и он успел подготовиться к встрече.

Марат сбросил с себя костюм диверсанта и вошел в следующую комнату. Шикарная ванна. Душевая кабина. Ослепительно чистый унитаз, на который ни то, что садиться, прикоснуться было страшно. Антидот прав. Что я так жил.

Вербицкий быстро разобрался с кнопками, регулирующими подачу горячей и холодной воды. Встал по душ. Такого блаженства он не испытывал давно. Под теплыми, тугими струями хотелось стоять бесконечно. Однако Марат подавил в себе желание подольше понежиться под душем. Вышел из кабины и вооружился бритвенными принадлежностями, поджидавшими его на полке. Завтра – двадцать восьмое. Последний, решающий день. Расслабляться он будет потом. У себя дома.

Через пятнадцать минут Вербицкий рассматривал себя в зеркало. Рана на лбу поджила и стала почти незаметной. Серый костюм сидел на нем, как влитой, а воротник новехонькой сорочки царапал горло. Если бы не петушиная раскраска галстука все было бы в полном порядке. Перед тем как покинуть ванную Марат несколько раз провел расческой по волосам. Теперь он ничем не отличался от руководителей, которых видел по телевизору в доме Дуськи-молотометательницы. Оставалось лишь скорчить рожу понахальнее и можно смело выходить в люди.

Вербицкий вышел из ванной и двинулся по коридору к комнате, из которой слышались разговор и смех. Все остальные уже собрались в помещении, служившей Зорге гостиной. За большим, овальным столом, ломившемся от множества изысканных блюд. На тарелках было картофельное пюре, котлеты весьма аппетитного вида. На блюдах – нарезанные дольками огурцы, ломтики помидоров. В нескольких хрустальных вазах – фрукты. Апельсины, яблоки, виноград. В пузатых бокалах искрилось янтарное вино, аромат которого ощущался уже на входе в гостиную.

Услышав шаги Марата все обернулись. Повисла гробовая тишина. Вербицкий смутился и даже, кажется, покраснел.

– Хорош, – констатировал Талаш. – Тебе бы, Маратушка, не с дестабилами вошкаться, а прямиком в Администрацию Верховного идти.

– Точно! – согласился Гриша, за обе щеки уплетая пюре. – Красавец, орел!

– Да хватит вам, ребята…

За Вербицкого заступилась Вера. Марат поднял глаза. Его так пристально изучали, что он не заметил девушки, которая тоже переоделась. Вера встала из-за стола. Подошла к Вербицкому, взяла его за руку.

– Присаживайся, Марат. Не обращай внимания на этих олухов. Они тебе просто завидуют.

На Вере был деловой костюм из той же добротной, серой ткани. Приталенный пиджак, юбка ниже колен, белая сорочка с кружевным воротником, красно-зеленый бант и черные туфли на высоких каблуках. Волосы она расчесала на аккуратный пробор, а губы чуть тронула помадой. Черный костюм ей тоже шел, но этот наряд… Вера была так ослепительно красива, что у Марата перехватило дыхание. Он опустился на свой стул и одним глотком опорожнил бокал вина.

– А почему вы не переоделись?

– Зачем? – ответил Талаш, похрустывая огурцом. – На встречу в Минск поедете только ты, Вера и Зорге. Да и признаться мне больше по сердцу даже не этот костюм ниндзя, а мои гимнастерка и кубанка. Хочу так войти в Великий Октаэдр. Кстати, Зорге, можно доставить мои шмотки на явочную хату?

– Без проблем. Сделаем. У кого еще есть пожелания?

– У меня! – поднял руку Бельский. – Этот костюм, нет слов, хорош. Но я, как и Талаш предпочитаю переодеться в свой пиджачок. Удобнее в нем как-то. Привычнее.

– Ну, а Марату надо будет переодеться обязательно, – добавила Вера. – В случае победы он должен вернуться к себе в своей одежде.

– Это еще зачем? – страшным усилием воли Вербицкий заставил себя не спрашивать, почему он должен возвращаться вообще. – Зачем в своей?

– Не хочешь в своей – вернешься нагишом.

Понятно. Совсем, как в «Терминаторе». Там Шварценеггер после путешествия по времени тоже прыгал в чем мать родила. Не в одежде, в общем-то, дело. Вернешься… Вот, в чем соль. Вера постоянно намекала на то, что остаться здесь он не сможет.

– Договорились! – Зорге еще раз отхлебнул вина, поставил бокал и встал из-за стола. – Сейчас я свяжусь с Шутценлохом по спутнику. К ночи все, что вы просили, доставят на явочную квартиру. Это будет куда проще, чем переправить в Минск группу головорезов.

– Ага. Все переодеваются, а я не при делах? – спохватился Багор. – Тогда и я наряжусь в то, в чем привык охотиться на лярв. А заодно и «калашников» верните. С ним помирать сподручнее.

– Помирать он собрался! – хохотнул Талаш. – Да тебя дубиной не пришибешь!

– Шутки шутками, а ведь у меня как у кошки – девять жизней, – Багор потянулся к хрустальной вазе взял яблоко и откусил здоровенный кусок. – Сам не верил, а тут… В общем семь раз, если с самого детства считать, я на грани был. Костлявой прямо в глаза смотрел. Ну, а последний, седьмой случай – это когда лярвы всех моих ребят угрохали. Вы сами видели. Так что кой-какой запасец жизней у меня еще имеется. Аж две штуки.

Бельский слушал разглагольствования Федора вполуха. Он встал и, прохаживаясь по гостиной, с интересом рассматривал детали буржуйского быта. Потом остановился перед каким-то портретом. Вербицкий прекратил жевать. Верховный! В том, что портрет руководителя страны висел в гостиной подполковника-контрразведчика не было ничего необычного. В конце концов, здесь ведь бывают не только дестабилы-диверсанты. Марата интересовало другое.

– Слушай Зорге, а сколько лет Верховному в две тысячи пятнадцатом было?

– Хм… Да за пятьдесят.

– Хорошо, однако, сохранился.

– Тут не его заслуга. Наверняка целый институт по омоложению над этим работает. Поддерживают в форме. Ну, да ладно. Собирайтесь молодые люди. Я на десять минут отлучусь.

Вербицкий покидал гостеприимный дом Зорге с сожалением. Что-то подсказывало ему, что на ближайшее будущее о таких прелестях, как горячий душ и отличный обед можно забыть.

Марат намеренно позволил Вере попрощаться с товарищами в гостиной. Он искал повода побыть наедине с ней хоть пару минут. Такой случай представился на крыльце. Вербицкий поспешил обнять и поцеловать девушку. Вера не сопротивлялась.

– А тебе очень идет новый наряд.

– Красоту ничем не испортишь, – шутливо заметила девушка. – Вот и ты словно родился в костюме руководителя.

– Это – да! Я всегда чувствовал в себе задатки чиновника, бюрократа и головотяпа.

Марат хотел сорвать еще один поцелуй, но тут на крыльце появился Зорге. Насвистывая какой-то веселый мотивчик, он сбежал по ступенькам во двор и остановился возле вмонтированных в стену ворот. Створки их послушно раздвинулись. Зорге скрылся внутри. Зарокотал двигатель, на подъездную дорожку выкатилось чудо автомобильной мысли две тысячи сорок один – черная машина с тонированными стеклами. То ли новая модель «Чайки», то ли «линкольн-континенталь». Ни на радиаторной решетке, ни на заднем бампере не было никаких опознавательных знаков фирмы-производителя. Лишь номерной знак с множеством нулей и единиц, выведенных красной краской на черном фоне. Раздался сигнал, напоминавший трель дверного звонка. Опустилось стекло водительской дверцы.

– Полезайте в мою колымагу, – пригласил суб-лейтенант. – Обещаю прокатить с ветерком.

 

Глава 23. Идиократия

 

Марат и Вера забрались на заднее сиденье. Мягкие, бежевые, явно из натуральной кожи. Внутри салон мало чем отличался от тех, которые Вербицкому доводилось видеть у больших начальников своего времени. Те же удобства, вроде откидывающихся из спинок сидений столиков и вмонтированных мониторов. Особого внимания заслуживала «торпеда» – приборная панель. На ней было множество кнопок непонятного назначения, а спидометр и другие причиндалы заменял большой прямоугольный дисплей.

Марат напрасно пытался отыскать хоть какую-то логику в дебрях по нему бегущих цифр, значков и упустил драгоценное время, которое можно было потратить на осмотр пригорода Минска. Впрочем, на скорости, с которой мчался лихач Зорге, оценить красоты было трудновато. Мелькали лишь придорожные столбы, массивные скульптуры зубров и оленей да огромные биллборды с улыбающимися, породистыми лицами.

Шоссе расширилось. Сначала до четырех полос, потом до шести. Мимо проносились такие же машины. Единственным отличием автомобилей руководителей был цвет и количество цифр на номерных знаках. Они, скорее всего, и делили местную элиту на касты.

Зорге хорошо ориентировался в этом табеле о рангах. Беззастенчиво подрезал менее значимых начальников, чем сам. Ни с того, ни с сего уступал дорогу машинам более солидных руководителей. В обход здравого смысла и дорожных правил.

Обычных машин Вербицкий вообще не заметил. Наверняка уделом рядовых жителей Нулевого Мегаполиса было передвижение на общественном транспорте. Во время очередной остановки, связанной с пропуском какого-то кортежа, Марат увидел сотрудника ГАИ. Рослый детина в восьмиугольной фуражке стоял на специально огороженном для него круглом пятачке и лениво помахивал полосатым жезлом. Поразило Марата не столько безразличие ко всему происходящему, написанное на лице гаишника, сколько количество фликеров на его форме. Они были повсюду: на рукавах, штанинах серых брюк, на груди и спине. В темноте этот парниша, сто процентов, светился не хуже новогодней елки. Знаменитый лозунг «Стань заметным!», родившийся в первом десятилетии двадцать первого века, полностью воплотился в этом страже дорог. И рожа, которая может присниться в кошмаре, и неимоверное количество светоотражающих бляшек делало гаишника слишком заметным.

Промелькнул указатель с намалеванным белой краской нулем. По обеим сторонам шоссе потянулись кубы и параллелепипеды многоэтажек. Интересно, куда подевались люди? Их не было ни на тротуарах, ни на площадках у супер и гипермаркетов. Ага. Рабочий день. Наистрожайшее соблюдение трудовой дисциплины. Плюс карточная система. То, что полагалось рядовым белорусам, они, конечно же, получали без всяких очередей в свободные от производства часы. Быть может, строго регламентированный запас продуктов и туалетной бумаги даже доставлялся им на дом.

Въехав в город, Зорге, наконец, соизволил сбросить скорость. Это позволило Вербицкому рассмотреть новую деталь пейзажа Минска-2041. Питьевые фонтанчики. Их было не просто много. Они заполонили город. Сделались его неотъемлемой частью. Самых разнообразных форм и размеров, с украшениями и без, агрегаты для утоления жажды ютились в специальных нишах стен домов, стояли на тротуарах, через каждые двадцать метров. Пей, не хочу. Не захочешь – напоим. Станешь лакать дождевую воду – посадим.

Вербицкий почувствовал, как растет его ненависть к этому режиму. Идиократия. Откуда пришло в голову это слово? Ах, да. Когда-то он посмотрел очень занимательную фантастическую комедию, в которой американцы изображались абсолютно деградировавшей нацией. Здесь были белорусы и не комедия, а трагедия. Страны, где гипертрофированная стабильность разрослась подобно раковой опухоли и пожрала у всех остатки разума.

– Зорге, а мы можем прогуляться по Минску? – неожиданно для самого себя спросил Марат. – Если, конечно, есть время и возможность.

– Отчего ж нет? – Зорге притормозил у обочины. – Думаю, тебе это будет полезно. Получишь полное представление о том, что здесь происходит. Ты не против, Вера?

– Во сколько встреча?

– Еще целых полтора часа. Покажи Марату город, а потом сможете добраться на такси. Троллейбусы и автобусы у нас ведь ходят только утром и вечером. В этих костюмах вас никто не тронет, но на всякий случай возьмите…

Зорге нажал одну кнопку на приборной панели. Отодвинулась крышка перчаточного ящика, вспыхнула голубая неоновая лампочка подсветки. Суб-лейтенант протянул Марату и Вере по пластиковой карточке. На каждой был изображен рыцарский щит с гербом – две ладони, бережно прикрывающие огонек свечи.

– Служба социальной защиты населения, – пояснил Зорге. – Никчемная, следует заметить, братия. В шутку эту структуру называют «догорай моя свеча». Толку от нее при нашей системе ценностей, как от козла молока. Зато в любую дырку без мыла пролезть можно. Якобы для изучения нужд населения. Ну, я поехал. А вы, как наболтаетесь с Константиновым, отправляйтесь сразу на явочную квартиру. Ваших я туда еще успею сам отвезти. Адью!

Марат и Вера вышли на пустынный тротуар. Чистота. Стерильность. Ни одного окурка, ни одной конфетной обертки. Вербицкий и подумать не мог, что когда-нибудь будет скучать по мусору. Оказывается, он оживлял пейзаж. Придавал городу атмосферу динамики. А здесь все выглядело бутафорским. Рассчитанным лишь на гостей, которые задержатся в городе на один день, а потом будут трепаться по всему миру о сногсшибательной чистоте и порядке в Минске, этой огромной потемкинской деревне.

Вербицкому захотелось увидеть тех, кто поддерживает этот порядок. Мечта его сбылась очень быстро. Из подворотни вышел мужик в оранжевом комбинезоне и резиновых сапогах. В руке его была метла с зеленым хвостом, а на лице – широкая улыбка, довольного всем и вся человека.

Продолжая идиотски улыбаться, он склонился над ближайшим питьевым фонтанчиком, хлебнул воды и вытер губы рукавом. Внезапно выражение радости сползло с лица дворника. Марат решил, что это как-то связано с его персоной, но ошибся. Все дело было в микроскопическом обрывке бумаге на вылизанном тротуаре. Соколиный глаз парня в оранжевом немедленно зафиксировал проявление беспорядка. Дворник рванулся к бумажке так рьяно, что если бы Вера вовремя не отступила в сторону, он бы неминуемо сбил ее с ног. И вот бумажка поднята. Засунута в нагрудный карман комбинезона. Улыбка вернулась на лицо блюстителя чистоты. Любимый город может спать спокойно.

Еще один пример действие стабилизатора. Убойная штучка. Неужели они здесь все такие зачарованные? Нет, не все. На тротуаре появился эсэнэсовский патруль. Эти не улыбались. Каменные лица. Строгие, внимательные взгляды. Проходя мимо Марата и Веры три молодца в черном одновременно вскинули руки, отдав честь.

Уважают, падлы, руководителей.

По пути к Парку Челюскинцев встретилось еще с десяток улыбающимся дворников и дворничих. На одном перекрестке наряд эсэнэсовцев даже проверил у Марата и Веры документы, но отпустил с миром.

Прогулка становилась однообразной. Вербицкому до чертиков надоели и плакаты с призывами всем скопом рвануть в светлое будущее, и детские площадки с их пестрыми красками и нетронутыми песочницами, и магазины без покупателей.

Минск превратился в огромную театральную площадку, на которую вот-вот должны были выйти актеры, а пока суетились лишь рабочие сцены, готовившие реквизит.

Уже на входе в парк Вербицкий увидел девушку в знакомом платье с матросским воротничком. Сияя, как начищенный медный пятак, она смотрела через прутья ограды на аккуратные клумбы парка и умчалась, едва завидев грозного эсэнэсовца, направлявшегося к ней. Наверное, осмелилась оставить производство, чтобы полюбоваться цветами, нарушила дневной комендантский час и получит теперь заслуженный нагоняй.

Марат ничуть не удивился, увидев, что ворота парка охраняет парнишка мрачного вида в черной форме, со скрещенными на груди руками. Вообще создавалось впечатление, что в Нулевом Мегаполисе жили одни только эсэнэсовцы. Этот следил за тем, чтобы в парк не проникли нарушители трудовой дисциплины, сбежавшие от фрезерных станков и доменных печей.

Заметив парочку, охранник изменил позу. Еще шире расставил ноги, зачем-то погладил кобуру, но не задал ни одного вопроса. Возможно, серые костюмы внушили ему почтение или парень просто разомлел от жары и ленился задавать вопросы.

Вербицкий был уверен, что не встретит в парке никого кроме эсэнэсовцев, но ошибся. По аллеям гуляли люди в черных и серых гражданских костюмах. Парами и в одиночку. По мере углубления в парк все отчетливее слышались звуки работающих аттракционов и музыка.

Марат приготовился к сюрпризу. Неужели он увидит детей? Конечно, увидит! Какой же Парк Челюскинцев в июне и без детворы? Никакими стабилизаторами детишек не остановишь.

Аллея свернула к первому аттракциону. Детей не было. Сиденья вертящейся «Ромашки» оказались пустыми.

 

Глава 24. Парк Челюскинцев

 

Все было на месте: и пластиковая будка, стилизованная под избушку на курьих ножках, и улыбающееся лицо кассирши в окошке. Двигатель гудел, послушные центробежной силе цепи натягивались. Для кого все это? К Марату бросился рабочий, управлявший ромашкой – длинный и худой как жердь мужчина в синем комбинезоне и белой каске, с испачканными солидолом ладонями.

– Прокатиться желаете? – пропел он просительным тоном. – Приобретайте билеты! Всего за один талер вы испытаете незабываемые ощущения!

Вербицкий взглянул на улыбающуюся рожу.

– Уже испытал. Отвали!

– Простите, – хозяин аттракциона попятился. – Простите. Я не хотел…

Когда «Ромашка» осталось позади, Вера сделала Марату замечание.

– Я понимаю, что все это производит тягостное впечатление, но ты должен держать себя в руках. Мы не можем вызвать подозрений.

– Я постараюсь, – пообещал Вербицкий.

Аттракционы «Автодром», «Сюрприз», «Хали-гали» тоже работали и тоже желающих прокатиться на них, не находилось. За исключением одного руководители, такого толстого, что он едва втиснулся в кабинку детской машинки. Пухлые ладони лежали на рулевом колесе, а на роже, украшенной тремя подбородками, была написана такая сосредоточенность, словно боров управлял космическим кораблем.

Через пятьдесят метров Вербицкий заметил над верхушками сосен сварные конструкции американских горок.

Марат и Вера устроились на скамейке, неподалеку от здоровенного щита с надписью «Супер-8» и молча наблюдали за плывущими по небу облаками. Вербицкий уже начал свыкаться с особенностями парка, когда вдруг лязгнули цепи и одна из машинок аттракциона поползла по рельсам. Проклятье! Неужели Константинов не мог найти другого места для встречи?! Машинка медленно, двигаясь рывками, вползла на самую высокую точку горки и с грохотом понеслась вниз. Вербицкий закрыл глаза и прижал ладони к ушам. Эта чертова «Супер-8» – железная дорога в миниатюре! Стоит ему открыть глаза и он увидит, что в машинке сидит Жженый. Он ведь имеет привычку появляться там, где есть рельсы и шпалы…

Вербицкий открыл глаза. Машинка закончила свои метания в хитросплетениях подъемов-спусков и остановилась. Жженного в ней не было.

– Марат, что ты там увидел? – девушка с тревогой посмотрела на Вербицкого. – На тебе лица нет!

– Супер восемь. Железная дорога. Понимаешь…

– Я давно это заметила. Еще когда мы вошли в Зону. Ты становишься сам не свой, когда видишь рельсы.

– Детская психологическая травма. Однажды под колесами поезда погиб мой друг. А сразу после этого я встретился с очень странным человеком. Сильно обгорев<