И. И. Мечников в лаборатории Пастеровского института. Между 1910и 1915 г.

 

Работы по фагоцитарной теории требовали денежных вложений и новых лабораторных опытов. Поэтому в 1886 г. Мечников с удовольствием согласился возглавить созданную в Одессе частную бактериологическую станцию, с энтузиазмом взялся за дело — сам оснастил лабораторию автоклавами и микроскопами. Но у одесских чиновников его работа никакого понимания не встретила, палки в колеса начали ставить буквально на каждом шагу. А тут еще помощник Мечникова в его отсутствие допустил оплошность во время вакцинации овец, в результате чего погибла большая часть стада местного помещика. Под впечатлением от этого скандала МВД запретило вакцинацию от сибирской язвы во всей стране. После этого Мечников не захотел больше оставаться на Родине, несмотря на то что принц А. П. Ольденбургский умолял его продолжал работать в России, обещая в буквальном смысле слова подарить ученому целый бактериологический институт. В 1888 г. Мечников уехал в Париж, где возглавил лабораторию Луи Пастера.

В 1890-х гг. новым увлечением Мечникова стали процессы, происходящие в кишечнике. Чтобы нейтрализовать действие гнилостных бактерий, ученый предложил насыщать пищу противоположными им по действию бактериями кисломолочными. Это, по мысли Мечникова, привело бы к омоложению организма и в итоге к увеличению срока жизни. Ученый утверждал, что старость и смерть у человека наступают рано из-за отравления организма микробными ядами. Наиболее полезными для выведения этих ядов из организма Мечников считал простоквашу и йогурт. Второй продукт — болгарское национальное блюдо — в то время был еще мало кому известен. Мечников опубликовал статью о йогурте и всячески пропагандировал его.

В 1908 г. Илье Ильичу Мечникову была присуждена высшая награда в научном мире — Нобелевская премия в области физиологии и медицины. Он стал вторым после Ивана Павлова русским лауреатом этой премии. Это была далеко не первая награда Мечникова — он был почетным доктором Кембриджского университета, членом Французской академии медицины и Шведского медицинского общества, почетным членом Петербургской академии наук.

Несмотря на то что на Родине в начале ХХ в. Мечников считался уже общепризнанным авторитетом и живым классиком, возвращаться в Россию он не стал. В 1913-м ему предложили возглавить в Петербурге Институт экспериментальной медицины. Ученый ответил: «Прочитав ваше дружелюбное письмо, я расчувствовался, и у меня зашевелилось в душе чуть не желание вернуться в Россию. Но после зрелого размышления я решил, что было бы невозможно. Посудите сами: мне скоро минет 68 лет. Это такой возраст, когда стариков нужно гнать в шею. Где же мне переселяться на новое место и взяться за управление институтом, которое и ранее мне было не по силам».

Отвечая так, Мечников не лукавил — в том году он перенес тяжелый инфаркт. Наукой он почти перестал заниматься, работал над задуманной им книгой об «отцах медицины» — Кохе, Пастере, Листере. В 17 часов 30 минут 15 июля 1916 г. великий ученый скончался в Париже после тяжелого приступа сердечной астмы в возрасте 71 года. Урна с его прахом находится в Пастеровском институте.

 

Софья Ковалевская

(1850–1891)

 

Софья Васильевна Круковская родилась в Москве 3 января 1850 г. в семье артиллерийского полковника (впоследствии генерал-лейтенанта) Василия Васильевича Круковского и его жены Елизаветы Федоровны, в девичестве Шуберт. В 1858 г. отец Софьи смог доказать в Сенате свою принадлежность к древнему дворянскому роду Корвин-Круковских и получил право носить эту фамилию. Детство девочки прошло в приобретенном в 1841 г. поместье Полибино Невельского уезда Витебской губернии (сейчас Великолукский район Псковской области). Согласно легенде, Софья впервые заинтересовалась математикой в восьмилетнем возрасте благодаря затеянному в усадебном доме ремонту. Тогда стены ее детской оклеили страничками лекций профессора Остроградского по математическому анализу, и непонятные закорючки настолько заинтересовали девочку, что она дала себе слово непременно разобраться в них. Впрочем, точные науки были у нее, что называется, в крови — дед Софьи по материнской линии был военным геодезистом, а прадед — знаменитым астрономом.

Впрочем, не нужно думать, что Соня с детства была синим чулком. Она росла очень разносторонней и талантливой — много читала, рано начала писать стихи и прозу (впоследствии опубликовала несколько повестей), за восемь лет с домашним учителем прошла полный курс гимназии. После того как профессор физики Н. Н. Тыртов подарил отцу Сони свою новую книгу по тригонометрии, девочка внимательно прочла ее и при новой встрече поразила ученого тем, что без ошибок воспроизвела несколько сложных тригонометрических теорем. В восторге Тыртов назвал Соню «новым Паскалем» и горячо посоветовал отцу Сони развивать талант дочери.

 

С. В. Ковалевская. 1887 г.

 

Но Василий Васильевич отнесся к этому совету скептически. Более того, он категорически воспротивился дочери, когда она объявила, что намерена ехать за рубеж продолжать образование. Дело в том, что женщинам поступать в высшие учебные заведения России было запрещено, а заграничный паспорт Софья могла получить лишь с разрешения отца или мужа. Отец помочь в этой ситуации отказался наотрез. И тогда девушка начала искать «прогрессивного» молодого человека, который согласился бы фиктивно жениться на ней. Вскоре нашлась подходящая кандидатура — начинающий ученый Владимир Онуфриевич Ковалевский. Более того, он по-настоящему влюбился в Софью, хотя она относилась к Владимиру как к брату. В сентябре 1868 г. они обвенчались, а в апреле следующего года вместе с сестрой Софьи Анной выехали в Германию, где поселились в университетском городе Гейдельберг.

Заграничная жизнь тоже началась с трудностей — к занятиям русскую студентку допустили далеко не сразу. К тому же Владимир, искренне любивший «фиктивную» жену, не терял надежды сделать свой брак полноценным. Но Софья, целиком сосредоточенная на науке, решительно пресекала все его попытки наладить отношения. В конце концов после тяжелой сцены Ковалевский оставил жену, чуть позже покинула Софью и сестра Анна, вышедшая замуж за француза. Девушка осталась в Германии в одиночестве.

3 октября 1870 г. она отправилась в Берлин. Женщин в Берлинский университет не принимали, но русской любительницей математики заинтересовался маститый немецкий ученый Карл-Теодор Вейерштрасс, читавший сразу несколько курсов. Их дружба завязалась не сразу. Ковалевская пришла к Вейерштрассу домой вечером, и тот, чтобы отделаться от посетительницы, задал ей несколько сложнейших задач. Но когда Ковалевская через неделю принесла ему правильные решения, Вейерштрасс взглянул на нее уже с неподдельной симпатией. Он взял Соню под опеку, выбрал для нее тему диссертации, всячески помогал. И в 1874-м представил в Гёттингенский университет три работы Ковалевской на немецком языке, подчеркивая, что для получения степени доктора философии достаточно любой из этих работ. В итоге комиссия выбрала диссертацию «К теории дифференциальных уравнений в частных производных». Впоследствии выяснилось, что подобную работу чуть раньше написал французский математик Огюстен Коши, и теорема, вошедшая во все курсы математического анализа, получила название Коши — Ковалевской. В июле 1874-го в Гёттингене Ковалевской были присуждены степени доктора философии и магистра изящных искусств. Научное признание на Родине последовало шесть лет спустя — Ковалевскую избрало своим членом Московское математическое общество.

Параллельно развивалась другая сторона жизни Софьи Васильевны. Как и полагалась «прогрессивной» женщине тех лет, она увлекалась социалистическими идеями, а потому в 1871 г. отправилась в охваченный восстанием Париж, где находилась тогда родная сестра Софьи — Анна Корвин-Круковская, бывшая замужем за коммунаром Виктором Жакларом. После поражения восстания Жаклара арестовали, но с помощью Софьи он смог бежать.

После научного триумфа в Гёттингене Ковалевская возвращалась на Родину окрыленная. Она надеялась, что ей тут же предложат работу ведущие университеты страны. Увы, реальность оказалась другой — максимум, на что могла рассчитывать в России обладательница заграничного диплома, так это место учительницы арифметики в младших классах гимназии.

Разочаровали Софью и отношения с мужем. Когда она приехала в Россию, Владимир Ковалевский встречал ее на вокзале, Софью охватил прилив нежности к нему, и на какое-то время она поверила в то, что у них настоящая, полноценная семья. Но разность характеров, отсутствие денег (Ковалевский тоже не мог найти работу), появление на свет в 1878-м ребенка, который воспринимался обоими супругами как лишняя обуза, — все это подкосило брак. Сразу после рождения дочери Софья уехала в Париж.

В отчаянии Владимир рванул в бизнес — он словно забыл о том, что несколько затеянных им раньше проектов уже обернулись ничем. Прогорел он и в этот раз: партнер обвинил его в растрате средств и угрожал судом. 16 апреля 1883 г. Ковалевский покончил с собой, надышавшись хлороформа. Весть о его самоубийстве глубоко потрясла Софью. Она четыре дня ничего не ела, на пятый потеряла сознание. До конца дней она скорбела о человеке, который сыграл такую важную роль в ее жизни, и приложила все усилия к тому, чтобы снять обвинения с него хотя бы посмертно.

Что делать после гибели мужа, Ковалевская совершенно не знала. В конце концов с пятилетней дочкой на руках она приехала в Берлин к единственному близкому ей человеку — Вейерштрассу. Старый профессор, всегда питавший к своей ученице теплые чувства, не оставил ее в беде. Подключив своих многочисленных знакомых в научном мире, Вейерштрасс выхлопотал для Софьи место профессора в Стокгольмском университете. Правда, ей поставили условие — первый год можно читать лекции по-немецки, затем необходимо перейти на шведский язык. Но Ковалевская прекрасно справилась с этой задачей: через два месяца она уже читала лекции по-шведски. 30 января 1884 г. она впервые поднялась в Стокгольме на кафедру и за восемь лет прочитала 12 курсов лекций. «Профессор Соня» (так ее звали в Стокгольме) стала любимицей шведских студентов.

Конец 1880-х гг. стал для Ковалевской временем международного признания. В 1888-м за работу «Задача о вращении твердого тела вокруг неподвижной точки» она получила престижную премию Бордена, присуждаемую Парижской академией наук, причем сумму премии специально увеличили ввиду высокого качества работы. Шведская академия также присудила ей премию короля Оскара II, одновременно из профессора-контрактника она стала пожизненным профессором Стокгольмского университета. 7 ноября 1889 г. по настоянию П. Л. Чебышева Ковалевскую избрали иностранным членом-корреспондентом физико-математического отделения Петербургской академии наук. Специально для этого было принято постановление о возможности присуждения такого звания женщинам. Но когда в апреле 1890 г. Софья Васильевна приехала в Петербург и пришла на заседание академии, ей высокомерно сообщили, что дамам на столь высоком собрании присутствовать запрещено. Большее оскорбление для Ковалевской изобрести было трудно…

К счастью, именно в это время в ее жизни появился новый главный человек — ее однофамилец и ровесник, профессор Максим Максимович Ковалевский. Знаменитый социолог и историк, он в 1887-м был уволен из Московского университета и с тех пор жил и работал в Европе. Беспечные дни, проведенные на его вилле «Батава» в Болье-сюр-Мер, недалеко от Ниццы, стали едва ли не самыми счастливыми в жизни Софьи Васильевны. На июнь 1891-го пара запланировала свадьбу.

Но планам не суждено было осуществиться. Возвращаясь с рождественских каникул, проведенных у Ковалевского во Франции, Софья Васильевна заболела воспалением легких. Она скончалась во сне 29 января 1891 г., через 26 дней после своего сорок первого дня рождения. Могила самой знаменитой женщины-математика находится на Северном кладбище столицы Швеции.

 

Николай Судзиловский

(1850–1930)

 

Николай Константинович Судзиловский родился 15 декабря 1850 г. в Могилёве в дворянской семье мелкого судейского чиновника Константина Владимировича Судзиловского. Семья была состоятельной, но затем разорилась и вынуждена была перебраться в поместье родственников, расположенное близ Новоузенска Саратовской губернии. Старший из восьми детей, Николай с детства помогал родителям по хозяйству. Окончив с отличием гимназию, в 1868 г. он поступил на юридический факультет Петербургского университета. Еще в гимназии став свидетелями расправы над участниками польского восстания 1863–1864 гг., а затем познакомившись с сочинениями модных тогда А. И. Герцена и Н. Г. Чернышевского, Судзиловский рано пришел к выводу, что Россия — «тюрьма народов», а российские высшие учебные заведения являются «орудиями полицейской муштровки», и решил посвятить себя борьбе за права студенчества. В октябре-ноябре 1868 г. он принял участие в нескольких студенческих демонстрациях, за что был отчислен с курса. Впрочем, это не особенно расстроило Судзиловского — к тому времени он разочаровался в юриспруденции, куда больше его интересовала медицина. Единственным университетом, в который ему разрешили перевестись, был Киевский.

В 1873 г. 23-летний Николай встал во главе так называемой Киевской коммуны — одного из первых в России студенческих объединений социалистического толка. От чтения эмигрантской литературы и мечтаний о борьбе с деспотизмом молодые люди решили перейти к делу: Николай участвовал в «хождении в народ» в городе Покровске (ныне Энгельс) Саратовской губернии, а затем устроился фельдшером в тюремную больницу города Николаевска (ныне Пугачёв Саратовской области) и участвовал в организации побега заключенных: подсыпал снотворное в чай караульным. Но один из них все-таки поднял тревогу, побег провалился, и на Судзиловского началась настоящая охота. В полицейской ориентировке, где фамилия разыскиваемого значилась под номером 10, говорилось: «Лет 25; роста немного ниже среднего; волосы русые; лицо чистое; нос довольно большой; борода небольшая редкая; одевается небрежно; по костюму похож на мастерового». Скрывшись под именем немца-колониста, через Нижний Новгород, Москву и Одессу Судзиловский в 1875 г. бежал за границу. Местом его пристанища стал Лондон, где новоявленный эмигрант устроился работать в госпиталь Святого Георгия.

 

Н. К. Судзиловский

 

В 1876 г. эмигрантские круги привлекли Николая к подготовке антитурецкого восстания в Болгарии. Тогда Судзиловский взял себе псевдоним Николас Руссель, который со временем стал его новым именем. Параллельно с революционной деятельностью он продолжал заниматься медициной, в 1877 г. защитил в Бухарестском университете диссертацию «Об антисептических методах, применяемых в хирургии», а затем возглавил больницу в Яссах. Но в апреле 1881 г. после сходки местных революционеров, отмечавших десятилетие Парижской коммуны и заодно гибель Александра II, Судзиловского выслали за пределы Румынии.

Начались странствия Николаса Русселя по Европе — Турция, Болгария, Греция, Франция, Бельгия… В 1887-м он по приглашению брата перебрался в Сан-Франциско, где открыл собственную клинику. Его верной помощницей была супруга, Леокадия Викентьевна Шебеко. К 1891-му Судзиловские получили американские паспорта. Тем не менее о своей новой родине врач-революционер отзывался крайне скептически. «Штаты представляют государство, основанное на крайнем индивидуализме, — писал он. — Они — центр мира, и мир и человечество существуют для них лишь настолько, насколько они необходимы для их личного удовольствия и удовлетворения… Опираясь на всемогущество своих капиталов, как грецкая губка, как раковая опухоль, всасывают они в себя все жизненные соки из окружающей жизни без пощады».

1890 год ознаменовался крупным конфликтом между Судзиловским и епископом Алеутским и Аляскинским Владимиром (Соколовским-Автономовым). Судзиловский начал настоящую кампанию его травли, обвиняя церковного иерарха в педофилии и растрате казенных средств. В ответ епископ предал эмигранта анафеме и запретил прихожанам лечиться у него, Судзиловский подал иск в суд… Разразился грандиозный скандал, в дело вмешался обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, и в итоге епископ Владимир 8 июня 1891 г. был переведен из Сан-Франциско в Воронеж. Впрочем, длительная тяжба поставила крест и на американском житье-бытье Судзиловского — окончательно разочаровавшись в США, он устроился судовым врачом на пароход, курсировавший между Сан-Франциско и Гавайскими островами. Эта отдаленная американская провинция настолько понравилась ему, что в скором времени семья переселилась на самый цивилизованный и густонаселенный из Гавайских островов — Оаху.

Возле потухшего вулкана Судзиловские арендовали участок земли размером 160 акров, построили дом, обзавелись небольшой кофейной плантацией. Параллельно Судзиловский продолжил врачебную практику, за что получил от местных жителей почетное имя «каука лукини» — «добрый доктор». Николай Константинович быстро завоевал доверие туземцев, начал пользоваться в их среде огромным авторитетом.

Устройство жизни на Гавайях во многом казалось Судзиловскому несправедливым, и вскоре он начал создавать из местных жителей некое подобие революционных кружков, на заседаниях которых своими словами пересказывал аборигенам главы из трудов Маркса. Со временем это вылилось в создание партии «независимых», выступавших за независимость островов от США, реформу налогообложения и здравоохранения.

В 1900 г. на Гавайских островах согласно решению президента США была проведена административная реформа — там появился двухпалатный парламент, состоявший из палаты представителей и сената. «Независимые» во главе с Судзиловским вступили в предвыборную борьбу и во многом неожиданно для себя добились крупного успеха — сначала Судзиловский стал сенатором, а в 1901-м — первым президентом сената, то есть главой парламента Гавайев. (Во многих источниках его называют «президентом Гавайев», что не соответствует действительности.)

Будучи спикером гавайского парламента, Судзиловский намеревался провести на островах поистине революционные преобразования. Им планировались отмена смертной казни, введение бесплатного среднего образования, коренная реформа налоговой системы. Такие масштабные изменения, естественно, затрагивали интересы местных землевладельцев и колонизаторов, и в парламенте завязалась серьезная подковерная борьба. Неискушенный в тонкостях легальной политики Судзиловский проиграл эту схватку и в 1902 г. вынужден был оставить пост. Его очередным пристанищем после Гавайев стал Китай.

Во время жизни в Шанхае Судзиловский опять «взялся за старое» — начал вынашивать планы вторжения в Россию вооруженного отряда революционеров-эмигрантов, которые должны были освободить политкаторжан в Сибири. С началом Русско-японской войны 1904–1905 гг. он запланировал еще более грандиозную акцию — вооружить на японские деньги 40 тысяч русских военнопленных и, высадив их десантом на Дальнем Востоке, овладеть ключевыми станциями Транссибирской магистрали, а дальше двинуться на Москву. Самое удивительное, что Судзиловскому практически удалось убедить правительство Японии освободить пленных и даже предоставить суда для их перевозки на континент!.. Неизвестно, чем закончилась бы эта авантюра, если бы о планах Судзиловского не стало известно Азефу, а через него и русскому правительству. Кроме того, война подошла к концу, и прожект Судзиловского стал попросту неактуальным. В итоге по настоянию российского МИДа эмигранта лишили гражданства США… за антиамериканскую деятельность.

Разочарованный провалом своей идеи, Судзиловский переехал на Филлипины, где основал частную лечебницу. После пяти лет, проведенных в Маниле, он перебрался в японский город Нагасаки, где тоже занимался врачебной практикой.

Весть о Февральском перевороте 1917 г. обрадовала старого эмигранта. Но еще больше восхитили его известия об октябрьских событиях в России. «Вы сделали величайшую революцию в октябре, — писал Судзиловский брату Сергею в Самару. — Если вас не раздавят противники революции, то вы создадите небывалое общество и будете строить коммунизм… Какие вы счастливые, как бы я хотел быть с вами и строить это новое общество».

Родственники и сами звали Николая Константиновича вернуться на Родину, тем более что благодаря ходатайству Общества бывших политкаторжан ему, как «ветерану русской революции», была назначена правительственная пенсия — 100 рублей золотом ежемесячно. Но, по всей видимости, у Судзиловского были серьезные сомнения по поводу того, стоит ли приезжать в Советскую Россию. Он ссылался на наличие у него двух приемных сыновей, которых он не мог бросить на произвол судьбы. Да и третья жена Судзиловского, японка Охара, не горела желанием ехать в далекую и не понятную для нее страну.

Только в 1930 г. престарелый эмигрант окончательно решил переехать в СССР. Самарских родственников он известил об этом письмом. Но здоровье 79-летнего человека не выдержало долгого переезда. 30 апреля 1930 г., заболев воспалением легких, Николай Константинович скончался на перроне вокзала китайского города Тяньцзинь. Урна с его прахом до 1946 г. хранилась в семье, а затем была захоронена в фамильной усыпальнице семьи Охара на японском острове Амакуза.

В некрологе по поводу смерти Н. К. Судзиловского, размещенном в советском журнале «Каторга и ссылка», говорилось: «Если подвести итоги его изумительно содержательной жизни и всему тому, что он сделал и что видел, конечно, этого содержания с избытком хватит не на одну столетнюю человеческую жизнь».

 

Владимир Голенищев

(1856–1947)

 

Владимир Семенович Голенищев родился 17 января 1856 г. в Петербурге в семье преуспевающего купца 1-й гильдии Семена Васильевича Голенищева и его жены Софьи Гавриловны. В 1875 г. он окончил 1-ю Петербургскую гимназию, четыре года спустя — факультет восточных языков столичного университета. Такой выбор был неслучаен — еще подростком Владимир страстно «заболел» историей Древнего Египта. Интерес к древностям привил ему гувернер, швейцарец по национальности. В 14 лет подросток приобрел свой первый египетский артефакт, легший в основу его огромной коллекции.

Еще в студенческие годы Голенищев буквально дневал и ночевал в Императорском Эрмитаже, а в 1880 г. официально устроился туда на службу сверх штата, без жалованья. Различных египетских древностей в запасниках гигантского музея хранилось немало, но никто не занимался их изучением и систематизацией. Эту работу возглавил Владимир Семенович. И буквально сразу же сделал несколько потрясающих открытий. Оказалось, что найденный им папирус с текстами содержит сразу два выдающихся литературных памятника древности — «Поучение царя сыну Мерикара» и «Пророчество Нефертити». Голенищев опубликовал в Германии статью о своем открытии и сделал блестящий доклад на Международном конгрессе востоковедов в Петербурге. В 1891-м им был завершен полный каталог египетского собрания Эрмитажа.

В 1884 г. Голенищев впервые попал в страну своей мечты — Египет. Первые раскопки он финансировал сам. Следующие четверть века ученый регулярно посещал Египет (всего он побывал там около 60 раз) и неустанно пополнял свою коллекцию рукописей и артефактов, которая насчитывала около 6 тысяч единиц. Она хранилась в петербургской квартире ученого на Моховой, 15. По свидетельству гостей Голенищева, квартира больше напоминала огромный музей Древнего Египта. Кстати, экспонаты для него ученый находил не только в Африке — так, однажды он приобрел подлинный египетский папирус с текстом у обыкновенного петербургского антиквара.

В начале ХХ в. финансовое положение исследователя сильно ухудшилось (разорилось Средне-Уральское золотопромышленное акционерное общество, пайщиком которого был Голенищев), и он начал раздумывать о продаже коллекции. Зарубежные музеи предлагали ему огромные деньги, но Голенищев был непреклонен: «Моим искренним желанием, конечно, было бы, чтоб это собрание, которое я всегда мечтал сохранить при себе до конца жизни и которое я хотел завещать в один из отечественных музеев, не ушло за границу, а сталось в России, будь то в Санкт-Петербурге или Москве». 10 апреля 1908 г. Государственная дума приняла решение о покупке коллекции Голенищева в рассрочку, а четыре года спустя она поступила в только что открывшийся в Москве Музей изящных искусств, где под нее специально был построен Египетский зал. Коллекция пользовалась колоссальным успехом — чтобы попасть в зал, нужно было отстоять огромную очередь.