Экономика – причина и жертва

 

Фраза «человечество знакомо с эпидемиями с глубокой древности» звучит банально. Разумеется, человек сталкивался с болезнями, вызываемыми микроорганизмами, передающимися от животных, через животных (включая насекомых), через пищу, воду, по воздуху и всеми другими возможными способами, с момента своего появления на Земле [693]. Опасность эпидемий, их появление и их последствия достаточно красочно описываются в древнейших письменных источниках, не исключая и «нравоучительных текстов» Древнего Египта. Так, одна из «казней египетских» из книги Исхода, чье описание позаимствовано библейскими сочинителями из нравоучительных текстов, относящихся к периоду Второго Царства, и представлявшая собой падеж скота, в 70-е годы XX века связана учеными с эпидемией, вызываемой арбовирусом, – такие эпидемии иногда происходят в Северной Африке до сих пор.

Эпидемии как драйвер глобальных кризисов возникали и до расцвета христианской Европы. Причиной их появления, как правило, было резкое расширение контактов между относительно изолированными до того общностями. Первый комплексно описанный случай взаимодействия пандемии и мировой экономики имел место в III веке нашей эры – это была «Чума Антонинов», эпидемия оспы, проникшая в Европу и Китай из Индии. Но хотя оспа III века ослабила и Римскую империю, и империю Хань и, видимо, способствовала их закату, даже из общепринятого названия этой эпидемии видно, что не она и не возбудитель оспы стали олицетворением страшной опасности глобальных эпидемий. Эта честь принадлежит чуме.

К середине VI века мир уже 200 лет находился в фазе глобального похолодания (которое продлится еще около 200 лет); снижение среднедневных температур меняло карту мира – границы лесов в горах опускались примерно на 200 метров «вниз», урожайность падала, граница комфортного скотоводства отступала к югу, ледники расширялись. Как следствие, в движение пришли целые народы: с востока в Восточную Европу пришли, обрастая, как снежный ком, более мелкими племенами кочевников, гунны. Они занимали территории, освобождаемые оседлыми скотоводами и земледельцами из-за ухудшения климата; в свою очередь экспансия гуннов подгоняла движение оседлых племен на юго-запад, и они продавливали границы цивилизованных государств юга Европы, разрушая их, но вместе с тем образуя более однородное, хотя и более примитивное экономическое пространство [694].

Два процесса, происходившие на фоне общего перемещения границ и смешения наций, следует выделить особо. В 533 году войско Византии вторглось на территорию королевства вандалов в Северной Африке и, уничтожив его, интегрировало Карфаген и почти всю территорию Апеннинского полуострова («бесхозную» после падения Западной Римской империи) в свою экономическую систему, одновременно получив контроль морских путей в Испанию, на Сицилию и острова западной части Средиземного моря. Примерно в это же время к востоку от Византии формировавшееся в течение пары веков лоскутное одеяло тюркских племен приходит в движение и формирует более или менее сконсолидированную общность, успешно противостоящую персам на юге и монголам на востоке. Противостояние тюрков и персов толкает к ним давних противников персов – византийцев.

Объединение тюркских племен (спустя пару десятилетий они победят монголов и создадут независимый каганат, а Иран начнет платить им дань) резко снижает риски сухопутного торгового пути из Китая в Европу. Усиление Византии резко повышает спрос на товары с Востока. Присоединение Италии и Карфагена завершает строительство единого сухопутно-морского торгового пути, оканчивающегося теперь на территории Пиренейского полуострова и в землях франков.

Как сказали бы современные эпидемиологи, социальное дистанцирование резко снизилось: товаропоток и человеческий поток из Китая в Византию, Северную Африку и Европу резко вырос, так же как и плотность населения Европы, а более скученный образ жизни стал нормой от Балтийского до Средиземного моря.

Предоставленной возможностью воспользовалась бактерия Yersinia Pestis, вызывающая чуму, – болезнь, в разных формах убивающую от 80 до 100 % заболевших. Чума переносится блохами, живущими на грызунах (возбудитель легочной формы чумы может некоторое время существовать в воздухе и на поверхностях, передаваясь воздушно-капельным путем, но данных, что в VI веке чума имела легочную форму, нет). Чума – идеальный возбудитель болезни для условий, сложившихся в VI веке. У нее был «под рукой» прекрасный транспорт для перемещения на дальние расстояния с грузовыми караванами и кораблями – вечно жившие в трюмах и хранилищах зерна, на постоялых дворах и даже в грузовых емкостях караванов крысы; и у нее был отличный способ передаваться от человека к человеку по прибытии «на место» – достаточно было заболевающему кашлянуть в помещении среднего размера, и большинство присутствующих заболевало следом.

Доподлинно неизвестно, как мигрировала инфекция в самом начале эпидемии. Можно предположить, что она, как и многие инфекции, спокойно существовала внутри грызунов (почему-то Эрсиния более всего всегда любила крыс, хотя носителями ее являются самые разные грызуны), постепенно смещаясь с ними с Востока на Запад в течение долгого времени (локальные вспышки чумы были известны на Востоке издавна). Люди на этом «пути смерти» до поры до времени не заболевали – для инфицирования надо было, чтобы возбудитель попал в кровь, что при контакте с грызуном может произойти либо из-за укуса, либо из-за ранения человека при, например, свежевании тушки. Всё же человек является случайной жертвой чумы, причем заражение человека, который быстро умирает от инфекции, невыгодно и самой болезни – через грызунов она распространяется намного эффективнее.

Но к 542 году Эрсиния добралась до города Пелусий в Египте, знаменитого не только тем, что в нем был убит Гней Помпей, но и тем, что он был центром экспорта зерна (в огромных хранилищах, естественно, обитало много крыс), а окрестности изобиловали болотами и топями – влажность способствовала развитию бактерии. Видимо, сочетание условий (крысы, тепло, влажность) и случайный контакт «нулевого пациента» с животным (то ли укус, то ли кто-то решил съесть зверька) оказались роковыми. Вспыхнула эпидемия чумы.

Похолодание существенно сократило урожаи в Европе. Египет, как и в I веке нашей эры, снова превратился в главного поставщика зерна – а заодно и крыс – в Южную Европу, теперь объединенную в единую экономическую систему Византией. И всё же чуме потребовался год, чтобы добраться до Италии и до Константинополя. На пике эпидемии в Константинополе умирало 5000–10 000 человек в день [695]. Пик продолжался 3 месяца, но впоследствии вспышки меньшего масштаба происходили регулярно.

Чума распространялась дальше – в Иберию, Франкию, на Балканы – с грузом зерна, с толпами мигрирующих кочевников и оставляющих свои дома оседлых жителей периферии, за которыми следовали крысы. Не продвигалась она только на север – крысы не любили холода, и в сторону Азии – зерно туда не везли, торговые караваны шли груженые несъедобными товарами, крысы назад не возвращались.

В VI веке медицинские знания по большому счету ограничивались идеями Галена о четырех базовых жидкостях (гуморах) организма и древнегреческой теорией миазмов. В литературе сложно найти упоминания о карантинных мерах или развитии гигиены в связи с эпидемией чумы того времени. Напротив, мы знаем, что тела умерших выставлялись на улицу, а воинские подразделения были задействованы в массовом процессе захоронений (и массовом переносе зараженных блох). Заболевшие лечились широким спектром лекарств – от прикладывания амулетов и посыпания порошками, благословленными священниками, до ванн с холодной водой и приема алкалоидов.

Византия к 542 году была очевидным кандидатом на повторение успеха Римской империи и объединение территорий Европы и Азии даже больших, чем это удалось римским императорам начала новой эры. Нашествие гуннов остановило развитие государственности и централизацию у народов Центральной Европы. Растущее влияние тюркского союза и его очевидное соперничество с Персией делали обоих слабыми противниками. Абсорбция территорий, населенных в результате движения народов смесью из земледельцев и кочевников, букетом разных племен и культур, была бы несложной задачей. Но этого не случилось.

Юстинианова чума нанесла огромный ущерб экономике «поднимающейся с колен» новой Римской империи. Не только собственно высокая смертность (Константинополь, по некоторым данным, потерял треть жителей) [696], но и резкое сокращение Средиземноморской торговли из-за страха перед занесением инфекции и гибели экипажей судов снизили экономическую активность. Цены на продовольствие резко выросли, в то время как налоговые поступления сокращались год от года. Резкое падение доходов и убыль населения моментально сказались на обороноспособности. Там, где хватало денег и были люди, страх заражения не давал рекрутировать достаточно воинов, чтобы создавать крупные боеспособные соединения.

Племена с севера и кочевники имеют существенные преимущества перед лицом эпидемии – черные крысы, распространяющие чуму, не любят холода и не живут с кочевниками. К 550 году вестготы окончательно закрепляются на Иберийском полуострове, ликвидировав Византийские территории. Славянские племена занимают опустошенные чумой земли на Балканах. В 568 году ломбардцы (скандинавы, за сто-двести лет до того двинувшиеся на юг, а потом вытесненные с территории современной Венгрии гуннами) атаковали и захватили Италию (вплоть до XIX века Аппенинский полуостров останется раздробленным). В 580 году славянские племена фактически захватывают Грецию, а через 5 лет едва не берут приступом Константинополь. Северная Африка отходит под контроль Персии. Только в 628 году Визании удастся вернуть себе контроль над территориями, откуда началась чума – но лишь на 8 лет, да это и не будет иметь никакого значения: на Аравийском полуострове к тому времени уже зародится новая сила – кочевые арабские племена, объединенные новой версией единобожия (основатель которой провозглашал ее преемственность по отношению к иудаизму и родство с христианством), воспользуются тем, что Византия ослаблена, Индия раздроблена, Персия и тюрки погрязли в войнах, и начнут свой завоевательный поход, неся миру ислам и власть Халифата – вскоре именно арабский Халифат станет претендентом № 1 на мировое господство.

Одним из малозаметных следствий Юстиниановой чумы был исход местных жителей Северной Италии, бежавших от Ломбардского нашествия. Большая их часть, спасаясь от агрессоров, переселялась на острова в лагунах на самом севере Адриатического моря, которые мало интересовали ломбардцев и даже некоторое время формально оставались под властью Византии. Отрезанные от материка враждебными и не склонными к развитию серьезных торговых отношений германскими племенами, беженцы начали выстраивать свою экономику, ориентируясь на морские связи. Так родилась Венеция – город, не только ставший ведущим портом и торговым центром позднего Средневековья, но и подаривший миру множество инноваций – от выборных правителей до изобретения правил гигиены и даже объяснения причин инфекционных заболеваний; но случилось это уже перед другой эпидемией чумы – спустя тысячу лет.

 

Эпидемии и идеология

 

Природа эпидемий (передача микроорганизмов от больных к здоровым) была осознана и изучена достаточно поздно: только в начале XVI века Джироламо Фракасторо из Венеции (ему было 7 лет, когда в Венеции разразилась эпидемия чумы, унесшая даже тогдашнего дожа города, и, видимо, это навсегда сформировало его научные интересы) официально предположил, что возбудителями болезни являются невидимые «тельца», передающиеся по воздуху, воде и остающиеся на белье больных.

Люди есть люди и до XVI века (и даже сильно позже, вплоть до конца XX) основными версиями причин и способов распространения болезней были кара богов, козни Сатаны, магические заклятья ведьм или злых духов, порча, насылаемая еретиками, евреями или другими иноверцами, осквернение святынь и пр., – конкретика выбиралась сообразно выгодам лидеров общественного мнения.

Любопытно, что история не сохранила значимых свидетельств обвинения в распространении эпидемий как раз тех, кто в них был на самом деле повинен – торговцев и перевозчиков грузов, равно как и «заморских» производителей товаров, поставка которых приводила к распространению той же чумы. Зато известны многочисленные случаи, когда тяжелая эпидемия начиналась с элементарного нарушения установленных правил карантина: в Марселе с судна, на котором находились больные моряки (судно стояло на карантине и про болезнь было известно), были тайком сгружены и проданы на местном рынке привезенные на продажу ткани; владелец не хотел нести убытки от простоя. В результате опустошающая эпидемия прокатилась по всей Франции, не забыв «навестить» даже папский престол в Авиньоне (папа заблаговременно приказал построить огромную стену вокруг окрестностей Авиньона, чтобы не допустить заболевших к святому престолу; однако чума всё же проникла в город, и долгое время стена служила обратной цели – не выпускать никого из гибнущего в эпидемии Авиньона). По всей видимости, в средневековой Европе международная торговля была слишком важна, чтобы позволить идеологии наносить ей ущерб. Это интересное свойство общественного сознания – способность игнорировать опасность, исходящую от крайне важных или привлекательных объектов или сторон жизни, и обвинять во всем то или тех, что (или кто) и так неприятен, сохраняется в человеческой природе до сих пор.

Однако задолго до гипотезы Фракасторо люди на бытовом и даже административном уровне предпринимали вполне разумные (но далеко не всегда успешные) меры для борьбы с распространением эпидемий – в первую очередь, организуя изоляцию потенциально зараженных. Поскольку эпидемии распространялись в основном по торговым путям, уже к XIV веку нашей эры карантины были стандартной практикой для прибывающих из удаленных регионов судов, а лазареты вне городских стен (названные так в современных европейских языках по названию острова в той же Венеции, на который отправляли больных) были созданы в большинстве крупных городских центров. Карантины практиковались и в рамках города – как правило, во время эпидемии чумы дом, в котором умер человек, просто забивали досками, предоставляя остальным его обитателям выжить или умереть в изоляции. Изоляция целых районов с использованием военных так же была распространенной мерой.

Некоторые историки полагают, что постоянные эпидемии чумы, преследовавшие Европу с начала XIV века, вкупе со стандартным «официальным» объяснением причины эпидемии божьей карой, создали предпосылки для глобального переосмысления христианского догмата о всеблагом Боге, желающем людям добра: эпидемия забирала не только грешников (что можно было объяснить карой за грехи), но и невинных детей, и монахов-подвижников, и святых, а количество умирающих (в наиболее страшные приходы чумы – до 50 % населения) напоминало скорее апокалиптические прогнозы, чем «кару небесную».

Эпидемия чумы давала существенные преимущества не более набожным и конформным (при тотальной гегемонии церкви вне эпидемии именно такие получали ощутимые выгоды), а более вдумчивым, обладающим наблюдательностью, способным к критическому мышлению: именно эти преимущества помогали замечать и выбирать действенные методы борьбы с эпидемией (карантины, гигиенические меры, социальное дистанцирование), а не предлагаемые официальной идеологией убийственные массовые религиозные мероприятия – типа совместных богослужений во избавление от напасти или постройки церкви всем миром за 1 день, как это было предпринято в Новгороде во время начала эпидемии чумы.

Эпидемии ослабляли влияние церкви и привлекали внимание светских властей, владельцев капиталов и общества к тем, кто мог с ними более эффективно бороться. В самой церкви формировался раскол – некоторые монашеские ордена, активно искавшие знаний «на границе» дозволенного официальной церковью, уже в XV веке опытным путем разработали правила гигиены при взаимодействии с больными, фактически открыто признав «земную» природу болезней. Пока фанатики умирали от чумы, конформисты обращались к опыту тех, кто был практичнее – и отношение к вере потихоньку менялось.

По мнению этих историков, именно благодаря эпидемиям чумы в Европе зародился процесс развития нового типа мышления – «научного подхода» или «критического мышления», последствия которого более известны нам под названием «Ренессанс», и последовавшая за ним научная и техническая революция. Наше сегодняшнее секулярное сознание и взгляд на мир как на бесконечный мир информации, которую надо открывать научным способом, а не расшифровывать в старых святых книгах, ограниченная роль церкви в жизни общества, наше светское искусство, наш современный взгляд на политику, экономику, отношение к человеку, возможно, в большой степени – следствие влияния эпидемий чумы. Если бы мы писали главу о кризисе христианской цивилизации, безраздельно господствовавшей в Европе примерно с V по XVIII века нашей эры, и исчезнувшей в огне Французской революции и наполеоновских войн, чтобы дать дорогу современной цивилизации развитого мира, мы отвели бы чуме одно из главных мест.

 

Предпоследние пандемии

 

Как будто чума была для этого задумана – исчезла старофеодальная, управляемая церковью Европа, и практически исчезла чума. Ее вспышки будут возникать то здесь, то там, но уже не будут иметь даже близко таких масштабов, как в Средневековье. Новым временам – новые болезни, и в XIX веке на первый план выходит холера – болезнь, вызываемая вибрионом и распространяющаяся в основном через воду.

Впрочем, в такой смене главного эпидемического антигероя нет ничего мистического – причины этого, как часто бывает, в основном экономические: в XIX веке в Европе, США и центрах, с которыми они были связаны экономически, количество грызунов было существенно сокращено постоянными профилактическими мерами, а правила личной гигиены кардинально поменялись (в частности, перестало быть нормальным являться носителем паразитов – вшей и блох, в обиход вошла постоянная смена и стирка белья и одежды и пр.). С другой стороны, города XIX века были существенно больше средневековых, плотность населения быстро росла, и так же быстро вынуждена была меняться система водоснабжения – индивидуальные колодцы уступали место централизованной подаче воды и забору воды из водоемов, в то время как канализация оставалась по преимуществу редкостью, а там, где она была, сточные воды спускались в те же водоемы без очистки.

История холеры, несмотря на совершенно другой уровень развития науки и медицины, всеобщее понимание источника болезни и способов ее распространения, и значительно бо́льшие возможности властей, во многом похожа на историю чумы. Точно так же очень часто принимаемые меры были запоздавшими (как, например, в Нью-Йорке в 1832 году); города, в которых начиналась эпидемия, вводили карантины, соседние города отгораживались барьерами, контролируемыми военными; точно так же население лечилось множеством лжелекарств; экономики центров эпидемии страдали, но быстро восстанавливались после спада угрозы.

Но холере не суждено было сравниться с чумой по геополитическим последствиям. Следствием холеры стали «всего лишь» создание канализационных систем с централизованной очисткой сточных вод, внедрение в массах привычки не пить сырую воду из открытых источников и активное изучение желудочно-кишечных инфекций. В XX веке холера возникала только в местах, где внешние обстоятельства (войны, голод, революции, кризисы) резко отбрасывали назад экономический уклад и кардинально снижали уровень практикуемых санитарно-гигиенических норм.

В XX веке так называемый золотой миллиард завершил формирование современной «санитарной этики». К 50-м годам нормой стали чистые помещения, изоляция и относительно безопасная утилизация мусора, употребление чистой воды и мытых продуктов, дезинфекция потенциальных источников заражения. Употребление в пищу диких животных стало редким развлечением, употребление в пищу животных, сосуществующих с человеком в городских пространствах, просто прекратилось. Бактериям, передающимся с помощью животного-носителя, через пищу и воду стало значительно сложнее вызывать крупные эпидемии, не говоря уже о пандемиях. От наиболее опасных инфекций стали делать прививки – в результате удалось полностью ликвидировать оспу. Однако параллельно с развитием санитарных норм и культуры чистоты шел еще один процесс, неизбежно делавший человечество потенциальной жертвой, но уже другого врага.

Первый звоночек прозвенел еще в 1918 году. В охваченной войной Европе весной 1918 года стала распространяться болезнь, характеризующаяся быстрым подъемом температуры, ломотой в суставах и мышцах, активизацией хронических заболеваний. Болезнь назвали испанским гриппом или «испанкой» – просто потому, что в Испании, не участвовавшей в войне, не было цензуры, и газеты свободно сообщали о распространении эпидемии. Огромные массы солдат, перемещавшиеся вдоль фронтов, миллионы беженцев, проживавших скученно и лишенных нормального питания, были отличной средой для распространения возбудителя «испанки» – вируса, передававшегося самым подходящим для этого путем – воздушно-капельным.

Эпидемия быстро приняла характер пандемии, распространившись на весь мир. Уже весенняя волна была достаточно тяжелой – смертность была высока, видимо, в первую очередь из-за общей ослабленности жертв в условиях войны, революций в России и Германии, недоедания и постоянного стресса.

На лето распространение эпидемии замедлилось, а медики всего мира получили передышку для нахождения методов если не лечения, то облегчения болезни. К сожалению, условия того времени не позволяли вводить реальные карантины практически нигде, кроме отдельных городов в США. Война и несовершенство экономических цепочек (они стали уже слишком сложными для автономии отдельных городов и районов, но были еще недостаточно диверсифицированными и гибкими для их перестройки под карантины) препятствовали эффективной изоляции. Однако к осени врачи США и Европы стали рекомендовать аспирин в качестве эффективного средства борьбы с болезнью (патент на аспирин только что истек, и производить его можно было дешево и в больших количествах).

«Испанка» вернулась к октябрю и сошла на нет только летом 1919 года. Высокая контагиозность определила и огромный масштаб эпидемии – по неточным данным в мире «испанкой» переболело более 500 млн человек (30 % населения) и от 20 до 50 миллионов скончалось (некоторые исследователи считают, что смертей было до 100 млн) [697], [698]. Октябрьская волна оказалась намного тяжелее, чем весенняя, – у заболевших развивались тяжелые легочные осложнения и проблемы систем кровоснабжения.

Нет, вирус испанского гриппа не мутировал. Он, как и весной, вызывал заболевание верхних и средних дыхательных путей, которое (так был устроен вирус) снижало защиту организма от бактериального поражения легких; антибиотиков еще не было, лечить бактериальные пневмонии было сложно. Но главную роль в ухудшении статистики сыграли медики. Очарованные эффектом, который вызывал аспирин, они рекомендовали больным пить его по 30 граммов в сутки. Много позже было установлено, что дозы выше 3 граммов в сутки являются токсическими, следствием передозировки является, в частности, поражение легких (включая образование жидкости) и систем кроветворения и кровоснабжения. Остается только гадать, сколько миллионов человек остались бы живы, если бы не «помощь медицины».

Эпидемия «испанки» ушла в прошлое, но рост плотности населения в мегаполисах, количество персональных близких контактов и интенсивность перемещения людей между странами мира росли. По завершении Второй мировой войны человечество приняло сотрудничество как доминирующий способ сосуществования – это взрывным образом увеличило количество контактов между регионами, городами и людьми в целом. Рост доходов способствовал росту туризма – и вклад туристической отрасли в перемещения и контакты стал также очень значительным. Было бы странно предполагать, что человечество больше не встретится с вирусной пандемией – и оно встретилось.

В апреле 1957 года газета «Нью-Йорк Таймс» сообщила о вспышке эпидемии гриппа в Гонконге. Это было первое уведомление публики об эпидемии – начало распространения вируса ВОЗ просто не заметила. Как потом окажется, случаи заболевания еще в феврале были зарегистрированы в Сингапуре, а туда болезнь пришла из Китая. Как опять же потом окажется, вирус был вариацией птичьего гриппа (А), с комбинацией генов H2N2.

Первая – весенняя – волна вируса не добралась до США и лишь слегка задела Европу. А когда к сентябрю больные стали появляться и в США, в Штатах уже была готова вакцина: ее было несложно сделать на базе вакцин к родственным типам гриппа, которые разрабатывались с 40-х годов. Благодаря вакцинации количество жертв вируса было снижено – в мире от 1 до 4 млн человек умерло в период 1957–1958 годов от нового вируса, в том числе до 116 000 американцев (по сравнению с 675 000, умершими от «испанки») [699], [700], хотя по мнению некоторых ученых, вакцина поступала поздно и оказала недостаточное влияние на эпидемию. Единственным значимым экономическим последствием пандемии был существенный рост цен на куриные яйца – белок фертилизированных куриных яиц использовался для приготовления вакцины. H2N2 гулял по миру еще около 8 лет, вызывая локальные вспышки, но значимых проблем для мирового сообщества уже не вызывал.

Затем наступил 1968 год и близкий родственник вируса 1957 года, АH3N2, вызвал новую пандемию, получившую народное название «Гонконгский грипп». Поскольку вирус сохранил нейроамидазу N2 от вируса 1957 года, большая часть населения Земли имела к нему иммунитет. Однако вирус оказался настолько заразен, что большинство не имевших иммунитета легко заражались; в течение нескольких месяцев вирус захватил всю Азию и вместе с возвращавшимися из Вьетнама американскими военными распространился в США, а оттуда в Европе. Вакцина была изготовлена за несколько месяцев, но появилась уже на пике эпидемии, которая прошла уже стандартным путем – два пика, спад после полутора лет, более 1 млн смертей в мире[701]. Вирус H3N2 остался циркулировать в мире, но после 1968 года уже не вызывал таких эпидемий, поражая в основном детей, у которых еще нет к нему иммунитета.

Ни в 1957–1958, ни в 1968–1969 годах в мире не вводились никакие экономические ограничения и режимы социального дистанцирования. Отчасти это объясняется тем, что человечество еще только отходило от Второй мировой войны, и отношение к индивидуальной жизни было более циничным; отчасти тем, что новостной поток СМИ значительно меньше влиял на массовое сознание, а «повестка дня» была заполнена более привычными новостями – борьба с сегрегацией и за права женщин, война во Вьетнаме, противостояние СССР и США, пик волнений в Европе, рост терроризма и пр. Отчасти пассивность властей (несмотря на отсутствие массовости, требования вводить карантины всё же появлялись даже в печати) объяснялась тем, что быстрая разработка вакцины переключала внимание на, как казалось, эффективную меру борьбы с эпидемией. Но самым важным фактором, скорее всего, было состояние систем здравоохранения.

В 1957 году понятия «реанимация» для больных с тяжелым поражением дыхательной системы фактически не существовало. Аппараты ИВЛ служили только для обеспечения дыхания во время операций, были очень несовершенными и не были приспособлены к поддержанию жизнедеятельности в течение долгого времени. Развертывание дополнительного больничного коечного фонда было делом легким (использовались крупные помещения, военный опыт был еще свеж), лекарств против гриппа всё равно не было, а значит, не было и их дефицита. Перегрузить систему здравоохранения было невозможно, потому что она мало могла участвовать в процессе лечения больных. Немаловажным фактором являлось и то, что продолжительность заболевания в обеих эпидемиях составляла 4–7 дней, пребывание в больнице в тяжелом случае не более 3–4 дней, койки быстро освобождались. Так или иначе, эпидемии 1957 и 1968 годов оставили за собой миллионы жертв, десятки анекдотов [702] и существенное продвижение в понимании природы и поведения вирусов, но экономический эффект от них был ничтожным – он оценивается в 0,5 % годового ВВП на каждую.

 

Последняя пандемия

 

Еще не началась эпидемия гонконгского гриппа, а в 1967 году канадский ученый Джун Алмейда смогла увидеть на электронном микроскопе РНК вирус, внешне отличавшийся белковой «короной» – множеством шипов на поверхности. Семейство этих вирусов, про которые еще с 1965 года было известно, что они могут вызывать у людей респираторные симптомы, было названо «коронавирусами».

Мир продолжил существенно увеличивать контакты, плотность населения и количество перемещений. Вирусы группы А были приручены и превратились в неприятную сезонную болезнь, предмет изучения учеными, причину сезонной вакцинации и предлог для пропуска занятий в школе. Коронавирусы считались очень заразными, но неопасными – было похоже, что несколько их типов «познакомились» с человеком более тысячи лет назад и с тех пор мутировали в сторону более благоприятную для существования – стали вызывать легкие симптомы, позволяя своему носителю более эффективно их распространять. Отчасти даже появление SARS и MERS в начале XXI века доказывало эту теорию: оба этих коронавируса были крайне тяжелыми, смертность от них достигала 50 %, но они также крайне сложно передавались от человека к человеку, и эпидемии их были очень локальны. Теоретически против коронавирусов можно было бы разработать вакцину, но современная экономика сыграла свою роль – заболевание было либо не тяжелым, либо не распространяющимся, и на такую разработку не нашлось заказчика: все сочли это экономически невыгодным.

В марте 2020 года стало ясно, что новая пандемия (SARS-Cov-2) ставит мир в крайне неудобное положение. Новый вирус очень заразен (даже больше, чем вирус группы А), очень опасен (смертность предполагалась на уровне 3,5 %), распространяется крайне быстро (с 1968 года количество путешественников выросло на порядок, плотность населения увеличилась, «офисная культура» и «ТРЦ стиль» стали доминирующими). Вирус поражает органы дыхания, и до 20 % заболевших нуждаются в респираторной поддержке – и современная система здравоохранения может ее оказывать, но ее мощности явно не хватит на всех, если позволить эпидемии развиваться своим путем. Вакцины от коронавируса нет, и на ее создание с нуля уйдет не менее года, а то и больше.

В довершение всего современные СМИ и социальные сети не только моментально доносят всю возникающую информацию до масс населения, но и создают собственный мир слухов, теорий и идей, способствующий привлечению внимания слушателей и зрителей – в основном за счет сгущения красок и создания апокалиптических картин. В этих условиях только редкий политик стал бы игнорировать опасность и не пытаться продемонстрировать активные действия по борьбе с эпидемией. Политики большинства стран мира признали, что есть вещи важнее экономики, и ввели режимы жестких карантинов.

 

Незаконченный кризис

 

Эта глава пишется в конце мая 2020 года. С начала введения карантинных мер прошло около 3-х месяцев. Мировая экономика подверглась самому серьезному административному удару за всю историю – по решениям властей были закрыты или ограничены бизнесы из десятков индустрий; приостановлено более чем на 70 % пассажирское авиасообщение и более чем на 80 % общественный транспорт; ограничено перемещение людей через границы и даже в пределах стран и городов. В Европе и США снижение ВВП месяц к месяцу в марте и апреле составило около 12–15 %, в Китае, который вошел в карантин на месяц раньше и в апреле уже ослаблял ограничительные меры, месячное падение составило около 11 %. Цена на нефть – очевидный индикатор экономической активности – сократилась в 2 раза, а спрос упал примерно на 15 %.

Как можно было бы предположить, США и Европа задействовали в войне с вирусом свое экономическое супероружие – новые деньги. ФРС за весну 2020 года увеличила свой баланс почти на 3 трлн долларов [703]. В развитых странах и Китае власти активно замещают выпавшие из экономики средства новыми деньгами, уровень государственной задолженности стремительно растет.

Кризис 2020 года не принес в историю человечества ни одной положительной новости – мы продолжаем делать те же ошибки, что и раньше. Запоздалое принятие защитных мер сочетается с провалами в их организации (в Нью-Йорке срочно созданные центры по тестированию на вирус собрали многочасовые очереди желающих, в которых происходило массовое заражение; в Москве введение пропускного режима ознаменовалось толпами в метро, созданными проверяющей пропуска полицией и пробками на дорогах, где полицейские без масок вступали в тесный контакт с водителями, проверяя документы). Активно распространяются непроверенные методики «лечения» (предложение лечить вирус антималярийными препаратами, которое только в мае было официально отвергнуто ВОЗ как опасное, очень напоминает историю аспирина во время испанского гриппа). Человеческое поведение демонстрирует элементы паники (приобретение продуктов питания подскочило в мире на 9 %, а в крупных мегаполисах – еще больше) и одновременно – игнорирования. Нарушения режима социального дистанцирования носят массовый характер – в том же Нью-Йорке встречать плавучий госпиталь, пришедший разгрузить захлебывающуюся систему здравоохранения, вышли толпы жителей. Как и в Средние века, ищутся ведьмы: для кого-то это Билл Гейтс (был пущен слух, что он создал вирус, чтобы через вакцину чипировать население Земли, слух по уровню бредовости не уступающий идее кровавого навета) или секретная лаборатория в Ухани, для кого-то – китайцы или ВОЗ, который «всё сделал не так».

Необычным в последней пандемии является лишь то, как следуют политики за общественным мнением в своем принятии решений. К середине апреля опросы стали показывать, что всё больший процент населения развитых стран страдает от остановки экономики больше, чем от опасности заразиться. Постепенно и дискуссия во властных кругах сместилась в сторону ослабления карантинных мер.

Заболевамость вирусом к концу мая 2020 года в ряде стран Европы пошла на спад; в США вышла на плато; в целом ряде стран, включая Россию, пик первой волны еще не пройден. На 30 мая 2020 года в мире зарегистрировано более 6 млн заболевших, 367 тысяч умерших (это более 5 % от официально заболевших и более 11 % от выздоровевших, но есть подозрения что более 50 % случаев заболевания не отмечается в статистике; вообще со статистикой этой эпидемии огромные проблемы) [704]. Постепенное снятие карантинов, возможно, приведет к новому приросту заболеваемости, а поведение вирусов группы А подсказывает, что новый коронавирус может иметь сезонность, и осенью может начаться вторая волна, более мощная, чем весенняя.

Возможно, вирус будет активно атаковать человечество в течение тех же одного-полутора лет, что и его собратья из А группы. А может быть, и нет – у нас слишком мало данных. Но в области экономики вирус уже добился многого: самые оптимистичные прогнозы говорят о падении ВВП мира в 2020 году на 5 %; безусловно, уровень банкротств будет сопоставим с уровнем 2008–2010 годов или выше. Пока мало сомнений, что «новые деньги» победят вирус и экономики крупнейших стран благодаря использованию монетарного стимулирования переживут этот кризис. Но читателю этой главы, разумеется, известно уже много больше того, что знаем мы, заканчивая эти строки. Поэтому мы с легкостью оставляем ему право продолжить анализ последствий «Коронакризиса» и формулирование выводов из первой в истории человечест