Действительно черное золото. Предыстория

 

Каменный уголь является одним из наиболее ранних разведанных человеком природных ресурсов. Достоверно известно, что еще в III–IV тыс. до нашей эры каменный уголь сжигался для обогрева и приготовления пищи. Происхождение его до XVIII века оставалось загадкой (считалось, что уголь – это минеральное сырье, вид камня, изменивший свои свойства под воздействием высоких температур на больших глубинах), но свойства его были хорошо известны – античные дома топились в основном углем.

В Европе каменный уголь вплоть до XVIII века применялся очень ограниченно. Континент был покрыт лесами, и основным видом топлива, в том числе для теплоемкого металлургического производства, был уголь древесный. Судя по всему, до XVII века в Европе каменный уголь вообще не применялся в промышленности и очень ограниченно – в отоплении и готовке пищи. В Англии в XIV веке каменный уголь считался «нечестивым» и был запрещен к использованию королевским указом.

Однако к XVIII веку площадь лесов в Европе значительно сократилась, и дрова стали стоить дорого. Топлива же требовалось всё больше – бурно развивалась металлургия, увеличивалось производство обожжённого кирпича, растущее население и массовое строительство требовали больше топлива для обогрева и готовки еды. Каменный уголь быстро становится основным видом топлива.

XIX век добавил к направлениям использования каменного угля еще одно, и очень большое, – новоизобретенная паровая машина работала на угле, и каменный уголь стал давать энергию средствам транспорта и промышленным машинам.

Месторождения каменного угля есть на Земле повсюду – мало найдется даже и в Мировом океане островов, где бы не было сколько-нибудь значимых залежей этого ресурса. Но, разумеется, основные разработки начались в зонах больших месторождений и там, где запасы каменного угля было легче добывать. Добыча угля была и остается трудоемким производством, особенно если ведется «закрытым» способом, то есть в шахтах. Сегодня закрытый способ применяется для пластов, залегающих на глубине более 100 м, но еще 100 лет назад, в отсутствие специальных горных машин, шахты строили к пластам глубиной 25–30 м, а 200 лет назад уголь открытым способом практически не добывали.

Трудоемкость процесса вызвала формирование существенных трудовых ресурсов, занятых в добыче угля, его транспортировке, обслуживании предприятий и их основных работников – горняков. И сегодня (забегая вперед, скажем, что в наше время уголь потерял существенную долю энергетического рынка) в угольной индустрии работает около 8 млн человек по всему миру, а еще 50 лет назад доля трудовых ресурсов, занятых в индустрии, была существенно больше. Профессия горняка крайне опасна и сегодня: шахты и ранее, и сейчас уносят жизни горняков, сегодня при добыче около 7 млрд тонн угля в год на каждые 10–20 млн тонн угля приходится одна жизнь, раньше показатели были несоизмеримо выше. Большое число шахтеров, избежавших аварий, заболевают профессиональными неизлечимыми болезнями. Тяжесть работы, постоянные риски, загрязнение территории добычи делают профессию горняка уделом изгоев или людей по тем или иным причинам не мобильных. В горняцких районах высока концентрация людей с криминальным прошлым, ниже средний уровень образования, зато (и за счет этого) готовность работников отрасли к сплоченным действиям и принятию рисков существенно выше, чем в целом в обществе.

Вторая половина XX века стала апофеозом угольной промышленности. Новые технологии позволили спуститься ниже и добывать больше. Новые энергетические потребности быстро растущих населения и экономики создали огромный спрос на уголь не только в области промышленного производства, но и в сфере централизованного производства энергии, и даже в химической промышленности. Параллельно все негативные качества угля (сложность добычи и транспортировки, трудоемкость и опасность производства, загрязнение обширных территорий и необходимость отселения людей из областей разведки и добычи, неэкологичность добычи и использования и пр.) делали это сырье всё менее желанным на территориях стран, озабоченных экологией и правами граждан.

За 40 лет с 1975 по 2015 год мировое производство угля выросло в два раза, но структура потребления его существенно изменилась: развитые страны, потреблявшие в 1975 году более половины всего мирового угля, в 2015 году потребляли уже менее четверти добычи [455]. Страны Восточной Европы сократили потребление в три раза; зато Китай нарастил его почти в четыре раза и то же самое сделали страны Юго-Восточной Азии. Распространенность угля в мире позволяла и позволяет добывать его практически в любой стране. Однако себестоимость этой трудоемкой деятельности настолько сильно зависит от стоимости рабочей силы, что включение в процесс активной разработки угольных месторождений развивающихся стран во второй половине XX века привело к стагнации цен на уголь во всем мире. В Европе к этому же времени практически исчерпались высоко залегающие пласты угля и себестоимость добычи выросла – всё это привело к существенному снижению маржи добычи в развитых странах (в меньшей степени – США, где основная добыча ведется открытым способом, в большей – в Европе). Параллельно с этим в развитых странах всё острее вставали вопросы экологии. Эти два фактора привели к драматическим переменам в европейской угольной промышленности.

Частные угледобывающие компании в Европе стали стремиться выйти из бизнеса. Горняки, как правило, объединенные в мощные профсоюзы, во многом являвшиеся активными приверженцами левых идей о «социальном государстве», немедленно вступили в борьбу за сохранение своих рабочих мест и уровней доходов. Государства должны были принимать трудное решение – тратить огромные средства на поддержку и содержание шахтеров, что ни в одной стране не может продолжаться бесконечно, или идти на серьезный социальный конфликт.

 

Великобритания

 

К началу XX века угледобывающая промышленность была важнейшей частью экономики Англии, в которой были задействованы сотни тысяч человек. В 1913 году, перед Первой мировой войной, уголь, вместе с хлопчатобумажными изделиями, составлял 55 % от всего экспорта страны [456]. После войны, принесшей экономике Великобритании множество тягот, положение работавших в угольном секторе резко ухудшилось. Из-за архаичных способов добычи угля и раздробленности этого сектора экономики, в 20-х годах британский уголь стал стремительно дорожать, становясь неконкурентоспособным на внешних рынках, и владельцы шахт решили исправить свое пошатнувшееся материальное положение за счет шахтеров, урезав им зарплаты. С 1919 года организовавшиеся в профсоюзы шахтеры стали с помощью забастовок требовать повышения зарплат, улучшения условий труда и, что особенно важно, национализации шахт. Основным проводником интересов шахтеров, как и других недовольных рабочих, стали профсоюзы и Лейбористская партия.

Однако власти идти навстречу шахтерам не спешили. Противостояние разгневанных членов шахтерских профсоюзов с правительством вылилось во всеобщую стачку 1926 года, ставшую самым масштабным выступлением британских рабочих в XX веке.

В 1945–1948 годах лейбористским правительством премьера Эттли Клемента (1945–1951), апологета идей «социального государства», был национализирован ряд отраслей, превратившихся за годы Второй мировой войны в убыточные. В их числе оказалась и угольная промышленность. В Великобритании добыча угля падала уже в середине XX века из-за того, что уголь постепенно вытесняли более эффективные энергоносители – природный газ и производные нефти. Уже в 1970-х годах для Англии уголь окончательно стал нерентабельным, и необходимость его использования и добычи для сохранения рабочих мест у шахтеров мешала государству эффективно использовать бюджетные средства, а перекосы, вызванные субсидированием угольной отрасли, негативно отражались на всей экономике. Ситуация усугублялась тем, что субсидируемая отрасль производила много угля и его утилизация тормозила развитие альтернативных способов получения энергии. Фактически вся энергетика Туманного Альбиона зависела от угля, с помощью которого вырабатывалось до 80 % всей британской электроэнергии [457].

Именно это отставание в развитии энергетики стало поводом для беспокойства. В правительстве стали всё чаще говорить о том, что эту сферу необходимо сокращать. Профсоюзы всячески противились сокращению добычи угля. Влияние профсоюзов горняков на жизнь британского общества было огромным: в 1974 году их забастовка вынудила уйти в отставку правительство премьера-консерватора Эдварда Хита (1970–1974). Профсоюз горняков внимательно следил за потенциальным импортом угля и последовательно боролся с такой возможностью. Когда шахтеры бастовали и не добывали уголь, энергетика страны фактически впадала в состояние коллапса, и последствия забастовок чувствовали на себе почти все британцы, что вызывало широчайшее недовольство.

Премьером, который всерьез взялся за борьбу со строптивыми шахтерскими профсоюзами и, в конечном итоге, вышел из этой борьбы победителем, стала знаменитая «железная леди» – Маргарет Тэтчер, занимавшая этот пост с 1979 по 1990 год. Тэтчер пришлось столкнуться с последствиями мирового кризиса 1979 года – инфляцией и ростом безработицы. Необходимость реформировать экономику стала острой как никогда. Поскольку угольная сфера была лидером по убыточности, Тэтчер поставила задачу ее сокращения и начала атаку на профсоюзы – в первую очередь на имевший огромное влияние Национальный союз горняков. Руководство управлявшей угледобывающей отраслью страны организации – Национальный совет угольной промышленности, владевший 170 шахтами, на которых трудилось 191 тысяча горняков, в 1984 году представил правительству план закрытия шахт, потерявших рентабельность [458]. Для этого пришлось бы в первой волне уволить около 20 тысяч шахтеров [459]. Естественно, после оглашения этого плана профсоюзы горняков (в том числе и самый сильный из них – Национальный союз шахтеров) объявили о забастовке, призвав присоединиться к ней всех британских шахтеров.

Тэтчер идти на уступки не собиралась, и забастовка растянулась на целый год, став одной из самых известных забастовок в истории Европы XX века. Шахтеры, не желавшие терять рабочие места, протестовали вовсе не мирно – на протяжении всего срока забастовки происходили ожесточенные столкновения с полицией, а также попытки шахтеров воспрепятствовать работе предприятий, потребляющих уголь. Тем не менее, несмотря на вспышки уличного насилия со стороны бастующих (было арестовано 9750 шахтеров, 152 из которых получили длительные сроки заключения) и даже человеческие жертвы, Тэтчер на уступки не шла, и в 1985 году профсоюзные лидеры шахтеров большинством голосов постановили отказаться от своих требований и вернуться к работе[460].

Это решение резко подорвало авторитет профсоюзов в глазах шахтеров, и на консолидированный протест они более способны не были. После провальной забастовки закрылось около 100 нерентабельных шахт, и в дальнейшем все государственные шахты были переданы в частные руки. Процесс приватизации угольной отрасли в Великобритании был успешно завершен к 1994 году. В 2018 году в Великобритании было добыто всего 7 млн тонн угля (для сравнения в 1980–1990-х годах добывалось около 50 млн тонн угля в год), и по объему добычи страна уступала даже Турции и Чехии, а значительная часть потребляемого в энергетике угля была импортирована из других стран [461].

На сегодняшний день основными источниками энергии в стране являются природный газ (примерно 40 %), атомные электростанции (около 20 %), нефть и ее аналоги (7,8 %) и «зеленые» источники – ветрогенерация, биоэнергетика, и т. д [462]. На уголь приходятся довольно скромные 8,6 % всей генерируемой энергии страны [463].

 

Германия

 

Германия не богата никакими природными ресурсами, за исключением угля. Во многом именно огромные и доступные запасы высококачественного угля, расположенные в области Рура и Саара, позволили Германии за короткий срок провести индустриализацию в XIX веке, быстро нагнав другие развитые державы по уровню технического прогресса и развития промышленности. Однако если в XIX веке уголь в Германии добывался в основном открытым способом, с течением времени его добыча уходила всё глубже и глубже под землю и становилась всё более затратной. До Второй мировой войны Германия была одной из лидирующих по объемам добычи угля стран Европы; после войны добыча была восстановлена до довольно высокого уровня и доведена в 1956 году до своего пика (151,4 млн тонн), после чего начала сокращаться [464].

К 1959 году в стране (ФРГ) было 170 угольных шахт, но уголь, ставший нерентабельным из-за высокой стоимости добычи и развития новых источников энергии, утратил свое первостепенное значение для экономики ФРГ, уступив эту роль нефти [465]. Как и в Англии, германские власти решили субсидировать стагнирующую отрасль, добывающую неконкурентоспособный уголь, за счет государства. Для этого в 1974 году был принят закон о так называемом угольном пфенниге – особом сборе, которым облагалось всё потребление электроэнергии. Кроме того, в 1980-х годах была проведена реструктуризация угледобывающей промышленности, в рамках которой добыча сосредоточилась на шахтах с наиболее низкими издержками. 27 крупнейших угольных предприятий страны были объединены в госкомпанию Ruhrkohle AG[466]. Финансирование убыточной отрасли продолжилось как за счет налогов и федерального бюджета, так и бюджетов тех земель, где была сосредоточена добыча – Северный Рейн-Вестфалия и Саар. За счет этих мер и сборов по закону об «угольном пфенниге» горнодобывающая промышленность страны оставалась на плаву еще 20 лет, и властям страны удалось избежать массовой безработицы и крупных забастовок шахтеров. Всё это время угольная промышленность существовала за счет долгосрочных контрактов с ТЭС и металлургическими предприятиями, в которых были оговорены лимиты покупаемых предприятиями у шахт объемов угля, а также благодаря субсидиям. Но добыча всё равно продолжала сокращаться, как и количество работающих шахт.

В 1991 году была принята «Угольная концепция–2005», в рамках которой количество немецких шахт было сокращено с 26 до 17, и уже к 1995 году добыча упала до 50 млн тонн в год, и дальше сокращалась всё сильнее, достигнув к 2010 году лишь 16 млн тонн [467]. В 2007 году было окончательно принято решение отказаться от добычи каменного угля на территории страны к 2018 году, заменив его импортными аналогами из ЮАР, России, Колумбии и Польши. В 2012 году налог «угольного пфеннига» был отменен как противоречащий конституции, и постепенно государственные дотации на поддержание отрасли стали сходить на нет. Сохранила свои позиции лишь добыча бурого угля, которая всё еще остается довольно рентабельной.

Чтобы избежать массовой безработицы, власти страны, вместе с закрытием шахт, позволяли шахтерам досрочно выходить на пенсию (размер которой достигал 90 % от зарплаты), при этом не открывая новых вакансий [468]. В тех же случаях, когда работников всё же приходилось увольнять, руководство шахт вело себя очень мягко и, как правило, продолжало выплачивать зарплату уже уволенным работникам вплоть до их выхода на пенсию. Кроме того, власти Германии тратили внушительные суммы на программы переобучения шахтеров для работы в других сферах.

На сегодняшний день власти страны намерены вовсе отказаться от использования угля в энергетике из-за его крайне низкой экологичности. Во многом такое решение связано с крайне жесткой экологической политикой ЕС, в котором Германия играет важную роль. Соблюдение Парижского соглашения и экологических норм Евросоюза становится вопросом престижа. По планам правительства, к 2050 году выбросы углекислого газа в Германии должны быть сокращены на 80–95 %[469]. И хотя в 2016 году угольные электростанции Германии сгенерировали около 40 %[470] всей электроэнергии страны, правительство стремится в дальнейшем получать энергию из более экологичных источников – ветрогенерации, биомассы, гидроэнергетики и солнечных батарей [471]. Надо уточнить: согласно данным Министерства окружающей среды Германии, доля именно во всей энергетике у конечных потребителей в 2018 году выросла до 16 %, а вот в производстве электроэнергии – до почти 38 %[472]. На сегодняшний день энергетика Германии невероятно сильно зависит от импорта энергоносителей (в первую очередь это российский газ, ставший причиной множества политических конфликтов как внутри Германии, так и в ЕС), но власти страны всё же довольно последовательно стремятся к укреплению энергобезопасности Германии и диверсификации источников энергии. Пожалуй, из всех стран, столкнувшихся с «угольным вопросом», Германия справляется с ним наименее болезненно для экономики, бизнеса и граждан. Во многом это следствие крайне аккуратных мер правительства и значительных финансовых возможностей страны.

 

Россия

 

Кризис угольной промышленности СССР наметился еще в 1960-х годах, когда топливно-энергетический комплекс стал переориентироваться на углеводородное топливо. По этой причине добыча угля стала постепенно сокращаться, и поскольку в этой отрасли было задействовано множество предприятий по всей стране, на которых работали сотни тысяч человек, кризис сферы сказывался на их материальном положении и условиях труда. В рядах шахтеров, работавших в невероятно тяжелых условиях, постепенно зрело недовольство социально-экономической политикой властей – впрочем, такое недовольство зрело практически во всем обществе: экономика СССР была крайне неэффективна и «заточена» не под интересы потребителя.

К концу существования СССР в советском обществе сформировалось масштабное протестное движение. Огромную роль в нем сыграли недовольные кризисом угольной промышленности шахтеры, фактически положившие начало забастовочному движению в стране. В первой в истории СССР масштабной забастовке шахтеров, произошедшей в 1989 году, приняло участие 180 тысяч шахтеров из Кузбасса [473]. Забастовка стремительно распространилась на другие предприятия отрасли – шахты Воркуты, Ростовской области и Подмосковья. К шахтерам присоединялись работники других сфер. В конечном итоге, общее число бастующих рабочих в 1989 году в совокупности составило почти полмиллиона человек [474].

Изначально требования шахтеров (как и других рабочих) были сугубо материального характера – они требовали стабильных выплат заработной платы, достойных условий труда и соблюдения государством своих гарантий и обязательств перед трудящимися. Но поскольку адекватной реакции со стороны партийного руководства и отраслевых администраций на всплеск забастовочной активности не последовало, уже в 1990 году бастующие рабочие стали выдвигать к властям политические требования. В частности, сформированные бастующими шахтерами со 120 угольных предприятий рабочие комитеты требовали смены исполнительной власти, демократизации силовых ведомств и вывода партийных органов с предприятий отрасли. В это же время сформировался наиболее влиятельный и активный шахтерский профсоюз – Независимый профсоюз горняков (НПГ), который активно поддерживал демократические начинания Бориса Ельцина. С тех пор шахтеры окончательно стали авангардом как социально-экономического протеста, так и политического, последовательно требуя демократизации государственного строя.

После распада СССР и проведения демократических реформ, протестная активность рабочего класса ничуть не уменьшилась – напротив, к 1995 году численность предприятий, на которых происходили стачки и забастовки, выросла в 34 (!) раза, а число их участников – в пять раз, и в дальнейшем только возрастало [475]. Кроме представителей рабочих профессий, к протестной активности подключились и ранее пассивные группы населения, такие как работники сферы образования и здравоохранения, пенсионеры, служащие, управленцы и т. д. Консолидацией протестующих работников, как и в свое время в Англии, занимались профсоюзные организации. Забастовки теперь происходили не только в депрессивных регионах, но и на большей части территории страны.

Все без исключения социальные группы, участвовавшие в забастовках 1990-х годов, в первую очередь требовали от российских властей своевременных выплат зарплат и приведения условий труда в соответствии с мировыми нормами. Отдельной причиной недовольства стало крайне запоздалое (а то и вовсе отсутствующее) индексирование зарплат на предприятиях в соответствии с бешеными темпами инфляции. Во второй половине 1990-х годов к этим причинам присоединился также страх рабочих за свои рабочие места, поскольку на предприятиях начались массовые увольнения и сокращения персонала. Еще одной причиной протестной активности было недовольство рабочих проводимой приватизацией государственных предприятий, в ходе которой о судьбе и материальном положении работников власти и новые владельцы думали в последнюю очередь.

Шахтеры, уже сформировавшие прочные профсоюзные организации, оказались наиболее активными участниками протестного движения. Горняки, изначально активно поддерживавшие Бориса Ельцина, были крайне разочарованы в его политике. На то были весомые причины: угольная отрасль была убыточной и бесперспективной, и власти открыто признали это. В рамках начатой реструктуризации было закрыто множество шахт. Проблема усугублялась тем, что многие предприятия угледобывающей промышленности были градообразующими и давали рабочие места большей части населения городов и поселков, в которых были расположены. Закрытие шахт в моногородах фактически означало, что работать уволенным шахтерам больше было негде. Как и значительная часть представителей рабочих профессий, уволенные шахтеры не проявляли особого интереса к частному бизнесу, не понимая механизмов работы рыночной экономики, и видели себя только в роли работающих на «социальное государство» бюджетников. На работающих предприятиях шахтеры столкнулись с постоянными задержками зарплат и общим ухудшением условий труда.

Поскольку забастовки и стачки протестующих не возымели ожидаемых ими результатов, наиболее активные (и наиболее пострадавшие от экономического кризиса) группы населения стали переходить к более радикальным методам выражения недовольства. К концу 1990-х годов получила широкое распространение практика перекрытия автомобильных трасс, взлетных полос аэродромов и железных дорог. Такие меры могли вызывать паралич транспортных сетей как отдельных регионов, так и, в теории, всей страны в целом. По традиции, дальше всех в этой практике зашли бастующие шахтеры, развязавшие против правительства Ельцина так называемую «Рельсовую войну».

В мае 1998 года, когда экономический кризис в России достиг своего пика, шахтеры города Инта, расположенного в Печерском угольном бассейне, 13 мая, совместно с учителями и медиками, перекрыли железнодорожную ветку Москва – Воркута – Лабытнанги, требуя правительство погасить задолженности по зарплатам. Из-за этой акции весь регион угледобычи в Республике Коми оказался заблокирован. Дальше акции подобного рода стали распространяться стихийно по всей стране. Уже 15 мая горняки города Анжеро-Судженск в Кузбассе заблокировали Транссибирскую магистраль, а вскоре и Западносибирскую железную дорогу. В то же время, 18 мая, шахтеры Ростовской области перекрыли Северокавказскую железную дорогу. К акциям протеста горняков присоединялись шахтеры из других близлежащих городов, а также врачи, учителя, коммунальщики и другие категории бюджетников, требующие выплаты заработной платы. Протестные акции шахтеров и бюджетников происходили по всей стране, и к социально-экономическим требованиям постепенно стали присоединяться политические – вплоть до требования отставки Ельцина. В результате перекрытий железнодорожных магистралей было полностью парализовано сообщение между важнейшими для экономики страны регионами, и федеральная власть оказалась абсолютно не готова к такому развитию событий. Под угрозой оказалась работа сотен важнейших предприятий и организаций. Борис Ельцин обратился к протестующим по радио с призывом освободить железнодорожные пути, но почувствовавшие растерянность правительства шахтеры продолжали их удерживать еще несколько дней. В это же время в Москве, под окнами Дома правительства, возник стихийный палаточный лагерь съехавшихся со всех концов страны шахтеров, которые, как и их коллеги в регионах, требовали погашения долгов по зарплатам, сутки напролет стуча своими касками по мостовой.

Даже несмотря на кажущийся успех тактики «железнодорожной войны», шахтеров поддержали далеко не все коллеги. В ряде угледобывающих регионов страны никаких протестных акций не последовало. Видя разобщенность протестного движения и отсутствие каких-либо четких требований, кроме выплаты зарплат, правительство пошло по пути точечного устранения протестов, спешно погасив задолженности перед бастующими шахтерами и, в ряде регионов, пенсионерами. Тактика сработала: шахтеры, как только власти удовлетворили их требования, покинули пути, и железные дороги заработали в штатном режиме. Это событие дискредитировало шахтерское профсоюзное движение в глазах других протестующих групп бюджетников, поскольку наглядно продемонстрировало, что шахтеры преследовали исключительно свои материальные интересы.

Напуганные столь масштабной акцией протеста власти приняли решение как можно скорее отдать в частные руки столь «взрывоопасную» в социально-политическом смысле отрасль. Были приняты шаги по форсированной приватизации шахт, в рамках которой было выведено из государственного подчинения значительное количество предприятий угольной промышленности, но государственная поддержка убыточных предприятий и шахт была полностью прекращена лишь к 2002 году. Закрытие нерентабельных шахт и переход отрасли к рыночным отношениям сказался на ней благотворно: уже в 2000 году наметился рост уровня добычи, а к 2005 году (вместе с ростом стоимости угля на мировых рынках в период 2003–2007 годов, вслед за стоимостью нефти) добыча угля выросла на 14 % по сравнению с 1998 годом [476]. Реструктуризация отрасли позволила России занять лидирующие позиции на мировом рынке угля. В 2019 году в России было добыто 441,4 млн тонн этого минерала, который не только в крупных объемах поставляется за границу, но и играет значимую роль в ТЭК современной России [477].

 

Украина

 

Украина занимает седьмое место в мире по запасам угля, и именно на этот минерал приходится 95 % всех ее топливно-энергетических ресурсов [478]. В годы существования СССР уголь добывался в Украине в огромных объемах (треть всего добываемого в стране)[479], преимущественно в регионе Донбасса. Запасы угля также присутствуют в районе Днепровского и Львовско-Волынского угольных бассейнов, но в значительно меньшем количестве. Уголь играл огромную роль и в топливно-энергетическом комплексе УССР, поскольку на этом сырье работала значительная часть ТЭС республики. Тем не менее украинский уголь имеет меньшую энергетическую ценность, чем уголь большинства российских разрезов, и залегает глубже. Тенденция к замещению угольного топлива углеводородным наметилась уже в 1960-х годах, коснувшись, в том числе, и УССР – с 1970 года, за который были добыты рекордные 207 млн тонн, добыча угля постепенно сокращалась [480]. После распада СССР эта тенденция продолжалась еще довольно длительное время, поскольку угольная сфера страны переживала, мягко говоря, не лучшие времена.

Как и в России, угледобывающая промышленность Украины в 1990-е годы претерпела реструктуризацию и приватизацию, в рамках которой была закрыта 101 шахта и приостановлена деятельность многих других предприятий, связанных с отраслью [481]. Тем не менее на Украине приватизация была далеко не такой радикальной, как в России после 1998 года, и большая часть каменного угля продолжала добываться на убыточных и ставших дотационными государственных предприятиях (в 2007 году их доля в добыче составила почти 56 %)[482]. Из всех мер, призванных реформировать отрасль, осуществлялось лишь закрытие особо убыточных шахт и дотирование добычи.

Правила государственной поддержки убыточных шахт претерпевали значительные изменения, но в каждой новой программе финансирования отрасли сохранялся один и тот же принцип – убыточным предприятиям выплачивались дотации на частичное покрытие затрат пропорционально убыткам шахт. Этот принцип лишал предприятия стимула к развитию и наращиванию добычи, поскольку им было выгоднее оставаться в убытке и получать государственные дотации. Высокий уровень коррупции и неэффективность механизмов дотирования приводили к тому, что значительная часть средств, вливаемых в отрасль, разворовывалась чиновниками, угольный бизнес в большой степени уходил «в тень», владельцами предприятий часто становились бизнесмены, тесно связанные с криминалом и видевшие свой бизнес именно в выбивании максимальных субсидий под угрозой волнений зависящих от них и готовых к выступлению по приказу рабочих.

Вплоть до 2005 года добыча угля продолжала снижаться, а приватизация в итоге была завершена лишь на половину. В XXI веке в стране сложилась порочная практика: после принятия очередной концепции реформирования отрасли и ее благополучного провала силами владельцев предприятий и коррумпированных чиновников правительство и Верховная рада одобряли новую программу реформ, которую ждала такая же участь. Упадок сферы крайне неблагоприятно сказывался на энергетическом комплексе страны, и без того находящемся в весьма трудном положении из-за переориентации на импортный природный газ.

К 2012 году в стране насчитывалось 209 шахт, из которых 87 находились в собственности государственной компании «Уголь Украины»[483]. При этом до 90 % госпредприятий отрасли, занятых в добыче энергетического угля, были убыточными [484]. Сказывалась изношенность производственного фонда, оставшегося почти неизменным с советских времен, и плохая организация труда на предприятиях. Для поддержания отрасли на плаву государство продолжало выплачивать нерентабельным предприятиям огромные дотации из бюджета, а также прибегало к помощи частных инвесторов. Одним из основных частных игроков на украинском рынке угля стала компания «ДТЭК» олигарха Рината Ахметова, тесно связанного с правящим в то время президентом Виктором Януковичем (являющимся выходцем с Донбасса). Контроль надо многими предприятиями сферы получил старший сын президента – Александр Янукович, структуры которого выигрывали множество государственных тендеров как на проекты по развитию угольной промышленности (в частности, на поставку оборудования для шахт), так и других сфер. Как на государственных, так и на частных предприятиях угольной отрасли сохранялся чудовищный уровень коррупции. Незаконные способы обогащения за счет убыточной отрасли принимали самые разнообразные формы: от банального воровства бюджетных средств до продажи некачественного угля, добываемого в нелегально вырытых шахтах вручную, по ценам добываемого в официальных шахтах. Продолжалось и закрытие нерентабельных шахт, вследствие чего многие шахтеры оставались без работы.

К началу Евромайдана Донбасс, где была сконцентрирована основная часть предприятий отрасли, окончательно превратился в депрессивный регион. Недовольство населения тяжелой экономической ситуацией порождало сепаратистские настроения – жители региона, убежденные в том, что правительство, с одной стороны, должно сохранять субсидирование, а с другой – реформировать отрасль (что, очевидно, вообще невозможно одновременно, тем более при крайне низком подушевом ВВП и слабой экономике Украины), смотрели в сторону России, в которой реформы прошли относительно удачно (за счет средств, получаемых от добычи нефти, но такие тонкости мало кто понимал). Идеи интеграции с Россией и противостояния «уходящему в Европу» Киеву подогревались неформальными лидерами, за которыми, весьма вероятно, стояли российские агенты влияния. Оставалось только дождаться момента, и он наступил – свержение Януковича было воспринято на Донбассе как удар по влиянию «донецких» на политику Киева и угрозу субсидиям. Недовольство умело подогревалось слухами о националистическом характере революции в Киеве, о «карателях», которые якобы будут атаковать русскоязычные регионы типа Донбасса. Страх перед Киевом и вера в то, что «Москва» будет готова сохранить финансовые преференции отрасли, вылились в «Русскую весну» и военные действия с участием подоспевших российских формирований. Результатом стала гибель более 10 000 человек и создание на Юго-Востоке Украины де-факто контролируемого Россией анклава с крайне низким уровнем жизни, высочайшим даже для развивающихся стран уровнем преступности и ставшим нормой военным положением.

Конфликт крайне негативно сказался на украинской угольной отрасли. За один только 2014 год добыча упала по сравнению с предыдущим на 22 %[485]. Оценить статистику последующих лет крайне сложно – большая часть вырабатываемого угля продается через теневые каналы на территорию России.

 

Краткое резюме

 

Бороться с «ресурсным кризисом» можно разнообразными способами, и в каждой стране меры по реструктуризации отрасли могут иметь самые разные последствия. Власти Великобритании отважились на прямое столкновение с профсоюзным движением и, в конечном итоге, отказавшись от любых уступок и добившись его дискредитации, отдали шахты в частные руки, после чего судьбу отрасли решали уже рыночные механизмы.

Похожим путем шли и власти России, однако проблемы страны были существенно мягче – не стоял вопрос экологичности (Россия и так богата экологически чистыми источниками энергии) и пик кризиса пришелся на начало роста стоимости угля в нулевых. В кризисный момент власти России всё же были вынуждены пойти на уступки, но последующая приватизация отрасли, в отличие от ситуации в Великобритании, сказалась на ней благотворно, и впоследствии угледобыча сохранила свою роль в экономике страны, пусть уже и не такую значимую, как во времена СССР.

В Украине реформы отрасли с самого начала были проведены из рук вон плохо, из-за чего угледобыча превратилась в дотационную сферу и рассадник коррупции, что со временем привело к обнищанию целого региона, ставшего сепаратистским.

Мягче всего с кризисом справилась Германия, финансовые возможности которой позволили, пусть и за несколько десятилетий, полностью избавиться от нерентабельной отрасли без серьезных прецедентов шахтерских протестов.

Увы, для избавления от последствий «заката ресурса» недостаточно только опыта, ума и честности правителей. Требуются еще существенные бюджетные средства и как минимум немного удачи.

 

Глава 17. Малые планеты вблизи гигантов

 

О «проклятии дружбы», или как внешние условия разрушают экономики стран и обществ 

 

Даже вдумчивому читателю невозможно долго фокусироваться на одной теме, поэтому самое время сделать паузу в обсуждении вопроса, как страны и общества своими руками доводят свои экономики до кризисов, используя для этого тот или иной внутренний ресурс в качестве инструмента, а гиперадаптацию к его наличию – как универсальный метод. Поговорим немного о «проклятии дружбы» – внешних условиях, в которых оказываются страны, интегрированные (больше или меньше) в систему экономических отношений и потому зависящие от соседей и даже далеких стран, как от ресурса внешнего, не меньше, чем от внутренних ресурсов.

Мировая экономика эпохи глобализации, навсегда покончившая с остатками странового «натурального хозяйства», превратила весь мир в переплетение торговых цепочек, натянутых между странами-поставщиками и странами-потребителями – сырья, товаров, сервисов, капитала. На международном рынке действуют вполне рыночные законы: монопольные поставщики и потребители выигрывают, легко заменяемые – проигрывают; крупные сбалансированные экономики доминируют, мелкие и ор